Текст книги "Искатель. 2013. Выпуск №1"

Автор книги: Алексей Олин

Соавторы: Елена Осорина,Песах Амнуэль,Антон Жуков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

– В тот день, когда мы познакомились, я приходил сдавать свое очередное «творение», – с неприязненным нажимом на слове «творение» говорил Гоби, – его вернули, сказали доработать. И сейчас я жду вердикта по поводу доработок. Так что никакой трусости, только разочарование, – пожал плечами он.

– Неужели тебе не хочется творить? – удивился я.

– Хочется, – простодушно ответил он. – Только… по собственному желанию.

– Тогда соглашайся работать с нами. По собственному желанию! Ведь тебе не запретили участвовать в конкурсе? – продолжал настаивать я.

Рассказ Гоби еще больше убедил меня, что он – личность незаурядная, и мне еще больше захотелось заполучить его в триаду. Гоби помолчал немного, а потом грустно сказал:

– В день нашего знакомства я понял, что Хранители отчасти правы. Ты помнишь Эмосферу?

– Конечно, это твоя работа, как я понял?

– Да. – Он опять замолчал на минуту, словно собирался с мыслями, и наконец выдохнул: – В тот день… я подкрутил ее.

Гримаса непонимания отразилась на моем лице, но через несколько минут рассказ Гоби развеял мое недоумение. В тот день Гоби бродил по библиотеке и скучал в ожидании решения Хранителей. Проходя мимо Эмосферы, вещи, которой он когда-то гордился, Гоби подумал: а что, если поиграть с силой излучения, сделать ее больше? Он знал, что к экспонатам, даже если они и твоей руки, прикасаться не положено, но предвкушение контрастных ощущений после длительного периода скуки заставило его переступить черту. Он разблокировал сферу, произвел несколько манипуляций, тестируя излучение на себе, и результаты так впечатлили его, что он решил их записать. Гоби отлучился лишь на несколько минут, чтобы найти бумагу и карандаш для записи, и в этот злосчастный момент появился я.

Запоздалый страх слегка зашевелился в затылке: если бы Гоби пришло в голову поставить излучатель на максимум, то неизвестно, чем бы кончилось мое созерцание. Вот почему он так испугался тогда! И все же я готов был рискнуть.

– Ты ведь сделал это не специально… – полувопросительно произнес я.

И мы стали триадой.

Ежедневно мы собирались в одной из наших похожих друг на друга квартир – пустые белые стены, стеллаж с_зачехленными сферами – участницами предыдущих конкурсов и черновиками, скромный прямоугольник кровати и стеклянный, почти невидимый стол. Ничто не должно отвлекать от созидательного процесса. Мы садились за стол и начинали творить. Мы брали целое и разбирали его по кусочкам. Дробили материю, делили на мельчайшие частицы, перекраивали и лепили вновь. Разрезали пространство, выделяли молекулы, цвета, волны, радиочастоты, сгустки энергии и зародыши жизни. Мы соединяли несоединимое, разлучали инь и янь, мирили огонь и воду, экспериментировали и изобретали. По крупицам мы строили новое.

Поначалу все шло хорошо. Мы перепортили множество черновиков, но вскоре нащупали кое-что интересное. Я успешно освоил биотехнологию, и нам удалось вырастить «живую сферу».

На основе биоматериала, предложенного Лорой, мы разработали вещество, которое могло принимать любую заданную форму. Управление формой осуществлялось силой мысли, сфера могла увеличиваться в размере и сокращаться. Было забавно наблюдать, как поблескивающий серебристый цветок превращался в Лору, потом у нее вытягивался нос, расширялись бока, и постепенно, под наш хохот, она трансформировалась в огромного слона. За короткое время мы увеличили скорость преобразования, и комический эффект пропал. Но это была всего лишь база, которую нужно было развивать и наращивать, чтобы получить шедевр. Гоби придал биомассе способность отражать форму объекта, расположенного перед ней, и получилось биозеркало. Это было ново и необычно, но не исключительно: для победы требовалось что-то еще.

