Текст книги "Лесной фронт. Благими намерениями..."

Автор книги: Алексей Замковой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

  – Дела там у нас. – так же кратко и неохотно ответил второй мужик.

  – А оружие вам зачем?

  – Так мало ли кто на дороге... Бандитов тут по лесам... – говоривший замялся, видимо осознав, что говорит с теми самыми 'бандитами', и замолк.

  – Генрих, обыщи их! – не хотят говорить сами – может их карманы скажут больше. А потом уже и продолжим разговор.

  Генрих, не отводя глаз от лиц возницы, подошел и принялся проверять карманы. Мужики напряглись, но никто даже не дернулся. Ну да – под прицелом восьми стволов особо не подергаешься! Должен вам сказать, проверять чужие карманы получалось у Генриха очень неловко. Интеллигент, одним словом... Навыков обыска, присущих доблестным правоохранителям и их антагонистам, ему явно не хватало. Но, несмотря на всю свою неловкость, он довольно быстро справился и вскоре протянул мне все найденное при наших задержанных. Пара узелков с табаком, спички, десятка два патронов... А самое интересное – две белые нарукавные повязки несколько аккуратно сложенных бумажек. Значит – таки полицаи. Видимо, что-то отразилось в моих глазах, потому что один из полицаев дернулся и даже успел сделать шаг в сторону, но был тут же сбит с ног. Второго положили на землю не дожидаясь действий с его стороны. Работали мои ребята, прямо скажу – не стесняясь и не сдерживаясь. Особенно – освобожденные на лесопилке евреи. Зельц вообще не удовлетворился только тем, что обездвижил пленных – он еще хорошенько саданул пару раз одному из них ногой по ребрам и продолжал бы дальше, если бы я его не одернул.

  – Что с ними делать? – спросил Антон, хотя по его глазам было видно, что в ответе он не сомневается.

  Я посмотрел на полицаев, потом на своих бойцов. Генрих, Филипп, Алик и Семен аж дрожали от злости. Вот и еще одна проверка, которую выдержал Зельц, подумал я. Хотя и мелочь, но отношение к полицаям у него совсем не теплое. Кстати, новичкам переодеться бы... Вон, совсем в лохмотьях уже. Полицаев, конечно, в расход. А одежду пусть возьмут те, кому она подойдет. Но сначала надо этих полицаев расспросить – за этим же и останавливали.

  – Поспрашиваем немного, – ответил я, – а потом посмотрим.

  Я подошел и присел рядом с лежащими полицаями. Тот, который лежал в телеге, смотрел на меня безразличными глазами. От него сильно несло перегаром – точно бухал вчера. Потому и винтовка в руках так дрожала. Зато второй, который сидел на козлах, злобно зыркал то на меня, то на остальных.

  – Ничого вам не скажу! – прошипел он.

  – Скажешь. – со всей возможно уверенностью ответил я, взял его за волосы и поднял голову так, что бы полицай видел Генриха, Филиппа, Алика и Семена. – Видишь этих четверых? О том, что прошлой ночью лесопилку сожгли, слышал? Так вот их мы из сарая на той лесопилке, где над ними ваши товарищи издевались, вытащили. Как думаешь, что они с вами сделают?

  Полицай промолчал. Зато другой тут же принялся умолять не отдавать его Генриху с компанией и обещал рассказать все, что знает. Дальше разговор пошел как по рельсам. Мы узнали, что они выехали в Коросятин для участия в поисках бандитов, которые сожгли лесопилку, а в Сенном остались только староста и еще два полицая. В Коросятине силами полиции собирался отряд для прочесывания окрестных лесов. Правда, направление и глубину прочесывания наши пленные не знали – точную задачу им должны были поставить на месте. На хуторах севернее Сенного ни немцев, ни полицаев не было, а восточнее – в Пустомолах, было полтора десятка полицаев. Зато в Тучине обосновалась целая рота немцев, которую разместили там после того, как сгорел мост через Горынь. Вот это уже очень приятная новость. Я расспросил о поджоге моста поподробнее – тем, кто организовал диверсию, удалось скрыться. Значит Селиванов и еще трое бойцов живы! Настроение тут же поднялось. Я начал спрашивать о мосте возле Дроздово – оказалось и там все прошло как по маслу. Восемь человек! Восемь человек из нашей старой группы выжили! А если считать нас с Антоном – получается уже десять. Может и из тех, с кем я взрывал шоссейный мост, кто-то выжил! Только где они все? Пошли догонять отряд или, как мы, где-то здесь по лесам прячутся? Ладно, живы – и хорошо. Очень хорошо! Положившись наудачу, я задал вопрос о шоссейном мосте возле Гощи. Но здесь, кроме того, что после взрыва моста всю окрестную полицию подняли на уши и заставили прочесать в поисках бандитов чуть ли не каждую щель, я ничего не узнал. Хотя, если немцы так обеспокоились – возможно кто-то ушел. Столько хороших новостей... Может не расстреливать их? – думал я после допроса. Но тут же отогнал от себя эту мысль. А что с ними делать? Не отпускать же!

