Текст книги "Терминатор 1965 (СИ)"

Автор книги: Алексей Осадчий

Глава 25

Судьба играет человеком, а человек играет, человек играет другими «человеками»…

После скандального «развода» с Госкомспортом неожиданно для себя «прописался» в общежитии МГУ, у очаровательный Анны-Марии Рамирес, двадцатилетней мулаточки, секс-бомбы с острова Свободы.

Переложенный на испанский язык хит про «Куба далека – Куба рядом» взорвал кубинские танцплощадки. Хотя, какие там собственно, дискотЭки и танцплощадки – на пыльных улочках и пляжах отчебучивают мачо и мучачо замысловатые танцевальные композиции, босых ног не жалея.

Поэт и композитор Игорь Никитин даже удостоился от самого Фиделя поздравительной телеграммы с приглашением посетить Кубу!

Приволокли «телегу» от команданте молодые ребята, направленные на учёбу в Советский Союз. Сопровождал кубинскую делегацию «переводчик в штатском», ради торжественной встречи даже в Краснопресненский райком комсомола меня попросили подойти. А и подошёл, какие проблемы.

Три десятка «камарадос» галдели так, что уши в трубочку сворачивались, старший важно, с выражением зачитал послание Фиделя Кастро, а фигуристая девчонка, рядом с начальником стоявшая, вручила поэту букет революционно-красных гвоздик. Ну а какие цветы ещё в августовской Москве в 1968 году можно найти, чтоб в смету уложиться? Принимая букет, расцеловал красавицу и «на автомате», левой рукой с букетом за плечи мулаточку обнимая, правой дланью огладил задницу несравненной Анны-Марии. А она, чертовка, своей упругой попой так вильнула, так ответно подалась, мужики поймут…

Еле удержался, чтоб на чистейшем испанском не пригласить весёлых островитян погулеванить в летней кафешке на набережной Москва-реки, недалече от здания райкома. Но, поди потом, доказывай в «палате № 6», что не натовский агент, а космический шахтёр, от нечего делать «записавший» в черепушку много разной информации, поскольку «Слияние и Контроль» даёт возможности почти безграничные, знаю как родные три десятка основных языков планеты Земля…

Потому обратился за помощью к переводяге.

–  Дружище, скажи, мол поэт Никитин приглашает кубинских друзей повеселиться в кафе на набережной самой замечательной в мире реки – Москва-реки. Не менжуйся, всё за мой счёт, авторские отчисления за песни капают ого как!

А сам Анну-Марию за руку держу, не отпускаю. Девчонка весело фыркает, аки лошадушка породистая и косится на букет, которым «русо камарадо» прикрывает причинное место, заметно, гм, вздыбившееся.

Как чуял, взял на встречу идучи из заначки аж 850 полновесных советских рублей, гуляем! Сопровождающие в штатском взвыли, мысленно матеря разгулявшуюся богему, но доблестные барбудос с таким восторгом отреагировали на предложение покутить, что во имя нерушимой советско-кубинской дружбы и переводяга и «представитель МИДа» лишь выдавили дежурные улыбки.

Народу за столиками было немного, чем и воспользовались – выстроили один большой, в меню – шашлык, эскимо, какое-то невнятно-непонятное кислое вино. Улучив момент, переговорил с симпатичной официанткой.

–  Слушай, золотце. Кислятину вашу пить невозможно, перед героическими партизанами неудобно, а среди них сам племянник Че Гевары.

–  Ой, это который.

–  А вон тот, в красной рубахе.

–  Симпатичный.

–  Хочешь познакомлю? Только надо приличной выпивки. Но не водки, лёгонькое чего-нибудь.

–  Если Михалычу в трест позвонить, ради такого случая быстро привезёт «Советского Шампанского». Только оно с наценкой.

–  Плевать, на кармане 700 целковых, которые готовы потратить в вашем замечательном заведении, плюс тебе красненькая за труды, держи. Ну и с Раулем зазнакомишься, уедешь на Кубу, загоришь аки негра какая…

–  Ой, у меня жених в армии.

