Текст книги "Домой не возвращайся!"

Автор книги: Алексей Витаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

ГЛАВА 29

После ухода сыщика Бальзамов повалился лицом в подушку, стиснув похолодевшими ладонями виски. Перед глазами стояла последняя встреча с Маратом Гавриловичем, который держал между пальцами клочок бумаги с накарябанными буквами… Так, что там? Дурья башка, душа пустяшная, это же адрес. Давай вспоминай, крепче вспоминай, Бальзамов. Ведь он тебе, будто нарочно, эту бумажонку показывал. Ну, да: Дмитриева, одиннадцать. Совсем рядом. Какой-то офис, нет, частный медицинский центр. Есть такой, ты мимо него тысячу раз проносил свою задницу, вечно ищущую приключений… Вячеслав подскочил, как уколотый, быстро оделся и, наградив Дейку поцелуем в холодный кожаный нос, решительно вышел из комнаты. До нужного адреса пришлось пройти всего четыре двора… Вот ты где окопался, волчара!.. Он достал мятую пачку сигарет и взобрался с ногами на скамейку… Что дальше? Ну, предположим, он здесь. Каковы мои действия? Бежать, звонить капитану Мохову? А он окажется человеком Омарова. Даже если не окажется, где гарантия, что поверит в этот лихой боевик?

…Глубоко затягиваясь дымом, он смотрел, как ветер катает по асфальту желтый тополиный лист, ощущая полную беспомощность перед незримым, хитроумным врагом. Докурив, отщелкнул окурок к стеклянным дверям частного центра и, сутулясь, побрел прочь. Неожиданно к нему сзади подскочил плохо одетый молодой азиат и, рванув из руки сложенный зонтик, побежал. Бальзамов пустился следом… Только этого мне не хватало! Поймаю, задушу паршивца… Но грабитель умел бегать не хуже зайца. Он легко перемахивал невысокие оградки палисадничков и клумб; уворачивался от страшной руки преследователя, ныряя то влево, то вправо; кружился между деревьями. У непривычного к бегу Вячеслава через несколько сот метров стало, словно огнем, жечь грудь, во рту появился привкус крови. Его захлестывали ярость и злоба… Даже бомжам и тем в удовольствие, наверно, лишить меня хоть чего-нибудь. Подобное притягивает к себе подобное: у нормального человека просто так зонт из рук никто не вырвет, да еще среди бела дня на глазах у кучи людей. Убью, убью и все, плевать, что посадят, пусть лучше посадят, чем сгнию от собственного страха… Убегающий свернул к гаражам и скрылся в узком проеме. Преследователь отставал всего на несколько метров. Вдруг резкая боль в левой голени заставила Вячеслава вскрикнуть, и в следующий миг в глаза бросилась твердая, холодная земля. Он успел выбросить вперед руки, иначе острые мелкие камни вспахали бы лицо до костей. Пробороздив животом твердь, ударился о ствол липы. Перевернулся на спину, поднимая согнутые в коленях ноги, чтобы защитить от ударов жизненно-важные органы. Перед глазами, словно в тумане, возник бородатый старик, нет старец, с острой железной палкой, наконечник которой тут же уперся в открытое горло поэта.

– Разговор к тебе имеется, мил человек.

– Если мил, то чего ж в такой скотской форме разговариваешь? – Бальзамов сплюнул ошметок грязи.

– А как с тобой иначе? По-другому ты бы не пошел, и разговаривать бы тем более не стал. Извини, конечно, я ведь сильно-то не хотел. Ну, ты все равно лежи пока и больно не рыпайся. Палочка острая: кольнет еще ненароком. Мустафа, – обратился старик к запыхавшемуся грабителю. – Гляди по сторонам. Чуть чего, сразу сообщай.

– Карашо, Филипп-эфенди-джан. Кагда вэрнусь дамой, покажу нашим, как работать нада. Хал, навэрна, сразу началником охрана сдэлает.

– Ты не волнуйся, мил человек, грабить мы тебя не собираемся. Разговор один есть, вот какого плана: есть такой человечек – Саид Омаров. Ну?

Чего-чего, а такого вопроса из уст бомжа Вячеслав явно не ожидал. «Странно, – думал он, – неужели и среди бомжей у Омарова свои люди? Не очень похоже, хотя от него всего ожидать можно».