Постепенно мы застопорились. Лора пыталась играть с материалом, заменить биомассу на ртуть или каучук. Я предложил изменить технологию, взяться за волновое излучение или нейронные сети. А Гоби, казалось, истощился. Его идеи были вялы, мышление замедлилось, и даже когда мы творили по наитию, взявшись за руки и объединив силы интеллектов, его вклад был слаб. Мы надеялись на интуицию, озарение, и перебирали все подряд. Однажды я намекнул Гоби на нежелание делиться секретами мастерства, я чувствовал – он знает, как можно доработать сферу. Но на прямой вопрос он возмущенно фыркнул и раздраженно, с нажимом на каждое слово ответил:

– Не в этом дело. Просто ничего хорошего в голову не приходит.

И я понял, что он боится. Каждый раз, когда голова начинала работать, мозг разгонялся и приоткрывались двери таинственного, Гоби тормозил себя в страхе создать что-то, что уже один раз поставило его на границу добра и зла. А может быть, за годы изощренного творчества, назло воле Совета, он разучился творить прекрасное и его талант мог произвести только очередное чудовище.

И я, и Лора – мы не раз спрашивали Гоби, что же все-таки за сферу он создал тогда, много лет назад. Что такого он мог натворить, чтобы Хранители покусились на самое святое – на свободу творчества? Но Гоби лишь виновато разводил руками и повторял, что связан договором молчания. В последние дни он только и делал, что извинялся, и дело не продвигалось.

Чтобы развеять уныние, я пошел прогуляться. Тихая широкая улица, окруженная четко очерченными зданиями, заканчивалась плоским бесцветным горизонтом. Идеальные пропорции геометрического ландшафта, обычно навевающие покой и умиротворение, на этот раз раздражали. Ступая по гладкой каменной дорожке, правильным рисунком изгибающейся то вправо, то влево, я думал о нашем мире. Когда-то он состоял из миллиона вещей и веществ, в нем было много красок, и в каждой краске миллион оттенков; в нем было много звуков, и в каждом звуке миллион тембров; было много эмоций, и глубина их переживания была так велика, что убивала людей. Мир был несовершенен и несчастен, но он развивался и постепенно становился более цельным, более сбалансированным, крайности устранялись, лишнее отмирало за ненадобностью, и, наконец, люди достигли блага и полного душевного равновесия. Они освободились от страстей, от физических нужд и теперь смогли сосредоточиться на самом ценном – на творчестве. Но мир, который мы получили в результате, – однообразен, скучен, выхолощен.

Я присел на скамейку и сказал вслух:

– Какое убожество вокруг.

По легкому колыханию воздуха я понял, что рядом со мной кто-то присел. Я повернул голову и увидел Хранителя. Складки одежды жесткими фалдами обвивали его колени.

– Добрый день, Макс, – ровным голосом произнес он.

Я поздоровался.

– Есть ли у тебя вопросы по поводу подготовки к конкурсу? – с вежливой улыбкой спросил Хранитель.

Вопрос всплыл сам собой.

– Хранитель, почему, создавая самые удивительные вещи, мы не пользуемся ими?

– Мы создаем их не для пользы, а для тренировки мозга и созерцания. Наши организмы совершенны и нетребовательны, мы не нуждаемся ни в каких вспомогательных инструментах, а созерцание доставляет наивысшее удовольствие и побуждает творить вновь.

– Но согласитесь, было бы приятно созерцать цветы не только в библиотеке, но и здесь, на улице.

– Копировать произведения искусства – значит обесценивать их, – невозмутимо парировал Хранитель. – Кроме того, строгость и минимализм внешнего окружения должны подстегивать фантазию мастера.

Хранитель выдержал паузу, вероятно, ожидая еще вопросов, но, не получив их, внезапно спросил сам:

– Как продвигается ваше сотрудничество с Гоби?

Его бесстрастное лицо не выдавало никаких эмоций, хотя вполне возможно, их и не было.

– Вы не случайно здесь, правда? – невесело усмехнулся я.

– Я еще раз хочу предостеречь вас. У Гоби непростой период в творчестве, и не хотелось бы, чтобы это повлияло на вашу карьеру. Вы талантливы. А его пик, возможно, прошел.

– И что же он такого сделал? – невинно поинтересовался я.

Еще одна долгая пауза, и я получил ответ.

– Из-за его сферы погибло много живых существ. – В поджатых губах Хранителя с трудом угадывалась скорбь. Думаю, наигранная.

