Текст книги "Захвачены в бою. Трофеи русской армии в Первой мировой"

Автор книги: Алексей Олейников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

А.В. Олейников
ЗАХВАЧЕНЫ В БОЮ.
Трофеи русской армии в Первой мировой

ВВЕДЕНИЕ

Термин «трофей» – древнегреческого происхождения (от – «перелом в бою, обращение врагов в бегство») и означает: добыча, захваченная при победе над неприятелем, знак или символ победы.

Трофеем может являться как действующее военное имущество противника (вооружение, военная техника, боеприпасы), так и воинские символы – знамёна и штандарты.

Материальные трофеи могут использоваться победителем в практических целях – сразу после захвата или позже (после соответствующего переоборудования) применяться в боевых действиях. Так, в годы Первой мировой войны 1914–1918 гг. части русской армии широко использовали трофейное стрелковое оружие (особенно пулеметы).

Среди материальных трофеев особое значение имеют орудия и пулеметы противника. В эпоху огневого боя они символизировали мощь разгромленных воинских формирований противника, являлись иллюстрацией силы собственной армии. Кроме того, захват орудий, как правило, означал, что войска смогли преодолеть тактическую оборону противника – дойти до его артиллерийских позиций.

Воинские символы, символизирующие разгром воинских частей и соединений противника, используются для идеологических целей – выставляются на всеобщее обозрение путем проведения соответствующих выставок и организации музеев.

Ключевое значение имело пленение военнослужащих противника. Живая сила армии – одна из важнейших целей проводимых боевых операций. Без разгрома войск противника нет победы. Масштабы пленения военнослужащих противника позволяют сделать вывод о степени тактического, оперативного или стратегического успеха русских войск. Военнопленные в широком понимании также относятся к боевым трофеям.

Традиционно, пленные генералы, захваченные орудия и знамена являлись важнейшими показателями боевой эффективности войск и результативности боевых действий.

Здесь необходимо оговориться, что мы рассматриваем данный труд как первый шаг, начало большой работы в деле исследования важнейшей проблемы – изучения боевой эффективности русской армии в годы Первой мировой войны. Соответственно, отдельные аспекты проблемы пока лишь заявлены, а другие (например, имена некоторых генералов армий германского блока) ждут своего уточнения – они явятся предметом будущего исследования.

Проблематика, касающаяся боевых трофеев русской армии в Первой мировой войне, изучена фрагментарно и изобилует белыми пятнами и противоречиями. Даже материалы Комиссии по организации и устройству народного военно-исторического музея войны 1914–1918 гг. (т. н. Трофейная комиссия), хранящиеся в Российском государственном военно-историческом архиве (Фонд 16180), не дают исчерпывающей информации по данной проблеме. Приходится буквально по крупицам собирать соответствующую информацию, используя самый широкий круг источников. Некоторые наиболее значимые обобщения приведены в соответствующих приложениях к нашей работе. Именно использование значительного массива источников и литературы позволяет воссоздать приближенную к реальной картину вклада русской армии в победу в мировой войне в целом и в вопросе о трофеях в частности.

Подвиги русских солдат и офицеров, связанные с пленением военнослужащих противника, захватом материальных трофеев и воинских символов, – это и показатель мужества и героизма наших предков, эффективности проводимых боевых операций и результативности частей и соединений русской армии. Знать подвиги предков – дело чести каждого гражданина.

Говоря о трофеях, добытых кровью и потом русских солдат и офицеров, нельзя не дать общий обзор боевых событий на Русском фронте Первой мировой войны – это позволит уяснить обстановку, в контексте которой достигался соответствующий результат.

Например, по итогам некоторых сражений, тактически и (или) оперативно неудачных для русской армии, многие из захваченных ею трофеев возвращались к врагу – военнопленные освобождались, орудия и пулеметы (если была возможность) выводились из строя. Это нужно обязательно учитывать, когда подводятся общие итоги применительно к соответствующей кампании – но данное обстоятельство ни в коей мере не умаляет мастерства и мужества войск, взявших эти трофеи. Взять трофей и его эвакуировать с поля боя в тыл – это разные процессы, и, по возможности, мы будем стараться отдельно оговаривать те случаи, когда сохранить добытое в бою не удалось.

