Текст книги "Целитель(СИ)"

Автор книги: Алексей Пройдаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

– Но при такой мощи, зачем вам обычный человеческий свидетель?

– Репутация Лиги основательно подмочена, неправильный поступок совершён и надо ответить. Если вы подтвердите правомочность поступка, инцидент будет исчерпан.

После этих слов, сказанных как-то по-простому, Татьяна Эдуардовна посмотрела на меня почти с мольбой.

– Об одном прошу, не говорите сейчас категорическое «нет», тогда я хоть что-то смогу для вас сделать. Хорошо?

– Она жива? – задал я впервые вопрос, который терзал меня весь наш разговор.

– Не скажу «да», но и обратного сказать не могу, – ответила она торопливо.

– Она жива? – повторил я вопрос.

Но дверь палаты уже хлопнула.

5

Земля – обитель зла, потому что является миром материальным. Именно поэтому духовные силы редко обнаруживают себя явно, – это не их территория.

Пока я лежал в больнице, вокруг меня шла какая-то незримая, недоступная обычному зрению работа.

В общем, Вера Авдеевна отказалась от всяких претензий ко мне. Но и этого уже не требовалось. Сестра и сын, которые жили в столице, дали денег на погашение долга в Амир Банке, сюда же вложила свои сбережения и жена. А я-то считал, что они от меня были готовы полностью отказаться.

И это было ошибкой.

Их ещё много будет – ошибок по отношению к своим родным.

Мне, неведомо чьим велением, предложили хорошо оплачиваемую работу в крупной столичной газете.

_________________________

Через неделю, отдохнувший и чистый, свободный от всех невзгод и волнений, я стоял на перроне, вдыхая свежий морозный воздух.

И слышался мне Голос, уже ставший знакомым. Но было ли это Голосом внешним, или мысли оформились в четко звучащие слова? Не ведаю…

Уделом человека становится преодоление слабости и распущенности, предательства и разбросанности. И когда наступают они со всех сторон и зреет в груди самого бессилие, вот тогда меркнет светило и чёрные тучи лохматыми псами бродят по небосводу, ставшему вдруг похожим на ворота в Ад.

И всё покрывает лютая стужа.

И не пережить её и не перетерпеть.

Но стоит только лучику надежды блеснуть в воспалённом уме – и встряхнётся рассудок, и очистится сознание, и придет спасение, которое находилось в самом тебе, но спрятано было где-то глубоко и надолго.

И сможешь ты его делить с другими, потому что стал сильным, выдержал удары; ушел, чтобы вернуться.

И получить в награду Огненный Шар…

Я ехал в столицу – работать.

И там меня ожидали многие ответы на многие вопросы.

Но тогда я ещё был очень слаб, и далёк даже от мысли что-либо выяснять.

Я получил боевой опыт.

Духовно я стал сейчас намного сильней, чем в году прошедшем.

Но слишком часто в последнее время приходили непонятные сны.

И Тьма начинала за мной охоту.

Но я ещё этого не знал.

Часть 3.

Огненный шар

«Поимей же, о Господи, жалость ко мне, ибо моё одиночество меня угнетает. Я не жду ничего. В этой комнате, где нахожусь я, не чьего-то присутствия жажду, потому что бываю еще больше потерян, когда окунаюсь в толпу…

Господи, я тоже не прошу у тебя ничего, что было бы можно увидеть или услышать. Твои чудеса – не для наших пяти чувств. Но чтобы меня исцелить, тебе достаточно только просветить мне рассудок в отношении моего жилища».

Антуан де Сент-Экзюпери «Цитадель»

(Молитва одиночества)

ВСТУПЛЕНИЕ 7

Как бы то ни было, но вся наша изощрённая фантастика – уникальные книги, сногсшибательные постановки, исследования и опыты, эксперименты и попытки создания – всё утыкается в земную атмосферу, теряет смысл и значение, как только заходит речь о других мирах и измерениях.

Мы физически прикованы к земле, мы мыслим земными законами и исключительно всё пытаемся измерять земными мерками. Именно из-за этого все наши попытки понять что-либо глубоко, становятся хилыми, и заранее обречёнными на провал.