  – Раздеть и расстрелять. – приказал я, поднявшись. – Генрих, посмотри кому из вас подойдет одежда и пусть те переоденутся.

  Оставив приговоренных на попечении остальных, я отошел в сторону и принялся изучать документы. Пропуска... Аусвайсы... Этих полицаев, оказывается, зовут Савелий Дрыгайло и Михаил Зенькин. Большое спасибо немцам за то, что документы были написаны на двух языках. Под каждой надписью на немецком шла дублирующая надпись на русском. Иначе, без помощи Генриха, я понял бы мало. Еще я обратил внимание, что никаких фотографий на документах не было. Только на аусвайсах было какое-то смешное описание внешности, вроде роста, цвета глаз и прочего. Очень-очень интересно. Фактически, эти документы мог использовать любой, мало-мальски подходящий под описание внешности в аусвайсе. Да это же просто подарок какой-то! А еще повязки, которых у нас имеется даже с запасом... Обязательно используем!

  Сзади раздались два выстрела. Я повернулся и пошел к своим бойцам. Генрих как раз что-то втолковывал Алику, протягивая ему одежду одного из полицаев. Этот дурак что, не хочет одевать вещи полицая? Но моей помощи в убеждении Алика не понадобилось. Тот взял одежду еще до того как я успел подойти. Поэтому, я оставил инцидент без комментариев.

  – Затащите этих, – я указал на трупы, – в лес. Вечером наведаемся в Сенное. Думаю, грех упускать такой случай, когда там остались только трое предателей. Телегу берем с собой.

   ****

  Село оказалось немаленькое. Полсотни дворов, небольшая деревянная церквушка... Слышится лай собак, а ветер доносит запах дыма и какой-то снеди, готовящейся на ужин. Просто идиллия. Если бы не война. И если бы я наблюдал за всем этим не лежа на мокрой земле в кустах на опушке леса, а, например, выходя из этого леса с ведром свежесобранных грибов. И если бы я не пришел сюда с намерением кое-кого убить. Уже начинало темнеть. Я зябко поежился, стряхивая пробежавших по коже мурашек и вернулся к наблюдению. Впереди лежал луг, который, метрах в трехстах от леса, пересекала разбитая колесами и дождями дорога, а за ней уже начинались огороды и первые дома – окраина Сенного.

  – Ян, кто здесь староста знаешь? Спросил я лежащего рядом товарища, который, так же как и я, вглядываясь в этот вечерний сельский пейзаж.

  Тот молча покачал головой. Понятно. Значит разведке придется все выяснять с нуля.

  – Ладно. Давай назад.

  Мы отползли в лес и, укрывшись за деревьями, поднялись. Остальные ждали нас возле телеги, в сотне метров от того места, с которого мы с Яном наблюдали за селом. Вопросительные взгляды, особенно со стороны новеньких, чуть не прожгли во мне дыру пока мы приближались к отряду.

  – Ну что, командир? – Антон сидел под деревом и, положив на колени пулемет, все не сводил глаз с Генриха. Все еще не доверяет. Прямо гансофобия какая-то... Хотя, если подумать, такой фобией сейчас, наверно, страдает большая часть страны. Но в моем отряде этому явлению делать нечего – надо будет разобраться, и чем скорее – тем лучше.