1. ВОЕННОПЛЕННЫЕ АВСТРИЙСКОЙ, ГЕРМАНСКОЙ И ТУРЕЦКОЙ АРМИЙ НА РУССКОМ ФРОНТЕ В КОНТЕКСТЕ БОЕВЫХ ПОТЕРЬ АРМИЙ ГЕРМАНСКОГО БЛОКА

Пленные солдаты и офицеры противника – показатель успеха, а большое их количество – и дезорганизации частей и соединений войск врага.

Особенно важно и показательно определение масштабов плена в контексте военно-оперативных потерь армий Германии, Австро-Венгрии и Турции на Русском фронте Первой мировой войны.

Под военно-оперативными потерями понимается количество военнослужащих, выбывших из строя применительно к соответствующему боевому событию. Помимо прочего, это позволяет лучше уяснить боевой вес операции и Русского фронта на общем фоне мировой войны. В данном контексте выявление количества военнопленных позволяет также сопоставить кровавые[1]1
  Т. е. потери убитыми и ранеными.


[Закрыть] и иные потери противника.

В исторической науке встречаются достаточно противоречивые сведения относительно потерь армий государств германского блока на Русском фронте Первой мировой войны.

Так, согласно отчету турецкого Главного штаба, к февралю 1915 г. турецкая армия потеряла убитыми, ранеными и пленными 190 тыс. человек (из них 1708 офицеров), в то время как по сведениям из Греции за первые 4 месяца боевых действий турки потеряли 386 тыс. человек (105 тыс. убитыми, 194 тыс. ранеными и 87 тыс. пленными)^{1}. Очевидно, что официальные турецкие данные гораздо более достоверны.

Американские газеты к 31 мая 1915 г. определяли германские потери в 4 млн. человек (в т. ч. 1,6 млн. убитыми), австрийские потери в 4 млн. 385 тыс. человек (в т. ч. 1,6 млн. убитых), турецкие потери в 349 тыс. человек (в т. ч. 110 тыс. убитыми)^{2}. Очевидно, что не только завышены общие цифры, но и количество убитых непропорционально велико относительно общих цифр потерь. Или – для сравнения – газета Morning Post к 1 августа 1915 г. определяла австрийские потери в 3 млн. 179 тыс. человек (в т. ч. 501 тыс. убитыми)^{3}. Хотя в последнем случае общая цифра значительно завышена, но цифра потерь убитыми в общей структуре потерь более сбалансирована. И перечень можно продолжать.

В то же время (как иллюстрация достоверности русских официальных материалов) общие потери германцев на всех фронтах, по данным русской Ставки, к 1 августа 1915 г. составляли 2,4 млн. человек (ежемесячные потери – 300 тыс. человек)^{4}, причем эта цифра перекликается с материалами французского Генерального штаба – 2 млн. 750 тыс. на конец 1915 г.^{5}.

В этой связи необходимо коснуться проблематики достоверности русских официальных данных как основы сведений о захваченных трофеях. Русское командование использовало традиционные и весьма эффективные методы подсчетов, его данные весьма достоверны. Существовала и своеобразная методика подсчета захваченных пленных. Очевидец свидетельствует: «Когда пленных мало, подсчитать их недолго. Иначе дело обстоит, если пленных тысячи и больше. Недавно, во время произведенного нашими войсками прорыва австро-германских сил на реке Стыри (здесь и далее в цитате – 1915-й год. – А.О.), было взято в плен 5552 человека. Сообщение с упоминанием этой цифры было послано в Штаб Верховного Главнокомандующего в день боя. А между тем подсчитать такую цифру пленных, конечно, не легко. Мне несколько раз приходилось присутствовать при этой процедуре. Нет никаких особо выработанных на этот счет и утвержденных правил. Главную роль играет сноровка.

Если пленных всего несколько сот человек, или даже того меньше, их выстраивают в несколько шеренг и попросту подсчитывают или считают, выпуская из помещения, где пленным дан был временный приют… Гораздо сложнее дело, повторяю, когда пленных тысячи.

Помню, в конце апреля я приехал в Шавли. На рассвете в этот день верстах в восьми – десяти от города разыгрался бой, чрезвычайно удачный для нас. Мы разбили два батальона германцев и забрали у них пушки, пулеметы.

– А пленных много? – спросил я офицера, который рассказал мне об этом.