Более того, не поняв земли, толком не исследовав её глубины и высоты; не изучив самое себя – человека, мы скользким угрем пытаемся забраться в Космос. Нам трудно понять, что земля – лишь его маленькая часть и процессы, происходящие на ней, зеркальное отражение того, что может происходить в далёком далеке, за миллионами световых лет.

Некоторым из нас – время от времени, словно насмехаясь над нашими потугами, что-то показывают в виде снов, моделируя день вчерашний или завтрашний, убеждая, что сверхъестественного нет, – всё легко объяснимо.

Но нас не хватает даже на расшифровку подкинутой информации.

А ведь сны – уникальный, дарованный нам способ восприятия действительности, подсказка, милостыня свыше. Наверняка, когда-то человек мог запоминать их полностью.

Но, убедившись в том, что мы не способны использовать их значение себе во благо, запоминание у нас забрали, оставив обрывки… Сон заканчивается и выветривается из сознания с размыканием глаз.

Но избранным снятся пророческие сны, остающиеся в памяти, и это происходит, когда заходит речь о самом ценном в человеке – душе.

О, это великое слово! Чего только на него не нагромоздили, какими только эпитетами не наградили; сколько на нём заработали!..

Но часть правды в потоке информационной лжи, заключается в том, что уже нельзя рассматривать человека, как простой анатомический атлас: кожа, кости, кровь. Душа – вот главное в нас, и за это идет Великая Борьба на всех уровнях. И человек в ней должен определиться и стать на какую-то сторону, ибо по своему назначению он непонятен, он не может быть твердо определен – по рождению – к Свету. Он колеблется изначально. А час выбора приближается неизменно. Ты должен дать ответы на вопросы: с кем я? Во имя чего я здесь? И каково дальнейшее?

И тогда начинают приходить неясные видения, состоящие из множества картинок, каждая из которых – составная часть мозаики, но всякий ее камешек покрыт пятнами крови.

А вы как полагали? Борьбы без потерь не бывает, она корёжит, ломает, видоизменяет. Но человек в этой схватке, продолжающейся долгие годы, обязан остаться человеком, несмотря на то, что она растягивается на долгие десятилетия и идёт каждую минуту, каждый день с утра до вечера. Каковым может сделать человека вечный бой, вечное напряжение, вечные лишения? Отвечу: ещё большим ходатаем, жальником и рататаем за род человеческий. Быть может, в этом и заключается основное значение и основной смысл всего человеческого рода.

Мы, пока живущие на земле, должны помнить об этом и передавать своим детям, потому что те, кто сдержал лукавого, уже ничего не расскажут… Мы имеем слишком мало свидетельств побед духа над материей. А торжествующая материя в очередной раз проповедовала о своих буйных подвигах на целый мир, подробно описывала их в газетах и книгах, организовывала телевизионные трансляции.

Большие города под властью дьявола. Мы теряем их каждую ночь, и возвращаем каждое утро. А незримый кто-то загадочно нашептывает: «Да полноте, господа! Кого оберегать? Защищать кого? Да загляните вы в любую человеческую душу и неизменно ужаснетесь: столько в ней грязи, похоти, недоброжелательства и одно неизбывное желание: осуществить всё это, жить среди этого, наслаждаться этим. В массе своей человечество погибло»!

И он невидим – тот, кто шепчет. И не ведает никто, как он выглядит.

Но далеко от больших городов, таящих в себе великие соблазны, уходили люди, облечённые знанием пути своего.

На самом краю света, где-нибудь в лесах, пустыне, в полной оторванности от цивилизации, их борьба со злом приобретала иной характер.

Постоянный внутренний психологический самоконтроль, опыт молчания, а в случае отшельничества, полного отсутствия человеческого общения, воздержания, постоянных молитв, – всё это помогало не просто понять, что такое зло, но и принуждало его открыться. Разоблаченное подвижниками, лишенное способности приобретать любой лик обыденности знакомой человеку, оно наглядно демонстрировало свою чудовищную, отталкивающую природу.

