Текст книги "Последняя игра"

Автор книги: Алексей Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц)

Алексей Рыбин
Последняя игра

Часть I

Глава первая

– Анастасия Аркадьевна, к вам…

Егор стоял, переминаясь с ноги на ногу, и устало смотрел в окно, чтобы не встретиться взглядом с Настей. У него были на то свои причины.

– Кто там еще?

– Ну там… От Максима, я так понимаю…

– Кто, черт, кто – от Максима?

– Да, Анастасия…

– Перестань, Егор, выделываться. Что ты заладил – «Анастасия»… Проще надо быть. Мы же договорились – «Настя» и на «вы»… Так что там происходит?

– Ну родители его пришли…

– Родители?!

Этого еще не хватало. Она могла ожидать чего угодно, но только не визита предков Максика. Это была какая-то фантастика. Что-то такое из прошлой жизни, не имеющее отношения к реальности…

– Ну зови.

Настя встала с кресла, выключив предварительно монитор компьютера. Она всегда делала это, если в комнату входили посторонние. Нечего им видеть, чем она занимается. Мало ли что? Береженого Бог бережет.

Хотя ничего особенного на этот раз на экране не было. Подумаешь, схема поступления товара в магазины и цифры долгов, которые из этих магазинов нужно как-то вышибать. В Питере так принято – берет магазин товар на срочную реализацию – все сроки проходят, а ни товара, ни денег, хоть ты тресни, не видно. Хозяева мямлят что-то про кризис, про шахтеров, на которых все дотации уходят, про партнеров, которые подводят, про обнищание населения. Никто не покупает товары народного потребления – у людей на еду денег не хватает, не то что на компакт-диски и кассеты. Всю эту муть Настя слышать уже не могла. Она обычно обрывала разговор, если дело доходило до таких бессмысленных жалоб. Не ее это дело. Взяли товар – платите денежки. Или не нужно было брать. Голова-то на что?..

Да и суммы-то там крутились, на самом деле, не бог весть какие. Задержки в выплате каких-нибудь трех штук баксов никого из Настиных работников с ума не сведут, но это дело принципа – получать деньги вовремя. Чтобы не расслаблялись. А то привыкли, понимаешь…

Она поймала себя на том, что вставляет это «понимаешь» даже в мысленный монолог. Нахваталась у Михалыча, понимаешь…

– Добрый день.

В комнату вошли двое. Настя вдруг поняла, что не помнит ни имен, ни отчеств родителей Максима.

– Здравствуйте, – спокойно ответила она на приветствие отца своего бывшего одноклассника. На вид ему было лет сорок пять. Одет он был по-совковому стандартно, с претензией на достаток, но убого и безвкусно. Синие джинсы, купленные либо в «Апрахе», либо в одном из бесчисленных «фирменных» магазинчиков, которые заполонили центральные улицы и торговали точно такой же липой, как и на оптовых рынках. Эти джинсы ровно через год превращаются в бесформенные «портки» (это слово Настя ненавидела до аллергии, но другого названия для этих штанов, похоже, не существовало). Мохнатая шерстяная курточка – подделка под фирменные вязаные вещи – в немецких или итальянских магазинах такие стоят долларов двести, а эта явно не больше сотни «деревянных»… Полосатенькая рубашечка, стальной браслет дешевых массивных часов, белые кроссовки… Настю так тошнило от подобного прикида, что она с трудом удерживалась от того, чтобы не показать своего отношения к одежде посетителя. Вот существует поговорка – «по одежке встречают», а у нее и обратная сторона есть… По уму-то, понятно, провожать будут, а если ты такой умный и хочешь, чтобы тебя еще и встретили достойно, то, будь любезен, оденься прилично. Или не обижайся.

Мамаша выглядела естественным продолжением и дополнением своей сильной половины. Ее костюмчик с юбкой-миди мгновенно напомнил Насте уроки физики – физичка тоже любила подобные наряды. Про тех, кто ходит в таком, нельзя было и подумать, что они ложатся в постель с мужчиной. Отпугивающий наряд, одним словом.