– Чего – ну? Я бы сам с ним мечтал познакомиться.

– Шутковать изволишь! Давай зайдем с другой стеночки: ты зачем в окно лазил к тому парню, который водкой траванулся?

– Вы-то, Господи, откуда знаете?

– Господь устроил нашу землю так, что на ней ничего утаить нельзя… – Договорить Кондаков не успел, потому что подбежал Мустафа и показал на двух приближающихся мужчин в серых дорогих костюмах, явно представителей службы безопасности.

Один из них набрал номер на мобильном телефоне: – Алло, Скорпион, Кило на связи. Тут бомжи твоего Бальзака на сапоги поднимают.

На другом конце линии голос взревел так, что человек чуть не подпрыгнул:

– Какие еще бомжи? Кило, слушай внимательно. Бальзак мне нужен живым и, желательно, не покалеченным.

– Значит, отогнать?

– Ты что, совсем тупой? Ладно, больше ждать не буду, правда, хотелось более красиво. Тащи этого Бальзака ко мне. Настало время нам, наконец, встретиться.

Кило и Карась, набычив шеи, ломанулись выполнять приказ Скорпиона. В тот же самый момент Бальзамов, оттолкнул лыжную палку и, перекатившись, вскочил на ноги, воспользовавшись тем, что старик отвлекся на незваных гостей; бросился к пустому ящику, что стоял возле гаражной стены, прыгнул и оказался на крыше.

– Домой не возвращайся! – успел крикнуть Кондаков убегающему по железным крышам Вячеславу.

– Кило, глянь, кажись, твой корешок недавний, – весело ухмыльнулся Карась, показывая пальцем на Мустафу. Кило непроизвольно поднес ладонь к правому глазу с багровым белком и по-звериному оскалился:

– Карась, ты – за Бальзаком, а я с этим урюком разберусь.

– Уйди, старичелло. – Карась толкнул Филиппа Васильевича и запрыгнул на ящик, но в тот же момент, глухо застонав, начал сползать на землю, царапая ногтями по ржавому железу; посох старика, со свистом разрезав воздух, опустился ему поперек спины. Второй удар пришелся по основанию черепа. Карась отрубился, зарывшись лицом в мерзлую листву. Из бокового кармана пиджака выскользнул серебристый мобильник. Кондаков поднял и пару секунд вертел в руках, соображая, нужна ли такая игрушка. Деревенская хозяйственность победила: откинув полу плаща, убрал дорогую вещь в карман брюк. Посмотрел в гаражный проем. Где-то там, за отливающими синевой оконными стеклами частного медицинского центра, находился его внук Саид Омаров. По крайней мере, Кондаков имел все основания предположить это, так как минуту назад по поведению Кило он понял, что Мустафа удрал именно от него. А значит, Саид должен находиться где-то поблизости. «Не напрасно я стал наблюдать за этим студентом, – думал старик, – вон куда он меня вывел. Чуял я в нем что-то неладное. С первого раза, как увидел, чуял. Надо как-то выяснить, что он за бублик такой? А самое главное, почему охранник ринулся за ним в погоню?» Карась зашевелился, приходя в себя, зашуршал листвой, тяжело мыча. Филипп Васильевич подхватил посох и быстрым шагом направился в ту сторону, куда метнулся Мустафа, убегая от Кило.

А Кило гнал Мустафу сквозь дворы по скользкой грязи, по лужам, по опавшей спрессованной листве. Азиат был намного легче и быстрее охранника, но тот старался не отставать, сожалея, что не может выдернуть свой «магнум» и грохнуть в ненавистный черный затылок: слишком много людей. Выскочили на прямую, как стрела, аллею. Расстояние друг от друга не более семи шагов. Кило нащупал в кармане металлические шары, с помощью которых упражнял пальцы, достал один и метнул в спину, понимая, что в этом забеге ему не выиграть. Снаряд угодил между острых лопаточных крыльев. Мустава охнул и, как подкошенная птица, врезался носом в асфальт. Железная клешня схватила за шиворот, встряхнула, поставила на ноги. Холодная, злая сила вывернула руку, заломила до хруста, заставляя согнуться в три погибели.

– Греби колесами, падла! – услышал Мустафа над ухом: – Я тебя прозевал, я и приведу. А если хозяин отдаст, хорошо развлекусь. Выть на весь свой сраный Восток будешь.

