Текст книги "Целитель(СИ)"

Автор книги: Алексей Пройдаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Стал спускаться вниз.

– От спасибо! – услышал радостный возглас и увидел, как фуражка с орехами у меня уплывает из рук.

Передо мной стояло семеро небритых оборванцев, с разномастным оружием в руках – от дробовика до «Стечкина». «Уголовники», сразу определил я. Это было не очень страшно, но и хорошего ничего не предвещало.

– За орехи спасибо, – сказал самый здоровый, видимо, главарь, с очень сильным украинским акцентом. – За «калашника» – великое спасибо!

– Пожалуйста, – ответил я. – Вы кто такие?

– Мы кто такие? – хохотнул один из «шестёрок» – это сразу определялось. – Вот кто вы, господин старший лейтенант? Из каких частей? Какого подразделения?

– Тебе это надо? – перебили его. – Военный, да и военный. Что, не видишь? Нам и те и другие не товарищи. Эй, давай-ка сюда всё своё барахло, и не вздумай дурить. Завалим и не поморщимся.

Я снял с шеи бинокль, вынул из ножен охотничий нож, отдал пистолет, компас.

– В загашнике есть что-нибудь?

– Ничего.

Меня обыскали.

– Что дальше, господа бандиты? – спросил я, как можно беспечней, и тут же получил крепкий удар в зубы, который свалил на землю.

– Вопросов не задавать, язык – в задницу засунуть. Если не поймёшь, падла, завалим на месте. Пошли потихоньку.

Движение продолжалось не очень долго – до небольшой полянки, где уголовники разбили лагерь.

Меня привязали к дубу, привязали так сильно, что больно шевелиться.

Разожгли костёр и стали совещаться.

В общем, из коротких фраз я понял, что бандиты собираются ночью напасть на деревню Слепнёво, что находилась неподалёку и была крепкой, зажиточной.

– Я видел, какие там девки есть, – похотливо трещал «шестёрка». – И бабы, так важно прохаживались по улице! М-м-м, слюнки текут…

– Будут тебе и девки, и бабы, – мрачно ответил главарь. – Мужиков всех в расход, пусть знают наших. Оставим этого, – он кивнул на меня, – будут виноваты русаки.

– И всё сфотографируем, – добавил некто, одетый по форме, правда, непонятно чьей, но форме.

– Или, может быть, ты к нам пристанешь? – крикнул мне главарь. – Нам такие вояки пригодятся.

– Нет, не пригодятся, – ответил я спокойно. – Я не умею убивать ради развлечения… Вы – мразь, подонки, отребье, козлы ушастые! А я – человек, воин, я защищаю людей. Так мне ли быть с вами – падалью – в одной команде?

Они повскакивали с мест.

– Батька, дай я его сейчас порешу?! Я на кусочки буду его резать, а он станет орать… Весело будет… Дай, батька?

– Отвяжите его, – тихо повелел «батька».

Меня отвязали.

– Всыпьте ему трошки… Но не до смерти… Он нам ещё пригодится…

На меня мгновенно накинулись пять человек.

Небо потемнело в глазах.

Били со знанием дела.

Хорошо минуты через четыре сознание отключилось, и я уже ничего не чувствовал.

Очнулся от холода. Меня поливали колодезной водой.

– На ноги поставьте.

Поставили на ноги.

– Снова привяжите к дубу.

Привязали.

– Мы решили, что ты, поганый москаль, нам не нужен. Таскать тебя с собой – хлопотное дело. Убейте его, хлопцы!

«Хлопцы» выстроились в шеренгу и нацелили на меня свои разношёрстные стволы.

– Захочешь жить, крикни сейчас два раза, мол, не убивайте… И не убьём тогда, стало быть. Давай!

– Пошел ты, ублюдок сраный! – сплюнул я кровью.

И я стал орать на весь лес, выпустив из себя весь набор матов, которые знал, добавив очень «веские», типа, вас из задницы достали, а не мама родила…

Умирать я и в самом деле не боялся. Мне было всё равно. Но и становиться одним из этих не хотел. Что потом обо мне скажут нормальные люди? Что скажут в роте? Мол, замком оказался дешёвкой и трусом? Нет, лучше смерть. Воин всегда должен быть готовым к смерти, в этом и состоит его долг.

