Текст книги "Последняя игра"

Автор книги: Алексей Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

Глава десятая

Михаил Коган сразу же пожалел, что не прислушивался к советам Андрея и не завел себе личной охраны. Сев в свою машину и повернув ключ зажигания, он почувствовал затылком холодный металл пистолета. Это ледяное прикосновение, готовое в любой момент взорваться горячим, слишком горячим, чтобы после него остаться жить, пламенем, вызвало мысли о том, что Андрей, видимо, советовал завести личного шофера не просто так. Очевидно, что-то знал, да говорить не хотел. Он-то, Коган, думал, что законспирирован на все сто, что его фирма, являющаяся только прикрытием для настоящих дел, которыми они ворочали с Андреем, чиста перед всеми как стеклышко – и перед государством, которому он исправно отстегивал налоги, и перед бандюками, которым тоже регулярно платил, не ссылаясь на то, что у него есть могущественный друг и партнер – Андрей Крепкий.

Так сказал сам Андрюша. Пусть за лоха держат, пусть никто не знает, куда ведут концы у этой самой фирмочки, судя по вывеске занимающейся какой-то полной фигней – то ли пластиковые окна, то ли подвесные потолки… Коган так до конца и не изучил легальную сторону своей фирмы. Этим занимались специалисты, даже зарплату получали у него, вставляли кому-то решетки в окна, какие-то двери делали…

А теперь – вот, пожалуйста, получите…

– Поехали, поехали, – сказали сзади. – Не надо стоять.

Коган послушно тронул машину с места.

– Куда? – спросил он, стараясь, чтобы голос не дрожал.

– Домой, куда же еще? Или ты по бабам намылился?

– Что вам нужно? Вы кто? – спросил Коган, продолжая чувствовать неудобство от ствола пистолета, вдавленного в затылок. Впрочем, неудобство – это, конечно, не то слово…

– Много будешь знать, скоро состаришься. Правда, тебе бы до старости дожить еще… А что нам нужно? – Человек, сидящий сзади, хмыкнул. – Скрипач, что нам нужно от барыги?

– Денег? Я дам. Сколько? – спросил Коган, уцепившись за слово «барыга».

– Это шамо шобой. А мы хотим в гошти к тебе. Пошмотреть, как бишнешмены нонешние живут, – сказал второй голос, грубый и безынтонационный, как у робота, в отличие от первого, сравнительно интеллигентного. Человек противно шепелявил, словно во рту не хватало одного или нескольких зубов. – Што дергаешься, шука? Рули, тварь.

– В гости… – Коган замолчал.

– Ты, братан, – продолжил первый голос, – не дергайся только, когда домой к тебе пойдем. Пристрелим на хуй сразу. Без вопросов. У нас это просто.

Коган получил ощутимый тычок в затылок и кивнул.

– На дорогу шмотри, – посоветовал шепелявый.

Михаил вдруг почувствовал, что одними деньгами дело не кончится. И вообще, не из-за денег это безобразие, гораздо все серьезней.

Поднимаясь по лестнице, Коган не оборачивался и, до того момента, как они втроем вошли в квартиру, толком не разглядел своих конвоиров.

– Сядь. – Шепелявый схватил Когана за плечо и толкнул на подставленный вторым бандитом стул. Руки его мгновенно были схвачены наручниками сзади, за спинкой. Теперь он разглядел обоих.

Шепелявый был в неожиданно дорогом черном костюме и накинутой сверху длиннополой кожаной куртке, второй, вернее, первый – в черном обычном «бизнесменском» пальто.

– Давай, шука, быштро говори, чего к тебе Крепкий приходил? – задал вопрос шепелявый тоном, требующим немедленного ответа.

– Какой Крепкий? Я не знаю…

Удар в скулу, сбросивший его на пол вместе со стулом, не дал Когану договорить. Падая, он сильно стукнулся лбом об пол, но не успел ощутить боль, его мгновенно схватили сзади за пиджак и подняли в исходное положение.