Свернули за угол, пошли вдоль небольшого заборчика к гаражам. Неожиданно справа воздух качнулся, сверкнула белая стальная молния, и на поясницу Кило с коротким свистом обрушился удар нечеловеческой силы. Кило взревел, выгнул спину и разжал хватку на запястьях Мустафы. Второй раз посох бывшего разведчика стеганул под колени, ломая, опрокидывая ничком накачанную плоть охранника. Поверженный попытался встать, отжимаясь мощными руками от земли, но третий удар по литой шее толкнул в черноту беспамятства.

– Вах, Филипп-джан, эта очэнь крута. Давай карман обыщем. Нам прыгодытся.

– Чужое брать нехорошо, Мустафа. Сколько раз я тебе уже говорил!

– Ну, хота бы мабылу. Сгадытся, аллахом атвэчаю.

– Нам с тобой одного хватит. Я уже у другого мужика забрал.

– Ти что двух быков завалыл? Вах, Филипп-джан, ти настоящий воын. Я тэба матэрью прошу, давай возмем, а!

– Если не угомонишься, клянусь здоровьем, отхожу палкой.

– Сам жэ гаварыл, что упало, то прапал, а тэпэрь па другому гаварыш, нэ пастаянный какой.

– Все, уходим, Мустафа. – Кондаков резко дернул азиата за ухо так, что тот присел от боли.

Они сошли с узкой асфальтовой дорожки, обогнули гаражи и оказались в другом дворе. Из-за мусорного контейнера навстречу вышел Фикса:

– Нехорошо поступаешь, дед Филипп. Ты же знаешь, мне с моей общиной и так нелегко приходится. Теперь цивильные нам войну объявят. Придется искать другое место. Ведь мы же с тобой договаривались, живешь тихо, не бузишь. Кому нужны мои шизофреники и психи? Их просто убить могут, если они разбредутся искать новые места обитания, везде своя конкуренция. Я же все тебе объяснял!

– Погоди, Фикса, не причитай. Мы всего лишь двух криминальных быков помяли, цивильные они только по одежде. Я тебе предлагаю, пока вон тот сны цветные смотрит, досмотреть и экспроприировать то, что заслуженно причитается обездоленному классу.

– А ты уверен, что не очухается и не покалечит? – При этих словах за спиной бугра стали появляться члены общины с неподдельным интересом в глазах.

– Уверен, это тебе будет наш откат за мелкое хулиганство, а вечером еще и поляна в придачу.

– Ладно, но гляди, не дай Боже, если что не так выйдет: достану, где и черти не хаживали. – Фикса свистнул из-под ладони коротко и глухо. Оглядел собравшихся. Махнул рукой, дескать, пошли.

Одиннадцать человек облепили бессознательного охранника и, тихо переругиваясь, шипя и сквернословя, стали выворачивать карманы, стаскивать одежду, которая жалобно трещала в руках тех, кто пытался ее поделить. Со стороны всё это было похоже на пир изголодавшейся птичьей стаи, которая настолько плотно сгрудилась над добычей, что из-за тел не было видно ни единого миллиметра земли.

– Ти мнэ гаварыл, что чужой имушества брать нэ харашо. Мнэ нэ разрэшил, а ым, значит, можна, да! – выговаривал Мустафа Кондакову.

– А им можно, потому что они возвращают себе то, что у них было отнято. – Старик, перегнувшись в контейнер, подцепил острием палки полусгнившую спортивную куртку.

– Всё, сворачиваемся! – через пару минут раздался сдавленный шепот Фиксы, и члены яблочковской общины прыснули в разные стороны, растворяясь в недрах дворов. На асфальтовой дорожке в одном нижнем белье, да и то порванном, остался лежать представитель службы безопасности частного медицинского центра.

