Текст книги "Поминальная свеча"
Автор книги: Алексей Павлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)
ПО ПОРУЧЕНИЮ ПОЭТА
Наши бывшие союзники по антигитлеровской коалиции после разгрома общего врага – фашизма круто развернули свою политику против СССР. Бесцеремонно усердствовали Соединенные Штаты. Их «холодная война» обострилась еще сильнее после смерти И. В. Сталина. В один из напряженных районов противостояния превратились Крым и Северный Кавказ. Натовцы буквально на грани «фола» вели себя на Черном море, устраивая провокации с моря и воздуха.
Штаб ЧФ затребовал с Кубани в порядке подкрепления к 1 октября 1953 года 700 бывших офицеров – фронто– виков, имевших боевой опыт командования подразделениями различных родов войск. Официально – на переподготовку, а в случае осложнения обстановки – как уж получится. Срок – два месяца, в действительности мои спутники и я пробыли в Севастополе три. Моему шефу, редактору краевой газеты «Советская Кубань» Д. Я. Кра– сюку отлучка собкора по Кропоткинскому кусту на длительное время не очень‑то нравилась, но сам фронтовик, участник обороны Москвы, он с пониманием отнесся к моему вызову в главную базу ЧФ:
– Служи и перековывайся на новую боевую технику – раз это надо.
Действительно, став дублером командира огневого взвода на батарее 100–мм зенитных пушек у кромки обрыва на мысе Херсонес, я тут же «врубился» в совершенно иной орудийный калибр, его материальную часть, систему управления огнем. На фронте у автоматических 37–мм зенитных пушек цели улавливались визуально, соответственно и стрельба по ним велась так же. А здесь основную задачу выполняла СОН (станция орудийной наводки). Скажем, движущийся самолет противника, попав на экран радиолокатора СОН, уже не увильнет от автоматически, синхронно сопровождающих его стволов орудий,
готовых в нужный момент грохнуть во воздушному пирату сокрушительным залпом. В других случаях пушки предназначались к использованию в режиме прямой наводки. Дальность полета снарядов по высоте – до 20, по настильной траектории – до 22 километров. По тому времени это были неплохие показатели. Херсонесская и другие батареи зенитного полка (в/ч 09692) находились в постоянной боевой готовности. К счастью, ничего сверхординарного не произошло. Подавать команды огневикам «К бою» и «Залп» не пришлось. При нарушении воздушного пространства и морской границы самолеты и корабли натовцев умело и решительно отгонялись флотской авиацией.
Хочу сказать о другом. В редкие свободные от занятий и дежурств дни, с разрешения командования полка, я выезжал автобусом в центр города, дабы уделить внимание и своему журналистскому ремеслу. Благо, с первого дня знакомства заместитель редактора городской газеты «Слава Севастополя» Василий Кулемин выказал ко мне доброе расположение. Он был старше меня на два – три года. Высок, статен. Но – с тяжелейшей инвалидностью. Из правого рукава его пиджака неживой бледностью выделялся протез. Кадровый моряк Черноморского флота, журналист и поэт потерял руку в жарком бою с гитлеровцами в памятном 1942 году. С того времени он выпустил несколько сборников стихов, был принят в члены Союза писателей, как заместитель редактора немало сил отдавал организации работы журналистского коллектива с целью наилучшего освещения в газете послевоенной жизни города. А она в Севастополе била ключом. По постановлению Советского правительства здесь на руинах практически заново отстраивался жилой фонд, административные здания и учреждения культуры, замащивались дороги и тротуары, прокладывались линии связи, радио, электричества, водопровода. Сюда съехались десятки молодежных бригад строителей, сотни высококвалифицированных специалистов из разных мест Союза для оказания помощи севастопольцам.
Расспросив меня, где я прохожу переподготовку, Кулемин задумчиво сказал:
– Памятен для меня Херсонес. Там стояла 35–я батарея 305–мм дальнобойных орудий. Бывал у комендоров. До последних часов обороны держался ее гарнизон.