– С тобой, козел, шутки шутить не будем. За тебя же переживаем, мудак. Лучше сразу скажи, потом ведь все равно все выложишь, только поздно уже будет.

– Я не знаю никакого Крепкого, – сказал Коган и получил второй удар, чуть посильней первого. Ему показалось, что он теряет сознание, – комната исчезла, и перед глазами запрыгали золотисто-зеленые мушки, но потом они разлетелись, и на их месте обозначилось лицо шепелявого.

«Почему, интересно, его зовут Скрипач?» – подумал Коган.

– Герой, твою мать, – сказал Скрипач, заглядывая Когану в глаза. – Корчагин, бля. Давай коли суку. Чего мы, как лохи, прыгаем…

«Сейчас, наверное, пакет полиэтиленовый на голову», – подумал Коган, но ошибся. У бандитов, видимо, действительно не было времени или они считали ниже своего достоинства возиться с Коганом, используя дедовские методы.

Бандит, одетый в пальто, зашел Когану за спину, и тот почувствовал, как сквозь ткань пиджака в руку вонзается игла. Тихо стукнулся и откатился в сторону одноразовый шприц. Когану стало тепло и весело, он уже с интересом ждал, что же будет сейчас, чувствуя, что теперь присевший сзади мужик закатывает ему рукав рубашки и колет второй укол в вену.

– Ну чего, Петя? – спросил Скрипач.

– Перекурим, – сказал тот, кого назвали Петей, снова появляясь перед глазами Когана. – Перекурим. Сейчас, минуток пять, и все путем будет.

Настроение Когана изменилось. Страх куда-то исчез, ему было не по себе, все тело дрожало, словно от слабости, накатывали удушливые волны жара, на лбу выступил пот, но вместе с тем состояние это ему было приятней, чем то, в котором он находился десять минут назад. А посидев и попотев еще пять минут, Коган начал говорить, обращаясь к этому симпатичному мужичку – шепелявому – и к его еще более приятному другу Пете.

– Ну, вот какой молодец, – сказал Петя, прерывая поток словоизвержения, которым изливался Коган. Правда, сам Коган на эти слова внимания не обратил, продолжал бормотать, захлебываясь о том, что его секретарша Вика, сучка, красивая, правда, но все равно сучка, давно на Андрюху глаз положила, он же парень хоть куда, а он, Коган, ее сколько раз драл в своем кабинете, трахается как зверь, хоть и тощая, а откуда только силы берутся, но мало ей, видите ли, Когана, ей еще и Андрюху подавай, но хрена ему лысого, дружба дружбой, а табачок врозь….

Скрипач кивнул Пете. Они уже выяснили все то, что им было нужно.

– Погоди, – сказал Петя. – Еще одну секундочку.

– Слышь, ты классно так все нам рассказываешь, ты, в натуре, просто дружбан отличный, – обратился он к Когану, продираясь сквозь лавины существительных, прилагательных и глаголов, струей бьющих изо рта скованного на стуле человека, который, кажется, и не замечал никаких особенных неудобств. – А скажи-ка, дружище, деньги где у тебя лежат?

– Деньги, да в письменном столе деньги, ключи в кармане пиджака, во внутреннем, маленький ключик такой, золотистый, надо вставить и три раза повернуть, я на три оборота закрываю. А замок там отличный, в Лондоне покупал, не говно какое-нибудь кооперативное, настоящий, хороший… А стол-то у меня – чистый сейф, попробуйте сдвинуть – металл, покрытый деревом. Это я по спецзаказу делал… несгораемый фактически…

Он продолжал говорить, пока Скрипач, открыв ящики стола, выгребал оттуда валюту, пока они с Петей рассовывали ее по карманам, пока Петя навинчивал глушитель на пистолет и приставлял его к когановскому затылку. Речь оборвалась только с нажатием курка, и последние слова вылетели изо рта Когана вместе с крошками черепных костей, ошметками мозгов и струями крови.