Потрясающими были откровения пустынников о тех испытаниях, которые им пришлось претерпеть от нечистого! Они-то и легли в основу первых источников иконографии Дьявола.

Он перестал быть невидим!

Но он продолжал быть невидим, ибо в его арсенале – миллионы обличий.

И стала суть борьбы заключаться в том, что боремся-то мы с ним, а воюем с теми, которые порой даже не представляют, кому служат…

И это правда. Слишком много незаслуженного внимания уделяем символам, знакам, звучанию и внешнему лоску. А надо всего лишь глядеть вперед, чтобы даже за оконными стеклами видеть весь мировой Свет; надо всего лишь – оставаться непродажными людьми. Ведь в нас всё есть. Воистину, возможности человеческого разума и тела безграничны, ведь планировали-то нас существами совершенными, хотя и не определившимися. В силу дьявольских соблазнов, мы банальны и обыкновенны, мы слабы и бездуховны, глупы и лживы. И всякое время, на которое мы неизменно сердимся и которое клянём, является лишь продуктом нашей деятельности.

И не сегодня мы стали такими – издревле. И даже к нам – таким – Создатель присылал пророков со специальным заданием: рассказать о днях грядущих, дабы предостеречь от ошибок. Но предостерегать нас от чего-то – задача неблагодарная и непростая. Мы слишком нахальны, мы своих пророков распинаем на крестах; мы слишком самонадеянны и уверены в том, что Земля – уникум, а мы – исключительные творения природы.

А может быть эта псевдоуверенность – лишь защитная реакция от знания, или подзнания, что мы живем под пристальным чужим взглядом. Что всё контролируется. Что лучших из лучших забирают ТУДА не по их желанию, а по уровню достигнутого ими совершенства. Ибо быть совершенным на грешной земле – преступный умысел.

А неплохо бы научиться жить так, что всегда перед кем-то в ответе; уяснить, что тайных дел и тайных слов не существует вовсе; что надо быть трудолюбивым и честным; что… просто надо жить по Заповедям Создателя и – всем воздастся по заслугам…

Совсем неплохо бы…

Глава 1. Знание пути своего

«Однажды необходимо, наконец, понять, частью какого космоса ты являешься, от какого Владыки космоса берёт начало твоё существование».

Марк Аврелий «Размышления»

1

…Нескольких часов дороги мне вполне хватило, чтобы отдышаться и привести в порядок мысли.

Стучали колёса, убаюкивающе покачивало вагон и от того всё становилось успокоительным, располагающим к расслаблению.

Что бы я ни делал: пил чай, беседовал с попутчиками, выходил курить в тамбур, – совершалось с каким-то, мне ещё совсем непонятным, удовольствием и облегчением.

Итак, я смог уехать из города, заполненного негативом, порочностью и злом.

Победить или свести на ничью человеку, в душе которого ещё царили разброд и неразбериха; человеку, который сделал только первые шаги на пути выхода из заколдованного круга; одинокому человеку, который сам подвержен различным слабостям, – было просто невозможно.

Но и проигравшимся в пух и прах я себя не чувствовал.

Меня выпустили… И это означало лишь одно: я перестал быть обычным болванчиком.

Привокзальная площадь столицы встретила суетой, привычной для неё в любое время суток.

– Квартира, квартира! С квитанцией…

– Такси, берём такси по городу…

Толпились люди. О чём-то беседовали, кричали, спорили, улаживали дела.

Со стороны автовокзала доносился частый голос объявляющего рейсы.

И вдруг отчетливо прозвучало:

– Автобус до Акколя, отходит от пятой платформы.

Акколь! Моя милая, старая Алексеевка!

Сердце защемило: родина, родина…

Там возле опушки леса моего детства – Малого Карагача – могила отца. Неприметная такая, ничем не отличающаяся от других – могил его друзей, с которыми он прожил и проработал всю свою нелёгкую жизнь. Обычный памятник, с обычным фото, на котором изображен молодой папа, с которым мы так внешне похожи, но до внутреннего его содержания мне ещё так далеко; с пронзительной надписью: «Родной! Куда пойти и где тебя обнять?» Действительно, где?..