– Садитесь, пожалуйста, – Настя указала рукой на диван. Супруги уверенно, чересчур уверенно, как отметила Настя, двинулись в указанном направлении и уселись. Мамаша закинула ногу на ногу, аккуратно одернула юбку, чтобы лишние сантиметры ноги не светились, супруг сел рядышком. Слишком уж уверенно они старались держаться. Робели, очевидно.

Папаша искоса, так, чтобы не заметила Настя, осматривал комнату. Мамаша же уставилась на нее, уперлась ледяным взглядом, который, как будто мелкая наждачная бумага, шурша, ползал по Настиной фигуре, затянутой в тонкий дорогой спортивный костюм. Он подчеркивал ее небольшую упругую грудь, тонкую талию, удлинял и без того «от подмышек растущие» ноги…

– Мы хотели, – начала мамаша, имени-отчества которой Настя так и не смогла вспомнить, – но тут Егор, высунул свою растрепанную голову из-за двери и прервал обращение:

– Так, Настя, я пойду тогда? Все вроде?

– Все, все. Иди. И больше, пожалуйста, чтобы такого не было, ладно? Мы же договаривались.

– Конечно, Анастасия… Настя. Всего доброго, – он кивнул сидящим на диване, и мамаша с папашей удивленно-судорожно тоже кивнули. Мало того, что комплекцией Егор напоминал шкаф и внешность имел типично бандитскую. Он явно был с похмелья – это понял бы даже человек, не искушенный в тонкостях алкогольных игрищ. Запах Егор распространял вокруг себя такой, какой бывает на винном складе через сутки после того, как неаккуратные грузчики разбили, скажем, ящик с портвейном. Портвейн подсох, просочившись в щели пола, и теперь заражает помещение неистребимым сладким тошнотворным смрадом…

Они подождали, пока за Егором захлопнется дверь, заполняя время уже откровенным осмотром помещения. Крутили головами, словно пришли с проверкой – как, мол, живет эта маленькая девочка без родителей? Не помочь ли чем? А может, и пресечь что-то?.. Хорошо ли ведет себя? Моет ли посуду? Подметает ли полы…

Осмотр, судя по всему, произвел на них должное впечатление. Квартира Насти не была стандартно-тоскливой после типового «евроремонта», высасывающего кучу денег и доводящего уютное некогда жилище до состояния приличного номера в европейской гостинице средней руки.

Настя, как она говорила, «оторвалась» на собственной квартире от души. По ее сумасшедшему плану рабочие снесли стены-перегородки и построили их в других местах, сделали два туалета и огромную ванную комнату, отрезав кусочек от бывшего отцовского кабинета. В результате из трех комнат остались две, но какие…

В гостиной стены были обшиты дубовыми панелями. Оконные проемы, конечно же, сверкали звуконепроницаемыми и снаружи не прозрачными финскими «пакетами». На полу не было никакого ковролина, а лежал толстенный ковер, по которому Настя ходила босиком, утопая в мягкой шерсти по щиколотки. В спальне потолок и стены затянуты шелком и стояла огромная кровать с балдахином…

Много было «девчачьего» в этой квартире, несерьезного и нелепого для жилища каких-нибудь «новых русских»: неожиданная шведская стенка по соседству с «деловым уголком» (мощной компьютерной станцией, разместившейся за японской шелковой ширмой, которую Настя сейчас сложила и отставила к стене); рядом – два огромных тренажера, наводящих страх на свежего человека своими бесчисленными сверкающими рычагами, противовесами, пружинами и пультами микрокомпьютеров; тут же валялись дорогие роскошные куклы – последнее время Настя стала в невероятных количествах скупать мягкие игрушки и забивать ими свою спальню. Рецидив детства, что ли, думала она…

Игрушки эти были словно живые. Из спальни они как-то незаметно расползлись по всей квартире и путались под ногами в самых неожиданных местах, вываливаясь из встроенных шкафов в прихожей и падая с антресолей. Однажды Максим открыл морозилку холодильника и обнаружил там маленького медвежонка…

Вместе с тем богатство обстановки и уверенная, степенная добротность каждой вещи говорили сами за себя. И за хозяйку, разумеется. У любого посетителя невольно возникал вопрос о сумме затрат на такое жилище. Но думать об этом не хотелось, ибо она, эта сумма, крутила своими зелеными нулями в заоблачных высях, где витают такие понятия, как инвестиции, кредиты, прибыли, дивиденды и прочие, мало что значащие для простого человека.