Петя вытер платком пистолет, сунул его в полиэтиленовый пакет и спрятал во внутренний карман пальто. Кивнул Скрипачу, посмотрел еще раз на то, что осталось от Когана, чертыхнулся, снял наручники и сунул в карман.

– Ну, все, – буднично сказал он. – Поехали?

– Поехали, поехали. – Скрипач вытащил радиотелефон, набрал номер: – Гопа? Ты где? На месте? Молодец, бля. Подстрахуй, мы выходим.

Глава одиннадцатая

«Да пошел он на хер, – думал Андрей, натягивая куртку. – Он мне кто, начальник, что ли? Сам не дурак, разберусь…»

На самом деле, он был просто сильно голоден, в доме не осталось ничего приличного – все, что имелось в холодильнике, было сметено им сразу по прибытии из «Крестов», да и Гриша помог, вместе они на кухне сидели и уплетали сосиски из морозилки под кофеек и джем без хлеба.

Вызывать сейчас домработницу Андрей не хотел – такая катавасия закрутилась, все, что угодно, может случиться, могут и в дом ворваться, охраны нет, зачем подставлять хорошего человека? Он и сам разберется. В магазин сходить – не развалится он от перенапряжения и достоинства своего не ущемит. Больше-то, кажется, уже не перед кем в этом городе ему авторитет демонстрировать.

Магазин и булочная находились совсем рядом с домом, на улице Рубинштейна. Решив сначала купить хлеба, Андрей, выйдя из арки, перешел на другую сторону и, уже взявшись за ручку двери, готовясь войти в полуподвальчик магазина, по какому-то наитию обернулся.

Серебристо-серый «Форд» остановился, не въезжая в арку двора «толстовского» дома. Из машины вышли трое – один в кожаной длиннополой куртке, пожилой, с внешностью типичного «сидельца» старой закваски, двое – молодые, здоровые, тренированные, что видно было по кошачьей мягкости их походок, в длинных пальто, под которыми могло скрываться все, что угодно, – от пистолета и дубинки до «калаша» или обреза.

Андрей, не останавливаясь, вошел в булочную и, обернувшись, проследил сквозь стеклянную дверь за этой тройкой. Когда они скрылись в арке, он вышел и быстрым шагом двинул сквозь проходной двор к Владимирской площади. Береженого Бог бережет. Он, конечно, мастер, но после «Крестов», после их жрачки любого тяжеловеса с ног ветерком будет валить, после всех побоев он был не уверен в собственных силах, особенно против троих профессионалов, да еще лишенный эффекта неожиданности. Ведь они именно за ним приехали, Андрей в этом не сомневался ни единой минуты. И полагал со странной гордостью, что он еще кое-что в городе значит. Кто бы ни послал этих зверюг, этот «кто-то» наверняка отобрал из своей команды высочайших профессионалов. Еще бы, до того, как его посадили, слава у Андрея в городе была такая, что мама, не горюй…

То, что комитетчик Гриша может напороться, и, скорее всего, напорется на эту банду, его трогало меньше всего. Не в игрушки играем, и Гришу этого защищать он не собирался. Справится – хорошо, не справится – Бог ему судья и земля пухом. Он ведь тоже не из альтруизма Андреем занимался. Так что здесь обид и угрызений совести быть не может.

Как-то само собой пришло решение, куда ехать. Он остановил такси и, плюхнувшись на заднее сиденье, приказал водиле ехать на проспект Композиторов – на окраину, на простор и сравнительно чистый воздух. Если Вики не окажется дома, тогда он будет думать, что делать дальше, Грише звякнет. А если она на месте – можно будет и расслабиться.

Глава двенадцатая

Словно и не было этих последних, темных и кровавых двух лет. Словно она снова в школе и полутайком, прислушиваясь, не застучат ли на лестнице шаги родителей, не заскрипит ли в замке ключ, неловко и неумело шарит рукой между своими ногами, пытаясь помочь такому же неловкому и неумелому однокласснику, пыхтящему, красному, потеющему, вздрагивающему от неожиданных прикосновений.