ГЛАВА 30

«Что это значит: „Домой не возвращайся“ – думал Бальзамов: – Он угрожал мне, или говорил о какой-то другой опасности? Что вообще все это значит? Какие-то бомжи, нагрянувшие охранники, кто за кем бегает, и кто кого боится? Этим быкам, безусловно, нужен был я. Старик с палкой хотел со мной поговорить на тему Омарова. Затем срывает погоню, давая мне легко уйти. Значит, старик и быки из центра находятся по разные стороны баррикады. А если так, то и Омаров бомжу, явно, не друг. Вывод: другом отчаянному деду могу стать я. Но что он хочет услышать от меня? Почему он уверен в том, что я знаю Омарова? А может, действительно, знаю? В ту ночь, когда меня забирали, не было ли его в толпе азиатов на лифтовой площадке? Да вроде нет: одна молодежь толпилась, хотя откуда я знаю, с заломленными руками много не разглядишь. Старик давно следит за общагой – это очевидно. Дурья башка, ну конечно, если один из охранников ломанулся за мной, значит, последовал соответствующий приказ: взять меня. Но ведь дед не может знать, зачем я приходил к центру? Тот, кто отдавал приказ, чего-то испугался. Иначе зачем такая спешка? По поведению быков старик понял: я им не товарищ, поэтому предостерег фразой „Домой не возвращайся“. Сам того не ведая, этот древний дед спровоцировал Омарова отдать приказ на задержание. Бомжи следили за мной, а потом разыграли ограбление, с тем чтобы заманить меня в укромный уголок и выспросить обо всем, но помешали быки. Уфф, наконец-то какая-то ясность. Непонятно только одно, понимает ли старик, от кого исходит опасность? Надо думать дальше. Стоп. Ведь зонтик у меня из рук вырвал человек азиатского происхождения. Далее: один охранник стал преследовать грабителя, другой попытался – меня. Зачем им нужен азиат бомжатского вида? А что, если это предполагаемый донор, сбежавший от них, или бывший член криминальной команды? Тогда понятно, почему он им нужен. Обитатели левого крыла тоже все восточных кровей. Тут во всем виден азиатский след. И еще, по тому, как убегал грабитель, можно сделать вывод, что они знакомы. Слишком уж лихо рванулся, от незнакомцев так не бегают. Теперь всё, как на ладони: быки побежали задерживать меня, и тут, нос к носу, встретились со своим давним знакомым, недаром прозвучала фраза про „корешка“, решили убить двух зайцев, поэтому разделились. Старик же к тому времени знал, что быки принадлежат к банде Омарова, так как видел: азиат узнал их, а они – азиата. Этот похититель зонтиков мог давно и обстоятельно рассказать своему товарищу по помойкам, от кого и почему он бегает. Итак, эта пара бомжей каким-то образом связана с Омаровым. Даже ищет его, причем, ищет через меня. Я „на хвосте“ привожу их к частному медицинскому центру. После этого они решают выяснить, кто я и смогу ли быть полезным? Почему? Да потому, что видели, как ночью товарищ поэт залезал в окно Эдика, мало того, наблюдали меня в обществе Омарова. Но когда и где? Лифтовая площадка отпадает: они не могли быть внутри общежития, тем более, ночью. На улице? Замри, Бальзамов, сосредоточься, сейчас от этого зависит твоя жизнь. „Домой не возвращайся“. Ты понял, черт тебя задери, почему он тебе это крикнул, потому что ты видел этого вурдалака, но не знаешь, под чьим именем он топчет землю. А вурдалак, в свою очередь, знает твое место жительства и имеет все основания бояться твоего разоблачения. Начни сначала: бомжи могли тебя видеть в его обществе, исключительно на улице. С кем ты пересекался, здоровался, общался или просто нечаянно толкнул плечом. Вспомни все встречи за последние две недели. Что было: белая горячка у Джучи, во время которой ты выскакивал на улицу встречать и провожать „скорую помощь“. Вряд ли! Приезжали: молоденький доктор лет двадцати пяти, несовершеннолетняя медсестра, а за рулем дремал тощий, как швабра, пенсионер-водитель. Их подозревать, по меньшей мере, смешно. Так же смешно думать на Гречихина: у него после таких подозрений мания величия развиться может. Этот капитан Мохов спрашивал о драке. От кого он узнал? Уж не от романтиков ли помоек и свалок? Всё остальное время у общежития тебя можно было видеть только в одиночку. Что касается драки, то трудно себе представить, что одним из тех, кого потрепал ротвейлер, мог быть Омаров. Компания Машкиного мужа не смогла даже с собакой справиться. Тоже не подходит. Тогда где? А помнишь запах, тот самый, ты едва не задохнулся: тошнотворный, высасывающий до печенок. Неожиданно появился и незримой пеленой окутал все вокруг. Через несколько дней исчез. Показалось? Нет, уверен на все сто процентов. Пережив его хоть раз, потом ни с чем не перепутаешь…»