Уголовники после такой матёрщины аж рты разинули.

– Ну, даёт, – сказал один из них. – На зоне и то такого не слышал.

– А-а-а, сука! – заорал «шестёрка». – Это ж нас пидар высрал, а не мама родила. Мочи его!!!

Загремели выстрелы. Отлетала кора с дерева, сыпались листья, падали ветви. Но ни одна из пуль меня не коснулась.

– Смелый ты хлопче, – сказал главарь, подойдя ко мне. – Был бы трусом, то прирезали бы, как пса. Но ты смел… уважаю.

– Пошел ты со своим уважением!

– Зато так и будешь стоять, а мы отдохнём…

Уже смеркалось. Бандиты попадали на траву и мгновенно уснули. Один, назначенный часовым, сидел у костра, в полудрёме.

А я мучительно соображал. Ведь наши совсем недалеко, чуть дальше Слепнёво, и добежать к ним – десять минут. Надо было спасать деревню. Мне доводилось видеть следы подобных погромов. До сих пор ночами снятся отрезанные уши и носы, головы… Вспоротые животы беременных, изнасилованные женщины, девушки и дети… И все они – обезображенные – были аккуратно сложены в самом центре деревни, словно напоказ.

Видя, что «часовой» не обращает на меня никакого внимания, стал пытаться ослабить путы. Бесполезно. Они так врезались в руки, что из запястий сочилась кровь. Ноги онемели. Тело казалось деревянным и уже неспособным к каким бы то ни было действиям…

И вдруг на меня повеял освежающий ветерок. Боль потихоньку отходила, тело возвращалось в нормальное состояние, запястья перестали кровоточить. Веревки на руках, ногах и теле вначале словно замерли, ослабли, потом упали, тихо прошуршав в траве… Я повертел головой направо, налево и вокруг себя, но никого не увидел. Никого! Тогда, не вдаваясь в подробности своего освобождения, скользкой гадюкой нырнул в траву, и стремглав рванул в сторону нашего расположения.

Уголовников мы взяли сонных, всех разом и даже «часового».

Они были жутко напуганы, говорили, что простые селяне и вышли поохотиться.

– Кто бил лейтенанта? – спросил Коля, мой друг и командир. – Я вас спрашиваю, ублюдки!

– Вот, они и они били, – ответил главарь, уже не грозно трактуя, а лепеча. – Мы с Костей не били…

– Ты кто такой, Костя? – спросил Коля, подходя к одетому по форме, непонятно чьей, но форме и сейчас съёжившемуся от страха человеку.

– Я гражданин другой страны, – ответил тот с прибалтийским акцентом. – Меня вы обязаны выдать нашему консулу.

– Ах, обязаны! Так выдадим!

И Коля ударил «гражданина другой страны» в подбородок, тот подлетел вверх и шмякнулся о землю.

– Давай-ка, пацаны, потренируемся…

И пошла «тренировка».

– Лёшка, не лезь, прошу тебя, – попросил он. – Мы знаем про твоё человеколюбие и прочее…

– Как раз тот самый случай, когда надо убивать во имя человеколюбия.

– Эти проклятые всеми церквями отморозки уже порядка десяти сёл обезлюдели, – продолжил Николай. – А главного зверюгу, – он кивнул на главаря, – здесь все убить мечтают: насильник, садист, извращенец. Это настоящее воплощение всех человеческих пороков. В общем, конченая сволочь! Поднял мятеж в зоне, охранников перевешали на вышках, и разбежались по лесам. Часть этой своры побили местные, часть наши противники – это остатки. А нам сегодня несказанно повезло.

– Мне сейчас больше интересно, кто помог мне освободиться.

– Да кто-нибудь из местных, уверяю тебя! Видит, русский офицер пришпилен к дереву, развязал и убежал, чтобы не светиться.

– Понимаешь, верёвки как будто сами собой упали…

– Фантазии, брат, показалось. Переутомился, да ещё неизвестность впереди, вроде гибели… Но в данном случае главное – итог… Ребята, заканчивайте! – крикнул солдатам.

Избиение прекратилось. Какие-то секунды только хриплое дыхание тех и других оглашало полянку.

– Что дальше, товарищ капитан? – спросил сержант Рожков.