Санек изображал из себя мужика мужицкого, но Настю в этом деле было не провести. Он облапил ее, поволок к дивану, и она улыбалась, стараясь делать это так, чтобы он не заметил и не засмущался окончательно. Если бы она не предугадывала каждое его движение и не помогала, неизвестно, вообще получилось ли у него хоть что-нибудь… А так – получилось. Если можно, конечно, три минуты неистовых содроганий и скрипа зубами считать сексом, то это был его первый, видимо, секс.

Она не могла себе объяснить, зачем вообще сделала это. Санек уж никак не походил на ее романтического героя, но, с одной стороны, она ведь тоже человек, с другой – жалко его, так смотрел, умолял просто… Причем безнадежно. А тут такой вдруг для него сюрприз свалился. А от нее не убудет – что он может, с такими-то детскими его возможностями. Да и в общем, если не обращать внимания на его слюнявые поцелуи и пыхтение, даже, можно сказать, где-то приятно…

– Ну все, – сказала она, поднимаясь с дивана.

Санек валялся ничком, совершенно обессиленный, как будто не пять минут возился, а всю ночь пахал без остановки.

«Счастливый, – вдруг подумала Настя. – Все у парня еще впереди…»

– Ну ты даешь, – сказала она на всякий случай, чтобы не расстраивать его, чтобы он подумал, что действительно мужик хоть куда. Ведь главное в мужике – уверенность. Будет она у Санька – в следующий раз, с новой «девушкой его мечты», у него все выйдет лучше. – Не ожидала от тебя…

Она подхватила одежду, принесенную Саньком, и исчезла в ванной.

Выйдя оттуда, она наткнулась на пронзительный взгляд удивленных глаз Санька. Он уже натянул штаны и застегивал рубашку, но, увидев Настю, так и замер, не успев заправить.

– Да… – протянул он.

– Что? – спросила Настя. Она подошла к зеркалу и внимательно оглядела свое отражение. Мужской джинсовый костюм, рубашка, ботинки, темные очки, бритая голова…

– Похожа я на… – начала она, но Санек не дал закончить вопрос.

– Да похожа-то похожа… На пацана, в общем, издали… ну и вблизи… тянешь, конечно… Только, как бы это сказать… Очень такой пацан особенный из тебя получился… Хотя я-то ведь знаю, что ты не пацан, а если не знать…

Он подошел поближе, взял ее за плечи, повернул спиной, как модельер, рассматривающий свое новое изделие.

– Ничего, ничего… Пройдись немножко…

Настя сделала несколько шагов по комнате, засунув руки в карманы джинсов, стараясь держать бедра и шагать «по-мужицки», по крайней мере так, как ей казалось, должны ходить настоящие пацаны.

– Стоп, стоп. Не надо только маршировать. Иди свободно, нормально. Вот, вот так… Ничего. Если в лицо не вглядываться, то терпимо. А со спины – вообще нормально. Только на голову что-нибудь надо… такое… Кепку, что ли?

Настя вышла на улицу, еще ясно не представляя, куда она двинется. Ей нужно было остаться одной, и не только, чтобы обдумать дальнейшие действия, но и чтобы начать их. Она никогда не делала прогнозов на много ходов вперед, ей очень нравилась фраза, от кого-то когда-то услышанная: «Я совершаю поступки и принимаю последствия». Именно так она и поступала. Главное – действовать, а не сидеть на попе ровно, как говорили еще в школе…

Ну, ладно. Олег взял на себя получение информации через милицию – благо сам бывший мент и дружков с подружками у него там в достатке. Говорит, надежные, не продадут, не все там ссучились, далеко не все. Хотя и зарплату не платят вроде уже полгода. А Настя ударит по журналистам. У нее здесь свои связи.