Привел многие подробности схваток с противником, подрыва и уничтожения батареи перед оставлением Севастополя его последними защитниками. А затем к сказанному добавил:
– На Херсонесе в мае 1944 года советские воиы и моряки – черноморцы устроили немцам и румынам финальный разгром и пленение. Хорошо поквитались с ними.
По – товарищески, деловито поинтересовался, смогу ли я во внеслужебное время посотрудничать с газетой, для нее часто не хватает оперативных материалов. Особенно – по восстановлению городского хозяйства. Заполучив мое согласие, Василий пододвинул к себе заполненный бланк редакционного удостоверения на мое имя и, прижав его к столу, с заметной медлительностью левой рукой поставил свою подпись. Познакомил меня с несколькими сотрудниками редакции.
Перед его кабинетом, в проходной комнате у окна сидела за столом молодая журналистка, сосредоточенно трудясь над листом бумаги. Черные волосы аккуратно причесаны, очки придают ей вред серьезной девушки.
– Это у нас Майя Свердлова, внучка Якова Михайловича, – отвлекая ее внимание в мою сторону, сказал Ку– лемин. – Ведет в газете вопросы культуры.
И тут же пошутил в адрес наследницы одного из первостроителей Советского государства, подвергаемого ныне полной демонизации со стороны определенной категории людей:
– В Москве у ее семьи пятикомнатная просторная квартира, а у нас здесь она вместе с мужем, флотским лейтенантом обитает в комнатке частного дома. Но любовь не картошка. С милым рай и в шалаше.
С год – полтора назад по телеканалу «Россия» увидел я в репортаже Майю Леонидовну в кругу семьи. Не та уже теперь у нее внешность, как в бытность сотрудницей «Славы Севастополя». Зато уверенности, приобретенной на житейских путях – дорогах, стало больше.
С удостоверением, подписанным поэтом Кулеминым, я побывал во многих точках города. И отовсюду – быстро, в день сбора материала, выдавал очерки, статьи, корреспонденции. Помогали опыт, натренированность. Разумеется, появлялся на предприятиях и стройках не в военной форме, а во всем гражданском. Главным моим одеянием был кожаный реглан, в котором как собкор «Советской Кубани» на гражданке я колесил по городам и весям края. Теперь мое гражданское имущество хранилось на батарее.
В номере газеты за 16 октября 1953 года редакция поместила мою корреспонденцию о реконструкции севастопольской швейной фабрики № 4, расширении ассортимента и повышении качества ее изделий. А 4 ноября «Слава
Севастополя» дала мой репортаж «На новой магистрали» – с места важного объекта строительства Малахов проспект – Корабельный спуск. Тут вовсю трудились дорожники. Грубый булыжник заменялся на асфальтовое покрытие с добротным бордюрным оформлением. Отлично работали дев– чата – комсомолки из Сумской области Лида Власенко, Валентина Журба и десятки других добровольцев.
В другом номере на целевой полосе едва разместились многие мои материалы, в том числе о добытчиках и обработчиках крымского камня, его пользователях – строителях, запустивших прочный дар природы на возведение мостов, дорог, зданий и сооружений. За моей подписью прошли и другие публикации.
Уважил я просьбу и Майи Свердловой – написал для ее отдела материал в жанре заметок экскурсанта о Херсонесском музее – заповеднике. На газетной полосе он занял «подвал». И дался мне легко. Я спустился с огневой позиции батареи по крутой каменистой тропинке вниз, на галечный берег моря, к остаткам древней базилики Херсонеса. Здесь сохранилось несколько остатков колонн, фундаментов и стен строений от далекого прошлого, когда Херсонес существовал как самостоятельный полис и находился в зависимости от Рима и Византии. Реликт мирового значения позднее носил русские названия Херсон и Корсунь.
Пристроился к очередной экскурсии, послушал экскурсовода, а затем дополнил сведения в самом музее. Мало того, что соседа – батарейца в моем лице сотрудницы снабдили необходимыми данными для написания заметок, так они еще и угостили меня необычным напитком. Впрочем, то был даже не напиток. Накануне вблизи заповедника при раскопках из земли был извлечен высоченный глиняный пифос с виноградным вином, превратившимся за два тысячелетия в плотное желеобразное вещество со стойким винным вкусом и запахом. От него‑то и был отрезан для меня кусочек такого «мармелада».