– Хорошо живешь, – кашлянув, сказал отец.

– Ничего, – ответила Настя, еще не решив, какой тон взять в разговоре.

– Перестань, – вдруг одернула мужа женщина в костюме. – Ты, Настя, нас хоть помнишь?

Она продолжала сверлить Настю своим ледяным взглядом.

– Татьяна… э-э-э…

– Татьяна Ивановна. Я мать Максима.

– Да я поняла, – тихо ответила Настя и вдруг, к удивлению своему, почувствовала, что краска нахлынула на ее лицо. Она внезапно снова превратилась в маленькую девочку, школьницу, которую сейчас будут распекать рассерженные родители, пусть даже не свои, а чужие, но это все равно… Взрослые…

– Мы пришли сказать тебе, Настя…

Она говорила резко и громко, без запинок, видимо, первая часть речи была много раз отрепетирована и согласована дома, за кухонным столом.

– Сказать тебе, чтобы ты оставила Максима в покое. Он тебе не пара. У него другие интересы, ему нужно учиться, год он из-за тебя уже проворонил, болтается как не пойми что… И вообще…

Настя смотрела на путаный узор ковра, который вдруг начал ассоциироваться у нее с мыслительным процессом этой бедной Татьяны Ивановны. Перед ней сидела женщина лет пятидесяти, с убогой косметикой на лице, в небогатой одежке. Макс говорил, что квартирка у них нищенская и давно нуждается в ремонте и телевизора нет приличного, а у Макса денег не берут, принципиальные, понимаешь… Да он им и предлагать перестал. Пугаются они, когда видят у сына такие деньги. Тысячу долларов как-то засекли, так разговоров было… В конце концов он поклялся, что взял в долг у приятеля, и трижды поклялся, что завтра же отдаст…

Запутались они совсем в этих своих «можно-нельзя», ничего уже не понимают про то, что вокруг них творится, а все по инерции продолжают жизни учить… Какой жизни? Их жизнь ушла в такое далекое прошлое, что и не видно даже, одни сказания остались, былины и байки… Другая жизнь совсем идет, непонятная, страшная, и они ее не видят, живут по-старому, а невозможно уже по-старому, не выходит…

– Чем вы тут занимаетесь, хотела бы я знать? – продолжала Татьяна Ивановна. – Откуда у вас деньжищи такие? Неужели не понимаешь, что это все кончится… кончится… – она не нашлась, что сказать напоследок, уточнить, чем же все «это» все-таки кончится.

– Что – это? – спросила Настя.

– Да то, что ты с бандитами связалась! Тебе нравится, ты с ними и болтайся, а Максима нашего оставь, пожалуйста, в покое!

– А я его и не держу, – улыбнулась Настя. – Он взрослый человек. И почему вы ко мне с этим…

– Взрослый?! Да какой он… Какие вы взрослые?! Ни жизни не знаете, ничего… Обломает вас жизнь еще тысячу раз, вы еще… Сидит тут, пи́салка: «Я – взрослая!..»

Татьяна Ивановна сорвалась, начала кричать, с непонятной злостью вскочила с дивана, заходила по комнате, рассматривая тренажеры, картинки на стенах… Картинки, между прочим, Настя покупала на вернисажах за такие деньги, которых Татьяне Ивановне, наверное, хватило бы лет на десять спокойной растительной жизни… Настя, покупая эти картинки, доставляла себе как бы двойное удовольствие – и самой приятно красивую вещь в доме иметь, и нищие питерские художники свою долю малую получат, будет на что портвейну с друзьями выпить…

– Я вот выясню, девочка моя, чем вы тут занимаетесь, смотри, как бы это тебе не вышло боком… Люди всю жизнь, всю жизнь, не жалея ничего: ни сил, ни здоровья – работают, учатся, а вы… А ты… Откуда это все?! – Она снова обвела комнату взглядом. – Откуда? На какие шиши?! Люди голодают, а здесь соплячка сидит в роскоши, бандитов приваживает… Это что за тип был?!

– Какой тип?