Ветром бы туда домчаться, снежинкой долететь…Поклониться. Пожаловаться. Посетовать. Испросить. Отец, отец! Ты всегда поддерживал нас в жизни, как бы туго нам не приходилось. И даже иногда не словом, а жестом, взглядом, кивком понимания. И как на нас действовало! Вдохновляло как! Поддерживало. Спасибо тебе, что и поcле ухода в мир иной, ты не оставляешь нас…

За последние двадцать с лишним лет я ещё никогда не был так близок к моему поселку: мыслями и сердцем.

Теперь буду рядом.

Теперь стану чаще бывать у отца.

Вдохновленный такими мыслями, я шёл, не глядя вперед, и вдруг почувствовал, что в кого-то уткнулся.

Передо мной стоял угрюмого вида большой человек.

– Извините, – сказал я и хотел пойти дальше.

– Нет, это я виноват. Вы Алексей Павлович? – неожиданно мягко спросил он и улыбнулся. – Вы тот самый друг нашего уважаемого пастора?

– Верно. Чем обязан?

– Не волнуйтесь, – пробасил второй, поменьше и потоньше. – Ваш друг отец Юрий попросил встретить вас и срочно препроводить прямо к нему.

– К сожалению, не могу, меня ждут…

– Юрий Тимофеевич очень просил и сказал, что много времени у вас не займёт, – опять мягко, извиняясь, сказал первый. – Да и машина в вашем полном распоряжении.

Он указал на черный «Мерседес» припаркованный у продовольственных киосков.

– Хорошо, едем, – решился я.

Зная жёсткий характер Новоселова, я предположил, что у него могло произойти нечто невероятное, иначе он не стал бы меня тревожить в день приезда.

– Только потом отвезёте меня к матери.

– Конечно, как скажете.

Но всё равно странно это, я припомнил, что не говорил Новосёлову о своём приезде; да и вообще кроме родных никто ничего не знал.

«Ай, да Юра»!

Он всегда был оригинальным.

2

Через полчаса машина остановилась в небольшом переулке, состоящем из частных домов старой постройки.

Синие обшарпанные ворота гостеприимно распахнулись, и мы въехали во двор.

Вид самой постройки меня неприятно поразил: давно не белено, местами обнажен саман.

Двор тоже оставлял желать лучшего. Он был более нежилым, чем походил на пристанище, хоть и временное, одного из пасторов протестантской церкви.

– Вещи можете не брать, – предупредили меня. – Эта же машина вас увезёт.

Я прошел через полутёмную веранду внутрь дома, минуя несколько дверей, причем, у каждой дежурил человек – больше похожий на разбойника, чем на церковного служку.

«Его преподобие чего-то опасается? – подумалось мне. – Так и есть, что-то произошло».

Но, в то же время, приятно изумлялся тому, что внешний вид дома совершенно не соответствует внутреннему убранству: двери из какого-то невиданного – красного – дерева, инкрустированные золотом; а небольшие помещения напоминали альковые покои во дворцах: раритетная мебель, подсвечники, люстры и очень дорогие шторы.

Наконец, я оказался в светлой просторной комнате, которая, скорее всего, была и гостиной и рабочим кабинетом, судя по книжным стенкам до потолка, массивному столу со стульями, и необходимой оргтехникой.

«Ничего себе живут бедные церковники»!

Открылась дверь, вошел человек с подносом. Молча поставил на журнальный столик, налил сок и также молча вышел.

Я взял бокал. «Надо же, Юра даже знает, что я предпочитаю томатный»…

Прошло пятнадцать томительных минут. Новосёлов не появлялся и я стал испытывать первые признаки тревоги: какой, зачем не знаю, но ощущение беспокойства стало явным.

– Слушай, преподобие, – сказал я нарочно громко. – Может быть, ты какой сюрприз готовишь? Так лучше не надо. Просто появись и всё.

За спиной немедленно раздались осторожные шаги.

Но ведь с той стороны нет никаких дверей!

Я напрягся, ожидая удара, и резко развернулся, одновременно меняя положение в пространстве и готовясь к отпору.