  – Казик, – вместо ответа я поманил к себе самого молодого, – иди смотри за селом. Когда стемнеет и там все успокоиться – скажешь.

  Пацан бесшумной тенью исчез в том направлении, из которого мы с Яном только что пришли.

  – Село большое. – начал резюмировать итоги осмотра я. – Сейчас там вроде все спокойно. До крайних домов идти по открытой местности не меньше полукилометра. Где староста – неизвестно. Надо будет это выяснить перед тем, как войдем в село. Предложения есть?

  – В окна можэ позаглядывать... – неуверенно сказал Филипп.

  – Там домов пятьдесят. – покачал головой я. – Всю ночь заглядывать будем. Еще и заметить кто-то может.

  – Надо найти самый богатый дом. – выдвинул новое предложение Генрих. – У нас в Гоще старостой как раз самый зажиточный стал.

  – Не факт. – отмел я и эту идею. – Нам надо быть точно уверенными.

  – Надо было тех полицаев спросить! – тихо произнес Антон.

  – Надо было. – согласился я. – Только теперь уже поздно. Еще предложения?

  – Так давайте кого-то из местных спросим. – предложил Генрих. – Постучим в окно и спросим.

  – Не откроют. – ответил Антон.

  – И на глаза нам лучше никому не попадаться... – задумчиво протянул я. – Хотя... Ян, сколько у нас полицейских повязок?

  Мы нагло, в открытую вошли в Сенное по дороге. Белые повязки чуть ли не светились в темноте на наших рукавах. Шли не скрываясь, перешучиваясь и громко смеясь. А зачем скрываться шестерым полицаям – представителям власти на оккупированной территории? Шестерым – потому что Семен, Филипп и Антон в это время крались огородами и служили нам подстраховкой на всякий случай. С нами они не смогли пойти по той простой причине, что одежда у них, мягко говоря, не соответствовала образу. Антон ходил в, пусть потрепанной, но полной форме РККА и заменить ее было нечем. В принципе, возможно и были полицаи из согласившихся сотрудничать военнопленных, но я решил все же не рисковать. А кроме того, я не знал насколько вписывается в образ и его вооружение – пулеметов у полицаев я еще не видел. Семен и Филипп тоже не смогли присоединиться к нашему маскараду из-за одежды. Представить себе полицая в таком рванье, как у них было еще сложнее чем в красноармейской форме. Самому мне тоже пришлось немного поработать над внешним видом. Сапоги и штаны я решил оставить, но немецкую куртку пришлось засунуть поглубже в приватизированный мной по праву командира немецкий ранец, который я также отдал Антону. Вряд ли немцы делятся со своими прислужниками обмундированием. Нет, насколько я знаю, полицаям положена была униформа черного цвета, но это ведь не 'фельдграу'. Так что, такую куртку я мог получить только сняв ее с трупа. А это – чревато. Кроме куртки, пришлось избавиться также от своей пародии на разгрузку и от некоторого другого снаряжения. В общем, шел я, поеживаясь от холода, в одной рубахе.

  У крайнего дом я остановился. Вроде подойдет – это и домом назвать сложно. Беднейшая покосившаяся халупа, в которой и скот хороший хозяин держать не станет – здесь уж точно ни староста, ни полицай жить не станет. Я пинком отворил калитку, чуть не завалив при этом всю секцию забора и, взяв наперевес винтовку, вошел во двор.

  – Открывай! – крикнул я как можно более противным голосом и грохнул прикладом об жалобно заскрипевшую дверь. Тишина...

  – Открывай, грю! Полиция! – повторил я. Снова ударив в дверь. – А то щас дверь вынесу!

  Внутри что-то прошуршало, потом снова тишина. Я принялся лупить ногой в двери, ругая на чем свет стоит 'сволочей, не имеющих никакого уважения к власти'. Чувствовал себя при этом полным подонком. Нет, действительно, вооруженный громила, который ломится в дверь к беззащитным крестьянам... Еще большей сволочью я почувствовал себя когда дверь все же открылась. На пороге стояла древняя бабка. Латаная-перелатаная темная юбка, на плечах – драный мужской пиджак, черный засаленный платок, из под которого на сморщенном лице испуганно поблескивают маленькие глазки. Блин, нехорошо-то как... Но надо продолжать играть.