– Да, немало! Пожалуй, до двух тысяч. Сейчас их будут подсчитывать. Хотите, пойдем, посмотрим?

– С удовольствием! – ответил я.

Всю массу пленных направили в улицу, где находилась мужская гимназия. Перед гимназией был небольшой двор, тянувшийся вдоль фасада здания. Со двора на улицу вело двое ворот. Из кольев и бревен построили посреди улицы перегородку так, что она находилась между воротами. Таким образом, чтобы пройти всю улицу, нужно было войти через одни ворота в гимназический двор, пройти его и выйти через другие ворота. В воротах производился подсчет. Когда пленные прошли, сверили подсчет в обоих воротах – оказалась одна и та же цифра.

Через полторы недели после этого я присутствовал при подсчете пленных под Опатовом. Было их взято свыше тысячи человек. Всех их разбили на три группы. Каждую группу выстроили в одну шеренгу. Потом шеренги повернули направо и повели мимо трех офицеров, которые со своими помощниками унтер-офицерами производили подсчет. Когда группы прошли, их повернули обратно, но так, что каждая группа попала к иному офицеру. Затем провели в третий раз. Таким образом, каждая группа была сосчитана трижды.

Когда одна из славнейших дивизий нашей армии, под начальством генерала Некрасова (21-я пехотная дивизия 3-го Кавказского армейского корпуса. – А.О.), разбила наголову австрийцев под Седовой и взяла массу пленных, хотелось установить точно их цифру. Но в то же время тратить много времени на подсчет нельзя было, потому что штаб дивизии находился вблизи линии боя, и пленных нужно было поскорее отправлять в тыл.

За деревней нашли три стоящих в ряд гумна. Между гумнами поставили цепь солдат, чтобы ни один из пленных не мог пройти между постройками. В гумнах, как известно, по двое ворот. Раскрыли ворота и стали пропускать пленных через гумна, а внутри их подсчитывали. Вышло 7436 человек. Весь подсчет продолжался не более трех четвертей часа… унтер-офицеры, которые помогали офицерам считать, вылезли из гумен красные, потные. Но когда я подошел к одному из них и спросил:

– Что, трудно было считать?

Он широко улыбнулся и ответил:

– Ничего! Хоть бы целый день готов таким же манером подсчитывать. Лишь бы было что!»^{6}.

Мы специально привели такую обширную цитату как ответ тем, кто считает, что невозможно установить точные цифры при фронтовых подсчетах, а данные с фронтов (и, соответственно, данные Ставки) – недостоверны.

Хотя, конечно, в условиях войны достоверность докладов с передовой часто зависела от добросовестности командира и условий боевой обстановки. Иллюстрацией являются, например, впечатления участника боев в Восточной Пруссии в конце 1914 г.: «Из-за проволоки – частый ружейный огонь. Наше “ура”, короткая штыковая стычка после того, как мы разрубили проволоку, и группа пленных… Трупы: наших перед проволокой, немцев – за заграждением и в переулке деревни. Я приказываю отвести пленных, не пересчитывая и не посылая записки-донесения»^{7}. Но соответствующие сведения в любом случае аккумулировались и проверялись на уровне вышестоящего штаба.

Соответственно, абсолютно обоснованной представляется следующая характеристика официальных сведений русской Ставки, данная в сборнике соответствующих документов: «Сообщения такого рода отличаются краткостью и сдержанностью своих выражений… в этом отношении характер сообщений всех воюющих государств одинаков и они различаются не столько по степени своей подробности, сколько по степени своей правдивости. Наши официальные сообщения кратки и неполны, но они правдивы, и их неполнота не может быть названа тенденциозной. В них можно указать умолчания о некоторых наших неудачах, но столь же легко можно было бы привести многочисленные примеры умолчания о наших крупных успехах. Наши официальные донесения не регистрируют наших потерь, но они не регистрируют полностью и наших трофеев. Если в сообщениях штаба Верховного Главнокомандующего нельзя найти указаний, например, на наши потери в делах при Сольдау, где понесла поражение армия генерала Самсонова, то в этих же сообщениях мы не найдем и подсчета наших громадных трофеев в великой галицийской битве… Этот подсчет был дан не сообщениями штаба Верховного Главнокомандующего, а приведен… в одном из обзоров “Армейского Вестника”. Таким образом, наши официальные сообщения являются правдивыми документами в условиях необходимости сохранения военной тайны»^{8}.