– Как что, Саша? Ты не знаешь? Эта сволота всеми церквями предана анафеме, а в светском обществе они объявлены вне закона! Показать на примере?! – крикнул Николай и несколько раз подряд выстрелил в главаря.

Крики, хлопки выстрелов.

А через два дня мы сидели у самой речки, сидели у костра, Коля читал письмо от невесты, мечтательно улыбался и радовался…

– Приятно мне видеть тебя такого, Колян, – сказал я. – Закончится всё это, наверное, женишься? Чего молчишь?… Коля!

Капитан тихо валился на спину, недоумённо глядя на меня. Во лбу зияло небольшое отверстие. Снайперская пуля. Я посмотрел на затылок друга и зажмурился, он представлял собой сплошную дыру с обвисающими лохмотьями кусочков мяса и костей. Глаза Николая были еще открыты, в них застыли слёзы и вечернее молдавское небо…

– На той стороне работает снайпер! – заорал подбежавший сержант Рожков. – Ну, суки прибалтийские! Когда-нибудь всё равно выловим…

Да, случалось, «вылавливали». По нарезкам на прикладе выясняли, сколько наших ребят пристрелила прекрасная женщина. Расправлялись жестоко. Даже сейчас страшно вспоминать, как мы с ними расправлялись. Знаю одно, Господь нам этого никогда не простит…

А уже следующей ночью, нарочно испытывая судьбу, сидели мы у того же самого костра с инструктором из соседнего подразделения Володей Мельниковым, поминали Колю хорошим молдавским вином. Говорили редко. Так только – слово-другое и вновь сидим тихо, только слушаем, как шуршат по прибрежному песку днестровские воды.

Вдруг я почувствовал, как что-то толкнуло меня, будто изнутри… Потом постепенно началось жжение, перерастающее в кипение и нестерпимую боль. Я скрючился, склонился и потрогал левую сторону груди. Пуля попала как раз в то место, где билось сердце. Но почему жив до сих пор? Почему явственно вижу, как Володя ухватился за грудь, привстал, и медленно завалился набок.

– Володька, – глухо говорю я, не слыша собственного голоса. – Ты жив?

Он пошевелился, давая знать, что жив.

– Рожков! – крикнул я, но крика не получилось, а Рожков уже стоял передо мной.

– Снайпер работает на той стороне, – шептал я, но сержант понимал. – Срочно организовать миномёты и разворотить к чертям всю эту прекрасную кизиловую посадку!

Спустя несколько минут заработали миномёты.

Я лежал, прикрыв глаза и явственно осознавая, что жив, но, наверное, ненадолго.

Подполз к Володе.

– Ну, ты как, брат?

Он болезненно сморщился и прошептал.

– Кровь уходит, Лёха… Срочно надо в санбат, а то не выживу.

Я стал на колени, подсунул руки под Мельникова и рывком поднял.

– Мне ясно одно, Вовка, – сказал уверенно, – ты должен жить. Я сам тебя донесу.

… И донёс, и ни разу не упал, не споткнулся. Медсанбат располагался дальше в тылу, в пятистах метрах от берега.

Санитары издали заметили меня, бредущего из последних сил, и выбежали навстречу.

Я поплёлся за ними следом, теперь уже и спотыкаясь, и падая. Присел у дуба и попросил какого-то солдата принести вина. Он только глянул на расплывшееся кровавое пятно с левой стороны груди, побледнел и убежал. Вернулся на удивление быстро.

– Возьмите, товарищ лейтенант, – сказал, как покойнику.

«Наверное, в последний раз», – подумал я и, торопясь, стал пить, проливая багровое вино и, смешивая его со своей кровью на гимнастёрке. Потом закурил, чувствуя, что сознание из меня уходит…

– Братцы! – крикнул кто-то. – Да лейтенант же сам уже ранен, а друга донёс!

Дальше я уже ничего не слышал…

Почему вспомнилось сейчас? Тогда было тяжко, опасно, боязно. Мы не всегда знали, где свой, где чужой… Форма у всех была почти советская, с небольшими вариациями. Но война – это война: стреляли в тебя, стрелял ты; наступали – встречали противодействие; хотели захватить – получали отпор. То есть удар за удар – чисто мужицкие дела. И как бы это драматично не звучало: дела человеческие.