–  Ничего, поймёт жених, объяснят замполиты всю важность момента. Ради укрепления международных связей такое допускается, даже комитет комсомола не возражает. Серьёзно говорю. Давай, дуй к телефону, вызывай Михалыча. И поесть пускай прихватит побольше. Нельзя опозориться перед представителями славной Кубы!

Воистину народ расейский (ну, или советский, не суть) готов последние штаны заложить, лишь бы пыль в глаза пустить иностранцам. Упомянутый официанткой Василиной (красивое имя?) всемогущий Михалыч, прибыл через полчаса на пикапчике и шустро, в одного, выгрузил изрядное количество бутылок и аккуратненьких картонных корзиночек с бутербродами и ещё горячими шашлыками.

–  Всё сделаем в лучшем виде, не сомневайтесь, – бодро отрапортовал передовик общепита.

–  Не боись, не обидим, – попытка сверх расчёта, в карман расторопному снабженцу уложить червонец, успехом не увенчалась.

–  Как можно, – искренне возмутился Михалыч, – разве мы не понимаем, каких людей обслуживаем. Такие люди, такие люди! Герои!

Где он углядел героев в 18–20 летних первокурсниках, непонятно, видимо само словосочетание: «кубинские товарищи», действует магнетически на среднестатистического советского человека.

А я зажигал, не отпуская Анну-Марию более чем на шаг, все танцы исключительно с ней, даже нечто вроде танго отчебучили. Девчонка танцевать любит и умеет, а у попаданца-киборга координация и пластичность зашкаливают. Сорвали бурные аплодисменты, а потом, «вдруг» материализовались в кафешке комсомольские активисты из Краснопресненского райкома ВЛКСМ и очень грамотно перенаправили вечеринку в правильное русло, предложив поездку по Москве на автобусе, с заездом в знаковые места. Только никуда я знойную мулатку не отпустил, с братьями-латино сами на экскурсию по столице поехал, небрежно отодвинув «штатского» чувака, пытавшегося воспрепятствовать. Решил, что уж раз пошла такая пьянка, то запросто можно и дебош учинить, набить качественно морды наследникам железного Феликса. Но обошлось, есть таки чуйка у отечественных держиморд, понимают, когда прилетит, не перегибают…

А в общаге универовской вообще легко прошло, – сослался на Госкомспорт, что должен курировать кубинских студентов, среди которых много членов сборной страны по различным видам спорта от бокса и плавания до лёгкой атлетики. Прокатило на ура – народ то по большей части среди латиноамериканского студенчества рослый подобрался, потому легенда слепилась хоть и нечаянная, но вполне правдоподобная. Меня же несло, ждал в последнее время то ли ареста, то ли ещё какой гадости от соввласти, потому гулеванил, сорил деньгами, покупал Анне-Марии огроменные букеты роз, трижды в рестораны водил барышню, небрежно презентуя швейцарам по свежеотпечатанному «четвертаку».

«Затикали» внутренние часы «затикали», всё ждал начала операции «Дунай» и ответочки со Старой площади за «Танки идут по Праге». Для себя решил – на Лубянку, тем более в СИЗО не ехать, сразу же оказать сопротивление при аресте, капитально отмудохать группу захвата, забрать документы, оружие и рвануть в бега. Желательно даже со стрельбой, чтоб Москва гудела, новости обсуждая о воинственном поэте, нахлобучившем чекистов. Оторваться от госбезопасности на самом деле легко, на крайний случай нырк в Москва-реку и пускай ищут. Единственно неохота убивать служивых, но если бескровно убегать, руки-ноги отсушив преследователям, мигом свяжут такое вегетарианское суперменство с подвигами некоего Виктора Протасова, по джеймсбондовски ушедшего от спецназа Черноморского флота и только лишь собакам служебным хребты сломавшего при отрыве…