Кампания 1914 г.

В Восточно-Прусской операции 4 августа – 1 сентября (включая Первое сражение у Мазурских озер) германская 8-я армия потеряла до 50 тысяч человек (25% от первоначальной численности) или чуть меньше с учетом переброшенных с запада корпусов (следует помнить, что эти части участвовали лишь в заключительной операции – сражении у Мазурских озер). Косвенно это подтверждает численность германской 8-й армии перед первым сражением у Мазурских озер – до 215 тыс. человек^{9}. Речь идет о начальной группировке (до 200 тыс.) после подхода подкреплений с Запада (до 70 тыс. человек) за вычетом потерь.

Косвенно эти подсчеты подтверждаются выкладками противника России. Рейхсархив зафиксировал потери германской 8-й армии в августе 1914 г. в размере 37 тыс. человек^{10}.[2]2
  В структуре своих потерь в Восточной Пруссии к началу сентября немцы засчитывают лишь крупные потери в 14 тыс. человек у Гумбиннена (из состава 7 дивизий), 12 тыс. у Танненберга (из состава 11,5 дивизии). Причем потери у Танненберга они исчисляют за 6-дневный срок – т. е. надо полагать, с 13 по 18 августа. При этом игнорируются более ранние бои 2-й армии (прежде всего у Орлау-Франкенау 10—11 августа), нанесшие противнику значительные потери, бой у Сталлупенена. Также забывают немцы и о Первом сражении у Мазурских озер. Зато потери ландверного корпуса (8 тыс. человек в 2 дивизиях за 2 дня боев у Тарнавки) засчитывают в общую цифру 37 тыс. потерь немцев в Восточной Пруссии. Хотя ландверный корпус воевал не в Восточной Пруссии, а взаимодействовал в Галиции с австрийцами. Но с другой стороны, цифра 12 тыс. за 6 дней у Танненберга – это признание факта тех значительных потерь, которые нанесли противнику уже окруженные 2,5 русских корпуса.


[Закрыть] Австрийский историк

В. Раушер также писал, что «победоносная 8-я армия тоже понесла тяжелые потери, составившие 37 тысяч человек»^{11}. Разница между этой цифрой и нашими подсчетами заключается прежде всего в том (помимо того, что германцы занижали собственные потери), что значительное количество германских солдат и офицеров, захваченных в плен русскими, позже были освобождены своими (например, только части попавшего в «котел» 15-го армейского корпуса, по свидетельству британского военного агента А. Нокса, лишь в боях 10, И и 14 августа взяли 1,3 тыс. пленных^{12}). Кроме того, противник сознательно «списал» потери в ряде удачных для ударной группы 2-й армии боев – раз она потерпела поражение, то не было и побед – логика предельно ясна.

Хронологически потери 8-й армии выглядят следующим образом.

Первые потери, в т. ч. пленными, германцы стали нести еще до начала операции – в период сосредоточения и развертывания. Кавалерийские и мобильные пехотные части осуществляли прикрытие сосредотачивающихся группировок, вступали в стычки с противником. Так, 23 июля у Вержболово в бою с частями русской 3-й кавалерийской дивизии германцы потеряли до 200 человек убитыми (в т. ч. 1 штаб-офицера и 2 обер-офицеров), а также 17 человек пленными^{13}; 25–26 июля у Шмаленинкен-Эйдкунен более 100 человек^{14} убитыми, нескольких пленными (1 офицера и 6 нижних чинов) и большое количество ранеными. Стычки 29 июля в полосе 1-й армии (у мест. Марунскен) стоили противнику 6 человек убитыми и 39 человек (в т.ч. 1 офицер) ранеными^{15}.

При Сталлупенене германскими войсками были потеряны до 1,5 тыс. человек (в т. ч. около 100 пленными). В конце дня потрепанный германский 1-й армейский корпус отошел к западу. В этом же бою части русской 40-й пехотной дивизии опрокинули восемь батальонов германской 2-й пехотной дивизии и 10-й конно-егерский полк.