И вот настал день нашего краха. Лора, повесив голову, меряла шагами прямоугольную комнату. Я валялся на кровати и периодически декламировал глупые верлибры, возникавшие в моем напряженном мозгу. Гоби сидел перед сферой – задумчивый взгляд в никуда, взъерошенная борода – и рукой катал по столу бисер, который мы ввели в конструкцию «для красоты».

– Ничего у нас не получится, ребята, – внезапно сказал он. – Простите.

Никто не удивился – я не вскочил с кровати, Лора не перестала шагать. Все чувствовали, что триада разбита, и возможно, каждый из нас уже продумывал пути отступления. Хотя о каком отступлении может идти речь, ведь мы не на войне. Гоби собрал бисерины в ладони, подбросил их вверх и ушел. В лучах полуденного солнца бусинки засверкали, как звезды, и плавно закружились вокруг сферы, окутав ее мерцающей вуалью. Лора остановилась восхищенная, а я смотрел на нее сквозь хоровод бусинок и гадал, простит она Гоби или нет.

До конкурса оставалось всего несколько дней, а у нас не было триады и, соответственно, не было продукта. Мы могли выступить с биозеркалом или с этой милой планетарной системой бусинок, но только втроем. С уходом Гоби эти вещицы так и останутся черновиками.

– Он кинул нас, – беззлобно произнес я.

– Все равно с ним было интересно, – с мечтательной и немного грустной улыбкой на лице отозвалась Лора.

Тем не менее я не собирался отказываться от участия. Я так хотел создать комбинированную сферу, я потратил на нее столько сил! К тому же я уже многого достиг, и отступать было бы глупо. По правилам конкурса, в случае творческого несогласия каждый из членов триады мог представить свою вариацию изделия. В зачет триаде идет средняя оценка по представленным сферам. Мы с Лорой договорились за оставшиеся дни сработать что-нибудь оригинальное мозговым штурмом, осталось только уговорить Гоби представить свою собственную работу – чтобы условия конкурса были соблюдены.

И хотя шансов у такого подхода было гораздо меньше – все же три головы лучше, чем две, да и жюри не любит такие ситуации, – для меня было важно участвовать, пусть даже и проиграть.

Я застал Гоби дома. Он долго не открывал, и я уже собирался уйти, но наконец дверь скрипнула, и в узком проеме показалось лицо мастера. Он выглядел слегка взволнованным, глаза его блестели, на лбу выступили капельки пота. Так выглядит мастер в творческом экстазе.

– Успел спрятать тайные знания? – язвительно поинтересовался я.

– Нет никаких секретов, кроме секретов Хранителей, – ровным тоном ответил Гоби и жестом пригласил войти.

Я посчитал сферы на его стеллаже, их количество не изменилось с предыдущего раза, когда я здесь был. С виду никаких всплесков активности. Полный творческий кризис. Но что-то неуловимое в поведении Гоби поддерживало мои подозрения. Он явно чувствовал себя лучше, чем тогда, когда вместе с нами работал над комбинированной сферой. Тогда его лицо постоянно носило выражение напряженного усилия, теперь оно светилось спокойной радостью.

Мы перекинулись несколькими малозначащими фразами. О нашем разрыве не говорили. Мне было неловко упрекать его, ведь я почти силой затащил его в триаду, несмотря на сомнительную биографию. А ему, наверное, тоже было неловко, потому что новая серия извинений выглядела бы нелепо, и мне бы стало еще более неловко. На мое предложение сделать альтернативную сферу Гоби почти сразу согласился. Он помедлил несколько секунд, словно перебирая в голове свои многочисленные фантазии, а потом утвердительно кивнул. Конечно, это самое малое, что он мог сделать для триады после того, как развалил ее.

– Но, пожалуйста, не ожидай чего-нибудь сверхъестественного, – сложив ладони в умоляющем жесте, сказал он мне на прощание.