– Который нас встречал. Только не говори, что это родственник…

– А я и не говорю. Это мой телохранитель.

– Как?! Юра, ты слышал?! Телохранитель! Да ты кто такая?!

– А какое, вам, собственно, дело?

Настя даже не злилась на пыхтение Татьяны Ивановны, в которое перешел истеричный поначалу крик. Настин вопрос так возмутил ее, что она и кричать больше не смогла, задохнулась, покраснела даже вся. Жалко было ее Насте, жалко и противно, что нестарая, в общем, тетка гробит себя, забила голову какой-то мутью. Даже не забила, была в ней эта муть, а она ее не хочет выбросить из головы, так и живет с ней, не врубается ни во что…

– Юра! Скажи ты ей! Я больше не могу! Надо же, нарожали детей!..

– А что вы так волнуетесь-то? Не вы же рожали…

Насте стал надоедать этот спектакль. Она не видела в нем ни какого бы то ни было позитивного начала, ни практического смысла. А зачем тогда тратить время на пустую болтовню?..

– Ты похами мне еще!

– Таня, ну что ты, в самом деле, успокойся, – «Юра» встал с дивана и взял жену за руку. – Ты, Настя, извини, она нервничает…

– Ты еще будешь извиняться перед этой… Новая, видите ли, русская! Мы еще извиняться должны!.. Чтобы тебя на дух рядом с Максимом не было! Иначе…

– Знаете, разберитесь вы сами со своим Максимом, ладно? – сказала Настя. – Я все не пойму, чего вы от меня-то хотите?

«Господи, – думала она. – Ну почему нельзя поговорить по-хорошему? Я что, сделала им столько зла, что на меня можно так орать? Эта тетка меня знать не знает. Жалко ее. Денег бы ей дать, так не возьмет. Если уж у Макса не берет, то у меня и подавно… Но ведь так-то наглеть тоже нельзя… Вперлась в чужой дом, орет, обзывает… Тоже мне… взбесившийся пролетарий… Такие вот страну и просрали. Только орать и могут, а сделать что-нибудь – ни фига. Мозгов не хватает. Как те шахтеры, которые на асфальте готовы месяцами сидеть, требовать, чтобы им денег дали…»

– Я вот в милицию пойду, расскажу, чем вы тут занимаетесь. Работать не хотят, бизнес, видите ли, у них. Знаем мы ваш бизнес! Ворюги! Ты еще поплачешь, девочка моя, кровавыми слезами умоешься! Эти вот, – Татьяна Ивановна кивнула в сторону входной двери, – которые к тебе ходят, морды бандитские, они тебя первую и подставят. Им от тебя ведь надо-то чего? Сама знаешь.

– Ну-ка, ну-ка, поясните. – Настя подняла брови. Ей вдруг стало интересно, что же еще может родиться в голове этой несчастной женщины. Какие дикие мысли?

– Пояснить? Так про тебя все знакомые говорят, что ты… Сначала один бандит у тебя жил, продавцы из ночного магазина все тебя лапают, теперь Максима нашего подцепила, а кроме него сколько у тебя мужиков? А? Думаешь, я не знаю? Я из окна вижу, как ты на машине своей приезжаешь с целыми табунами. Ночуют у тебя… Кого ты обмануть пытаешься? У тебя же все на лбу написано.

Если бы эта дамочка не была матерью Макса, Настя давно бы послала ее подальше, но не могла она так поступить с этой Татьяной Ивановной. «Господи, ничего себе, денек начинается», – подумала она.

– Знаете что? – она посмотрела на этот раз не на Татьяну Ивановну, а на ее мужа. – У меня есть немного времени. Пойдемте на кухню, я вас чаем напою, спокойно поговорим. Вы так не нервничайте, Татьяна Ивановна, я ведь не блядь какая-нибудь, в самом деле.

Сказав это, она пристально посмотрела на женщину, следя за ее реакцией на «неприличное» слово. Все вышло так, как она предполагала. Услышав слово «блядь», сказанное просто так, мимоходом, как само собой разумеющееся, Татьяна Ивановна осеклась, поток слов у нее иссяк, и она растерянно посмотрела на мужа, ища у него поддержки.

«Какие же они беззащитные. Слова одного пугаются. А если до дела дойдет?»

