Текст книги "Сплошное свинство"
Автор книги: Алексей Онищенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)
– Знаю, знаю, – вздохнул Священник. – Вы окажетесь заблокированными.
– Кстати, по правилам военного искусства, они должны вмаздрячить и по твоей «Ладе», – сообщил мне Свин. – Так что смотри в оба.
Я пообещал смотреть, хотя и не представлял, что смогу сделать, если по «девятке» выстрелят из переносного орудия. Человеческий глаз не успевает среагировать на летящий снаряд. А я, как ни крути, был человеком.
– Предлагаю обследовать мост, – продолжил совещание Свин. – Если хотите, это могу сделать я. «Стоящие» ведь не мусульмане, поэтому особой ненависти к свиньям испытывать не должны.
– Я не против, – согласился Священник. – Посмотри под мостом и на другой стороне. Если почувствуешь агрессию, сразу возвращайся назад.
– Не первый раз замужем, – хрюкнул Свин, очень ревниво пресекавший попытки кого бы то ни было командовать им.
Сквозь пелену дождя я увидел, как дверца синего «вольво» открылась и на землю спрыгнула розовая туша в черной жилетке. Свин повел несколько раз из стороны в сторону своими засидевшимися в долгой дороге телесами и медленно потрусил к мосту.
Но разведки не понадобилось: засада, по всей видимости, устала от нашей нерешительности и начала атаку.
– Гаврила, уходи в сторону! – раздался в моей голове истошный вопль Свина.
Краем глаза я заметил сбоку яркую вспышку. Затем от вспышки отделилось оранжевое пятно. Вспенивая белые потоки сожженного воздуха, пятно это устремилось к нашей машине. Нападавшие били фугасным снарядом – и это давало мне определенный шанс, поскольку фугас летит не так быстро, как снаряд, выпущенный из стационарного орудия. Хотя и не так медленно, чтобы оставить время на размышления. Я с силой надавил на коленку Ани и вывернул руль «девятки». Повинуясь моему напору, девушка нажала на газ. Машина вильнула в сторону и, сбив несколько столбиков ограждения, зависла над обрывом. Довольно рискованный трюк, зато снаряд фугаса пролетел в метре от нашего багажника.
В этот момент впереди раздался мощный взрыв. Вверх взметнулись языки пламени. Черный «крайслер» взлетел в воздух на несколько метров и, перевернувшись, рухнул на землю. Если бы мое сердце не сжалось при мысли о том, что сталось со Священником, я бы отметил, что нападавшие действовали по всем правилам военной науки. Вот только мне повезло, а Священнику – нет. За «крайслером» стояли другие машины, и места для маневра у него не было…
Я схватил переговорное устройство, лежавшее на приборной панели.
– Всем назад! Повторяю, все машины – задний ход!
Колонна стала медленно разворачиваться. На узкой дороге сделать это не так-то просто: машины неуклюже тыкались из стороны в сторону, пытаясь уйти от угрозы спереди.
– Поворачивай! – приказал я Ане.
Девушка послушно крутила руль. Нам удалось развернуться достаточно легко. Во время маневра я пытался отыскать глазами Свина, но безуспешно: розовая туша куда-то пропала.
– Едем назад! – крикнул я в рацию. – Все едут за мной!
Легко сказать, трудно сделать. Многие автомобили еще не развернулись, а по тем, которым удалось это сделать, нападавшие открыли огонь. Я различил характерные постукивания пулемета Дегтярева и сухой лай «Калашникова». Над дорогой зазвучала отвратительная какофония из выстрелов, звона разбитого стекла и визга автомобильных покрышек об асфальт. Рация, сквозь треск и шипение помех, доносила испуганные крики женщин и отчаянный мат мужчин. Но ехать все равно следовало: мы были не настолько сильны, чтобы вступать в бой.
– Жми! – вцепился я в локоть девушки.
Фиолетовая «девятка» рванулась с места. Я рассчитывал, что увлеку за собой машины, оставшиеся на ходу. Но оказалось, что нападавшие предусмотрели и эту возможность. Задний ход нам преградил КамАЗ с прицепом. Синие борта блестели от дождя. Поскольку дорога была узкой, грузовик перекрыл ее полностью. Даже прояви я отвагу камикадзе и решись на таран – хлипкая легковушка не сдвинет с места многотонную громадину.