Отлежав в госпитале и вернувшись домой, я вспоминал то время, как счастливое. Мы были нужны, нам доверяли дорогостоящее оружие, технику. Выйдя в отставку, мы сразу стали никем. Особенно трудно было ребятам из России, их не брали на работу, на них косились, мол, убийцы.

Мне было проще, я жил в Казахстане, там мало кто знал о моём боевом прошлом. Да и профессия позволяла работать, как в стиле «свободного художника», так и по трудоустройству. Но я не работал целых полгода. Я пил. Пил, пытаясь забыть хоть что-то.

Вот тогда было по-настоящему худо. А потом ещё хуже. И я не представлял, что может быть хуже и хуже, дальше и больше. И не всегда физические страдания превалируют, иногда душевное состояние может довести до петли или пистолета…

Тогда я срочно утопил своего «Макара» и «Стечкина», которые привёз с собой, неведомо зачем.

С тех пор оружия в руки не брал. Да и моя жизненная сила отрицала всякие мысли о суициде, слишком я любил жизнь. Даже когда не любил…

5

Постепенно начинало появляться чувство спокойной уверенности и умиротворения. Что там испытания? Разве в повседневной жизни мы не подвергаемся им периодически? Разве жизнь наша – сплошной праздник? Разве Ад и Рай не земные понятия?

Ведь никакое божество во всех измерениях и вселенных не дойдёт до такого уничижительного отношения к человеку, чтобы поместить его в индифферентный, никчемушный, тепличный, праздно время препровожденческий Рай.

Ни одно из самых злобных существ во всех тупиках и закоулках бесчисленных вселенных не сумеет так возненавидеть человека, чтобы сдирать с него кожу и заставлять умирать в муках ежедневно.

Такое может изобрести только сам человек – человеку же.

Потом подумалось о жертвенности для своих родных и близких. Моё мнение на это счет всегда было простым и понятным. Каждый достойный (нормальный, ответственный) человек мечтает чем-то пожертвовать для своих родных и близких. И когда судьба ему преподносит такой подарок в виде необходимости жертвы – воспринимает его с должной благодарностью и ответственностью. Но нет более жалких людей, которые любую мелкую услугу выдают за судьбоносную жертву…

А если ты до самых последних дней станешь для них мелочным, никчемушным и пустым сукиным сыном? Если они никогда не узнают, кем ты являлся на самом деле? Никогда, понимаешь?!

Нет, не может быть такого. Не может такого быть! Свет милостлив, справедлив и человеколюбив. Свет изгоняет Тьму…

Боже мой, но ведь и Тьма занимает место Света…

С каждым днём я постигал новое. Каждый день прибавлял мне уверенности в своих силах.

Скоро мне предстоит окунуться в обычный – привычный, злой, насквозь порочный и неблагоустроенный мир. Придётся опять жить двойной жизнью, в то время, как и одна – темна и беспросветна. Я реально её оценивал. И не собирался говорить добрые слова о жизни, в которой мы повсюду зависимы. А иногда – безнадёжно зависимы.

Я успел полюбить этот островок благополучия и спокойствия. И жаль было расставаться с ним. Но излечившийся и заново обученный солдат должен занять место в строю.

Я привел в порядок все свои записи.

Привел в порядок мысли.

И стал ждать прихода Тины.

«Мистическое погружение в себя есть всегда выход из себя, прорыв на грани. Всякая мистика учит, что глубь человека – более чем человеческая, что в ней кроется таинственная связь с Богом и миром. Истинный выход из себя, из своей замкнутости и оторванности скрывается внутри самого себя, а не вовне, во внутреннем, а не во внешнем. Так учит всякая мистика. Человек, о котором учит психология, всё ещё – внешний, а не внутренний человек. Душевная стихия не есть ещё мистическая стихия. Внутренний человек – духовен, а не душевен. Мистическая стихия – духовная, она глубже и изначальнее стихии душевной».

Н. Бердяев «Смысл творчества»

ВСТУПЛЕНИЕ 11

… Они ожидали приказы грозного Владыки. И были готовы ко всему. Грозные ряды чёрных теней позади Сотника походили на огромный вход в страшную пещеру, в которой слышались дикие вопли, крики и скрежет металла.