У Бальзамова перед глазами поплыли картины войны: харкающие огнем горы, взорванная дорога, искореженные бэтээры, стоны раненых, убитые, застывшие в жутких позах. Он взял на руки свою лохматую подругу, прижал к груди и почувствовал как мелко и часто бьётся преданное собачье сердце. Даже полегчало немного. Подошел к немытому лет двести окну и бросил взгляд вниз, на перекресток двух автомобильных рек и вовремя. Интуиция в который раз оказалась на высоте. С широкого проспекта на маленькую вспомогательную улочку, петляющую прямо к общежитскому подъезду, свернули две черных иномарки. Люди в одинаковых серых костюмах, чуть ли не на ходу высыпали на занесенный листвой асфальт и стремительным шагом направились к дверям общежития. Бальзамов узнал эти костюмы и прекрасно понял, кем в данный момент интересуются эти быстрые и уверенные в себе люди. «Домой не возвращайся», – снова вспомнил он фразу старика. Закинул на плечо сумку, благо была приготовлена для ночевки у Саши, сжал Дейку под мышкой и выскочил в коридор. Куда? Наверняка двое поедут на лифте, двое пойдут по лестнице, а двое будут ждать внизу. Сколько же их всего? Да, шестеро плюс два водителя. Он пробежал по коридору и толкнул дверь в комнату Джучи, окна которой выходили на противоположную сторону:

– Помоги, Джучи. Очень надо спуститься вниз через твое окно.

– О, мой старший брат опять немного шутит?

– Не до шуток, тебе говорят, за мной гонятся.

– Хорошо, хорошо, спускайся, сколько душе угодно. Ты же знаешь, что у моего окна труба проходит. – Джучи распахнул окно и выглянул вниз: – Пока никого, брат. Наверно, не очень умные твои злодеи?

Бальзамов сунул в руки друга степей собаку и, вскочив на подоконник, дотянулся до водосточной трубы: – Только бы выдержала. За собакой зайду, корми получше.

– Выдержит, брат: по ней недавно друзья ко мне ночью залезали, земляки.

Но Бальзамов уже не слышал, скользя по гремучей и шаткой трубе вниз. По коридору загрохотали шаги.

– Твой хозяин решил повторить поступок одного очень большого поэта. Случилось это очень, очень давно, – начал свой по-восточному неторопливый рассказ Джучи, обращаясь к лохматой твари, которая сидела на полу, понимающе задрав морду. – Да ни где-нибудь, а здесь: в этом вот самом общежитии. Рассказал поэт однажды своим друзьям, что без ума любит одну девушку и очень хочет ею обладать, да вот беда, не знает, как подступиться к строптивой гордячке. А друзья ему и посоветовали: ты, мол, войди в ее комнату и скажи, дескать, если не отдашься мне, то выброшусь прямо из окна, сейчас же. Так и сделал наш влюбленный поэт. А девушка побелела вся до мизинцев и вихрем рванулась из комнаты. Ну, думает наш герой, пропал я: слово-то ведь дал – назад не воротишь, придется прыгать. Встал на этот вот самый подоконник и вдруг, хвала синему небу, видит вот эту самую водосточную трубу. Обнял он ее, как самый нежный и тонкий стан, и поехал до самой земли. Тут, как по заказу, карета «скорой помощи» проезжала, с воющей сиреной. Притормозила, видать, спросить чего-то, и дальше по своим делам умчалась. А наш поэт дал ходу ночными кустами. В общежитии переполох начался. Девушка-то рассказала, кому могла: зашел, мол, благородно домогаться начал, я в коридор, а он от отчаяния в окно. Побежали на улицу искать, может, где под кустом горемыка валяется. Нет нигде. Какой-то прохожий говорит, что видел, как «скорая» подъезжала, а потом унеслась, включив тревожный свет. Все разом подумали: разбился. На следующий день в институте на занятиях сидят студенты, как в воду опущенные. Кое-кто сказал, что в морге похожего обнаружили, правда, фигурой только, лицо-то до неузнаваемости покалечено, оно и понятно: пока летел, ветками деревьев до костей изорвал. Кто-то даже предложил почтить память вставанием. Все, конечно, встали. А тут, стук в дверь: разрешите войти, значит, братья и товарищи. Извините нерадивого за опоздание…» Дверь без стука распахнулась, едва удержавшись на петлях, и двое в сером влетели, стервенея от злобы до ледяной дрожи.