В бою при Каушене 2-я ландверная бригада потеряла 66 человек убитыми, 122 человек ранеными и 30 человек пленными (17 из них взяты кирасирами Его Величества^{16}). Причем имеются в виду не раненые пленные, так как, по словам участника боев В. Рогвольда, на оставшемся за русскими поле боя было много раненых немцев, которых было не на чем везти^{17}. Перелом в бою произвел ротмистр лейб-гвардии Конного полка барон П.Н. Врангель, в конном строю атаковавший германский артиллерийский взвод. Взвод успел сделать выстрел, огонь пехотного прикрытия – в 16 часов 15 мин немцы начали отступать. В каушенском бою потерпели поражение 4-й, 33-й и 41-й ландверные пехотные полки.

У Егленинкен, Кегстен, Мальвишкен и Радчен русская конница имела столкновения с велосипедистами 44-го и 45-го пехотных полков противника, часть из которых была захвачена в плен.

6 августа сотня 1-го Донского казачьего полка захватила лазарет г. Маркграбова с 60-ю ранеными германцами.

Гумбинненский бой привел к потере немцами 14,8 тыс. человек (главным образом в расстрелянном русскими 25-й и 27-й пехотными дивизиями 17-м армейском корпусе генерала кавалерии А. фон Макензена, который лишился 200 офицеров и 8 тыс. нижних чинов^{18}), в том числе – 1,5 тыс. пленными.

В официальном германском описании войны говорилось: «Сцепление несчастных обстоятельств привело к тому, что великолепно обученные войска, позднее всюду достойно себя проявившие, при первом столкновении с противником потеряли свою выдержку. Корпус тяжело пострадал. В одной пехоте потери достигли в круглых цифрах 8000 человек – треть всех наличных сил, причем 200 офицеров было убито и ранено»^{19}.

Очевидцы вспоминали кладбище на полпути между мест. Швигселн и Варшлеген. В расчете найти за ним укрытие, на кладбище собирались большие массы атакующих немецких солдат. Но, находясь в сфере действительного огня, простреливающего его насквозь, кладбище являлось ловушкой, в которой гибли стекавшиеся к нему люди. После окончания боя оно оказалось буквально заполненным убитыми и ранеными бойцами германского 5-го гренадерского полка.

Особенно большие потери наносил противнику огонь русских артиллеристов. Показательны в этом отношении действия 6-й батареи 2-го дивизиона 27-й артиллерийской бригады. Командир 105-го пехотного Оренбургского полка писал в донесении: «Я лично видел блестящие действия этой лихой батареи… Густым цепям противника, наступавшим на мой правый участок и на части 25-й дивизии, 6-я батарея нанесла громадные потери и, благодаря этому, 100-й полк, два раза отступавший, снова переходил в наступление, и немцы не могли произвести охвата участка, занимаемого 105-м полком. Опушка рощи, занятая тремя ротами оренбуржцев, обстреливалась сильным артиллерийским огнем, под прикрытием которого неприятельская пехота вела атаку на лес, но в это время 6-я батарея переносила и сюда свой губительный огонь и заставила противника спешно отступать. Сам командир батареи капитан Савинич находился долгое время на наблюдательном пункте, расположенном в сфере сильного ружейного огня, на линии пехотных цепей у кирпичного завода»^{20}.

Потери залегших под огнем на фронте 105-го пехотного полка германцев из 5-го гренадерского и 128-го пехотных полков были огромны. К 14 часам 7 августа их первый эшелон был почти полностью уничтожен. Русские видели бойцов противника, уходящих в тыл.

Начальник русской 27-й пехотной дивизии 3-го армейского корпуса генерал-лейтенант А.М. Адариди утверждал, что бойцами его дивизии было похоронено «около 2500 немцев 128-го, 5-го гренадерского, 61, 21 и 129-го полков XVII германского корпуса, а также 4, 43 и 33-го фузилерного I германского корпуса, последнего, правда, в очень небольшом количестве. Пленных, громадное большинство которых было ранено, прибыло к Штабу дивизии и было оттуда направлено в тыл, более 1000 человек»^{21}.

Кроме 1 тыс. пленных, захваченных частями 27-й пехотной дивизии, 25-я пехотная дивизия также захватила несколько сотен пленных (большею частью раненых), много амуниции и оружия. Пленные принадлежали к 43, 4, 61, 176 и 141-му полкам. Кроме того, на поле боя 25-й пехотной дивизии было зарыто более 1 тыс. германских трупов.