Отвратительнейшие создания больной человеческой фантазии были ничем по сравнению с этой ордой, которая сама по себе представляла расплывшееся грязное пятно даже на темной стороне.

Чёрный Сотник пребывал в раздумьях. Хозяин специально оставил ему эту способность, чтобы сознание работало, чтобы деяния были осознанными, чтобы всегда мог подумать и вспомнить о содеянном. Особый вид покаяния перед Князем Тьмы. Сейчас он думал о способах привлечения людей…

Для того чтобы склонить людей на свою сторону у Хозяина существует немало уловок. Для того чтобы искусить и растлить, он вызывает сны и видения. Демоны потворствуют ложным учениям, несправедливым законам, магии. А какой приманкой являются женщины! Изначально «сыны Божьи», или ангелы-смотрители, научили женщин магии и другим искусствам, чтобы пробудить у мужчин праздное любопытство. Женщины – существа наиболее поддающиеся и увлекающиеся. Их макияж и изысканные одеяния уничтожают истину. Для женщины делать макияж с тем, чтобы выглядеть иначе, чем она есть, означает лгать, точно так же как играть роль – для актера. Вот они и играют, вот и вовлекают человека в плотский грех. А сколько войн было только из-за баб? Да ну их совсем… «Какая разница, сколько прошло войн на земле? Да, нисколько! Просто они никогда не заканчивались! Наше противостояние – бесконечно! Оно будет всегда. И потому земля никогда не придёт к концу света, потому что уже конец Света, и мы, каждым нашим выходом, ещё более его усугубляем. Он в их головах, деяниях, поступках… А нам-то что? Нам не страшно, мы и так пребываем на самом конце мироздания?

На земле стабильно существует несколько миллиардов человек и количество это остается и останется неизменным. Ушли одни, пришли другие… Кстати говоря, такие же самые, только в другом обличье. Человеческий баланс земли нельзя нарушать ни в коем случае, иначе произойдет катастрофа. С той же целью происходят вооруженные конфликты, которые организовывает Хозяин, орудуют по темным подворотням убийцы – наши люди. Мы – все – санитары Земли, иначе случится глобальная катастрофа».

От этой мысли Сотник даже повеселел.

«Ишь ты! Вот, чего выдумал… Додумался. А ведь мне Владыка говорил, предупреждал, чтобы я не очень-то напрягал свои мозги. А чем ещё заниматься в пору ожидания приказа? Хорошо, что воины думать отучены совсем, их влечёт вперёд только сила воли Господина и мои окрики. Да и удары плетью иногда помогают».

Перед глазами Сотника вдруг всплыла картина недавнего.

… Пылает Церковь, как нефтебаза, люди бегают вокруг да около. Видно, что напуганы, но пытаются потушить то, что не тушится… Кто с багром, кто с ведром. И вдруг сквозь всё это, расшвыриваю толпу по сторонам, его воины ведут священника. Грязненькая ряса, видно, что старая. Подпоясан лохматой верёвкой. Изрядно потрёпан, избит, но тщится сохранить пасторское величие. Держится.

«Уважаю, – подумал тогда Сотник. – Ох, и уважаю я таких!»

Подвели. Попытались поставить на колени. Каждый из них сильнее этого старичка раз в сто, но поставить на колени так и не смогли.

– На колени я встану только перед Господом Богом, – сказал им старичок, уже отошедший от первоначального испуга.

Тогда один из воинов замахнулся плетью.

– Не трогайте священника! – раздалось сразу несколько голосов из толпы. Робких таких, но – раздалось.

Перепуганы до смерти, а кричат! Кричат! Значит, не боятся…

Священник напоследок так и сказал:

– Проклинаю тебя во веки веков, сын Сатаны! Но берегись, аспид, придут ещё Дети Света и затрещит по всем швам твоя проклятая Тьма!

– Да, я сын Сатаны, старик, – ответил он. – И если бы ты знал, сколько раз был проклят, сколькими Церквями и конфессиями… Запомни, старик, я и есть тьма.

Священника распяли вниз головой… Но потом один из воинов, по неосторожности, или специально, задел его концом копья. И святоша тут же испустил дух.

Сотник не стал наказывать воина.