– Хм, – кашлянул «Юра». – Хм-кхм. На кухню… Может быть, Таня, в самом деле?..

Татьяна Ивановна, побледнев, молчала. Она стояла посреди комнаты с высоко поднятой головой, всем своим видом выражая крайнюю степень оскорбления.

– Пойдемте, пойдемте, у меня торт есть. Да я и сама еще не завтракала. Легла поздно, знаете ли, сейчас только зарядку сделала, вы пришли…

– Ну разве что немного… – «Юра» снова подхватил супругу под локоток. – Танюша, успокойся, давай действительно поговорим, как люди… А то ты с порога прямо на девочку нападаешь… Не разобравшись, что да как…

Пока грелась вода в электрическом чайнике, Настя быстро накрыла на стол, нарезала круглый кремовый торт на аккуратные ломтики, разложила по блюдечкам, периодически посматривая на Татьяну Ивановну. Та, кажется, потихоньку успокаивалась и с женским любопытством, победившим праведный материнский гнев, рассматривала белые пластмассовые кухонные машины, которыми просторная, ставшая вдвое больше после передвижения стен кухня была заполнена с избытком, трогала невзначай айсберг стиральной машины, косилась на холодильник, высотой превышающий ее совсем не маленький рост.

– Может быть, вам кофе? – спохватилась Настя, держа на весу белый чайник.

– Нет, нет, нормально, – как-то даже испуганно-торопливо сказал «Юра». – Все нормально. Чайку…

Настя бросила в кружки пакетики «Липтона» с желтыми ярлычками, залила кипятком.

– Вот сахар… Тортик берите…

– Спасибо. – «Юра» пододвинул к себе блюдечко с ломтями торта, позвенел по краешку ложечкой, положил ее рядом. – А курить у вас можно? – спросил он, обращаясь к ней на «вы».

– Конечно. Вот пепельница… Я-то бросила… Баловство это… И кофе не пью. Так знаете, заметно лучше себя чувствовать стала. Вам-то, наверное, это смешно слышать, да? Думаете – какие ее годы, да? Простите, пожалуйста, я не помню, как вас по отчеству…

– Валентинович.

– Юрий Валентинович. Да вы курите, не стесняйтесь. Здесь все курят, кто приходит. Кроме меня. А я нормально переношу, меня не ломает. В школе-то еще, все ведь курили…

Юрий Валентинович, оттопырив ворот шерстяной кофты, достал из нагрудного кармана рубашки пачку «ЛМ», чиркнул поданной Настей зажигалкой, затянулся.

– Настя, ты как, вообще-то, живешь? Извини, конечно, одна-то…

– Ну, вы же видите. – Настя улыбнулась. – Справляюсь.

– Да, справляешься. Я не о том. Учиться думаешь?

– Учиться?

Про себя Настя подумала, что она уже всему научилась, но не рубить же вот так напрямую – у бедных предков Максика и так, кажется, состояние, близкое к коме.

– Не знаю. Я ведь работаю. Столько времени уходит…

– Да уж мы знаем, сколько времени уходит, если человек работает, – снова включилась в разговор пришедшая в себя Татьяна Ивановна. – Всю жизнь горбатимся, как кони какие-то… Знаем, как «легко» деньги зарабатываются… У тебя-то вроде легко, как я вижу?

– Да нет, – ответила Настя. – Не особенно.

– Не особенно… А чем ты все-таки занимаешься, если не секрет? – спросила Татьяна Ивановна.

– Таня, ну что ты опять, – начал было ее муж, но Настя остановила его:

– Все в порядке, Юрий Валентинович. Я чем занимаюсь? У меня несколько магазинов, я ими руковожу. Вот, в принципе, и все.

Это, конечно, было далеко не все. Даже десятой доли своего рабочего времени Настя не тратила на эти магазины, но не вываливать же на них всю правду – ведь инфаркт может хватить милых ископаемых.

– Руководишь? Несколько магазинов? Люди этому учатся десятки лет, институты заканчивают, как же ты, если не секрет, руководишь?