Впрочем, на таран меня подпускать тоже не собирались. Дверь КамАЗа распахнулась, и по нам стали бить из «Калашникова»: в упор, развлекаясь.
Лобовое стекло машины мгновенно покрылось паутинкой трещинок, в моторе что-то нехорошо металлически лязгнуло. Я рывком наклонил Аню под приборную доску и вывернул руль до предела. От этого виража наша машина накренилась и, перевернувшись несколько раз, впечаталась в борт КамАЗа а затем рухнула на асфальт.
Нам повезло: «девятка» выдала такое сальто, которое с трудом выполняют профессиональные каскадеры в голливудских боевиках, но мы остались живы-невредимы (если не считать нескольких порезов от разбившегося стекла).
– Что это было? – ошеломленно произнесла Аня, выпрямляясь.
Я снова нагнул ее под приборную доску: из КамАЗа выпрыгнул мужчина с автоматом в руках. Я мгновенно узнал веснушчатого милиционера, проводившего досмотр на дороге. Видимо, парень служил в органах не ради денег, а по призванию и любил лично потрошить свежатинку.
Он подошел вплотную к капоту «девятки» и, ухмыляясь, навел на меня дуло автомата. Разговаривать парень явно не собирался. Я, впрочем, тоже. «Кольт-1911» все-таки пригодился, вопреки явному нежеланию Священника снова видеть это оружие в работе.
Я выстрелил прямо через стекло, закрыв лицо локтем левой руки. Почти физически почувствовал, как тонкую материю тренча потрошат осколки. А когда открыл глаза и разогнал рукой пороховой дым, увидел веснушчатого, лежащего на асфальте. Он был похож на свежевыловленную рыбу: пучил глаза и широко хватал воздух ртом. Сходство с рыбой усиливала также лужа крови, омывавшая его грудную клетку.
Я рывком выкатился из машины и несколько раз, наугад, выстрелил в кабину. Исходил я из того, что веснушчатый вряд ли приехал один, а потому в кабине должен находиться напарник.
Однако напарника не оказалось. Может быть, парень очень сильно спешил и просто реквизировал первый попавшийся грузовик? Я приподнял брезентовую накидку над кузовом. На меня пахнуло сладким запахом цитрусовых. В глубине кузова виднелись ящики с мандаринами, апельсинами, лимонами и прочей новогодней вкусностью. Людей с автоматами в кузове не было.
К нам подъехали несколько автомобилей колонны – дымящиеся, с пулевыми отверстиями вдоль бортов и осколками стекол в оконных проемах. Надо было принять решение, что делать дальше: прорываться вперед или возвращаться в Приморск.
– В Приморск нельзя! – услышал я голос Священника в своей голове,
– Но впереди…
– В Приморск нельзя ни в коем случае! – повторил Священник. – Садись за руль КамАЗа и веди за собою людей!
Времени для раздумий не было. Я обернулся к колонистам:
– Сейчас я поеду к мосту. Вы – за мной. Старайтесь держаться за прицепом.
Люди возбужденно зашумели. Я помог Ане забраться в кабину КамАЗа, затем сел за руль. Колонисты все еще стояли у своих машин.
– За мной, если не хотите отправиться в Москву! – крикнул я в рацию и нажал на педали.
Грузовик с сухим пневматическим треском тронулся с места.
– Знаешь что… – обратился я к Ане.
Девушка поняла меня с полуслова и быстро юркнула под приборную доску. Места здесь было намного больше, чем в «девятке». Аня обхватила колени руками и посмотрела на меня. Ситуация не располагала к романтике, но я вдруг с удивлением ощутил себя рыцарем. В голову полезла всякая розовая дребедень из книг Вальтера Скотта, что я читал в детстве. И я подумал, что романтика все-таки великая вещь, коль о ней вспоминаешь даже под дулами автоматов…
Управляемый мною КамАЗ вырулил на прямой участок дороги перед мостом. Оказалось, что нападавшим удалось вывести из строя несколько машин. Больше всего досталось «Волге» детективщика и «фольксвагену-бора» фотографа гламурных красавиц. Детективщик отчаянно суетился вокруг своего пылающего автомобиля, пытаясь палкой сбить с крыши драгоценные коробки с книгами. Но огонь уже исполнился аппетита и безжалостно уничтожал бумажные сокровища. Парень в отчаянии опустился на асфальт, отбросил прочь от себя палку и зарыдал. Я притормозил рядом и приоткрыл дверцу.