Она прохлюпала пешком по грязной снежной каше Московского проспекта до Парка Победы, привыкая к новому своему облику. Сначала ей казалось, что каждый прохожий либо оглядывается на нее, изумленно выпучив глаза, либо просто осторожно косится, но через некоторое время Настя поняла, что это просто ее мнительность, что никому до нее дела нет. Для пущей мужественности она купила в ларьке пачку «Беломора» и закурила папиросу – впервые в жизни попробовав настоящего пролетарского дымку, в котором, как ей показалось, от табака не было вообще ничего. Едкий, тяжелый дым сразу, словно теркой, прошелся по языку, заставив Настю сплюнуть, словно со слюной могло уйти изо рта отвратительное, глубокое жжение, разъедавшее слизистую.

Так, покуривая и поплевывая, она миновала кучку неофашистов, называвших себя «русистами», вечно тусующихся возле станции метро «Парк Победы», прошла, проталкиваясь между молодыми, полненькими и розовощекими «христианскими демократами», с удивительным постоянством устраивающими свои сборища напротив «фашиков», и никто на нее не обратил внимания, никто не хмыкнул, никто пальцем не показал.

Поняв, что она, кажется, перевоплотилась в облик городского обыкновенного небогатого паренька, Настя села в автобус и поехала в центр, на улицу Декабристов, где проживал ее давний знакомый, друживший еще с Настиным папой, журналист Марк Аронович Куз. Он много помогал Насте и был посвящен в ее полукриминальные и откровенно противозаконные делишки и дела, будучи одним из немногих в этом городе людей, которому она полностью доверяла и на которого могла рассчитывать в любой ситуации.

Она помнила, что вечерами, особенно в последнее время, Куз предпочитал сидеть дома. Правда, за то время, пока ее не было в городе, все могло измениться, но у Насти было предчувствие, что она застанет своего старика дома.

Во дворике высокого пятиэтажного дома старой, дореволюционной постройки стояла одинокая скамеечка. Летом вокруг скамеечки был разбит заплеванный хилый газончик – домоуправление тщетно пыталось озеленить асфальтово-бетонно-каменные лабиринты проходных дворов, сейчас же скамеечка торчала из серо-бурой снежной каши, мгновенно после снегопада теряющей свой естественный цвет от копоти и гари автомобильных выбросов и щедро рассыпанных по всему двору окурков и собачьих экскрементов.

Сейчас на скамеечке сидела троица в меру пьяных молодых людей пэтэушного вида – в пуховиках, двое – в черных широких джинсах, третий – в брюках с претензией на респектабельность, в ботинках с толкучки, без шапок. Сверкая ежиками жестких волос, они потягивали дешевое пиво, покуривали и тихо гыгыкали над какими-то своими плоскими анекдотцами.

– О-о! Петух! – сказал один из них вслед прошагавшей мимо Насти.

– Петух идет по парку! – многозначительно повторил другой.

– Э, э, братан, иди сюда, – крикнул первый. – Кому говорю! Петушина!

Они по-своему расценили нежность Настиных щек, тонкость подбородка и чувственность губ. Хорошо, хоть широкие джинсы и кожаная куртка, которую дал ей Санек, скрадывали женственность фигуры…

– Э, ты, бля, не понял, что ли? – услышала она крик сзади, но ее ботинки уже стучали по ступеням темной лестницы с единственной горящей лампочкой на пятом этаже – перед квартирой Марка.

Здесь она сбросила всю напускную мальчишескую солидность и побежала по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. От этих троих ослов ей было одной не отбиться, или, может быть, и отбилась бы, если постараться, но ни драки, ни привлечение к себе внимания вовсе не входило сейчас в Настины планы.

Куз открыл сразу, не спрашивая, кто да зачем пришел, распахнул дверь и, щурясь, стал вглядываться в Настино лицо.

– Е-мое, – сказал он наконец. – Е-мое…

От него пахнуло привычным запахом табака и крепкого алкоголя, но Куз был не пьян, вполне коммуникабелен, просто, что называется, «держал дозу».

– Привет, – сказал Настя. – Войти-то можно?

– О чем разговор? Конечно, конечно…

Пропустив Настю в квартиру, он вышел на лестницу, заглянул через перила вниз и, только убедившись, что внизу никого нет, вернулся к себе и запер дверь на все три внутренних замка.