– Где он, калмыцкая твоя морда?

– Ребята, я иностранец. Хотите шума и проблем? Вы – плохие физиономисты: не калмыцкая у меня морда, а монгольская. Ваш клиент с разбегу выпрыгнул в окно. Не верите? Спросите у собаки. Верно, Дея?

Один из быков подошел к окну, посмотрел:

– Здесь труба водосточная. Черт возьми, не подумали установить наблюдение с другой стороны. Хотя, Скорпион сам виноват: я же просил у него еще двоих. А он мне про раненых плести начал. Всё, уходим, упустили змееныша.

Два квадратных человека в серых костюмах вышли из комнаты и, не дожидаясь лифта, побежали вниз по лестнице.

ГЛАВА 31

– Кило и Карась – это те двое, которые приезжали на вокзал встречать, – говорил Филипп Васильевич Мустафе.

– Да, прыежалы. А я Кыло в глаз ногтем хась, завыл как рэзаный.

– Молодец, настоящий джигит. Так вот, когда они разделились, чтобы вас двоих сразу догнать, я понял: им этот Бальзамов очень нужен. Но без приказа они ничего бы делать не стали. А приказ мог отдать только хозяин. Кто у них хозяин, мы знаем.

– Саид, канэчна. Но зачэм такому солиднаму человеку какой-то студэнт? Возысь с ным, бегай туда сюда. Прыстрэлы да и все. Кто он вабще такой, а? Нэ знаешь?

– Помнишь, он лазил в окно к парню, что водкой траванулся. А еще помнишь узкоглазого, который водку просил ему ночью продать?

– Ну, помню, канэчна. Вадила из того джипа ему так отдал бутылку.

– Молодец. А что было потом?

– Патом «скорый помащь» прыехал и забрал узкоглазый в бальница, патаму чта белый горячка случилась.

– Правильно. Водочка-то непростая оказалась. Совпадение, скажешь? Не больно похоже. Теперь усек, почему Бальзамов по веревке лазил?

– Патаму что дверь опечатан был.

– Мустафа, у тебя только снаружи голова темная, а внутри вся светится. Не поверил он в бытовуху, вот и решил сам посмотреть. А почему не поверил? Наверное знал, чем этот журналист занимается. Откуда? Да, жили вместе: тот мог чего-то сам рассказать, а могли и другие. К тому же той ночью, когда журналист умер, если помнишь, из джипа трое вышли и направились в общежитие. Вот тебе и вся разгадка.

– А зачэм такой салидный человек, как Саыд, сам сюда ездил?

– Тут у него какой-то личный интерес. Пока не знаю. Живет он явно под другой фамилией. Я же этому Бальзамову не случайно вопрос в лоб задал про Саида, а он глаза выкатил. Не ведает он, что знаком с Саидом.

– Панятна, какой ынтэрэс: телка длынноногая. Всё харашо, только пачэму ты его мазью называешь?

– Ну ты даешь, Мустафа. Охранник же крикнул: давай, дескать, ты за Бальзаком, а я урюком займусь. А потом капитан Мохов кому-то про студента Бальзамова говорил по телефону, вот я и связал. Понял, что это он. Так теперь и называю. Этот капитан пытался объяснить, что чего-то нащупал, но, наверное, начальник слушать не захотел.

– Да, помню, помню. Жал, пагаварыт не удался. А пачэму ти именна там мне сказал бежать и атнимать зонтык?

– Чутье. Сел человек на лавку, курит, смотрит. Да и место подходящее. Дворы, гаражи: есть, где обстоятельно побеседовать. Опять же, вывеска медицинская.

– Панятна тэпэрь. Другой не панятна, почэму быки выскочил, когда ты Бальзака уронил, а не когда он на лавка отдыхал? Из цэнтра они не маглы выдеть, что ты его уранил. А когда на лавка отдыхал, ближе для ных было.