– С ума сошел? Так любишь «Всадника без головы», что готов сложить ради него свою собственную голову?
Парень посмотрел на меня отчаянными, полными слез глазами.
– Вы не понимаете… Там моя рукопись. Роман моей жизни.. Я писал его пять лет. Я продумывал каждую фразу… Там нет никаких остросюжетных поворотов, только психология…
Я выскочил из кабины, подбежал к детективщику и рывком поднял его на ноги.
– Дело, конечно, дрянь, не спорю… Но ты напишешь еще пять таких романов… если уедешь со мной! А если останешься – будешь писать агитки для «Стоящих». Выбирай, что тебе больше нравится?
Его взгляд стал более осмысленным.
– Пошли, писатель, – позвал его я. – Ты ведь не зависишь от бумаги, верно? Не зависишь от каких-то там говнюков с автоматами?
Он кивнул.
– Ну тогда иди и пиши… после того, как мы выберемся отсюда.
Я помог ему забраться в кузов на пряно пахнущие оранжевые горы.
– Не забудь подобрать и нас, – раздалось в моей голове знакомое хрюканье.
– Ты где?
– Спасаю искусство.
– Да что вы все, с ума посходили, что ли? – чертыхнулся я, крутя большой руль КамАЗа, обмотанный синей изоляционной лентой.
Спасение искусства в понимании Свина заключалось в следующем. Из перевернутого «фольксвагена» фотограф вытаскивал ящики со своими глянцевыми красавицами. Свин помогал ему в этом деле, хватая край ящика зубами и волоча его за собой.
– Быстро в кузов! – крикнул я, притормозив около них.
Фотограф подобрался и, продемонстрировав чудеса атлетизма, мгновенно закинул несколько ящиков в кузов, ушибив при этом, как мне показалось, писателя детективов. Свин, не без труда, забрался ко мне в кабину. За ворот его жилетки была засунута фотография: высокая, с рельефно очерченными мышцами брюнетка ползет по морскому берегу с розой в зубах. Не ползет даже, а стоит в той позе, которую сексологи стыдливо именуют «природной», а лишенный сентиментальности народ называет «позой рака».
– И это твое искусство? – мысленно, чтобы не изумлять Аню, съехидничал я.
– Самое что ни на есть, – обиделся Свин. – Через сто лет о «Стоящих» никто не вспомнит, а на эту фотографию любой нормальный мужик посмотрит с интересом. Истинные ценности всегда в цене…
Мы приближались к самому трудному отрезку дороги. Сквозь потоки дождя я видел дымящийся «крайслер» и слышал автоматные очереди: Горан и Зоран использовали приобретенный во время боев с генералом Младичем опыт и умело отражали атаки «Стоящих». А вот среди нападавших реальных профессионалов не было: я определил это и по характеру стрельбы, и по тому, что они никак не использовали свое численное преимущество. Нейтрализовать колонну по правилам военного искусства, вычитанным в книжках, – одно дело, настоящий бой – совсем другое…
Я притормозил метрах в пятидесяти от моста. Нападавшие не знали, кто именно едет на КамАЗе, поэтому я получил секунду на передышку.
– Где ты? – мысленно спросил я Священника.
– В «крайслере».
– В «крайслере»?!
– Меня заклинило между дверьми. Вытаскивай сербов…
Я выскочил на землю и побежал к канаве, в которой прятались Горан и Зоран. Их «патрол» стоял чуть поодаль. Удивительно, но машина была цела, если не считать одного пулевого отверстия на левом крыле… Нападавшие успели заметить меня – над головой тут же засвистели пули.
– Как отец Александр? – спросил я, упав на землю рядом с ребятами.
– Плохо, – покачал головой Зоран. – Весь салон всмятку. А он – в салоне.