  – Ты что, старуха, оглохла совсем? Я тут битый час стоять должен? – внутри все дрожало от желания самому себе дать в морду, но я старался говорить как можно более грубо. – Староста в каком доме живет?

  Бабка продолжала испуганно молчать – только хлопала глазами. Может она действительно глухая? Или я ее так перепугал? Как бы еще с сердцем у нее после моего ночного визита чего не стало...

  – То как до церквы дойдэш, – наконец выдавила из себя старушка, – то через три хаты старосты дом и будэ. За зеленым забором.

  – А звать его как?

  – Семеном.

  Не сказав ни слова – не мог я ничего уже сказать, настолько противно мне все это было – я развернулся и вышел на улицу к остальным, которые стояли у калитки и поджидали меня. Калитку я аккуратно закрыл – да, не подходит к образу, но после всего заставлять бабушку еще идти самой закрывать калитку... Повернувшись, я заметил, что остальные смотрят на меня как-то странно. Неодобрительно. Генрих – тот вообще чуть ли не качает головой. И только Ян странно спокоен. Все так же нагло, мы пошли дальше. Оглянувшись, будто ненароком, я заметил, что давешняя старушка все стоит пороге и смотрит нам вслед. Извини, бабуля, подумал я, но так надо. Мы прошли мимо церкви. Вскоре должен показаться и дом старосты.

  – Не стрелять. – прошептал я. – Старосту и полицаев забираем с собой и расстреляем в лесу.

  – Это зачем? – так же шепотом спросил Алик, который шел впереди меня.

  – Потому что староста и полицаи – представители немецкой власти, и если убьем их здесь, – пояснил я, – жителям села не поздоровиться. А если они просто исчезнут – вопросов к людям быть не должно. Еще и многие скажут, что в ночь, когда те исчезли, в село вошел отряд полицаев. Все ясно?

  – Получается, – прошептал Антон, – мы еще и на самих полицаев подозрение наведем! Хитро!

  Все засмеялись, будто над какой-то шуткой. А вот и зеленый забор. Пришли. Домки-то у старосты и впрямь ничего. Можно было и Яна послушать. Если и не самый богатый, то точно один из первых на селе. Здоровенная такая хата, под крышей резные наличники, аккуратные ставни, дорожка от резной калитки к дому... И забор совсем не похож на тот покосившийся, который окружал дом давешней бабки. Одним словом – богач. Местный олигарх, не иначе. Ничего, родной. Жиреть тебе недолго осталось. Я аккуратно, гораздо более почтительно чем предыдущую, открыл калитку. Хотя очень хотелось бы, что б все было наоборот – это сюда, а не к той несчастной старухе, надо вламываться громко и с матом. Мы вошли во двор. Залаял и зазвенел цепью, вылетев из будки, пес.

  – А ну цыц, так тебя! – гаркнул я. – Эй, хозяин! Есть кто дома?

  Пес все не унимался – все так же бросался, рвя цепь, но, для того что бы достать нас, та была слишком короткой. В одном из окон появился свет и через пару минут дверь открылась. На пороге стоял крепкий мужик в добротной белой рубахе, серых штанах и босой.

  – Чего надо? – спросил он, нацеливая на нас карабин. Тут же из-за его плеча выглянула дородная женщина. Блин, а об этом я не подумал. Все планы по тихому похищению старосты и полицаев стоились на том, что кроме них никого по домам не будет. И что теперь делать? Не убивать же бабу! И оставить ее нельзя... Придется что-то придумать.

  – Доброй ночи, хозяин! – крикнул я. – Пса своего убери. Не видишь – свои. Разглядев повязку, которую я, будто случайно, выставил напоказ, староста немного опустил оружие, но карабин все же держал наготове.

  – Свои по ночам не ходют. – проворчал он. – Вы чего по темноте приперлись? Документы есть?