А деревню уничтожили всю дотла, вместе с обитателями.

Черный Сотник всегда ощущал дичайший восторг, когда удавалось расправиться со священником. Дело было не простым, все они – настоящие – находились под Вечной Опекой Христа, надо было не только суметь застать их врасплох, но еще и без Молитвы. А поскольку пастыри всегда были с Молитвой… Но тем сильнее было удовлетворение совершённым.

Этого как-то удалось застать… Почему? Ах, да, он пытался укрыть внучку, потому и думал только о ней и забыл Молитвы…

– Убить священника – особое состояние души, – тихо шептал Сотник, мерно раскачиваясь в седле. И его грозный конь водил копытом по земле, нарезая круги, словно вторя своему повелителю и другу. – Но не того «священника», который отъедает пузо, пьёт водку и бегает по распутным девкам; а того, кто является Истинным Носителем их Веры, кого ничем нельзя прельстить или купить, cовратить, или заставить отречься, – кого можно только убить.

Причём, убивать их надо три раза. Вначале – физически, желательно пострашнее, и чтобы другие видели! Но Иисус обещал им Воскресенье, значит, обещание своё выполнит, и приходится убивать священника второй раз. В третий раз надо убивать память о нём – уничтожить всё ближайшее окружение: родных, семью, а также всех тех, кто сохранил о нём добрую память.

Ох, непросто их убивать! – сокрушался Сотник. – Совсем непросто. А церкви жечь?! Они же не загораются. В лучшем случае будут тлеть. Но непременно набегает целая толпа народа, которая старается потушить. Надо разгонять… Всех убивать Владыка не велел. Кем тогда повелевать стану? – спросил Он меня однажды. И я не знал, что ответить. С одной стороны, этот народ вроде бы напрочь безбожен, ругаются в «Бога и Господа» и тридцать три этажа. А с другой… Попробуй, скажи им, что Бога-то нет… В ответ такое услышишь! И в церкви ходят целой толпой. А после церкви пьют водку и дерутся с жёнами… Где-то, что-то Князь недоработал. Не тот подход избрал…

Глава 2. Тьма нанесла ответный удар

«И брезжилось что-то страшное. Какой-то запрет, зарок. «Ведь кто сошел с ума, тот уже никому не расскажет, что же он понял», допытывался я в своем уме. «Боже мой, Боже мой! Кто же это постиг? И отчего мне этого постичь нельзя?»

В.В.Розанов «Люди лунного света»

1

Дома меня ждал «сюрприз», в виде повестки в суд на бракоразводный процесс. Жена, моя тихая, терпеливая жена, даже по-настоящему выслушать не захотела, она была просто уверена в том, что я «пропадал» где-то у женщины. И никаких аргументов не воспринимала. Либо криво улыбалась, совсем не свойственной ей улыбкой, которая означала приговор. Сразу я не понял истинной сути этой улыбки, а когда понял, было совсем поздно.

Я вспомнил слова Тины: «Мы останемся совсем одни. Но будем не более одиноки, чем каждый из нас. Но впереди – Свет. И этому подчинено всё. Чувствуешь себя слабым, неготовым к испытаниям на уровне и души и физического тела, – отходи в сторону. И ты станешь обычным рядовым гражданином, семьянином, работником. Но, когда на землю опустятся Вечные Сумерки, ты будешь знать, что одним из виновников этого несчастья являешься ты. Тогда и произойдёт настоящая трагедия, вся суть которой будет заключаться в том, что спасти ты никого уже не сможешь, ни себя, ни своих родных».

Тьма нанесла ответный удар. Она мне не простила пребывания у Тины, прохождения Школы, постижения азов. Она не простила, да и не могла простить разрушения её планов в тот дикий вечер в Астане, когда Зло безраздельно начинало хозяйничать на улицах молодой, ещё духовно не окрепшей столицы. Новый город – сосуд, в который можно поместить всё. Потому Зло так упорно стремилось захватить основное и безраздельно властвовать. Но город пока не захвачен. И нам предстоит его отстаивать.