Но внезапно 15 августа в Чехословакию улетели Косыгин, Гречко, Павловский и Бисярин. Вчетвером улетели, словно отважные мушкетёры в Ла-Рошель гутенотскую. Что удивительно – выходили высокие чины на пражские улицы, беседовали с горожанами. Наше телевидение показало, понятное дело, лишь то, что можно показать политподкованным гражданам Советского Союза, но и из тех сюжетов прекрасно видно, как эмоционально объясняют чехи «друзьям из СССР» свою приверженность идеалам социализма. Примечательно, что маршал Гречко в Праге разгуливал в штатском, а генерал армии Павловский и генерал-полковник Бисярин, те показательно прямили спины и плечи вширь разворачивали, гордо выстаивая рядом с Косыгиным, словно охранники-истуканы. Охраны, впрочем, практически и не было заметно, так, маячил за Алексеем Николаевичем «прикрепленье» и всё. А генералов никто не охранял, их в Советском Союзе много, не жалко…

17 августа в Москву вылетела представительная чешская делегация во главе с Людвигом Свободой. Президент Чехословакии привёз в СССР три десятка чешских и словацких деятелей науки, культуры, даже спортсмены известные наличествовали и ветераны минувшей войны, куда ж без них. Программа «Время» ожидаемо проинформировала как советские и чехословацкие побратимы по оружию вспоминали годы боевые, про то вспоминали, как плечом к плечу освобождали Чехословакию от немецко-фашистских захватчиков. Далее ветераны в отдельном сюжете решительно опровергали западные лживые радиостанции, пророчащие столкновение между армиями стран соцлагеря. Да как они могут, клеветники, ведь братство по оружию – святое!

А меня у общажной проходной подстерегла обворожительная, вся из себя «начипурённая» Анечка Майорова.

–  Игорь, здравствуй, надо переговорить, отпусти девушку, не бойся, не украдут твою пассию.

–  Прям надо-надо? Срочно и безотлагательно?

–  Срочно-срочно, надо-надо, – умеют «филологини-иностранки» подколоть ответно, ох, умеют.

–  Анна-Мария внимательно осмотрела соперницу. Анна Сергеевна высокомерно проигнорила кубинскую красотку, безотрывно глядючи на мою переносицу. Мулатка фыркнула и помимо поцелуя игриво шлёпнула друга сердечного по заднице, пропев мелодично: «поскорЬей прЬиходи»…

–  На шоколад перешёл…

–  Фи, Анна Сергеевна, вы же передовых взглядов советская женщина, комсомолка, красавица, член профсоюза. А несёте расистскую чушь. Неужели ревнуете? Приятно, не скрою.

–  Не дождёшься. Ты в курсе, что в стране и мире происходит?

–  Смотрим телевизор в холле вечерами. Новости, прогноз погоды, вести с полей и ферм…

–  Слушай, балбес, это будет только завтра официально объявлено. В Чехословакию 21 числа…

–  Сука! Всё же решились на вторжение!

–  Что? Никитин! Дослушай сначала!

–  Ну, говори, звезда очей моих.

–  Короче, в Чехословакию летит большая делегация, составленная из писателей, композиторов, ветеранов. Ответный визит, добрая воля и всё такое.

–  Ого, неужели мирно готовы порешать.

–  Самое главное. В составе делегации Евтушенко.

–  Рад за камрада Гангнуса.

–  Никитин, ты идиот? Амнистия выпала, радуйся!

–  Так, Анюта, на нас уже вахтёр косится и парни из комсомольского оперативного отряда уши навострили, пойдём, вон на той дальней скамеечке посидим, расскажешь, что да как…

–  Не боишься Нефертити одну оставить? Такую сочную барышню мигом к делу пристроят.

–  Ох и язва, вы, Анна Сергеевна! Моя слабость, обожаю в меру стервозных, страстных и умных женшЫНН!

–  Так женись, я согласна, спой напоследок шоколадке «Куба далека» и ко мне перебирайся.

–  Миль пардон, мадам, вы жеж замужем!

–  Без пяти минут разведёнка. Моего телёночка охмурила цыпа из их отдела, не зря в турпоходах задницу морозила и консервами питалась. Дождалась. А я и не в претензии. Тютя с возу, бабе легче…

–  Огогошеньки. Аня, да как так-то? Неужто не простишь подлеца? Без пяти минут кандидата секретных технических наук!