…Я его ни разу не видел, но слышал о нём постоянно: всесильный, авторитетный, неподражаемый, хитрый…какой еще?

Несомненно, передо мной стоял великий Макенкули!

Выглядел он вполне современным респектабельным человеком. В руках янтарные четки.

– Браво!… Признаться, я подумывал, что все ваши навыки ушли вместе со стёртой памятью. Оказывается, что-то осталось на уровне инстинкта, – сказал он бархатным голосом. – Здесь это не понадобится. Прошу садиться…Надеюсь, вы не очень удивлены? Это просто моя прихоть.

Он театрально приложил руку к сердцу, поклонился, потом присел на краешек большого кресла и продолжил.

– Захотелось увидеть человека, который за рекордно короткий срок, вместо полной деградации и последующей смерти от пьянства, вдруг оживает. И не просто…Вначале совершает нечто из рук вон выходящее, пытаясь воспротивиться нашей воле наказать подлую воровку и шарлатанку…Прошу вас, сидите, – не меняя голоса, сделал он мне замечание. – И учтите раз и навсегда: я никогда не лгу, даже ради собственной выгоды, даже дела для… У вас самого будет достаточно времени для оценки ситуации и получения необходимых доказательств. Однако, что это я?

Макенкули, отложив четки, дважды хлопнул в ладоши.

Слуги вкатили в комнату столик, на котором располагались всевозможные закуски. Нижняя полочка была уставлена бутылками различных мастей и калибров.

– Поешьте немного, выпейте и расслабьтесь. Это будет всего лишь беседа заочных знакомых, которые впервые встретились, но знают друг о друге достаточно, чтобы изрядно надоесть в первые же пол часа.

– Благодарю за угощение, но…

– Хорошо, не пейте, – легко согласился он. – Просто перекусите и послушайте старика.

Последние слова меня, признаюсь, удивили: Макенкули выглядел гораздо моложе меня.

– Сколько же вам лет, уважаемый?

– Об этом чуть позже, а пока – я продолжу…Итак, дорогой друг-противник, кто же вы? Татьяна Эдуардовна задавала подобный вопрос и не смогла на него ответить. Помните?

Прикрыв глаза и слегка откинув голову назад, Макенкули процитировал:

– Неожиданно вы оказываетесь там, где быть вам не надлежит. Делаете то, что простым смертным неподвластно. А потом, плюс ко всему, вас защищают силы – равные нам. Формально вы уничтожены, но фактически – послали всех нас к черту…Именно так. Да.

– Ваша осведомленность поражает, – осторожно заметил я.

В любом человеке исподволь заложены актерские способности, и кто-то играет талантливо. Но в ком-то лишь показуха, манерность, поза.

Макенкули играл гениально!.

– Я регулярно получаю отчеты всех своих резидентов, – со значением ответил он, – поэтому знаю ситуацию, в интересующих меня странах, почти изнутри. При необходимости отслеживаю в режиме «он лайн».

– Чем же вас, человека всесильного и очень занятого, мог заинтересовать заурядный журналист?

– Вы не зауряден, – лучезарно улыбнулся Макенкули. – Просто с самооценкой у вас явные нелады.

– Оценивая себя, всегда лучше быть скромнее, пусть другие судят иначе, если угодно.

– Когда мне доложили, что после удара по сознанию, называемому «Луч Света», вы смогли быстро оклематься, вернуться и найти тело Андрея, я не мог поверить. После подобного удара – обеспечена неделя постельного режима, с последующим переходом к частичной деградации памяти. Для любого обычного – заурядного – человека.

Слушая Макенкули, я вновь вспомнил ту ночь в городском парке, но картины сражения и гибели Андрея не мог воспроизвести.

– Вы всё вспомните, – подсказал хозяин. – Немного времени на восстановление памяти…Все-таки Луч Света!

– Вы читаете мысли?

– Как вы ещё наивны…в наших делах!

– Тогда скажите, чего мне сейчас хочется более всего?

Макенкули жестом фокусника извлек из недр кресла хрустальную пепельницу.

– Курите, пожалуйста.

– Благодарю вас.

Я вновь изумился: «Надо быть осторожней в своих мыслях».