В экспозициях музея тогда находилось около 300 тысяч экспонатов. В его античном отделе неизгладимое впечатление производила присяга херсонеситов, исполненная на мраморной плите более двух тысячелетий назад древнегреческими письменами. Граждане Херсонеса персонально и все вместе клялись Зевсом, Землей, Солнцем и Девою, всеми богами и богинями пребывать в единомыслии, свято беречь город и его окрестности, не уступать никому – «ни эллину (греку), ни варвару», но «охранять для народа
херсонеситов». Немало уникальных экспонатов содержалось в средневековом отделе, в зале по истории и археологии раскопок Херсонеса. За 30 лет, сообщал я читателям, с 1922 по 1952 год, музей и раскопки посетило свыше 600 тысяч человек.
На многие годы запомнились мне трехмесячная военная служба офицера – резервиста ЧФ и нештатное сотрудничество с городской газетой «Слава Севастополя» и флотской – «Флаг Родины».
ОБАЯНИЕ ШОЛОХОВА
В 2004 году исполнится сорок лет, как М. А. Шолохов принимал у себя в Вешенской делегацию коллектива Ленинградского машиностроительного завода им. Кирова. Сам Михаил Александрович со своими земляками побывал в гостях у кировцев, бывших краснопутиловцев в 1961 году, а их приезд на его родину был своего рода ответным дружеским визитом. Давно, со времени написания М. А Шолоховым романа «Поднятая целина», установилась их тесная сердечная связь. На примере главного персонажа шолоховского произведения Семена Давыдова заводчане видели наглядную причастность тружеников своего прославленного предприятия к большим переменам в деревне, преодолению патриархальщины, приобщению к образованию и культуре, организации труда в сельском хозяйстве на современной основе. Их литературно изображенный посланец, один из прообразов знаменитых коммуни– стов – двадцатипятитысячников, личным примером доказывал правоту начатых преобразований. Так воспринимали новый роман Шолохова и все советские люди, все колхозное крестьянство. В 30–е и последующие годы имя писателя находилось в ореоле всеобщего внимания и симпатии.
За великий подарок судьбы воспринимаю краткий диалог с Михаилом Александровичем 23 июля 1964 года на аэродроме в Базках при встрече делегации ленинградцев и его небольшую записку в мой адрес в 1970 году, когда я уже работал в Майкопе редактором областной газеты «Адыгейская правда». Но все по порядку.
В 1964 году я находился в служебной командировке в Ростове – на – Дону по делам руководимого мной зонального журнала «Сельскохозяйственное производство Северного Кавказа и ЦЧО» (с 1968 года «Сельские зори»), С 1962 года в РСФСР выходило шесть таких изданий, и им
уделялось немалое внимание со стороны ЦК КПСС, как трибунам для пропаганды достижений науки и передовой практики в сельском хозяйстве. В обкоме партии наш член редколлегии В. П. Безменов посоветовал мне отложить пока поездку в Новочеркасск в институт виноградарства и виноделия, а отправиться в Вешенскую, где ожидалась встреча Шолохова с кировцами.
В Вешенском парткоме (по – хрущевски!) производственного управления его молодой энергичный секретарь Петр Иванович Маяцкий, приподняв со стола последний номер зонального журнала, сказал:
– С Михаилом Александровичем нередко беседую и советуюсь по многим вопросам. Иногда говорю о публикациях с Дона в вашем журнале. Слушает с интересом. Так что не сомневаюсь: ваш привет от кубанцев ему придется по душе.
Так и вышло. До прибытия самолета с гостями вокруг писателя толпилось немало литераторов – ростовчан и москвичей, журналистов, земляков – вешенцев. Среди них выделялись своей худощавой внешностью Виталий Закрут– кин и, напротив, избыточной тучностью Анатолий Софро– нов. Последний буквально ни на шаг не отходил от Шолохова, увлекая своими байками. В какой‑то момент приблизился и я к писателю. Представился. От всех кубанцев, почитателей его таланта, и от себя лично передал привет и добрые пожелания. Михаил Александрович, попыхивая легкой сигареткой, искренне произнес:
– Спасибо за приветы от кубанцев. Взаимно отношусь к славным соседям с самым высоким уважением.