–  Игорь! Будешь слушать?!

–  Молчу-молчу, глаголь!

–  Павлов подвыпив рассказал, Косыгин и Гречко здорово сдружились за последние месяцы. Брежнев после сумасшествия Цвигуна и непонятной смерти Суслова всех подозревает, нервничает, дёргается. В Политбюро боятся несуразных выходок генсека и подумывают о другой кандидатуре. Как вариант Брежнев Председатель Верховного Совета СССР, значительно усиливается роль Совета Министров и Косыгина, а на партию ставится идеолог, не вмешивающийся в государственное управление, занимающийся внутрипартийными делами. Потому и принято решение не обострять с чехословаками, а договариваться. Дубчек рад и счастлив такому развороту и готов пойти на значительные уступки. Косыгин с военными не зря летал в Прагу, урегулировал Алексей Николаевич конфликт и теперь стал авторитетнее и весомее Лёни. Понимаешь, какие перемены грядут?

–  Анечка, ты невероятно ценный кадр. Обожаю тебя и целую.

–  Целуй. Не на словах, а на деле.

–  А ты хитрюга, моя нынешняя зазноба наверняка в холле из окошка подсматривает, думаешь я спиной к обшаге сижу и не вижу ничего?

Гражданка Майорова всё точно рассчитала, но я ж киборг – через крутые солнечные очки Анны свет Сергеевны отражается стена общаги с прямоугольниками окон, в одном из которых нас «выпасает» Анна-Мария Рамирес. Интересно, кубинки ревнивые? Наверное да, но связываться с иностранкой, пусть даже и из дружественной Кубы, изображать придурка, не понимающего по-испански и усердно «учить язык» ой как надоело.

Выходит, всё же сдвинул, сдвинул киборг-попаданец линию генеральную, по иному пути пойдёт история. Ай да молодец Саня Новиков, он же Витя Протасов, он же Коля Писаренко, он же Игорёха Никитин! И пускай я только товарища Андропова в лучший мир отправил, да Цвигуна с Горбачёвым «кодирнул», этого похоже хватило для запуска «цепной реакции», помер ведь Михал Андреич Суслов на четырнадцать лет раньше без моей помощи. А теперь кресло и под дорогой Леонидом Ильичом зашаталось.

Что ж, если Алексей Николаевич Косыгин станет полноценным премьером. Советский Союз только выиграет от такой «перестановочки». А Анечка Майорова та ещё стерва, не успела супруга дорогого спровадить, побежала хахаля у знойной мулатки взад отбивать. Ай да тургеневская барышня, ай да генеральская внучка!

–  Игорь, или ты со мной, или можешь переучиваться в сборщика бананов при кофейной барышне.

–  Обожаю тебя, умница-разумница. Только на Кубе рубщик сахарного тростника востребованная специальность, с бананами там напряжёнка. Кстати, барышню величать Анна-Мария, тёзки вы.

–  Дома поговорим. Или в общежитии решил прописаться?

–  Чертовка! Жди, десять минут на расставание и я весь твой!

Через пять ступенек перепрыгивая, что нам терминаторам до одиннадцатого этажа добежать не запыхавшись, влетел в холл, где от окна отлипнув, у телевизора, якобы балет просматривая, в кресле застыла товарищ Рамирес. Пока пересчитывал ступеньки, проработал прощальную речугу.

–  Крошка, – перешёл на чистейший испанский, – нам надо переговорить.

–  Ты знаешь язык, – по-испански, не на ломаном русском ответила ошарашенная «крошка», – это твоя жена? ИгоРР, ты возвращаешься к семье?

–  Тсс! Это мой партнёр по работе. Мы советские разведчики, такие дела, милая Анна-Мария, мы работаем как семейная пара. Резко меняется международная обстановка, получен приказ возвращаться обратно, во Флориду. Только никому не рассказывай, далее своим товарищам, риск велик, а в случае провала ФБР предоставит пожизненно не очень то и роскошные аппартаменты. Или поджарит задницу на электрическом стуле, не пойми что лучше. Если б не срочная командировка, я бы остался с тобой, моя радость. Но долг превыше всего. Прощай! Пусть наше счастье было недолгим в моей душе ты будешь жить вечно!