– Именно! – подтвердил он. – Ибо мысль материальна, это ведает каждый дошкольник. Но она также имеет обыкновение отражаться в глазах – символами. Надо уметь их вычитывать.

– Прошу вас, не делайте этого. Я не привык к осторожности – даже в мыслях.

– Договорились! Далее… Я прошелся по вашей биографии и выяснил факт, который вообще мало кому известен. В начале девяноста третьего года вы обратились в одну из клиник Москвы с просьбой выборочного стирания памяти. Достаточно дорогостоящая процедура, но вы на неё пошли. Почему?

– Потому что при дальнейшей жизни с некоторыми эпизодами в сознании, я рисковал умереть, либо – что гораздо хуже – сойти с ума. Кто-то с ними живёт, я не смог.

– Понимаю, – согласно кивнул он. – Воспоминания о войне – путь к мучительной агонии. Но вместе с больными картинами вы почти удалили и боевые навыки: умение драться, стрелять, уходить от преследований, маскироваться.

– В мирной жизни они мне были ни к чему, – буркнул я. – Даже в наступившие «бандитские» времена. Я ведь не рвался в какие-то там бизнесмены. Да если бы и рвался, бандюки, неведомо почему, меня обходили стороной.

– Как знать, как знать, – ответил Макенкули. – Вам, конечно, виднее.

Он поднялся, перебирая четки, прошелся по зале.

– Понимаете в чём дело, файл ваших воспоминаний был сохранён и я с ним ознакомился.

– Вот как? Нашли что-то интересное?

– Там на Днестре, весной и летом девяноста второго был отдан категорический приказ вас уничтожить. За вами охотились все снайперы с той стороны. А попали в вас из обычного армейского пистолета, совершенно случайно, так же как и в того, с кем вы беседовали тем вечером у берега Днестра. Пуля прошла, чиркнув по сердцу, и вылетела из-под лопатки. В полуобморочном состоянии вы доставили в медчасть полумёртвого друга, выпили вина, и только после этого лишились сознания. Вас посчитали погибшим, внесли в список и посмертно представили к ордену.

– Уважаемый Макенкули, – я поклонился в его сторону. – Я могу всё это слушать лишь как посторонний – рассказ о ком-то. Во мне ничего из прошлого больше не живёт. Просто не пойму, к чему вы клоните?

– Сейчас поймёте. Вы были обычным замкомвзвода разведки, по званию старший лейтенант. Вас не удивляет сам факт охоты на вас?

– Да за нами всеми периодически охотились, так же как и мы…

– Но это была почти домашняя война, там не было массовых убийств и зверств.

– Но платили за каждого убитого солдата, тем более – офицера.

– Понимаете, – как можно мягче сказал Макенкули, – приказ о вашем физическом устранении в девяноста втором году был отдан из нашего ведомства.

Я мгновенно взмок. Хотя, казалось бы, какая разница, по чьему приказу тебя старались ликвидировать?

– Вы хотите сказать, что я мешал Лиге Магов уже тогда?

– А сообщение о вашей гибели и ваше эффективное лечение организовали Координаторы Света. Кстати, один из них – ваш старый друг, не буду называть его имени.

Изучающе сощурившись, он констатировал.

– Да, вы причастны к нашим делам с момента вашего поступления на учебу в Москву. Но ваше самое уязвимое место – незнание пути своего. Я постараюсь помочь…

– Вы, Макенкули, опять целитесь в меня с той стороны. Какой вам смысл? Помогая мне, помогаете своим недругам.

– Сейчас довольно непросто понять, где друг, а где враг… Например. По-вашему, что такое Общество Целителей? Чтоб вы знали, оно – даже не другая сторона монеты, а та же самая. Общество тоже входит в анклав «Обратная сторона Земли». Ваше назначение – это Поток Света. Там вам уже уготована участь Координатора, потом Легата. Вам просто предстоит многое вспомнить и кое-чему обучиться. Потому на вас и охотились в Приднестровье…Потому старались сбить с толку в горняцком городке…Об этом особо. Была предпринята конкретная попытка. Вы проходили по программе «Душевная Радость». Хорошенько запомните это чудное словосочетание. Узнаете позже, или основательно вспомните… Спас вас только Андрей. Каков, а? Положить пятерых из Чёрной Сотни! Дети Света – это элитная форма боевой организации. Кстати говоря, такая же, как Чёрная Сотня. Люди в ней работают поколениями. У них уже генетические навыки, и обучены они такому, что любой спецназ – жалкая шпана. Стали бы они сознательно жертвовать одним из своих, чтобы спасти обычного человека?