– Тебя и не узнать. – Он попытался улыбнуться Насте, но улыбка вышла слишком жалкой, для того чтобы выглядеть искренней. – Что, опять что-то случилось? Что на этот раз? И где ты пропадала? Я думал, уехала куда-нибудь, за границу… Письма ждал…

– Сейчас, Марк, отдышусь… Сейчас расскажу.

– За тобой бежали, что ли?

– Да нет, это у тебя во дворе гопота сидит. Я, знаешь, на всякий случай от них свалила… Отморозки… Мне сейчас только их не хватало…

– Водки выпьешь?

– Выпью, – неожиданно для себя сказала Настя. – Разговор у нас длинный будет.

Глава тринадцатая

Пельмень купил ресторанчик «Пэррот» совсем недавно, прибыли он не приносил и приносить не мог – крохотное заведеньице на семь столиков и три места за стойкой, да и расположение – вроде бы центр, но на улице Достоевского, на задах Кузнечного рынка – совсем не респектабельный квартал, район обитания бомжей всех мастей, средней цены проституток, рыночных торговцев, перекупщиков, оптовиков, охранников, шоферов, дворников, цыган, всей бесчисленной толчеи, орудующей каждый день с раннего утра до позднего вечера на Кузнечном, вершащей кроме дел видимых, то есть торговли продуктами питания, еще и массу дел невидимых – от наркотиков и автомобилей до проституции, недвижимости, оружия и черт знает чего еще. Публика самая разная крутилась возле рынка, и интересы ее, соответственно, были самые противоречивые и неожиданные.

«Пэррот» же сразу после открытия стал прибежищем торгашей средней руки и уже начал было превращаться в обычный шалман, пахнущий дешевым пивом, с окурками на полу и громкими матерными перебранками по углам, как Пельмень прибрал его к рукам.

Номинальные хозяева остались прежними и не могли нарадоваться на перемены, происшедшие в предприятии, от которого уже собирались отказываться.

Чистота, порядок, накрахмаленные салфетки, отменная кухня – поварской корпус был единственным из того, что изменилось с приходом Пельменя, вернее, с вливанием в убыточное заведение его денег.

И в одночасье перестали сюда ходить братаны с рынка, исчезли местные алкаши с бутылочкой пивка и водкой под полой, подростки больше не сидели часами за дальним столиком, гогоча и дымя «паленым» ядовитым «ЛМом».

Неожиданно, к удивлению жильцов окрестных домов, какие-то доброхоты из служб городского хозяйства выложили новым асфальтом участок улицы от ресторана «Пэррот» до перекрестка с Разъезжей, вымостили тротуары дорогим булыжником, поставили два новеньких, но стилизованных под старину фонарных столба. Красота, да и только.

А в ресторанчике днем теперь посетителей почти не стало. Вся рыночная голытьба неведомо как и кем была извещена, что «Пэррот» теперь – частная территория, да не кого-нибудь, а Пельменя. И заходить туда никому, конечно, не заказано, пожалуйста, приходите и угощайтесь, но помните себя, господа. И девяносто процентов бывших завсегдатаев сами решили, что найдут для своих посиделок более демократичное местечко, без этих белоснежных хрустящих салфеток и лощеных официантов, расхаживающих по зальчику, точнее, проплывающих по нему с лицами английских лордов и осанкой чемпионов мира по плаванию.

В общем, Пельмень устроил себе еще одно место для «стрелок». Таких мест в городе было у него не одно и не два. Тем паче этот район был для Пельменя «пустым», кабаков здесь было, конечно, навалом, но он не любил обсуждать дела в чужих залах. Отдыхать, выпивать-закусывать – это с удовольствием, а о делах он предпочитал рассуждать в приватных беседах и только на своей территории.

Черный «шестисотый» – пока что Пельмень других машин не признавал, в этом смысле он не отличался оригинальностью, сейчас престижно, потом войдет в моду другая модель, значит, будет другая – затормозил перед входом в «Пэррот». Пельмень подождал, пока выйдет охранник-шофер Вилли, потом и сам вынес свое грузное тело на всеобщее обозрение.