Чёрт побери, такую прочувственную речь закатил, а у девчонки только пара слезинок. Или самка многостаночница или идейный борец за торжество самой передовой идеи. Скорее второе, что вовсе не отменяет первое…

–  Прощай. Езжай и борись с проклятыми империалистами. Я буду помнить о тебе, мой русомучачо!

Эва как, «русомучачо»! Звучит!

Расцеловав девчонку, изо всех сил сдерживающую рыдания, выскочил на лестничную площадку, вниз скатился ещё быстрее чем вверх скакал…

–  Так быстро ублажил латиноамериканочку? Никитин, не узнаю тебя!

–  Срочно делай строгое лицо, мы с тобой разведчики, убываем в секретную командировку на запад. Стоит сеньорита на балконе?

–  Стоит.

–  Делай как я!

Развернулся к балкону с Анной-Марией, посуровел лицом и сжал кулак – РОТ ФРОНТ!!! Анна Сергеевна, следует отдать ей должное, быстро сориентировалась и также «отротфронтила» тёзке и гм, «сестрёнке». Зорким оком киборга разглядел лицо камрада Рамирес до малейшей чёрточки. Поверила девчонка, прониклась. Ничего, так оно лучше. А ежели и повстречаемся нечаянно в Москве, так отложили в разведцентре командировку, дали время получше подготовиться…

Всё, что рассказала Анна Сергеевна Майорова, оказалось сущей правдой. Ни 21 августа, ни 1 сентября танковые колонны стран Варшавского договора в Чехословакию не вошли. Но Советский Союз, что та акула, лязгнул челюстями в опасной близости от уха «доброго соседа и союзника», а чехи и словаки впечатлились и прониклись.

Как обычно, многочисленные эксперты, именуемые в шестидесятые годы двадцатого века знатоками, к каковым присоединились психически неуравновешенные граждане и гражданки, начали строить предположения, отчего же Москва не решилась силой возвернуть в «соцлагерь» ЧССР, позволив Дубчеку и компании строить «социализм с человеческим лицом» и запустить «перестройку».

Да, да, именно «перестройку»! Горбачёв после излечения, где-то в Ставрополе преподаёт право в сельскохозяйственном техникуме, а перестройка в Чехословакии таки случилась. И хотя западные славяне перестраивают исключительно экономику, прямо показательно не трогая идеологию, яро восхваляя «старшего брата», в воздухе отчётливо замаячила оттепель, несмотря на осень наступившую. Вспомнился мощный старик Веллер Михаил Иосифович, отменный беллетрист, ставший на старости лет, в двадцатые годы века двадцать первого, ещё и философом и пламенным трибуном. Так вот Веллер считал, что окончательный «перевод стрелок» на распад СССР случился именно в августе 1968 года, со вторжения советских танков в Чехословакию.

А сейчас сентябрь заканчивается, всё спокойно и благостно. Кстати, Валерия Новодворская с тремя соратниками выходила с плакатами на Красную площадь в начале сентября. Требовали диссиденты перемен и демократизации общества. Осудили как хулиганов, дав по 15 суток. Помните бессмертные кадры из новеллы Гайдая «Напарник»? Так переиначил их мигом наш креативный донельзя народ: «Ну, граждане тунеядцы, алкоголики, диссиденты, кто хочет строить социализм с человеческим лицом»?

Проживая у Анечки Майоровой в качестве штатного хахаля, помог прежнему мужу вывезти вещи, поиграл мышцой, продемонстрировав недюжинную силу, в одного выволок здоровенный и тяжеленный ящик с туристическими приблудами. Счастливо сбежавший супруг, из лучших побуждений намекнул, робея и оглядываясь, что Анна Сергеевна связана с очень серьёзной организацией «на три буквы». А то я не знаю!