И тут же стал расспрашивать меня о видах на урожай в крае. Крестьянский сын, он и на вершине славы не мог обойтись без подпитки своих родовых корней знаниями повседневной сельской жизни! На мое предложение посетить Кубань Шолохов ответил, что он побывал в Подку– щевке в 1935 году, много интересного узнал тогда от бывших красных партизан, да вот до сего дня все никак не удается выкроить время на визит к соседям.
В конце апреля 1970 года из Майкопа направил М. А. Шолохову поздравление к первомайским праздникам с приглашением посетить Адыгею. Согласование орг– вопросов его пребывания в области с местным руководством брал на себя. Секретарь обкома КПСС А. Ц. Аутлев сказал, что Шолохов не приедет, у него таких приглашений – не счесть. Но обнадеживающе заявил, что если бы писатель
согласился на визит, мы бы устроили его по высшему классу. Уж это точно – адыги умеют принимать гостей. Оттого я все‑таки письмо Шолохову отослал.
Секретарь оказался прав. Михаил Александрович собственной рукой черкнул мне коротенькую записку, извинился за задержку с ответом по уважительной причине, приглашение не принял. Скромный, уважительный человек, он был против «инсценировки» с его участием. Все искусственное претило ему. А он уловил нечто подобное в предлагаемой встрече. Куда до него многим нынешним «властителям умов» от политики, культуры и литературы! Даже не зови – сами мчатся стремглав куда ни попадя.
На большом творческом пути М. А. Шолохову встречалось много хороших людей. Но не раз приходилось иметь дело и с кознями недоброжелателей. Еще в конце 20–х годов инсинуаторы пытались бросить тень на его имя, будто не он творец романа «Тихий Дон», а кто‑то другой, ему чуть ли не лепилось прозвище плагиатора. Навет с позором провалился. Еще большего размаха фальшь и обман по поводу этого произведения развернулись в середине 70–х годов. И очень прискорбно, что к недостойной чернухе против М. А. Шолохова одним из первых подключился писатель А. И. Солженицын. В 90–х годах после долгих поисков обнаружено более 800 страниц подлинных шолоховских черновиков 1–й и 2–й части «Тихого Дона». Они поступили в фонд ИМЛИ им. А. М. Горького РАН. Как теперь‑то аукается Александру Исаевичу, не мучает ли его совесть за облыжное обвинение Шолохова?
Давно следовало Александру Исаевичу искупить свой грех перед памятью Михаила Шолохова своим христианским покаянием. Да что‑то выдерживает он фигуру умолчания.
* * *
Ушли вдаль года моего краткого личного и письменного общения с великим сыном России, классиком советской и мировой художественной литературы М. А. Шолоховым. Его каллиграфически четко исполненная записочка и конверт к ней до сего дня хранятся в моем журналистском досье. Как и снимки со встречи писателя в Баз– ках с близкими ему по дружбе и приязни ленинградцами.
Семья М. А. Павлова и М. Г. Павловой (Коньшиной). 1932 г.
Школьный учитель. 1938 г.
Друзья юности (слева направо): сидят Алексей Павлов, Николай Попов; стоят Николай Зайцев, Василий Бодянский. 1939 г. На службе в Монголии Н. Зайцев в 1940 г. был водителем трактора-тягача «Комсомолец» в орудийном расчете Павлова. Погиб в боях под Москвой. Н. Попов был тяжело ранен и контужен под Ленинградом. В. Бодянский воевал с японцами на ДВК.
Командиры курсантских отделений Иркутского ВПУ Алексей Павлов и Константин Жихарев. 1941 г.
Екатерина Григоренко. Фронтовой снимок.
Екатерина и Алексей. Барвенково. 1946 г.
Екатерина Павлова. Ст. Упорная. 1948 г.
Фронтовой снимок.
Валентина Цыцилина (Григоренко).