– Конечно, нет, – ответил я грустно, вновь вспомнив Андрея.

– Да не грустите, – подбодрил меня Макенкули. – Вы с ним ещё встретитесь.

– Да, – эхом отозвался я, – ведь впереди у нас – Вечность. Скажите, уважаемый Макенкули, все эти титулы, как я понимаю, координатор, легат…Для меня они всего лишь слова. Что за ними кроется?

– Это наименования высших должностей Потока Света. Выше Легата, например, только Лесная Обитель…

– Вы так хорошо знаете их структуру и, я подозреваю, вообще всё остальное?

– Так же как и они знают наше…Секретов не осталось. Что ж вы хотите, мир-то ныне каков?

– И что теперь прикажете делать мне, зная всё это?

– Одна из ваших основных нынешних задач – по капле выдавливать из себя раба обстоятельств, – сказал он твёрдо и добавил: – Охранить достоинство в любой ситуации – главная задача человека!

Доходило с трудом. Слухом я, конечно, воспринимал чётко, память фиксировала слова, но душа оставалась посторонней. Всё проходило мимо неё, не затрагивая. Слишком фантастично.

– Уважаемый Макенкули, – сказал я искренне. – Всё это время я почитал вас за главного злодея, но теперь вы мне кажетесь вполне приличным человеком. Я благодарен вам.

Он поклонился и продолжил.

– В столице ваша главная задача – остаться в живых, несмотря на то, что находитесь вы под постоянной защитой, убрать вас будут стараться…многие. Им не нужен ещё один Легат. Ибо, когда им станете, вы будете недосягаемы. Легаты – вне материи.

– А вы?

– А я к ней просто приспособился. Взгляните.

Он, всё еще в сидячем положении, чуть приподнялся над креслом, словно дуновением ветра вознёсся выше. Принял горизонтальное положение и закружил под потолком: вначале медленно, потом быстрее…

Приземлясь, мягко коснулся туфлями ковра и вновь оказался в кресле.

– Впечатляет?

– Подобного видеть не приходилось! – сказал, искренне восхищаясь.

– Неправда, – ответил Макенкули, – вы всё это уже видели, и не однажды. Но это было в прошлых жизнях.

– Скажите, вам это к чему? – спросил я, чувствуя, что подхожу к основному предмету разговора.

– Всё идет не так, – небрежно ответил он. – И скоро всё будет закончено. И со мной, в том числе. В своей многолетней нынешней биографии доводилось всякое претерпевать. Но то, что вижу теперь, мне очень не нравится. Устал я от тупости и подлости… И не только людской.

Он сокрушительно вздохнул, что никак не вязалось с образом великого Макенкули.

– Казалось бы, всё идёт нормально, – сказал он устало. – Мир становится проще и усредняется: подчищаются и интернационализируются расы – белые не так уж белы, чёрные – не так черны, жёлтые – не так желты. Языки так же ассимилируются, становятся понятными в своей основе и главной сути. Но на самом деле – далеко не так. Человек становится всё более жаден и агрессивен…Ну, да ладно, вы и так разбираетесь не хуже меня в этой обстановке.

Он ещё раз вздохнул, но на этот раз его вздох закончился обезоруживающей улыбкой.

– Вы мне просто симпатичны и живо напомнили меня – молодого, начинающего мага, восторженного и глупого…Ваши всё знают, – добавил он, подводя черту. – Видеть их сможете, но не будете знать, кто они на самом деле.

Меня настигало сонное состояние.

– Пока забудьте всё, о чём мы говорили, – голос Макенкули доносился издалека. – Память вернется в нужный момент. Прощайте.