Я пришел на заседание. Рассказал судье, какой есть негодяй, гуляка и пьяница. Добавил, что «никаких претензий – экономического характера, не имею». Расписался, подтверждая всё вышесказанное…

Нас развели, безо всяких уговоров. Да и кто пожелает красивой женщине, хотя бы номинально, оставаться в женах у этого небритого, немытого, неряшливо одетого… и вообще отвратительного типа.

– Дети со мной согласны, – сказала мне она, когда мы вышли из здания суда. – Они не желают тебя даже видеть. С квартиры съезжай сегодня же. Мы все так решили. Ты должен сегодня же съехать, – повторила она настойчиво. – Возьми самое необходимое сейчас днём, пока дочь на работе.

– Ты же знаешь, что составляет моё самое необходимое – это одежда и книги. Больше мне ничего не надо.

Плыли белые облака над головой, цвели акации, пахло весною. Но в душе у меня царил ад.

– Еще, если позволишь, я заберу компьютер, – вспомнил я. – Тот маленький ноутбук, который мне подарили на день рождения.

– Можешь взять и большой, правда, он плохо работает, – ответила она. – Но доча с зятем купили новый, поэтому нам старый уже не нужен.

Мне в её голосе почудилось недавнее тепло, и я всколыхнулся.

– Скажи мне, ну, просто скажи, кто тебе наплёл всю эту белиберду? Кто тебе сказал про меня все эти гадости?

– Не надо! – остановила она меня резко. – Ничего не надо. Я много лет терпела и терпела, мечтая сохранить семью. Но семьи у нас никогда не было. Так что давай на этом заканчивать. Тебе туда, а мне сюда.

И мы разошлись по разным переулкам.

Я тихо брёл в сторону конгресс-холла, толком не понимая, куда иду и зачем. Но остро чувствовал, что за мной идёт Некто, и этот Некто радостен и счастлив. Садистски счастлив и безумно радостен… Я даже видел, как он с удовольствием потирает руки и шепчет, шепчет мне прямо в голову: «Дурак ты, братец, ох, дурак! И жил неправедно, и бедствовал при том. Но семья, твоя семья всегда была твоей опорой. Многое вы пережили совместно, было и трудно, но бывало и радостно. Жизнь, вся жизнь пошла насмарку, из-за твоей глупой несговорчивости. Твоя жена, с которой прожито столько лет, осталась одна в пожилом возрасте, дети взрослые, да, ничего не скажешь, но и в таком возрасте лад и согласие родителей для них многого стоят… Но это еще не всё, поверь, мы еще нашлём на тебя и видения и соблазны, и проклянешь ты весь свой белый Свет! Будешь проситься прочь, но не будет пути назад. Ведь стоило приложить небольшое – кро-охотное – усилие, которое и заключалось-то в нескольких словах, и всего-то в нескольких фотографиях, и ты – духовно обездвижен. Так чего сейчас стоит вся твоя безупречная подготовка? Чего вы все стоите? Тряпки вы, а не Служители! Просто тьфу и растереть! И всё ваше движение такое».

– Оставьте меня, – бормотал я непонятно в чей адрес, – уйдите прочь!

Присел на скамеечку, не в силах идти дальше и заплакал.

– Папа, папа, – говорил, всхлипывая, точно ребенок. – Забери меня отсюда, как зол этот мир, я не желаю в нём быть…

И еще непонятно что твердил я и твердил, всё более и более исступленно. И сам себе казался совсем маленьким и абсолютно одиноким.

«Она ведь предупреждала тебя, – услышал совсем рядом. – Разве ты не внял этому предупреждению»?

Почудилось, голос отца.

Рядом остановилась молодая девушка.

– Дяденька, вам плохо? – участливо спросила. – Вызвать скорую?

Этот обычный человеческий вопрос внезапно меня отрезвил.

– Не надо, милая, – я попытался улыбнуться, – это всего лишь слезы.

_________________________

Рядом засигналила машина. Я внимания не обратил, не так уж много у меня знакомых, у которых «крутые» иномарки.

Опустилось стекло, высветилась родная физиономия.

– Садись, – сказал Новоселов, – поехали.

– На кой хрен мне куда-то ехать? Я бы и рад, да нет пути.

– Ладно-ладно, оставь, красивые словеса прибереги для более подходящего случая.

– Некуда больше спешить. Семья моя дала мне под зад коленом.