Марфа Евдокимовна Григоренко. 1945 г.
Внучка Марина Павлова.
Людмила Григоренко. 1955 г.
Иван Григоренко.
Старшая и младшая сестры Пана и Ольга, зять Сергей Спиридонов и отец М. А. Павлов. Кропоткин. 1959 г.
Иван Иванович Григоренко
Сестра Анна Кодолова (Павлова)
А. М. Павлов на КП батареи. Мыс Херсонес (Севастополь). 1953 г.
А. Н. Дмитрюк (справа) и А. М. Павлов. Сочи. 1955 г.
Екатерина и Алексей. Москва. 1959 г.
Екатерина и Алексей. 60-е годы.
Дочь Татьяна Павлова. 1970 г.
Внучка Юлия Павлова.
Михаил и его мама Екатерина в Батуми. 1969 г.
Отец и сын Павловы у к/т «Аврора»
Михаил Павлов.
Отец и сын Павловы. 1987 г.
М. А. Шолохов и А. М. Павлов. Базки, ст. Вешенская. 1964 г.
Первый секретарь Адыгейского обкома КПСС Н. А. Берзегов и А. М. Павлов. Пятигорск. 1972 г.
Кубанцы – слушатели ВПШ при ЦК КПСС. Слева направо, сидят: Виктор Судаков, Аскорбий Аутлев, Михаил Иванюк; стоят: Алексей Павлов, Николай Мирошников. 1960 г.
Журналисты, участники войны (слева направо): Гисса Схаплок, сотрудник областной газеты «Социалистическэ Адыгей», редактор этой газеты Д. С. Андрухаев, редактор областной газеты «Адыгейская правда» А М. Павлов, председатель областного комитета по радиовещанию поэт К. X. Жанэ. Майкоп. 1971 г.
А. С. Коченюк (справа) и А. М. Павлов. Бобруйск. 1979 г.
ОЧЕРКОВЫЙ ЭКСКУРС
«КО СЛАВЕ СТРАСТИЮ ДЫША…»
415 лет назад начался поход в Сибирь казачьей дружины Ермака
Не угасла память о легендарном предводителе казачьей дружины атамане Ермаке Тимофеевиче. Иной раз и песня о нем слышится:
Ко славе страстию дыша,
В стране суровой и угрюмой,
На диком бреге Иртыша
Сидел Ермак, объятый думой.
Товарищи его трудов,
Побед и громкозвучной славы
Среди раскинутых шатров
Беспечно спали близ дубравы…
Ставшие народными, слова поэта – декабриста Кондра– тия Рылеева повествуют о трагедии, происшедшей более четырех столетий назад. Разбитый Ермаком «презренный царь Сибири» Кучум собрал большие силы татар и ночью, в грозу, напал на лагерь казаков.
Произошло это 6 августа 1584 года. Ермак с 50 казаками расположился на отдых вблизи Иртыша. Позади были тяжелые схватки с татарами, многоверстный переход на стругах по сибирской реке.
Оплошавший казачий караул враги уничтожили без звука. Их острые стрелы, кинжалы и кривые сабли прошлись по всем, кто безмятежно почивал на вольном воздухе. Лишь Ермак в последний момент встрепенулся. Но, видя, что все пропало, кинулся к Иртышу и, по преданию, утонул в его волнах. Увлекла его ко дну тяжелая панцирная кольчуга, присланная ему в подарок царем Иваном IV – Грозным.
Нет, не во имя личных выгод сражались Ермак и его
товарищи в неведомой Сибири. О славе и могуществе России радели казаки. Сначала обосновались на Урале, во владениях промышленников Никиты, Семена и Максима Строгоновых, чтобы оградить их городки и соляные варницы от набегов татар и полудиких инородцев. А уж потом по собственной ермаковой инициативе перевалили за хребты Каменного пояса, Урала, дабы вручить царю Ивану, перед которым провинились, новые приобретения для государства.