Он коснулся своей тёплой влажной рукой моей головы.

Сопровождающим сказал:

– Отвезите на вокзал и оставьте там же, в том же положении, в котором встретили.

_________________________

….Привокзальная площадь Астаны встретила суетой, привычной для неё в любое время суток.

– Квартира, квартира! С квитанцией…

– Такси, берём такси по городу…

Толпились люди. О чём-то беседовали, кричали, спорили, улаживали дела.

…Макенкули? Надо же!.. Привидится такое в поезде…

«Мудрость разумного – знание пути своего, глупость же безрассудных заблуждение».

3

Столица меня поразила не то что новизной, но какой-то странной озабоченностью жизни. Люди спешили, толкались, у всех был сосредоточенный вид. Одевались гораздо лучше, чем в горняцком городке и выглядели опрятнее.

Здесь мне всегда нравилось, здесь прошло два года юности. Всего два года, а как за них цепляется память.

«Двадцать третий» автобус вез меня на квартиру к маме, а я оглядывался по сторонам, радостно узнавая: в этом доме пили кофе у куратора группы – Юры Гилёва, вместе с Вадимом Штерном; сюда я приходил в гости к доброму другу Толику Корычеву; здесь… Здесь? Да, но тогда это был добрый провинциальный город. Но уже тогда он был столицей – столицей Целины.

В душе царили уют и спокойствие.

Изумляло одно: поезд прибыл почти с двухчасовым опозданием…

Я отдыхал от событий двухнедельной давности, и ясно ощущал, что жизнь напрочь переменилась.

Теперь казалось, всё позади, ни о чем не хотелось помнить. Впитываешь ты в себя, вместе с этой дымкой над посеревшими снежными переметами, гулом проезжающих машин, из-под колёс которых вырываются морозные выхлопы, – дыхание новой жизни, совсем не похожей на ту, которая была вчера.

_________________________

Большую часть дня я потратил на прогулку по городу. Прежний – провинциальный областной центр – теперь лишь его небольшая часть, точнее говоря, «правый берег». На «левом» расположился современный недавно отстроенный город.

Гордо взметнутый вверх Байтерек был красив, но, на мой взгляд, слишком претенциозен.

Возвращаясь на квартиру мамы, заехал к младшей сестре. Марина жила в элитном доме, замужем за богатым человеком, у ней было два сына и дом – полная чаша.

Я гордился сестрой, которая образ жизни богатой леди начисто отвергала, она постоянно чему-то училась: языкам, вождению; много читала, путешествовала.

На период жизни в столице Марина сделалась настоящей моей опорой и помощью.

_________________________

Смерклось. Я вышел из автобуса на остановке «Колос». Миновал оживленный перекресток и направился к дому 8 «а» по проспекту Богенбай батыра, бывшая улица Десятой Пятилетки…

Вот она жёлтая, обшарпанная, видавшая виды пятиэтажка, но для меня – всё равно что памятник детским годам. Первый городской дом, в котором довелось побывать деревенским мальчишкой.

Как меня тогда поразило то, что не надо идти в баню – помыться горячей водой; и не надо идти на улицу для отправления естественных нужд.

Это был первый в жизни приезд в город из целинного поселка. Здесь жили бывшие односельчане – Тумановы: глава семейства одноногий дядя Миша, тетя Лиза и дети – Нина, Толя, Саша, Наташа.

Они водили меня по городу. Я впервые попробовал мороженое и был вполне жизнью доволен.

Особенно мы сдружились с Толиком, потому что были почти одного возраста. Он показывал, именно показывал меня своим «городским» и гордо говорил:

– Они – дворянские…

Я не мог понять, что значит «дворянские». Оказалось, это старое, еще доцелинное, название нашего села.

Бедный мой друг Толя! Ты умрёшь мучительной смертью. И умирать будешь целых два дня под кухонным столом собственной квартиры. Тебя трижды ударит ножом любимая жена, а сама уйдёт к друзьям – отмечать Новый год. И никто тебя не спасет, никто не вызовет «скорую». Ты умрёшь в страшных муках и воспримешь смерть, как избавление от них.