29-й пехотной дивизией 20-го армейского корпуса было пленено 130 германцев (в т. ч. 2 офицера).

40-я пехотная дивизия также захватила пленных, принадлежавших к 45,129 и 175-му пехотным, 33-му фузилерному полкам и 17-му пионерному (т.е. инженерному) батальону. Убитых германцев перед позициями 40-й дивизии также насчитали свыше тысячи человек.

Особенно сильно пострадали германские 35-я и 36-я пехотные дивизии. Германские источники отмечали, что когда 35-я дивизия, имея 70-ю бригаду на правом фланге и 87-ю на левом, отбросила передовые русские части, ее командование посчитало, что победа уже одержана. Но тут дивизия наткнулась на «невидимую огневую стену», преодолеть которую не смогла: «Огонь русской артиллерии был здесь более ужасен, чем на каком-либо другом участке. Здесь особенно удачно применили русские фланкирующий огонь своих батарей. Много мужества было проявлено офицерами Грауденцких и Торнских полков, но без всякого успеха; много их и их солдат легло здесь, но впечатления этого первого боя были слишком подавляющими. Здесь части были в особенности сильно охвачены паникой. Даже р. Роминте не удержала бегущих. Поздно вечером 20 августа (нового стиля. – А.О.) обнаружено было на линии р. Ангерапа немало людей одного из полков, показавшего себя в течение следующих 4 лет войны с самой лучшей стороны. Таким образом, более чем на 15 километров от поля сражения распространилось здесь бегство^{22}.

Германский очевидец так описывает атаку 71-й пехотной бригады 36-й пехотной дивизии: «Сейчас же после того, как части 5-го Гренадерского полка прошли долину р. Швентишке (2 версты к востоку от р. Роминте), они попадают под русский огонь. “Перед ними как бы разверзся ад…” Огонь от д. Варшлеген, с правого фланга от ветряной мельницы, от д. Соденен, и не менее сильный слева со всех сторон… Врага не видно, только огонь тысяч ружей, пулеметов и артиллерии… Части быстро редеют. Целыми рядами уже лежат убитые. Стоны и крики раздаются по всему полю…»^{23}

Бросившиеся с большим порывом вперед германские цепи смогли пробежать только 200–300 шагов, после чего залегли. Потери германцев были настолько значительными, что многие стрелковые цепи полегли полностью – с офицерами во главе. Позднейший осмотр поля боя показал, что большинство убитых бойцов 5-го гренадерского и 128-го пехотного полков 71-й бригады 36-й пехотной дивизии были поражены в голову и грудь.

Одно из русских боевых донесений содержит следующие строки: «Около 5 часов дня немцы двинулись колонной на наш правый фланг; впереди шли знамена с двумя ассистентами офицерами. Определив расстояние дальномером, 14 моих пулеметов открыли огонь через головы своих… Поддержанные батареей 3-го мортирного дивизиона, пулеметы в 5 минут уничтожили эту колонну, положив около 1500 человек»^{24}. Официальный документ свидетельствовал: «По показанию пленных, немцы понесли огромные потери как от артиллерийского, так и ружейного огня. Некоторые полки потеряли убитыми и ранеными всех офицеров и унтер-офицеров и больше ²/₃ состава нижних чинов»^{25}.

Русский фронтовик вспоминал: «В д. Говайтен… оказались брошенными несколько разбитых передков и зарядных ящиков противника и много убитых лошадей, что свидетельствует о том, что здесь находилась неприятельская артиллерия, понесшая чувствительные потери от нашего артиллерийского огня (наша артиллерия потерь не имела). В этой же деревне оказалось много германских раненых (не только тяжело, но и легко), оставленных противником; такие же партии раненых, брошенных противником без медицинского персонала, мы находили в попутных, брошенных жителями, деревнях в течение следующих 2–3 дней. Это указывает на то, что противник отходил с большой поспешностью»^{26}.

Это был итог первой победы русской армии и Антанты в Первой мировой войне.

После Гумбинненского боя 1-я армия перешла к решению пассивных задач, что сразу же отразилось на ситуации с трофеями. Тем не менее группы солдат и офицеров противника попадали в плен и в этот период.