Чувствовал он себя превосходно. Кругозор молодец, уделал этого говнодава Праздникова раньше, чем планировали. Конечно, для спеца его квалификации это дело не особенно сложное, но Пельмень поручил операцию именно ему, потому что здесь нужна была стопроцентная гарантия. И Кругозор, как всегда, с задачей справился на «отлично». Только вот почему-то пропал. Должен был сразу после выполнения появиться, ну хотя бы позвонить, ан нет – исчез, как в воду канул.

Ну да ладно, за деньгами-то он все равно должен явиться. Не бесплатно же он решил поработать на Пельменя, смешно даже о таком думать…

А акции Кибирова полезли вверх – Праздников-то считался его дружком первейшим, этим уродам журналистам и недосуг было разобраться, что не друзья они, а конкуренты самые яростные, по крайней мере в дележе питерских денег. Теперь он у нас борец с коррупцией номер один. Праздникова, по «мнению общественности», аккуратно и грамотно организованному, прихлопнули как раз за то, что он с коррупцией боролся. И в помощь ему вроде бы Кибиров из Москвы прилетел. А Праздникова убрали, чтобы концы в воду спрятать. А Кибиров все равно будет копать, уже и заявление для прессы сделал – мол, и убийц он найдет, и дело товарища продолжит, и до конца доведет, и все коррупционеры попрыгают на горячей сковородке. Отлично все сработано, просто и гениально, как и надо. Предвыборная кампания на носу, вот Кибиров-то может подняться, на такую высоту взлетит, что и его, Пельменя, оттуда видно не будет…

Нет, это ерунда. Пельмень ему всегда будет нужен. Какая бы высота ни была, а на земле кто-то должен делать грязную работу, «хвосты» за начальниками подчищать. Пельмень человек не брезгливый, ему в парламенте что сидеть, что не сидеть – без разницы. При его доходах можно позволить себе быть не очень привередливым и заносчивым.

Только вот в одном вышла осечка, со строительством кольцевой. Все это, конечно, дым и туман, никакого серьезного строительства пока что, слава Богу, не затевается, но деньги вбуханы хорошие, и на счету Пельменя их осело немало. Сколько заработал на этом Кибиров, наверное, не знает даже он сам. Он вообще не в курсе сумм. На определенном уровне, когда все деньги вложены в ценные бумаги, в крупномасштабные финансовые проекты, когда они крутятся в банках по всему миру, их хозяин начинает жить как при коммунизме. Просто берет, сколько ему нужно… По потребностям, о способностях уже не вспоминает.

Здесь пока нужно было только внимание общественности этой долбаной не привлекать к проектам кольцевой. Проекты, мол, и проекты. Как с Олимпиадой было – заявка. Проект символики. Очень даже хорошо. Проект и проект. И кто знает, сколько денег было списано под этот проект? Да никто. Так, хотели Олимпиаду провести. Не получилось. Кто виноват? Да никто. А деньги где? А какие деньги? Проект был, и все. Никаких денег… Никаких эти десяти-пятнадцати миллионов… баксов…

С Олимпиадой, правда, пронюхали какие-то журналисты, потом уже, задним числом. Ну, заткнули их быстро, все шито-крыто. А сейчас все хуже. Какой-то мудак скупил землю, которая в их проекте где-то там обозначена. И мало того, что скупил, еще и продал, и понастроили там, бля, коттеджей козлы всякие.

А землемеры ходят, меряют, бля, болота, под прокладку дороги… Ну скандалы и начались. В прессу все идет, конечно, с разных сторон, не успеваешь одной газетке рот заткнуть, как в другой визг поднимается. Все это херня, конечно, с одной стороны, а с другой – в таких делах мелочей не бывает. Любая зацепка, любая малейшая нестыковка малозначительных деталей может все дело в конце концов просрать.