Я посмотрел на «крайслер». Огромная машина лежала кверху колесами. Из окон медленно струился дым. Фугас перевернул автомобиль, но, к счастью, возгорания бензина не произошло. Однако при падении кузов основательно деформировался – и сложившиеся гармошкой двери не выпускали Священника из салона.
– Как нам его достать? – спросил я сербов.
– Сейчас никак нельзя, – хмуро ответил Горан, меняя рожок на своем «Калашникове». – Они сверху все простреливают. Не пойму, почему батюшка еще живой.
– Если бы пулемет сюда, – мечтательно вздохнул Зоран. – Или пять-шесть фугасов. Тогда бы мы могли устроить прикрытие и пробраться к «крайслеру». А так у нас и патроны-то заканчиваются. У меня, к примеру, последний магазин.
– У меня – тоже, – подтвердил Горан.
Я попытался проанализировать обстановку. Сербы не врали: добраться к «крайслеру» и остаться невредимым мог только герой западного боевика, но не человек из плоти и крови. Хуже всего было то, что подбитая машина Священника загораживала въезд на мост остальным машинам. Мышеловка, таким образом, совсем закрылась.
– Садись за руль! – прозвучал в моей голове повелительный приказ Священника.
– А ты?
– А что я? Ты математику в школе изучал? Что больше: один или девятнадцать?
– Я не хочу выбирать!
– Боюсь, тебя не спрашивают, хочешь ты или не хочешь.
– Но можно попытаться…
– Сядь в машину, иначе я замолвлю перед Богом словечко, чтобы ты никогда не обрел покоя!
Я в раздражении ударил рукой по асфальту.
– Что будем делать? – спросил меня Горан, выпустив длинную очередь в сторону нападавших.
– Садитесь в джип. Я поеду первым на КамАЗе. А вы замкнете колонну.
Ребята удивленно посмотрели на меня. Пришлось объясняться.
– Отец Александр и мой друг тоже. Когда я подъеду к мосту, постарайтесь подавить их огневые точки. А я попытаюсь вытащить его из машины.
Помедлив немного, сербы согласились. Пригибаясь от пуль, я вернулся в кабину «КамАЗа». Сербы отползли к своему «патролу». Я снова мысленно обратился к Священнику.
– Значит, так, сейчас я подъеду к тебе и закрою «крайслер» прицепом. Постарайся сразу показать мне, какое место надо корежить, чтобы вытащить тебя из салона.
– Спасибо, друг, – ответил Священник. – Но боюсь, что у тебя ничего не получится.
– Почему?
– Потому что Катя не предоставит такой возможности.
– Катя? – переспросил я, чувствуя неприятный бег мурашек в области шеи.
– Посмотри на дорогу, – вздохнул где-то рядом Свин.
Увлеченный беседой со Священником, я и не заметил, что выстрелы со стороны нападавших прекратились и на дорогу вышла она. Да-да, та самая девушка из Присутствия. Катя, Катя, Катерина, неудавшаяся модель и перевоспитанная проститутка, спалившая себе промежность и отблагодарившая за это своего мучителя собачьей преданностью. Сейчас, правда, о былых мучениях ничто не напоминало: выглядела Катя очень прилично. Дорогое черное полупальто, в меру короткая юбка, не дававшая тем не менее и малейшего намека на фривольность, и блестящие сапоги-ботфорты на тонкой шпильке. Волосы, правда, коротко подстрижены: этакий полупрозрачный ежик, который можно было бы назвать мальчишеским, если бы он не был абсолютно седым. А вот шрамы на лице так и остались. По всей видимости, она не обращалась к пластическим хирургам и не делала попыток замазать их тональным кремом. Слишком дорогая память, надо полагать…
В руке Катя держала реактивный гранатомет, ласково именуемый военными «мухой». Держала вроде бы небрежно: толстый зеленый тубус болтался на ремешке где-то на уровне ее щиколоток. Но определенная сноровка чувствовалась. Как только понадобится, гранатомет окажется на плече, щелкнет откидная сетка прицеливания, а тонкий пальчик с ярким маникюром ляжет на спусковой крючок. Впрочем, пока стрелять она не собиралась, иначе уже давным-давно выпустила бы заряд по КамАЗу.