– Татьяна Ивановна… ну как-то руковожу. Я не знаю, как это объяснить… Время сейчас другое…

– Это-то мы видим, что время другое. Все другое. В наше время…

– Вот только не надо, Таня, – Юрий Валентинович поморщился. – Не надо про наше время. Настя, на самом деле, это все неважно. Ты скажи одну только вещь. С криминалом как у тебя там, очень плотно?

– А какой вы хотите услышать ответ, Юрий Валентинович? – Настя повернулась и посмотрела в окно. – Чтобы я вам ответила, что – да, очень, мол, плотно? Так не отвечу.

– Это понятно…

– Да ничего не понятно, – резко сказала Настя, снова повернувшись к гостям, и Татьяна Ивановна посмотрела на нее с удивлением. Очень по-взрослому начала говорить Настя. Таким тоном, который заставлял ее слушать. «Научилась где-то командовать, и вправду убедительно», – подумала она.

– Крыша у меня, конечно, есть. Но вас ведь интересует больше, касается ли это Максима, я так понимаю?

– В первую очередь да, – сказал Юрий Валентинович, внимательно глядя ей в глаза.

– Так вот, могу вас успокоить: Максима это никаким боком не касается. И вообще, у нас работает человек тридцать ребят, молодых. Вы что же думаете, у них родителей нет или они все – оторвы, бандиты, и им жизнь не дорога? Продавцы, товароведы – девочки, студенты, все нормальные ребята. Зайдите к нам в магазин, посмотрите сами. А без крыши сейчас ни одна фирма не может работать. Просто физически не может. Ну и на этом все заканчивается. Никакого криминала у нас нет.

Она старательно не отводила глаза, хотя ей очень хотелось это сделать. Да уж. Скажи она всю правду, точно бы кондратий пришел за бедными Юрой и Таней.

Но если Татьяну Ивановну можно было как-то уболтать – она ведь сама хотела, чтобы ее убедили, да так, чтобы она поверила, искренне поверила, что никаким криминалом для ее сыночка и не пахнет, – то с Юрием Валентиновичем все было сложнее. Он продолжал пялиться на Настю и, кажется, слабо верил ее словам. Но молодец, жене виду не подал.

– А этот… молодой человек, который тут был, он кто? – Татьяна Ивановна, кажется, окончательно успокоилась. Слово «крыша», мусолимое ежедневными газетами и ходящее из анекдота в анекдот, было для нее, видимо, привычным и не страшным. Ну крыша и крыша, подумаешь, большое дело. Главное, чтобы дружков-бандитов не было у ее сыночка. А крыша – ради Бога.

«Ничего-то она не понимает, – снова подумала Настя. – И хорошо. Хоть живет спокойно».

– Вот он из крыши как раз и был. – Настя улыбнулась. Какие непосредственные все-таки эти взрослые… Родители… «Кто да что?» Не знают, что за такие вопросы в других местах могут запросто голову оторвать.

– А что это он так перед тобой… расшаркивался? – снова спросила женщина.

– Татьяна Ивановна, так я же вам говорю, – вдохновенно стала врать Настя. – Ничего страшного. И все эти бандиты, они не такие ужасные, как в газетах пишут. Есть, конечно, настоящие убийцы, но, во-первых, их мало, а во-вторых, ни один уважающий себя человек с ними дел иметь не будет. Вот они в газеты и попадают. А «обычные» бандиты – они ведь у нас деньги зарабатывают… Стерегут нас, от разных отморозков защищают, от хулиганов-подростков, которых, кстати, развелось немерено. Их надо бояться. И если бы Максим с ними связался, тогда были бы проблемы… А так – этот парень, Егор, напился вчера, сегодня на работу не вышел. Ну я ему выговор объявила, вот он и сник. А вы говорите – крыша, бандиты… На самом деле, все идет нормально, все работают, все тихо…

«Ты ври, ври, да не завирайся», – говорили ей глаза Юрия Валентиновича, но вместе с этим она видела в них и некое одобрение того, что Настя успокаивает, и, кажется, довольно успешно, его жену.

– Ну допустим, – сказал наконец Юрий Валентинович. – Так Максим и ты…

– Послушайте, что я вам скажу. Между мной и Максимом ничего нет. Уже давно. Он работает, деньги получает. Кстати, он мне говорил, что вам предлагал, а вы у него не берете. Это зря. Он их честно зарабатывает, уж я точно могу сказать, никакого криминала… Со своим программным обеспечением он и больше мог бы зарабатывать. Он же сам программы пишет такие, за которые в Штатах ему бы десятки тысяч платили. Если не сотни.