– Здравствуйте, – отвлек Пельменя от наползавших мрачных мыслей подлетевший официант Витя. – Как всегда?

– Привет, – сказал Пельмень. – Кофе сделай. И… соку, что ли… Пить хочу. Больше ничего. Вина не надо, что-то башка болит, не хочу вина.

Витя повел бровью и исчез. Шофер Вилли, которого звали на самом деле Вильданом, Вилли – это было для простоты, для удобства, – махнул рукой, и на его зов тут же нарисовался Коля. Пельмень сам ввел жесткую субординацию в «Пэрроте». В его присутствии Витя работал только на него, всех остальных обслуживал его напарник Колька, тоже отличный парень, но Пельмень Вите больше доверял. Так, прихоть, но кто же без прихотей… А он, Пельмень, в конце концов, здесь хозяин. Имеет право…

– Мы здесь надолго? – спросил Вилли у Пельменя, не обращая внимания на подошедшего Кольку.

– Часок, наверное, просидим. Должны парни от Кибы прискакать.

Кибой он называл Кибирова, но только за глаза. Слишком крут был Киба для кликух. Даже для Пельменя крут. Пельмень посмотрел на часы.

– Они только через двадцать четыре минуты будут. Посидим, покушаем… Ты покушай, если хочешь, я кофейку… Чего-то не лезет сегодня ничего.

Вилли понимающе опустил глаза. Шеф вчера надрался свыше меры, это он знал точно, сам отвозил домой с телками… А что ему в шефе нравилось, так это то, что он никогда не похмеляется. Значит, с бухлом проблем нет, котелок варит. А сколько хороших пацанов с катушек слетело на этой, казалось бы, ерунде…

– Мяса сделай, – сказал он Кольке, – как я люблю. Свининки жареной.

– Понял, – кивнул Колька. – Это все?

– Ну, с картошечкой.

– Само собой. – Колька исчез так же тихо и мгновенно, как и Витя после заказа шефа. Школа, одно слово.

Звякнул звоночек, висящий над входной дверью, и в зале появился Кругозор.

– О, смотри-ка, Кругозор пришел. Слава Богу, – вздохнул Пельмень. – А я-то думал, грешным делом, забухал парень… Исчез, бля, как в воду…

Он не успел договорить.

Кругозора здесь знали очень хорошо, и его появление никогда не вызывало у персонала поползновений к принятию мер предосторожности, к перекрытию выходов – и с улицы, и с запасного, через кухню, ничуть не обострялось внимание охраны. Кругозор сам был идеальной охраной, с его навыками мог любых беспредельщиков угомонить в секунду. Поэтому сейчас у него была возможность достать из-за пояса пистолет и даже спокойно прицелиться.

Пельмень, продолжая улыбаться, смотрел на своего лучшего исполнителя, не понимая, что же такое происходит. Вилли первым смекнул, для чего явился этот киллер, и начал наклонять голову под стол, но Кругозор за это время успел выстрелить трижды. Две пули попали в Пельменя, одна в шофера.

Вилли почувствовал сильный удар в грудь, звука выстрела не было, только звон гильз, покатившихся по полу. Лежа на полу и затаив дыхание, он ждал, когда пройдет шок и накатит волна боли, по которой он сможет определить, куда он ранен и опасно ли… Это было не первое его огнестрельное ранение, и Вилли в этом смысле тоже был человеком опытным. Не убили – уже хорошо. А дальше – видно будет. Шеф лежал рядом, одна дырка в центре лба и одна – прямо там, где должен был находиться узел галстука, если бы Пельмень носил галстуки.

Вилли не слышал удара входной двери за уходящим Кругозором, он пошевелился, радостно поняв, что двигаться может. Справа в груди только кольнуло, но он повернул голову и увидел стоящего над собой официанта Витю. Тот держал крохотный подносик с чашкой дымящегося кофе. Держал он за самый край, но пальцы не дрожали, и из чашки на блюдце не пролилось ни капли. Действительно, официанты у Пельменя были высшей категории.