– В чем дело? – вслух спросил я.
– Она предлагает тебе выбор, – ответил Свин.
– Зачем?!
– Гаврила, жми на газ! – требовательно сказал Священник.
– Я не могу!
– Можешь! Просто сделай это и не думай о последствиях. Вообще ни о чем не думай…
– Я не могу! – повторил я и с отчаянием посмотрел на Свина.
Он угрюмо опустил голову. В итоге я снова оказался перед выбором, причем выбирать приходилось между «плохим» и «очень плохим». Ненавижу эту ситуацию, которая преследует меня, словно тень. Ненавижу, но сделать ничего не могу… В свое время я читал специализированную литературу: тонкие книжки в мягких обложках под заголовками вроде «Из любой ситуации есть выход» или «Управляем обстоятельствами». Там, на бумаге, все было очень просто: настраиваешься на позитив, подключаешь сознание к Вселенскому разуму – и Он подкидывает тебе нужное решение. Интересно, что посоветовали бы авторы этих книжек, окажись они на моем месте? Весь позитив догорает вместе с Майн Ридом детективщика; что бы я ни сделал, новая порция воспоминаний будет преследовать меня до того момента, как я отправлюсь на небо. А может, и после: воспоминания, говорят, остаются вечно…
Короче, я нажал на газ и направил грузовик прямо на перевернутый «крайслер» Священника. Проезжая мимо Кати, я бросил на нее взгляд. Девушка улыбалась. Жуткое, мрачное напряжение обезображенных шрамами лицевых мышц. В это мгновение я понял: она мстила. Не мне конкретно, а всему миру. Когда-то ее поставили перед так называемым выбором. Теперь она воспроизвела подобную ситуацию. Почувствуйте, почувствуйте, что довелось пережить мне… А я посмотрю, как вы понесете эту ношу дальше…
До «крайслера» оставались считаные метры. На мгновение я захотел осуществить план, о котором говорил с сербами.
– Если ты остановишься, – услышал я в голове тихий голос Священника, – она врежет тебе в спину из гранатомета. А ее люди перебьют моих прихожан.
– Бл…ь! – в отчаянии закричал я и вдавил педаль газа в пол.
Ревя мотором, КамАЗ врезался в «крайслер». Мы почувствовали сильный удар. Лобовое стекло разлетелось вдребезги. Ломая перила ограждения, «крайслер» полетел вниз, в ущелье.
– Жми на газ! Не останавливайся! – подобно молитве звучало в моей голове.
Даже за несколько секунд до смерти, в стремительно приближающейся к острому скалистому дну машине, Священник думал о нас.
Я выполнил его приказ. Я смел его машину с дороги и переехал на другую сторону ущелья. И его прихожане последовали за мной. Вслед им не стреляли. Нас отпустили.
Несколько минут мы ехали в молчании. Свин отключил меня от своих мыслей, предоставив разбираться с тем, что творилось в моей голове, мне самому. Очень, очень учтиво…
Из-под приборной доски вылезла Аня. Усевшись на кресло пассажира, девушка смахнула осколки лобового стекла со своих волос и посмотрела на меня.
– Мы прорвались?
– Прорвались, – угрюмо буркнул я и полез в карман тренча за сигаретами.
В это время Свин опять подключил меня к своему сознанию. Я услышал, как мой старший офицер медленно, тщательно произнося малознакомые ему церковнославянские слова, читает отходную молитву…
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Ворота бывшего пионерского лагеря имени героя войны Константина Заслонова выросли из пелены дождя совершенно неожиданно. Мгновение назад фары освещали лишь завихрения падающего с неба потока, а теперь – красивые ворота из кованого чугуна и небольшую каменную будочку при них. Во времена оны в этой будочке, полагаю, сидели строгие пионеры в накрахмаленных белых сорочках и следили за тем, чтобы их товарищи не покидали территорию лагеря без разрешения вожатых. Сейчас же маленький оконный проем будочки ощетинился на нас дулом пулемета.
Я заглушил мотор КамАЗа, спрыгнул на землю и, подняв руки вверх, закричал что есть сил:
– Свои!
– Чем докажешь? – поинтересовался через хрипучий мегафон хозяин пулемета, исполнявший по совместительству функции вахтера.