Дабы не попасть в «тунеядцы Бродские» устроился в ЖЭКе на полставки, «художником-оформителем». У сожительницы возвращение Игоря Владимировича в «пролетарскую» специальность вызвало нервный приступ.

–  Игорь! Ещё в сторожа пойди снова! Ещё в запой уйди!

–  Дорогая, не понял, хочешь чтоб гордость советской эстрады аки блаженный Иосиф по психушкам и ссылкам мыкался?

–  Дурак! Если не получается вернуться в Госкомспорт, зачем портить трудовую нелепыми записями? Сторож, маляр, дальше кто?!

Надо сказать, Анечка настойчиво пыталась восстановить меня на прежнем месте, но Павлов, конечно же резко против. И правильно, как принимать по новой на службу человека, при всех обозвавшего начальника «мудилой дрочёным»? И далее не по пьянке, а намеренно оскорбившего руководителя. Эдак никакого авторитета не напасёшься. Экс главный комсомолец, ныне главный спортсмен и гражданку Майорову выпер бы с превеликим удовольствием, несмотря на редкие перепихоны, но за Анечкой маячила Контора и Сергей Павлович не дерзнул.

Союз Композиторов СССР не желал категорически видеть в своих рядах Никитина Игоря Владимировича, за что Тихон Николаевич Хренников удостоился «благодарственного звонка» от Сергея Павловича Павлова (Ане секретарша главы Госкомспорта пересказала) вот же гниды номенклатурные. Хорошо хоть Пугачёва с хитом прославляющим Ив Сен Лорана неплохо зарабатывает, рад за молодую Аллу Борисовну, пускай живёт будущая Примадонна пятаков не считая. Так ей и ответил, когда Алла, смущаясь принесла конверт с тремя сотнями, типа моя доля за песню, права на которую официально ей передал.

И надо же такому случиться, сидим на лавочке на набережной с Пугачёвой, Алла пришла с музыкантом Димой, тот гитару притащил, наигрывает мелодии, мы тихонько разговариваем, как подваливают три странных персонажа, два мужика средних лет «со взором горящим» но трезвые и молоденькая, смутно знакомая девчонка, смущающаяся и близоруко глазами лупающая…

–  Простите, – обратился ко мне один из «психов-бунтарей», – вы не поэт Игорь Никитин?

–  Ага, Никитин, Игорь, только какой из меня поэт, не берут ни в композиторы, ни в сочинители, остаётся одно, на лавочке на гитаре тренькать, дай инструмент, Дим…

–  К чёртовой матери все творческие союзы, – вскричал зло оскалившись второй мужик, – ваши «Танки в Праге» уже вошли в историю! На века! На скрижали!

–  Точно. В граните отлить осталось.

–  Именно! Простите, что в граните?

–  Да не обращайте внимания, это я сам с собой. Бормочу.

–  Знаете, Игорь, а Лерочка пишет недурные стихи, – и девчонку на передний план выдвигает.

–  Ба!!! Так вот вы какая, Валерия Ильинична Новодворская!!!

Это ж надо и Пугачёва и Новодворская на одном пятачке собрались осенью 1968 года! Охренеть.

–  Вы, наверное, в комитете служите, – губ не разжимая процедила «Лерочка», – откуда иначе моё отчество вам известно…

Ох уж эта диссида! Молодая совсем ешё Валерия свет Ильинична, а смотрит на предполагаемого гебиста Игоря Никитина как на пустое место. Когда протестантов повязали, сообщение об акции прошло парой строк далеко не на первых страницах. Там были только фамилии «отщепенцев», ни имён, ни отчеств, ни тем более фотографии. Понятно, чего так вызверилась юная, но уже всех подозревающая Новодворская. За опера, видевшего фотки «для служебного пользования» посчитала…

–  Отнюдь, барышня, по военно-учётной специальности только танки водить обучен. И дабы вас разубедить, позвольте песню, которую сейчас исполню, а это первое публичное исполнение, можно сказать, исторический случАй, посвятить вам. Чтоб непременно указывали потом строкой под заголовком: посвящается Валерии Новодворской…