– Ну уж и сотни… – начала было Татьяна Ивановна, но Настя не дала ей договорить.

– Так вот, если вас интересует, сплю ли я с ним, то – нет, не сплю.

– А раньше? – не выдержала Татьяна Ивановна.

– А раньше – да. Спала. Вы же не думаете, что ваш сын – девственник в восемнадцать лет…

– Кхм, – кашлянул отец. – Не думаем.

– Ну вот. А я замуж выхожу. На этой неделе свадьба. Максим в курсе, естественно, мы уже давно с ним говорили на эту тему… Я встретила человека…

– Что-то много ты их встречаешь, милая, – сузив глаза, снова заговорила Татьяна Ивановна. – И часто слишком…

Настя помолчала. Это уже действительно слишком. Кто они такие, чтобы ей указывать? Но раз уж начали беседовать в вежливом ключе, так надо и закончить достойно.

– В общем, все, кажется, ясно. Сын ваш не в обиде, это жизнь, что тут поделаешь?.. Он работает, ему все нравится. Вы на этот счет не беспокойтесь. А если вы думаете, что я его совратила, то, поверьте мне, это совсем не так.

– Да… Ясно…

Юрий Валентинович выглядел каким-то потерянным, жена его тоже что-то словно погасла. Конечно, поняла Настя, вот она и оторвалась от них. До этой минуты они чувствовали какое-то свое мифическое влияние, как же, восемнадцатилетняя девчонка соблазнила единственного любимого сына, крутит им, затягивает в сомнительные делишки… А оказывается, не нужен ей их сыночек. И она сама по себе прекрасно живет. И жизнь эта – другая, и не пересекается с их существованием ни в одной точке. И что же они теперь могут ей сказать? И уместны ли они вообще здесь, в этой кухне, в этой квартире, где крутятся какие-то подозрительные личности, где нет до них никому нет никакого дела…

– Ну что же… – Татьяна Ивановна встала из-за стола. – Спасибо за чай. Пойдем, Юра?

Насте показалось, что женщина стала даже как-то ниже ростом.

– Одевайся, – ответил муж. – Я сейчас.

«Да что же это делается? – Настя смотрела на супружескую пару, неловко толкающуюся в дверях. Юра пропускал жену в прихожую, она делала шаг в одну с ним сторону, и они никак не могли разойтись. – Что же они такие жалкие? Взрослые люди, такие беспомощные, такие слабые…Что с ними со всеми случилось? Почему не бьются они за свою жизнь, не рвут зубами свое, то, ради чего они горбатились десятилетиями, все эти пенсии, зарплаты, почему они сидят у телевизоров и причитают годами?»

– Настя, – тихо сказал Юрий Валентинович, когда жена его наконец скрылась в прихожей и Настя с содроганием услышала визг застежки-«молнии» на ее высоких старомодных сапогах. Замок, понятное дело, заклинило, и Татьяна Ивановна, нервничая, дергала его вверх-вниз. «Молния» скрипела, и Настя подумала, хорошо, что она не видит сейчас скрючившуюся в три погибели женщину, воюющую с этим жутким совковым изделием. Она боялась, что расплачется от жалости и неожиданной злости на эту сволочную жизнь, в которой такие вот женщины, в общем, красивые и, возможно, умные, превращаются в злобных истеричных мегер. – Тут, Настя, понимаешь, какое дело… – Он снова сел за стол, вытащил очередную сигарету из пачки. – Я вот подумал, раз у тебя так все налажено… Крыша и все такое… Может, поможешь мне?

– А что случилось?

– Юра! – раздался из прихожей крик Татьяны Ивановны. – Идем!

– Подожди, – крикнул в ответ «Юра». – Сейчас. Ты иди, я догоню.

Татьяна Ивановна возникла в дверях. Как Настя и предполагала, она была в этих чудовищных серых сапогах на «молниях», в таком же сером, немодном пальто…

– Ты что, еще тут жаловаться хочешь?