  – А то, думаешь, нам охота в такое время тут ходить. – недовольно сказал я, протягивая старосте один из трофейных аусвайсов, принадлежавший убитому на лесопилке полицаю. – Из Коросятина нас прислали. Назавтра хутора досматривать будем. Мы тут, кстати, когда сюда шли – ваших встретили. Савелия с Михаилом. Так те тоже не особо рады были, что по такой погоде их в Коросятин ехать заставили. Особенно Михаил.

  – А чего ж они с вами не пришли? – староста, прочитав и вернув аусвайс, опустил карабин и пошел успокаивать собаку.

  – Так то ж нам приказ был сюда идти. А им же – наоборот. В Коросятин идти приказали. А там уже скажут, что делать. – ответил я в спину старосте.

  – Ладно, проходите до хаты. Зинка, на стол поесть собери!

  Изнутри дом смотрелся не хуже чем снаружи. Просторно, чистенько, аккуратненько... Все вылизано-вычищено. В прихожей на деревянной вешалке висит верхняя одежда, у порога ровненько стоит обувь. Половичок на полу... А в углу, на маленькой лавке, сидит девчушка в какой-то хламиде и испуганно на нас смотрит. Маленькая, лет двенадцати. Платьице чистое, но определить, его первоначальные цвет и форму уже невозможно – настолько оно было вылинявшее и залатанное разноцветными лоскутками. И, вдобавок ко всему, худющая – просто ужас. Один нос, да непослушная светлая челка из-под серого платка торчат.

  – Лялька это. – пояснил вошедший в дом староста. – Сирота местная. Взял ее к себе, что б Зинке по хозяйству помогала. Разувайтесь здесь и проходите.

  – Добрый ты мужик, Семен. – я хлопнул старосту по плечу и принялся стаскивать сапоги. – Из наших есть еще в селе кто?

  – Живка и Тарас остались. Они у себя по домам сейчас.

  – Так кликни их. – сказал я, проходя в дом. – И оружие пусть возьмут. Разговор есть.

  – А чего не кликнуть? – пожал плечами староста. – Лялька, позови Живку и Тараса. И скажи что б оружие взяли.

  Девчушка мышью проскользнула между нами и исчезла в темноте, а мы прошли в дом. Гостиная, или как здесь называется эта комната, оказалась не менее чистой и опрятной, чем прихожая. Под потолком висит, освещая комнату, керосинка. Все те же цветастые половики под ногами, у левой стены. У противоположной от нас стены, возле двери, стоит большой буфет. Еще одна дверь в правой стене. Под окном, стоит, укрытый расшитой цветастой скатертью, большой стол с резными ножками. За столом – выскобленная до белизны скамья, с одной стороны, и три, тоже небедных, стула – с другой. А на сам стол хозяйка сейчас выставляет разную снедь. Неплохо, однако! Здесь тебе и нарезанный толстыми ломтями хлеб, и немаленький такой кусок сала, и колбаска домашняя, и капусточка-огурчики-помидорчики... Желудок сразу же заурчал. Давненько я уже не видал такого изобилия... Можно сказать – больше шестидесяти лет не видал. Это если, конечно, считать аж до момента моего провала в прошлое. И венчала предстоящий ужин большая, какую я только в фильмах видел, бутыль мутноватого самогона.

  – Проходьтэ, гости дорогие, до столу. – хозяйка обвела рукой выставленное на стол богатство и вышла из комнаты – то ли за очередным блюдом, то ли просто что бы не мешать мужскому разговору.

  Мы воспользовались приглашением и расселись за столом, оставив свободным один стул для хозяина. Винтовки и карабины, по моему приказу, поставили в угол. Зачем лишний раз заставлять хозяина нервничать? Пусть расслабится – гости оружие под рукой не держат, а значит и не угрожают. Кроме того, неудобно ведь с винтовкой или карабином в помещении, да еще и с таким количеством людей. Гораздо удобнее действовать чем-то короткоствольным. Например, моим 'парабеллумом', который я заткнул за пояс так, что бы было незаметно со стороны, но легко выхватить. И еще у двоих – Яна и Генриха – были наганы. Ян носил револьвер еще с момента, когда мы подобрали оружие в лесу, а Генриху пришлось одолжить наган у Антона. Кстати, как там Антон и остальные двое, которые не вошли в нашу 'полицейскую' группу? Когда мы разошлись у входа в село, я приказал продвигаться скрытно, но глаз с нас не спускать и, когда мы войдем в искомый дом, прикрыть подходы. О! Собака снова залаяла. Может их и почувствовала? Будем надеяться, староста бросит гостей и не пойдет проверять двор.