Несколько прохожих остановились чуть поодаль, привлечённые громкой беседой, похоже, что тихари за диссидентами следящие. И хрен с ними, взял у Димы гитару, что ж, с возможностями организма сымитировать один в один любого певца, грех не пользоваться изредка таким бонусом. Прости, Валера, но так надо. А интересно выходит, где то даже символично, сочинил строки бессмертные и музыку Валерий Александрович, а вор и плагиатор посвящает хит (несоменно будет хитяра тот ещё, молодёжный, бунтарский) широко известной в узких протестных кругах Валерии…

И грянул, аки Кипелов в лучшем варианте грянул…

 
Надо мною тишина,
Небо, полное дождя.
Дождь проходит сквозь меня,
Но боли больше нет.
Под холодный шепот звезд
Мы сожгли последний мост,
И все в бездну сорвалось.
Свободным стану я
От зла и от добра.
Моя душа была на лезвии ножа.
Я бы мог с тобою быть,
Я бы мог про все забыть,
Я бы мог тебя любить.
Но это лишь игра.
В шуме ветра за спиной
Я забуду голос твой,
И о той любви земной.
Что нас сжигала в прах,
И я сходил с ума.
В моей душе нет больше места для тебя.
Я свободен! Словно птица в небесах.
Я свободен! Я забыл, что значит страх.
Я свободен! С диким ветром наравне.
Я свободен! На яву, а не во сне.
Надо мною тишина,
Небо, полное огня.
Свет проходит сквозь меня,
И я свободен…
 

Первые слушатели, каковых набралось полтора десятка, внимали с таким благоговейным трепетом, что дал сам себе торжественную клятву разыскать десятилетнего Валеру Кипелова, благо он москвич, и задарить пацану сто, нет, тыщу рублей…

–  Господи, Игорь, – у Пугачёвой нервный тик, дёргается правая половина лица, – ЧТО ЭТО БЫЛО???!!!

Остальные нечаянные слушатели также преизрядно под охренели. Новодворская стоит аки столб соляной, из глаз Валерии слёзы восторга не капают – ручьём льются, впервые такое вижу. Два мужика диссидента посветлели лицами и взирают, рты приоткрыв, на товарища Никитина как на Мессию, гитарист Дима смят раздавлен и восхищён, что тут сказать…

–  А это, уважаемая Алла Борисовна, вторая часть «Танков в Праге»…

Новодворскую пришлось выводить из ступора минут десять, кабы не более. Очухавшись Валерия Ильинична начала извиняться, дескать не за того поначалу приняла многоуважаемого автора. Великодушно «простил» впечатлительную эмоциональную девчонку, это уже позже станет барышня грузной и стервозной тёткой, ни бога ни чёрта не боящейся и не признающей власть советскую-соловецкую.

Вспомнилось, как приятель рассказывал, проживал он в 1998 году в Митино, недалеко от дома где квартировала Валерия Новодворская. А приятель был русский националист, состоял в «Русском Национальном Единстве» Баркашёва. И дабы позлить, потроллить «либерастку» специально клеил листовки РНЕ на пути следования Валерии Ильиничны к метро. Та не могла оставить «нацистские агитки» красоваться на столбах и стенах, начинала их самозабвенно обдирать, входила в раж, забывала о времени и несколько раз опаздывала на «Эхо Москвы», на прямой эфир…

–  Где шлялся, разведчик, – ревниво поинтересовалась вечером госпожа Майорова, – небось опять по бабам или на бильярде, шары катал? – Было дело, с двумя великими женщинами пообщался.

–  Это с кем?

–  Пугачёвой и Новодворской.

–  Так, первая певичка, да? А вторая, тоже знакомая фамилия. Не могу вспомнить.

–  Выходила протестовать с плакатом на Красную площадь.

–  Точно! Дали пятнадцать суток, остричь хотели, но пожалели, а зря. И какую лапшу на уши вешал доверчивым дурочкам? Небось снова Пугачёвой песню подарил?

–  Не поверишь, не Пугачёвой…