Я в недоумении молчал. В самом деле, как доказать чужому человеку, что ты – свой? Выручил Свин. Заставив Аню взвизгнуть, он пробрался к рулю и сбросил мне вниз фотографию обнаженной брюнетки.
– Смотри только, чтобы дождем не намочило, – прошипел Свин, с сожалением отдавая свое сокровище.
Я поднял фотографию над головой. Над будочкой зажегся небольшой прожектор. Яркий компактный луч обшарил меня с головы до ног.
– Ну-ка повернись, а то отсвечивает… – потребовал мегафон.
Я послушно повернулся. Луч надолго задержался на фотографии. Затем динамик снова затрещал.
– Теперь вижу, что свои. Проходи, поговорим.
Рядом со мной затормозил «патрол» сербов. Братья-славяне выбрались наружу и приятельски помахали невидимому пулеметчику. На меня они старались не смотреть: понимали, что никому не пожелаешь оказаться перед выбором, перед каким оказался я, но одобрить и простить мои действия Горан и Зоран тоже не смогли. Выбрали молчание как самый надежный метод дипломатии.
Мы прошли в сторожку и столкнулись лицом к лицу с пожилым бодрым мужчиной в брезентовом плаще.
– Здравствуйте, хлопцы, – он приветственно поднял руку.
– Здравствуйте, дядя Миша, – ответил за всех Зоран.
– Значит, прорвались… молодцы, – сказал мужчина. – А где отец Александр?
В сторожке повисло молчание. Сербы уставились себе под ноги. Я рассматривал старинный, до блеска начищенный самовар, стоявший на столе.
– Понятно, – погрустнел дядя Миша и кивнул на меня. – А это кто?
– Друг отца Александра, – хмуро произнес Горан.
– Ну раз друг, – вздохнул мужчина, – то проезжайте. Корпус 2-А.
Лагерь имени Константина Заслонова был построен в благополучные застойные годы. Предназначался он для отдыха пионеров, а также их родителей, в свободные от детских заездов месяцы. В глазах рябило от спортивных площадок, здания не отличались архитектурными изысками, но вмещали много койкомест. Рядом с большим декоративным прудом белела громада летнего кинотеатра. Чуть поодаль располагалась вымощенная плитами площадка для проведения пионерских линеек с сохранившейся металлической мачтой и даже обрывками флага на ней…
Корпус 2-А находился в глубине лагеря, в окружении стройных рядов вечнозеленых пушистых деревьев. Я остановил КамАЗ перед стеклянными дверьми. Рядом припарковались оставшиеся на ходу машины колонны. Сербы загнали свой джип на место, которое когда-то было цветочной клумбой.
– Когда будут вертолеты? – спросил я у Горана.
– Завтра утром.
Я хотел спросить, нельзя ли поторопить летчиков, но серб не стал меня слушать и принялся осматривать днище «патрола». Наверное, он размышлял, стоит ли объявить мне бойкот. Я помог Свину выбраться из кабины КамАЗа. Поскольку поклажи у нас не имелось, мы сели на скамейку перед входом в здание и углубились в созерцание.
Уставшие колонисты медленно выгружали свой скарб. Аня пошла искать знакомых в других корпусах. Безутешный писатель детективов сидел на бордюре, обхватив голову руками, и плакал. Гламурный фотограф, тоже много потерявший в бойне у моста, проявлял участие, то и дело пытаясь всучить ему очищенные апельсины. Детективщик, не глядя, бросал их на землю, в лужи. Мутная вода мгновенно перекрашивала оранжевые дольки в грязно-серый цвет. Я жалел детективщика, жалел апельсины, но у меня хватало своих проблем, чтобы лезть к кому-то с утешениями.