  – Ну шо, мужики, – староста сел во главе стола и потянулся к бутыли. Оружия при нем видно не было. Видимо, оставил карабин в прихожей. – Пока остальные придут, выпьемо по маленькой за знакомство.

  – А чего не выпить? – отказываться было бы подозрительно, но напиваться тоже нельзя... Придется активно закусывать. Я обеспокоено посмотрел на остальных – выдержат ли? Особенно Славко и Казик. Дети ведь еще – много ли им надо!

  – Ты только этим двум не наливай много. – я кивнул на пацанов, которые при моих словах обиженно засопели. – А то малые они еще. Пару дней назад уже отличились – со стакана самогона мне всю хату разгромили. Еле унял стервецов.

  Староста покосился на 'стервецов' и налил им в стаканы лишь на палец. Сразу видно, что хозяйственный мужик – свою хату ему жалко. Так что повод я удачно придумал. Остальным же он налил больше чем полстакана. Я лишь крякнул, осознав масштабы предстоящей попойки. Нет, не подумайте, что я пить не умею. К алкоголю отношусь вполне нормально – при случае могу выпить 'как все'. И с ног от водки никогда не валился. А если вспомнить студенческие похождения... Впрочем, сейчас не до этого. Просто, с момента моего 'попадания', выпить как-то не пришлось. И рацион в последнее время оставлял желать лучшего. В общем, вы понимаете причину моего беспокойства – предстояло выпить полстакана самогона на практически пустой желудок. И ведь это только начало! Пока хозяин наливал, я отрезал себе приличный кусок сала и сделал здоровенный бутерброд.

  – Извиняй, Семен, – сказал я в ответ на удивленный взгляд старосты, – но с самого утра не жрал почти. А тут у тебя такой стол, что живот аж воет.

  Хозяин понимающе усмехнулся и продолжил разливать самогон. А я принялся за свой бутерброд, стараясь поменьше откусывать хлеба, но стаскивать с него побольше сала – знаю по личному опыту, что жир уменьшает действие алкоголя. Лучше бы, конечно, активированного угля, но у того свой секрет – опьянения поначалу не чувствуешь, но, как только уголь раствориться, будто все выпитое разом бьет в голову. Как-то, в студенческой юности, выпил таким образом почти бутылку водки без закуски. Сначала вроде бы все нормально, но вот через час-полтора... Ладно, хватит об этом.

  – Ну, будем знакомы. – староста поднял свой стакан. Мы последовали его примеру, звонко чокнулись и опрокинули самогон. А ничего так! Чистый! Сивуха почти не чувствуется. Закусываем.

  Я захрустел огурцом, поглядывая на своих товарищей. Вроде бы никто под стол падать не собирается. Добил свой бутерброд и потянулся за колбасой. Остальные тоже не стеснялись – громко чавкали, нахваливая набитыми ртами хозяйку и самого старосту.

  – Как звать-то вас? – хозяин взял бутыль и начал наливать по второй.

  – Меня – Алексеем. – представился я и принялся указывать по очереди на своих товарищей. – Это Ян, Слава, Казимир...

  Здесь я замялся. Далее следовало представить Генриха и Алика, но не произносить же такие имена при поставленном немцами старосте! Генрих – еще ладно. Но Алик... Назови я это имя – прокол будет стопроцентный. Сразу поймет, что тот – еврей. Быстро сделав вид, что прожевываю еду, я продолжил.

  – Гена и Александр.

  – Откуда вы? Что-то я вас не припоминаю. – продолжил спрашивать староста, ставя бутыль на место и снова поднимая стакан. – Ну, давайте шоб всей этой сволочи большевистской поскорее немец кишки выпустил.