– Таня, я прошу, иди домой.

– Ну-ну… Совсем у тебя гордости нет… Ты послушай, девочка, послушай, может, задумаешься хоть немного, чем в жизни тебе стоит заниматься.

– Да в чем дело-то?

– Да в том. Он же у меня самый умный… Были у него деньги, копил, дурак старый, с получек доллары покупал… И дал такому вот, из ваших, бизнесмену, в долг… На дело, мол, надо… С процентами вернуть обещал. Дело верное, говорит, через месяц деньги с прибылью деньги вернутся…

«Все ясно, – подумала Настя. Вот тебе и взрослые люди. Хуже детей…»

– А что за человек-то попросил? Знакомый хоть? – со скукой в голосе спросила она. Но эта скука прозвучала снова так по-деловому, так солидно, что Юрий незамедлительно ответил:

– Институтский приятель… Сто лет не виделись, а тут позвонил, дай денег, говорит, можно заработать… Ну были у меня сбережения…

«Господи, что же они, идиоты, у Максима-то не берут… Ну идиоты…»

– Ну и?

– Ну и дал…

– Много?

– Две тысячи… Долларов… Все что было.

«Две штуки, конечно, не бог весть какая сумма. Никто еще не умирал от потери двух штук. У совсем нищих таких денег нет, у тех, кому на хлеб не хватает, а остальные как-нибудь тоже с собой не кончали… Но для этих лохов, кажется, две штуки – это большие бабки…»

– А дальше?

– А дальше пришел срок, стал я звонить… Он все меня мурыжил, мурыжил… Потом приехал я к нему… Там компания…

– Дали по башке, и все дела, – закончила за мужа Татьяна Ивановна. – Бандиты… Такие же, между прочим, как твой этот… – Она снова мотнула головой в сторону прихожей.

– Откуда вы знаете? Вы что, тоже там были?

– Нет. Но Юра рассказал…

– Серьезные пацаны, что ли?

Настя не верила в «серьезных пацанов». Серьезные пацаны такими вещами не занимаются. Это уж совсем западло. Это дела мелких ублюдков, отморозков.

– Ну, Настя, мне с ними не справиться было. Только так могу ответить. Вот ты у нас молодой бизнесмен. С крышей. Посоветуй, что делать? Не в милицию же идти?

– Они сказали, что вообще убьют, – подкудахтала словам мужа Татьяна Ивановна.

– А приятель-то что сказал? – спросила Настя.

– А приятель пьяный в хлам валялся. Ничего не сказал. Потом я позвонил еще раз, он мне посоветовал забыть все. Вот так. Сказал, что отдаст потом… Когда-нибудь. Когда у него будут деньги.

– Ладно. Разберемся. Телефончик оставьте этого своего приятеля. Расписка есть у вас?

– Есть. Он написал.

– Хорошо бы мне ее у вас забрать. Может, и получится что… Хотя я не уверена. Я же такими вещами не занимаюсь, – сказала она на всякий случай.

– Расписка с собой у меня. – Юрий Валентинович снова полез в нагрудный карман. – В паспорте ношу.

– Давайте… – Настя взяла смятый листок, пробежала глазами по неровным строчкам. – Хорошо. Я вам позвоню, если что-то выяснится. А милиция этим делом заниматься не будет.

– Почему? – спросила Татьяна Ивановна. – Просто интересно. Мы и не собирались…

– Не будет, и все. Это я вам гарантирую.

Она вышла проводить родителей Макса в прихожую. Оказалось, что они не такие высокие, какими казались Насте сидя. Встав рядом с ними и пожимая теплую ладонь Юрия Валентиновича, которую он протянул ей на прощание, она вдруг почувствовала острый укол, словно кто-то проткнул грудную клетку тонкой стальной холодной иглой. «Вот что значит – до боли жалко… – подумала она. – Бедные, старенькие… Непонятно, чего их жалеть, сами вроде бы виноваты, а все равно жалко…»

Она не закрывала дверь до тех пор, пока супруги не прошли сквозь разъехавшиеся с мягким уютным шипением дверцы лифта.

– Всего доброго, – крикнула Настя, но ответом ей был только ровный гул опускающейся в шахту кабины.