Так, 14 августа части 1-го уланского Петроградского полка у ст. Коршен атаковали роту германского 176-го ландверного пехотного полка. Остатки германской роты во главе с ее раненым командиром были взяты в плен. Потеряв 6 офицеров и 40 нижних чинов, уланы уничтожили 23 пехотинца и 19 велосипедистов противника.

Немецкие потери в Первом сражении у Мазурских озер – до 14 тыс. человек[3]3
  Рейхсархив, отмечая тяжелый урон 17-го и 11-го армейских корпусов в этом сражении, называет общую цифру германских потерь в 9 тыс. человек (из них 1,5 тыс. человек – потери 17-го армейского корпуса). См.: Weltkrieg 1914–1918. В. 2. S. 317.


[Закрыть]. Документальные источники сообщали: «Пленные показали, что в боях немцы понесли огромные потери от пулеметного и ружейного огня»^{27}.

Итого – в боях против 1-й армии в августе 1914 г. германцы потеряли до 30 тыс. человек.

Значительны были немецкие потери и в боях против 2-й армии.

10–11 августа произошел победный бой русского 15-го армейского корпуса с германским 20-м армейским корпусом, занимавшим укрепленную позицию Орлау-Франкенау – Михалькен. Позицию у Орлау и Лана занимали германские 73-я пехотная бригада 37-й пехотной дивизии и 1-й егерский батальон, а у Франкенау – 18-й пехотный полк 41-й пехотной дивизии. У Михалькена были сосредоточены ландверные части.

Орлау атаковала 1-я бригада русской 8-й пехотной дивизии, а Франкенау и Михалькен – русская 6-я пехотная дивизия. Н. Евсеев следующим образом писал о поражении немцев при Орлау: «Так закончился первый бой 15-го арм[ейского] корпуса, в общем увенчавшийся значительным успехом, 37-я гер[манская] пехотная дивизия, составлявшая левый фланг 20-го арм[ейского] корпуса, была разгромлена»^{28}.

Ф. Храмов так охарактеризовал этот бой: 37-я пехотная дивизия немцев была атакована «частями 15-го армейского корпуса, что вызвало панику среди германцев… Германцы, видимо, не ожидали удара и, после упорного сопротивления в укреплениях, стали в беспорядке отступать, бросая раненых. Все поле сражения было покрыто трупами убитых людей и лошадей. Отступление германцев было так стремительно, что до крайности утомленные войска корпуса не могли их преследовать на далекое расстояние… В общем бой 15-го армейского корпуса 24 августа (нового стиля. – А.О.) увенчался крупным успехом: 37-я пехотная дивизия германцев была почти полностью разгромлена. Она потеряла более 4 тысяч человек убитыми и ранеными и свыше тысячи пленными»^{29}.

В примечаниях к труду A.A. Керсновского потери германцев оценивались в 1588 человек, но это явно заниженная цифра^{30}.

При занятии Орлау были пленены до сотни немцев из состава 151-го пехотного полка 37-й пехотной дивизии; около сотни – при Франкенау. По свидетельству очевидца: «Сколько можно было судить, противник был несколько деморализован и приведен в беспорядок. Было несколько случаев, что дозоры приводили группы в 20–30 сдавшихся немцев»^{31}.

Отрывочные данные, приводимые Н. Евсеевым на основе информации германского Рейхсархива, свидетельствуют, что 1-й егерский батальон потерял 16 офицеров и 254 солдата убитыми и ранеными; полки 37-й пехотной дивизии: 151-й пехотный – 5 офицеров и 130 солдат убито, И офицеров и 250 солдат ранено; 3-й батальон 146-го пехотного полка – 34 человека убитыми и ранеными; о 147-м пехотном полку сведений нет, но он пострадал больше других – именно в нем некоторые роты потеряли по 150 человек. По неполным данным, части 75-й пехотной бригады генерал-майора А. фон Бекмана потеряли более 300 человек убитыми и ранеными. Из состава 73-й пехотной бригады русскими было похоронено 587 человек. Кроме того, материалы 29-го Черниговского пехотного полка 8-й пехотной дивизии отмечают, что на поле боя было похоронено около 600 германских солдат и офицеров, а свыше 800 раненых немцев было подобрано русскими.