  Не моргнув глазом, я выпил самогон, исподтишка глянув на остальных. Хорошо, что здесь нет Антона – даже затрудняюсь сказать, как бы тот отреагировал на такой тост. Мне-то легче. Я вырос в других условиях, в которых политвоспитанию места не нашлось. Остальным, аполитичным сельским жителям, защищающим от врага не столько какую-либо политическую систему, сколько свою землю и свои жизни, тост тоже аппетита не испортил – скорее только придал злости. А вот, насквозь советский человек – Антон, мог бы сорваться.

  Староста крякнул, хлопнул опустошенным стаканом по столу и потянулся за огурцом. Мы последовали его примеру. Хрустя закуской, он вопросительно уставился на нас, ожидая ответа на свой вопрос. Я делал вид, что торопливо прожевываю закуску и 'вот сейчас' отвечу. На самом деле, в мозгу лихорадочно крутились мысли, выискивая подходящую легенду. Надо было заранее все продумать – мысленно я отвешивал себе крепкие подзатыльники. Но, слава Богу, отвечать прямо сейчас не пришлось. Я только открыл рот, что бы выдать очередную, шитую белыми нитками, импровизацию, как со двора снова раздался истошный лай и звон цепи.

  – Хлопцы пришли. – староста поднялся из-за стола и направился к двери. – Ешьте, мужики – я мигом.

  Как только староста скрылся в прихожей, я наклонился к сидящему рядом Алику, который, судя по всему, уже начал плыть. Я, честно говоря, тоже уже чувствовал, что следующая порция самогона будет лишней. Несмотря на обильную закуску, в голове уже начинало немного шуметь.

  – Когда вернется – пойдешь во двор. Скажи, что в сортир припекло. Найдешь во дворе наших и передашь, что бы один присмотрел за этим окном, а остальные пусть заходят.

  Алик кивнул. В это же время вернулся хозяин в сопровождении двоих новых гостей.

  – Это Тарас, – представил он низенького, но какого-то квадратного мужичка среднего возраста, который, кроме фигуры, мог похвастаться еще внушительным носом-картошкой и густыми, чуть ли не свисающими на глаза, бровями, – а то – Живка.

  Если Тарас больше походил на безбородого гнома, то Живко наоборот – длинный, худой и весь какой-то нескладный. Будто кукла из фанерных планок. И двигается как кукла – механически. Серое непримечательное ничем, кроме тонких усиков, лицо. Блеклые, бесцветные глаза... Второй полицай был полной противоположностью своему имени.

  – Хозяин, – сразу после того, как нам представили новоприбывших, Алик поднялся из-за стола и, заплетающимся языком, обратился к старосте. – Мне бы до ветру отлучиться. Где здесь у тебя сортир?

  – Как из хаты выйдешь, – староста махнул рукой в сторону двери, – по левую сторону обойди и увидишь сарай. За ним там сразу.

  Алик, покачивающейся походкой вышел, а я продолжил наблюдать за старостой и двумя полицаями. Гости, как я и просил, явились при полном параде – с оружием и нарукавными повязками. Вдобавок к этому, Живко мог похвастать еще и черной униформой, которую я видел впервые. Карабины полицаи поставили в тот же угол, где уже стояло наше оружие. Потом они подошли к столу и принялись озираться в поисках свободного места, которого, честно говоря, практически не было. Староста задумчиво смотрел на стол, видимо раздумывая как нас всех здесь разместить – стулья были все заняты, а на лавке еще мог поместиться только один человек, и то – если потесниться. Кстати, мы вот так пришли, сели за стол кто-где... И абсолютно не продумали, как лучше рассесться, что бы не мешать друг другу когда придет время действовать. Очередное упущение с моей стороны. Мысленно я отвесил себе новый подзатыльник. Учиться еще, и учиться! Ладно, будем надеться, что ничего фатального из этого не выйдет.

  Староста, похоже, пришел к выводу, что просто так мы все за столом никак не поместимся.

  – Зинка! – крикнул он. – Принеси еще два стула гостям!

  – Иду-иду! – послышался из-за стены квохчущий голос хозяйки.