– Вот ведь, как интересно получается: они засуетились только, когда я этого студента прижал. Значит, кто-то следил за ним и, как только Бальзамов оказался в опасности, тут же просигнализировал. Быки получили приказ: задержать. А тут, к великой радости, еще и тебя увидели. Выходит, что я спровоцировал их выскочить наружу и, тем самым, раскрыть возможное логово Саида. Откуда было знать сидящим в центре, что два бомжа узнают тех, кто встречал поезд на вокзале. Выскочили, ничего не подозревая, и засветили объект.

– Зато тэпэрь ани харашо панимают и будут лавыть двух бамжей.

– Пока они ловят только Бальзамова. Помнишь, за сутки до смерти журналиста, нашего студента люди в масках забирали?

– Патом атпустыли, а журналыст концы откынул. Но вэдь Бальзак мог случайна с Саидом аказаться. Ти же нэ слышал, как аны гаварыл.

– Не слышал, потому и решил выяснить, понимает ли Бальзамов, что Саид с ним рядом ходит. Я же ему, дураку, крикнул: «Домой не возвращайся», когда понял, что за ним следят.

– А он дурэнь вэрнулся и шесть быков за ным прыехал. А пачему ти именна сэгодня рэшил с ным пагаварыть? Пачему нэ вчэра, напрымэр.

– Если бы не Мохов, то еще бы, наверно, тянул. Подхлестнул меня капитан, когда по телефону разговаривал и упомянул фамилию Бальзамова. Ты только представь, студент все рассказывает милиционеру, тот докладывает начальству, начальство готовит операцию. Но Саид не прост. У него в милиции свои люди, которые оповещают его. Бальзамову сразу крышка, и последняя ниточка, с таким трудом добытая, рвется. Теперь смотри с другой стороны: Мохов – человек Омарова. Он выясняет, что известно Бальзамову, и Саид решает, играть дальше или кончать студента.

– Зачэм Омарову все врэмя играть нада?

– Это, парень, у него с детства, бывало, поймает мышь и полдня ее мучает, изводит всячески, пока та в адских муках дух не испустит.

– Ти что, его детства помнышь?

– Об этом в другой раз. Сейчас о главном, ты же видел, как студенты по всему скверу с газетами бегали, а потом все на какой-то митинг пошли, связанный с арестом Бальзамова. Шуму много тогда произошло. А кому шум нужен? Это еще одна причина, почему наш Бальзак все еще живым расхаживает. Газета стала его щитом на время. Но сейчас Саид, похоже, решил игру сворачивать: слишком много знает этот студент. Просто убивать не интересно, страдание узреть хочет, насладиться. Но что-то мне подсказывает, что помимо обычного, тупого наслаждения, есть у него особые виды на лохматого парня с седьмого этажа. Да и сам парниша не прост, вон как на крышу порхнул, знать силушка-то в руках недюжинная. Чую, связь меж ними имеется. Понять бы еще, какая.

– Лучше бы савсэм линял из Москвы. Что мэшает?

– А то, что тогда у Саида окончательно руки развязаны будут: уехал человек и совсем пропал где-нибудь на необъятных просторах. Одно дело, когда человек никуда не собирается и вдруг исчезает, совсем другое – собрал чемоданы, поклонился – и в путь-дорожку.

– Понымаю тэпэрь. Дэд, а тэбэ зачэм Саид нужэн, нэ соображу ныкак?

– А зачем мне нож, Мустафа?

– А-а, хочэшь, подайти савсэм близка и зарэзать или мэтнуть. Он же нэ дурак. Нэ подпустыт тэбя. Вон быки какие!

– Но ведь Саид не знает, что я здесь, зачем ему от каждого бомжа быками заслоняться.

– А ты хытрый какой! Под бомжа задэлался, думаещь, нэ узнает. Сам же только пра дэтство сказал.

– Узнает, ежели совсем рядом буду, но, надеюсь, его уже не спасет тогда ничего.

– Ну, ладна, чево мы всё о студэнтэ думаем? Нам самым свой шкура спасать как-та нада.

– Мы их мало интересуем. Скорее всего, подумают, что мы, просто ограбить парня хотели. В процессе чуть не убили: что для бомжа жизнь человечья – копейка.

– Да, а кто бычар палажил! Думаэшь, сойдет?