Отталкиваясь от этой информации, Н. Евсеев полагал, что потери германцев убитыми составляли не менее 1 тыс. человек и около 3 тыс. человек ранеными (большинство из которых попали в русские руки)[4]4
  Евсеев Н. Указ. соч. При этом автор замечает, что 30-й пехотный полк похоронил столько же немцев, что и 29-й, но много трупов осталось не захороненными за недостатком времени.


[Закрыть]. Это, на наш взгляд, наиболее объективные данные.

Германская 37-я пехотная дивизия, составлявшая левый фланг 20-го армейского корпуса, была разгромлена. Документ свидетельствовал: «Потери немцев… громадны, окопы завалены трупами»^{32}.

В бою 13 августа у Бишофсбурга потери 1-го резервного корпуса составили: 69-я пехотная бригада – около 1 тыс. человек, 6-я ландверная бригада – 470 человек (в т. ч. 38 офицеров). Потери 17-го армейского корпуса неизвестны.

Ф. Храмов оценивал общие потери немцев у Бишофсбурга близкими к цифре 4 тыс. человек^{33}.

Напор центральных корпусов армии A.B. Самсонова, даже по неполным данным, дорого обошелся немцам. Противники вступали в ожесточенные встречные бои. Так, 13 августа в полосе 2-й пехотной дивизии русского 23-го армейского корпуса немцы (41-я пехотная дивизия) потеряли 1200–1250 человек^{34}. В этот день после трехчасового боя 152-й пехотный полк овладел дер. Гансхорн, потеряв 63 рядовых, 9 унтер-офицеров и 1 офицера. 148-й пехотный полк, наступающий севернее дер. Гансхорн, встретил упорное сопротивление русских частей и потерял 600 человек убитыми и ранеными, в том числе 23 офицеров. В разгар боя бывший в дивизионном резерве 18-й пехотный полк влился в боевой порядок 74-й пехотной бригады, поддержав атаку 148-го и 152-го пехотного полков – и потерял 30 человек, в том числе 9 офицеров.

72-я пехотная бригада, атаковавшая Гардинен и высоты севернее, встретила еще более упорное сопротивление наскоро окопавшихся частей 2-й бригады 2-й пехотной дивизии. Русские встретили наступление немцев винтовочным и пулеметным огнем с дальних дистанций. В этом бою бригада потеряла 550 человек, в том числе 23 офицера. Немцы похоронили 381 германского солдата, еще 600 подобрали на другой день на поле боя, а, очевидно, в ходе боя были подобраны раненые, которыми была переполнена дер. Ошекау. К этим потерям нужно добавить потери в артиллерийских, саперных и кавалерийских частях, все время бывших под огнем и понесших серьезные, но неучтенные, потери.

Командир батальона 5-го пехотного Калужского полка 2-й пехотной дивизии подполковник Ю.Ф. Бунинский так описывал картину этого боя, участником которого он являлся: «Видно было, как по открытии нашими пулеметами огня, немецкие цепи и колонны редели и ложились, а пулеметчикам 6-го пех[отного] Либавского полка удалось отбить атаки немецкой кавалерии на наш правый фланг»^{35}.

Значительными были потери германской 41-й пехотной дивизии 20-го армейского корпуса 15 августа у Мюлена-Ваплица. Русский фронтовик так писал о бое под Ваплицем: «К полуночи (с 14 на 15 августа. – А.О.) стрельба стихла, а к двум часам ночи я заметил усиление стрельбы по лощине на левом фланге боевого расположения корпуса. Я сразу понял, что здесь немцы хотят сделать прорыв, а потому быстро перетянул бригаду Новицкого (общий резерв корпуса) (полковник Ф.Ф. Новицкий – командир бригады 8-й пехотной дивизии) к левому флангу… Инспектору же артиллерии приказал мортирный дивизион и ближайшие батареи сгруппировать для обстреливания лощины… с первым рассветом немцы повели стремительную атаку в направлении лощины, но были встречены ураганным огнем нашей артиллерии, шрапнель которой, и в особенности мортирного дивизиона, вырывала целые ряды из глубоких колонн германцев. Германская пехота, успевшая прорваться по лощине, была атакована бригадой Новицкого и большей частью уничтожена штыками, частью же попала в плен (18 офицеров и более 1000 солдат). Прорыв был ликвидирован около 9 часов утра»^{36}.