После нескольких минут сидения на мокрой скамейке мы со Свином признали, что приняли опрометчивое решение, отряхнули воду с чресел и отправились на осмотр лагеря. Задание Ангела ведь никто не отменял…
Воздух, несмотря на холод и дождь, пах какой-то томной сладостью. А может, дело было в энергетике. Я не видел ее и довольно скептически относился к высказываниям вроде «у этого места хорошая энергетика». Однако сейчас я почти согласился признать свою неправоту. Лет сорок или даже пятьдесят в этом месте люди только отдыхали. У себя на работе они могли решать важные политические или экономические проблемы, могли ненавидеть, предавать и завидовать. Здесь же все расслаблялись, отодвигали свои проблемы в сторону и наслаждались солнцем, морем, детским смехом и легкими курортными флиртами. Вероятно, часть этих эмоций навсегда осталась в воздухе, въелась в стены зданий, пропитала корневую систему деревьев…
– Что будем делать? – спросил я у Свина.
– Надо найти ребят из «Обломков».
– А Троцкая? Она ведь может стать катализатором энергетической атаки.
– Сначала – ребята, – хрюкнул Свин. – Посмотрим, все ли у них в порядке. Троцкую оставим на потом.
– Как скажешь, – поднял воротник тренча я.
Людей в лагере было мало. Огни горели всего в нескольких корпусах. Нам повезло: искомый объект оказался в первом же здании, в которое мы вошли.
Это был клуб, со всеми полагающимися клубу атрибутами: просторным фойе, большим актовым залом и даже буфетом, закрытым, правда, на большой амбарный замок. В фойе среди разбросанных на полу вещей сидели люди – примерно такой же контингент, как и прибывший с нами из Черноморска.
– Мы ищем группу «Обломки кораблекрушения», – обратился я к группе подростков, терзавших замызганный «Тетрис».
Один из них молча указал нужное направление рукой. Я толкнул дверь с выцветшей табличкой «Костюмерная» и пропустил Свина вперед. Мы оказались в комнате, забитой сценическим реквизитом. Судя по всему, в лучшие времена лагерь частенько навешали гастролирующие театральные труппы. На тонких алюминиевых вешалках висели и наивные в своей разноцветности костюмы для детских спектаклей, и побитые молью шинели красноармейцев, и гусарская форма с аксельбантами из бельевой веревки. Пахло пылью и нафталином.
Посреди комнаты я увидел большой стол, уставленный полупустыми пивными бутылками. На истертом велюровом кресле лежал свежий номер журнала «Керранг». Вокруг стола расположились несколько молодых людей в джинсах и проклепанных кожаных куртках. Они о чем-то ожесточенно спорили.
Дискуссия была напряженной: спорщики не обратили внимания не только на меня, но даже и на Свина, несколько раз громко хрюкнувшего, чтобы обозначить наше вторжение.
Опасаясь прервать разговор, я облокотился на пыльный красный барабан и прислушался.
– К черту этого продюсера! – решительно утверждал высокий молодой человек со стянутыми в хвост русыми волосами.
Его оппонент – крепыш среднего роста с невообразимо лохматой шевелюрой – говорил менее эмоционально, но с нажимом.
– А деньги?
– Что «деньги»?! – кипятился высокий. – Мы пели без денег два года. И ничего, неплохо получалось…
– Да, но он выведет нас на международную арену…
– Выведет, но не нас.
– А кого?
– Прилизанных говнючков, которые будут лабать песенки о неразделенной любви для малолеток!
Крепыш взял бутылку пива со стола и поднес ко рту красивым движением – подобным образом пьют пиво байкеры в рекламных роликах «Гиннеса».
– Все так начинали! Возьми, к примеру, «Битлз»…
– А ты что, слышал «Битлз» до того, как они попали в лапы Эпштайна? – не унимался высокий.
– Мне тоже не нравятся «Битлз», – вступил в разговор третий участник группы, одетый, в отличие от своих товарищей, во все джинсовое, – сплошной сахар. Не понимаю, почему от них все так тащатся…
– Потому что у них всегда были толковые продюсеры, – заявил крепыш и опрокинул бутылку себе в рот. Пива в бутылке не оказалось. Крепыш недовольно поморщился и швырнул бесполезную тару в дальний угол, на остатки фанерного Змея Горыныча.
– Хорошо, хорошо, давай причесывайся! – в гневе ударил рукой по столу высокий. – Сочинишь песенку в три аккорда, будешь фотографироваться для журнальчиков типа «Cool» и участвовать в телевизионных викторинах….