  Дверь в комнату распахнулась и показался вначале стул, а потом и сама хозяйка. Поставив стул на место, она снова скрылась где-то в доме – видимо побежала за вторым стулом. И в этот момент я уловил тихий скрип входной двери. Начинается! Я бросил быстрый взгляд на Яна. Тот кивнул – мол, понял. В дверях показался Антон с пулеметом наперевес. Я вытащил под столом пистолет, стараясь сделать это незаметно. Не знаю, получилось у меня или нет, но хозяин был слишком занят – он наполнял стаканы, а все внимание полицаев было приковано к еде на столе. Одновременно с этим снова появилась хозяйка и, увидев вооруженного чужака, за которым уже входил в комнату Семен, выронила стул и истошно завизжала. Староста и полицаи оглянулись на крик. Я тут же вскочил, вскидывая пистолет и отпрыгнул подальше от стола – к буфету. Моему примеру последовали Ян и Генрих. Нет, они не прыгали и даже не вставали. Говоря 'последовали примеру', я имею ввиду, что они тоже взяли троицу, стоящую с обратной стороны стола, на прицел. Антон резко сместился влево от двери, открывая проход Семену и тот, целясь в старосту и полицаев из своего карабина, отрезал им подступы к стоящему в углу оружию. Все так же покачиваясь, в комнату вошел Алик. Он взял из угла карабин и замер, соображая, что делать дальше. В глазах хозяина появилась искорка понимания, а мгновением позже начали озираться в поисках выхода из ситуации и полицаи. Но выхода не было. С одной стороны стола на них смотрели три черных зрачка стволов двух наганов и моего 'парабеллума', а сзади хищно поводил стволом пулемета Антон и целился, вскинув к плечу карабин, оборванный Семен Зельц. Да еще Алик наконец-то что-то сообразил и тоже, подняв оружие, шагнул в сторону, уходя с линии огня. В этот момент, по законам жанра, должна бы повиснуть гробовая тишина... Но хозяйка дома видимо 'законов жанра' не знала – ее крики продолжали резать слух.

  – Руки вверх и не двигаться. – самым спокойным голосом, на какой только был способен, сказал я. – Алик, заткни женщину.

   ****

  Связанные староста и полицаи сидели в углу под присмотром Семена. Все трое смотрели волками на нас, хотя в их взглядах чувствовался и страх. А из-за стены раздавались тихие всхлипы жены старосты, которую сторожил Алик. Остальные ловко шуровали по дому, сгребая все, что могло бы нам пригодиться. Я же сидел за столом, жевал кусок колбасы и думал о том, что делать с женщиной. С одной стороны, оставлять ее здесь нельзя. Я рассчитывал просто тихо исчезнуть вместе с вражескими прислужниками, что бы создалось впечатление, что в село вошли полицаи и эта троица предателей ушла с ними. То, что местные жители расскажут именно эту версию – я не сомневался. Не зря мы шли по селу не скрываясь. Уверен, что не одна пара глаз наблюдала за нами. О причинах исчезновения пусть немцы сами догадываются. Их никуда не посылали, никаких заданий не давали. Я надеялся, что немцы решат, будто те сами сбежали. Кстати, лучше сделать немного по-другому – если убить старосту здесь, то возможно убийство повесят на исчезнувших полицаев. Будет очень неплохо, если новая власть начнет закручивать гайки среди своих прислужников – предали одни, могут предать и другие. Очень хотелось навести шорох среди полицаев руками самих же их хозяев. Но жена старосты... Она – нежеланный свидетель, который может испортить всю игру. Если расскажет, что пришли какие-то незнакомые люди, скрутили старосту вместе с местными полицаями, то возникнут вполне законные сомнения в нашем маскараде. Так что оставлять ее никак нельзя. Идеально было бы убить ее вместе со старостой. Пришли полицаи, убили старосту с женой и исчезли вместе с местными полицаями. Именно исчезновение местных наведет тех, кто будет расследовать это дело на мысль, что они были заодно с нами. Но убивать женщину... Ой, как не хочется! В какую же сволочь я превращаюсь, если сижу и вот так спокойно размышляю об убийстве женщины? Пусть – жены предателя. Но ведь женщины! Это ж не солдат противника в форме и с оружием и не сам предатель... Блин, что же делать?