До этого их вольница вдоволь погулевала на Волге, не раз пощипала купцов московских и Астраханского татарского ханства, добиралась до персидских берегов на Каспии. А еще раньше (как утверждают некоторые историки) ее зарождение начиналось на Дону с не менее шумных историй. Отчего и приписывалось происхождение самого Ермака Тимофеевича донской станице Качалинской. И, похоже, не без основания.
Кое‑кто считал его выходцем с Камы либо из Суздаля. Ему присваивались имена Ермолай и Еремей, Герман и Василий. О фамилии – нигде ни слова. Достоверно оставшееся в веках прозвище – Ермак.
Жил Ермак в трудную, нестабильную эпоху. На Русь нападали то Польша, то Литва. Лишь в 1552 году Ивану IV удалось покорить Казанское, а в 1556 году – Астраханское татарские ханства. Зато в 1573 году крымский хан в отместку, преодолев со своей ордой немалое расстояние, очутился… в самой Москве! И учинил в ней дикий погром и резню.
Гранича с охвостьями татаро – монгольской Золотой Орды на Урале, первые заводчики России столкнулись здесь с опасностью быть разграбленными и уничтоженными. Вот и призвали близкие родичи Строгоновы с Волги Ермака себе в помощь, заручившись о том разрешением самого царя Ивана.
Ермак и его сподвижники: атаманы Иван Кольцо, Яков Михайлов, Никита Пан и Матвей Мещеряк – имели у себя под рукой более 500 казаков. Поднимались они вверх по Каме, до Чусовой, где располагались строгоновские городки и копи.
Прибыли в июне 1579 года. Вокруг – раздолье неописуемое! Горы, леса, луга, озера, реки… Море зелени, ягод, плодов, гнездовья птиц, обиталища диких животных. Не однажды казаки восклицали:
– Какую Бог красоту создал!
Два года пролетели. И задумался Ермак Тимофеевич:
– А надо ли нам сидеть тут сиднем? Не пора ли выходить на широкий простор? Тем более, что татарва все время донимает?..
Ответили други – товарищи:
– Пора.
Пошел атаман к хозяину – Максиму Строгонову:
– Благослови. И помоги собраться.
Получил в подкрепление 300 удальцов. И 1 сентября 1581 года объединенная дружина под общим командованием Ермака в полном снаряжении, с запасом продовольствия, вооружения и боеприпасов двинулась в рискованный путь – в пределы незнаемой Сибири, где мало кому из россиян доводилось бывать. (В основном лишь до Камы и Прикамья распространили свою колонизацию давние новгородские землепроходцы и купцы.)
Где на веслах, где, как бурлаки, на лямках поднимали казаки долбленные струги с поклажей вверх по Чусовой и по ее притоку Серебрянке. Достигли узкого перешейка между бассейнами Камы и Оби. А там волоком подтянули и спустили свои лодки в реку Жаровля.
Зазимовали. Весной выбрались к Туре и Тавде. Здесь и произошли первые сражения с сибирскими татарами. Казаки вышли из них победителями.
Властелин Сибири Кучум, формально признавший в 1569 году свою зависимость от Москвы, учуял серьезную угрозу своему владычеству. Для борьбы с дружиной Ермака он направил большой татарский отряд во главе со своим племянником Маметкулом. Но в урочище Бабасан, на берегу Тобола, маметкуловское войско подверглось разгрому. Татары пришли в неописуемый ужас – они встретились с огнестрельным оружием казаков. Затем последовали поражения татар на реке Иртыш и изгнание их из главного города ханства Сибири (Искера), стоявшего на указанной реке.
Кучум, бежав на юг в Ишимскую степь, здесь лихорадочно сколачивал силы. Пополнил отряд Маметкула, и ему удалось взять реванш у Абалацкого озера, где он сумел расправиться с одним из небольших отрядов Ермака. На следующий год казаки поквитались с Маметкулом – в очередном бою на реке Вагае разбили его отряд, а самого взяли в плен и отправили в Москву.
Лето 1583 года ушло на покорение татарских городков и улусов, расположенных по Иртышу и Оби. При взятии
городка Назыма и других селений противник оказывал яростное сопротивление. Казаки несли большие потери. Тем не менее от своей цели они не отказывались.