– Это дело самих бычар. Омаров из-за такой ерунды дергаться не будет. Скажет, мол, ищите в свободное от работы время и делайте, что хотите.

– Пайдут быки нас убыват, а ми что, сыдэть будэм? Подходы, рэжь, крамсай, да?

– Для начала они еще здоровье поправить должны, а потом уже выходить на тропу благородной мести. А наше дело: сидеть в скверике, на самом людном месте, где студенты шумною толпой веселятся. Попробуй, подойди, да еще с кулаками или наганами!

– Зачем с кулаками. Снайпэр из винтовка шмальнет и все.

– Карась и Кило на бомжей снайпера нанимать будут? Смеешься! Так что сиди, Мустафа, и не облетай, как осенняя березка.

– Ладна, ладна. Умный, как я паглядэл.

– Слушай, а мы ведь совсем забыли еще про одного человека, Гусейна Садыкова. Он тебя облагодетельствовал: билет купил.

– Чего о нем гаварыть: вышел из джип вмэстэ с Карась, Зульфия и повел ее. А я с Кило ждать остался. Патом зато…

– Я уже слышал, как ты разделался с бугаем и сбежал.

– Бэдный Кило, то я в глаз заехал, то ты колом угастылл, то бамжи догола раздэл. Как он там паживаэт?

– Пожалел? Отнеси передачку, быстрей поправится.

Филипп Васильевич отхлебнул из фляжки травяного настоя, в который совсем чуть-чуть добавлял водки. Мысли скручивались в голове, перехлестывались штормовыми волнами, неслись плотным потоком ветра. Когда-то в молодости, да и в зрелости тоже, он обладал хорошим аналитическим умом, что позволяло всегда быстро выходить из самых запутанных ситуаций. Но сейчас, в этом его возрасте, мозг отказывался принимать молниеносные решения, требуя неторопливости и обстоятельности, а этого Кондаков себе позволить не мог. Иными словами, думать нужно быстро, принимать решения еще быстрей, действовать стремительно. Убедившись в том, что студент явно не на стороне Омарова, Кондаков решил с ним объединиться, так как одному задуманное совершить не под силу. Мустафу в расчет брать не позволяло благоразумие. Когда нагрянули шестеро быков, одетых в серые костюмы, старик понял: Бальзамова он потерял. Немало обрадовался, увидев их «с пустыми руками» выходящими из подъезда: значит, ушел из-под носа. Но, по большому счету, оптимизма это прибавить не могло, беглец вряд ли теперь появится в ближайшее время в общежитии. Остается: капитан Мохов. Филипп Васильевич неоднократно прокручивал в голове слова капитана, произнесенные неизвестному абоненту по телефону, и все отчетливее понимал, что Мохов никакого отношения к Омарову не имеет. «Но как привлечь его на свою сторону? Взять и вывалить всю информацию? Сыщик доложит наверх, а там у Саида купленые люди. Перекроют кислород одним махом, капитана отстранят, если вообще в живых оставят. А что если выманить на откровенный разговор, чем-то завлечь, а заодно еще раз прощупать. Вдруг окажется своим. В любом случае надо рисковать!» Другого выхода Кондаков не видел.

– Слушай, Мустафа, научи-ка меня пользоваться этой штуковиной. – Филипп Васильевич достал из кармана телефон Карася.

– А чего тут учиться. Вот на кнопка нажимай, а потом сюда, на «вызов» и все. Другой сым-карт не нада, навэрна, нэ успэл Карась заблокыроват, лэжит пока еще, почка лечит.

Старик поднес к глазам визитку, оставленную капитаном, и пропищал клавишами набора.

– Мохов слушает, – раздалось на другом конце линии.

– Здравствуй, еще раз, товарищ капитан, это тебя человек из сквера беспокоит. Тот, который давеча нож в деревья метал.

– Да-да, узнаю. Зря я вас побеспокоил: отбой тревоге. Меня срочно на новое дело перебросили. – Говоря это, капитан от удивления чесал затылок: он слабо представлял бомжа, владеющего сотовой связью. Но определился именно сотовый номер.

– Жаль. Можно хотя бы пару слов? Помните, мы вам о драках рассказывали? Первая – это когда собака троих погрызла, а вторая – два человека сцепились. Один из них был водителем джипа, другой с военной выправкой, в возрасте.