– Не все так плохо, – попытался примирить спорщиков джинсовый. – Можно позиционировать себя как что-то новое, самобытное. Типа последняя надежда металлической музыки из холодной России…
– Да о чем ты говоришь! МТБ уже давно похоронило металл! – выкрикнул высокий. – У них там даже Оззи Озборн готовит пельмени, а «Металлика» читает рэп… Думаешь, перед нами поставят другие условия?
– Но пойми, любая группа не может играть без хорошего продюсера! – перешел на сочный дискант крепыш.
– Может!
– Не может!
– А я говорю, может! Мы же играли!
Еще чуть-чуть – и парни готовы были броситься друг на друга с кулаками. Настало время вмешаться.
– Продюсеры – двигатели прогресса и могильщики талантов, – громко произнес я. – Се ля ви: в мире все двойственно. Надо искать средний путь между молотом и наковальней.
Парни как по команде повернули головы в мою сторону. Только сейчас до них дошло, что в комнате, кроме них, находится кто-то еще.
– Вы так думаете? – неуверенно спросил высокий.
– Непризнанный талант так же отвратителен, как талант продавшийся, – воспроизвел я вычитанную где-то мысль.
Спор разгорелся с новой силой. Парни признали меня за своего и даже позволили вставить в дискуссию несколько реплик. Поддерживаемый одобрительным хрюканьем Свина, я сделал пару-тройку программных заявлений вроде: «Настоящий рок умер в начале восьмидесятых», «Коммерция губит творчество» и «Я не расист, но музыкальные каналы совершенно невозможно смотреть из-за засилья негров, читающих свои речевки».
Через некоторое время спорщики утихли. Каждый остался при своем мнении, но обошлось без рукоприкладства.
– Ладно, – вздохнул крепыш, – пойду поищу непреходящие ценности.
– Ты о наших нотах? – спросил джинсовый.
– Я о пиве.
– Тогда я с тобой.
– Если хотите, можете затариться цитрусовыми возле корпуса 2-А, – подсказал я. – Там стоит целый грузовик. Бесплатно.
Обрадованные неожиданным подарком, парни покинули костюмерную. Мы со Свином остались один на один с высоким.
– Вы – Константин Храпач? – спросил я его.
– Да, – удивился парень. – А откуда вы меня знаете?
– Вас все знают.
– А, вы журналист…
– Совершенно верно.
– У нас тут уже была одна журналистка, – сказал Храпач. – Все выпытывала, как мы вышли на Фила.
– На Фила?
– Ну, это наш продюсер, – пояснил Константин. – Точнее, пока не совсем наш. Просто он увидел, как мы разогревали публику перед «Черным герцогом», и сделал нам предложение.
– Аккуратные прически и песни про любовь? – предположил я.
– Вот именно! – взорвался Храпач. – А я не хочу становиться еще одним объектом для мастурбации восторженных соплюшек… Хотя за это хорошо платят, признаю…
Я сочувствовал парню, но следовало помнить о работе.
– А эта журналистка…
– Римма Бухарина, – сказал Константин, но затем наморщил лоб и поправился: – Нет-нет, Троцкая, помню, что фамилия связана с революцией…
– Да, Троцкая, она брала у вас интервью в Приморске?
– Вы с ней вместе работаете?
– Да, надо обменяться кое-какими материалами.
– Ну, тогда вы легко сможете это сделать. Она здесь, а не в Приморске.
– Здесь? – посмотрел на Свина я.
– А где же еще? Вы что, не знаете, что твориться в Приморске?
Я сделал вид, что не знаю. Константин посерьезнел и из обаятельного рокера как-то сразу превратился в грустного, шмыгающего носом мальчишку.
– Ну тогда вам лучше и не знать, – сказал он, машинально перекатывая пустую бутылку вдоль поверхности стола.
Я посмотрел ему в глаза:
– Что-то серьезное?
Он кивнул:
– Иногда я думаю, что мы занимаемся не тем делом. У нас в городе такое творится, а мы не видим ничего, кроме своих гитар.
– И дай бог, чтобы ты не видел в жизни ничего, кроме своих гитар, – искренне пожелал ему я. – Музыканты оставляют в истории только положительный след.
– Вы так считаете?
– Назови мне хоть одного политика или бизнесмена, которого вспоминают так же, как вспоминают Моцарта…