Воины проявляли чудеса изобретательности и ратной доблести. В одном месте на Таболе Кучум перекрыл реку железными цепями, чтобы загородить путь стругам Ермака. Однако казаки «все равно одолели неприятеля и разломали цепи».
В другом месте на своих стругах Ермак приказал соорудить из хвороста чучела и одеть их в казачье платье. Татары ожидали высадку дружины казаков на берег с реки, засмотрелись на манекены. А тем временем ермаковцы были уже в тылу городка. Оттуда и ударили по неприятелю, заставили его обратиться в бегство.
По взятии городка Сибири (Искера) Ермак снарядил
22 декабря 1583 года гонцов с донесениями к заводчикам Строгоновым и в Москву, к самому царю Ивану Грозному. В столицу он направил своего сподвижника и друга Ивана Кольцо с добрым ясаком – подарком царю: 60 со– роков соболей, 20 черных лисиц, 50 бобров.
Выслушав отважного казачьего посланца, даже не напомнив ему о его прежних прегрешениях, суровый венценосец щедро одарил казаков за удачливое начало покорения Сибири. Атаману Ермаку пожаловал шубу со своего плеча и дорогую кольчугу с тиснением золотого орла. В ответной отписке Ермаку царь повелел именовать его не атаманом дружины, но «князем Сибирским».
А еще раньше, осенью 1583 года, в подкрепление казакам царь снарядил 300 ратников под командованием князя С. Волковского и воеводы И. Глухова. Однако изменить обстановку к лучшему они уже не смогли.
В жестоких боях погибли один за другим испытанные вожаки казаков – летом 1583 года при взятии Назыма пал Никита Пан, следующей весной хитростью и коварством татары умертвили Ивана Кольцо и Якова Михайлова.
С горсткой храбрецов оставались в живых атаманы Ермак и Матвей Мещеряк. Наконец сложил голову с малой дружиной и главный герой похода Ермак Тимофеевич. Татары опознали труп Ермака по кольчуге с изображением золотого орла. По преданию, полтора месяца поднятый на помост мертвый Ермак служил им мишенью для стрельбы из луков. Но стрелы не достигали цели. Хищные птицы, кружась в высоте, не осмеливались расклевывать покойника на помосте, вокруг творились какие‑то странные виде
ния. В суеверном страхе татары решили похоронить с почестью останки казачьего атамана, дабы умиротворить разгневанных богов. При большом стечении степняков устроители похорон пустили на поминки героя обильное угощение, для чего было заколото тридцать быков.
«Но и на пепле храброго воителя, – писал в 1911 году автор монографии К. Валишевский, – продолжались чудеса: поднялся к небу огненный столб, и тогда мусульманские муллы предали его останки земле и срыли могилу, чтобы никто ее не нашел».
Мещеряк, потрепав напоследок татарского князька Карача при осаде казачьего стана, еле выбрался с остатками своего отряда из окружения, вынужден был уйти из пределов Сибири за Урал, чтобы возвратиться сюда через год уже в составе царского войска, усиленного пехотой и кавалерией.
От уцелевших сподвижников Ермака первый сибирский архиепископ Киприан собрал данные и внес их в Синодик, по которому затем происходило поминовение погибших героев. Синодик начинался кратким пояснением: «Синодик казакам… Атаману Ермаку с сотоварищи его, которые побиенны с ним… от нечестивых, от Кучума царя. Вечная память и возглас большой».
Еще долго русские рати утверждали волю царей на востоке. И в том им помогал пример Ермака и его товарищей. Их героический след потомки продлили до берегов Тихого океана, превратив Россию в могущественную империю.
Отмечая в 1883 году 300–летие присоединения Сибири к России, российское общество вновь и вновь вспоминало изречение народного героя Ермака Тимофеевича, запечатленное в строгоновской летописи:
«И по смерти нашей память наша не оскудеет в тех странах, и слава вечна будет».
Красной нитью прошла эта мысль и через рылеевский стих – песню:
Нам смерть не может быть страшна,
Свое мы дело совершили:
Сибирь царю покорена,
И мы – не праздно в мире жили!