– И не семья, а всего лишь жена, – ответил Юрий. – Твои дети навсегда останутся твоими детьми, помни это хорошенько. Я всё знаю!

– Так быстро? И откуда же?

– Иначе нам нельзя. Иначе, зачем мы вообще нужны в этом городе и на этой земле.

– Если ты такой всезнающий, то просто выйди из машины на пять минут и послушай меня.

Видя моё состояние, он вышел из машины и сел рядом.

– Обложили! Со всех сторон обложили, как волка… Один я, Юрка, остался. Совсем один. Дети видеть не хотят, жена – чужой человек, родные отвернулись… Ну, скажи мне, ваше преосвященство, долго будет всё это продолжаться? До каких ещё пределов я дойду, прежде чем стану полезен? Я готов служить даже плинтусом в вашем кабинете, только верните мне нормальное человеческое существование. Не могу! Не хочу! Не буду! Почему меня не убили в Приднестровье?! Уже бы и звук имени в этом мире затерялся и забылся. Как я был счастлив на войне! Я защищал людей, я уничтожал зверей, я был полезен! Меня ценили, мне доверяли дорогостоящее оружие! А теперь я безоружен и совсем никчёмен!

– Что ты предлагаешь? – внезапно спросил Новоселов.

– В каком смысле?

– Что ты конкретно предлагаешь? Ты хочешь уйти? Наши двери всегда открыты для слабонервных. Хочешь, чтобы я стал сочувствовать тебе? Знай, мы все прошли через подобное. И никто нам не сочувствовал, потому что все сознательно выбрали стезю Служения.

– Просто я хотел тебе сказать как другу…

– Ты говорил, я слушал. И как друг я тебе категорически заявляю: не надо распускать сопли, неблагодарное это занятие и совсем смешное. Не поймут – азия-с… Едем?

– Юра, ты совсем не способен на сочувствие? У тебя вместо сердца пламенный мотор?

– Знаешь, Леха, – ответил Новоселов немного мягче, – когда-то на его месте точно было сердце.

Мы подъехали к скромной пасторской обители из красного кирпича.

– Юра, ответь мне всего на один вопрос: что делать нам, когда всё, исключительно всё, помогает им?

– Вспомни Стругацких «Трудно быть богом», – ответил Новосёлов. – «Оставаться коммунарами»… Давай останемся коммунарами, Лёшка.

Природа вокруг ликовала. Пели птицы в кустах, синее небо слепило бездонностью своей. Но радоваться не хотелось.

– Юра, есть важная просьба.

– Ты точно сейчас в полном порядке?

– Да уж куда порядочней? Надо перевезти мои вещи, хотя бы временно сюда к тебе, и убраться из той квартиры, пока дома нет матушки и дочери. Пусть думают, что я… Ну, не знаю. Я обещал жене сегодня же найти угол для проживания.

– Искать ничего не надо, – ответил Новосёлов, открыв дверь машины. – Будешь жить по улице Абая, вот адрес. Необходимое для тебя там заложено: компьютер, телевизор, книжные полочки, стол, холодильник, запас еды. Сережа, – сказал он водителю, – всё перевезёшь туда, потом приезжаете сюда. И никуда больше, ты понял?

– Понял, Юрий Тимофеевич.

– И ещё, если ты не против, я хотел бы связаться с Тиной по Интернету, – попросил я и тут же прикусил язык, вспомнив.

– Связь в «паутине» нам запрещена, – ответил Новосёлов. – Ты же знаешь, это не наша область, нас там просвечивают аж до самых мозгов. Отменяется. Слушай, почему ты всё время забываешь о телепатическом способе связи? Понятно, еще не привык. Привыкай. Езжайте. Время идёт.

2

Я никогда не предполагал, что стезя Служителя Света может довести до полного отчуждения, одиночества и всеобщего (почти всеобщего) презрения. Раньше казалось, весь добрый мир будет нас благословлять, помогать нам… А получалось наоборот – против нас было почти всё!

Стезя Служителя незаметна. Даже самые сложные акции выглядят так, будто получилось само собой. Тогда как Тьма упорно, везде и всюду, трубит о достижениях и победах.

И все ей аплодируют. И многим она даёт необходимое. И почти ничего не требует взамен. По крайней мере, большинство в этом уверено.