День конкурса – лишь испытание выдержки. Настоящая кульминация творческого порыва происходит за день до этого. Мастер лихорадочно дорабатывает произведение, пытается сделать еще несколько шажков вперед с помощью интуиции, мозгового штурма или медитации, перебирает черновики, пытается уснуть, чтобы получить идею во сне, мчится в библиотеку сфер в надежде наткнуться на эврику там. А иногда он просто весь день молча созерцает свое детище, думая о смысле своего существования и существования своего творения. Для чего мы творим? Неужели только для того, чтобы жить, из физиологической потребности? Сферы, которые мы создаем из ничего, заполняют пустоту нашего мира; они радуют наши органы чувств, вступают в соревнование, теша самолюбие победителей, но в целом они абсолютно бесполезны. Кроме того, с каждым годом произведения мастеров становятся все более похожими друг на друга. Да и откуда брать идеи? Избавившись от страстей, мы стали такими цельными, монолитными: почти одинаковые лица – без морщин, без тени эмоций, невыразительные вежливые глаза, однообразный строй мыслей, благочестивое поведение, точнее, отсутствие всякого поведения. Мне бы хотелось создать что-то важное и необходимое людям, что-то, ради чего стоило бы жить. Но тусклый мир, окружающий меня, усыпляет во мне творца. Уснет творец, усну и я. Уснут и все остальные. Навсегда. Вот что хотела сказать мне Эмосфера.

С такими мыслями я встретил день конкурса.

Несмотря на постигшую нас неудачу, в сжатые сроки, остававшиеся до соревнования, нам с Лорой удалось создать кое-что нестандартное. Это была забавная штука из биомассы с довольно сложной биологической программой внутри. Главное состояло в том, что штука развивалась и росла по определенным законам, потребляя биотопливо, была обучаема и обладала активными эмоциональными реакциями на внешние раздражители, из-за чего почти постоянно вертелась на месте. Снаружи она была покрыта шелковистой шерстью и при поглаживании издавала звонкие отрывистые звуки.

Конкурс проходил, как обычно, в одном из просторных залов библиотеки сфер. По помещению были рядами расставлены стеклянные, почти невидимые столики для размещения творений, и лишь блики преломляющегося света делали их зримыми. Сферы, расставленные на этих призрачных подставках, будто парили в воздухе. Мастера задумчиво прогуливались между рядами.

Мы с Лорой получили столик где-то в середине зала, и он был чуть больше других – на него предстояло поставить две сферы. Внешне сохраняя спокойствие, я медленно листал материалы своего доклада: вступительное слово, описание изделия, ответы на возможные вопросы.

Когда настало время расчехлить продукт, Гоби все еще не было. Я надеялся на то, что он появится раньше, чем настанет наша очередь выступать, но наше детище сразу же привлекло внимание своей возней. Услышав его звонкое тявканье, Хранители, обычно начинавшие осмотр с первого ряда, прямиком направились к нам. Каблуки их гулко и торопливо застучали по залу, и дурное предчувствие захватило меня. Главный, уже знакомый нам, кинул быстрый взгляд на сферу и, как мне показалось, с трудом сдерживая досаду, посмотрел на нас с Лорой.

– Замкнутая биологическая система с неконтролируемыми реакциями, – он обернулся к Совету и понимающе покачал головой, будто приглашая согласиться с его формулировкой, – это идея Ирагобия?

Хранитель переводил взгляд с меня на Лору, нащупывая более слабого, чтобы напасть на него. Для человека, отлично владеющего собой, он слишком нервничал, а значит, на самом деле его эмоции зашкаливали. Остальные члены жюри встали полукругом у нашего столика и недобро переглядывались. Мастера с любопытством рассматривали сферу и с еще большим любопытством ожидали развития диалога.

– Ирагобий тут ни при чем, – невозмутимо произнесла Лора.

– Ирагобий тут ни при чем, – эхом повторил я.

До меня постепенно начал доходить смысл происходящего: неконтролируемые сферы, вот в чем дело. Мы создали существо, от которого можно ожидать чего угодно – оно может запищать и запрыгать, когда захочет, и успокоится, лишь когда захочет само. Оно самостоятельно, а это Хранителям не угодно, так же как и самостоятельный творец. Слишком яркий полет фантазии опасен для спокойствия мира – он угрожает его цельности и может привести к хаосу. Мастера уже давно опутаны незримыми сетями правил, штампуют безделушки и не замечают, что их произведения едва отличаются. И каждый выскочка, который смеет делать открытие, получает по носу. Наверняка у них есть целый список идей, которые затрагивать нельзя. Интересно, а сколько таких же, осужденных на творческую повинность, как Гоби? А сколько мастеров покончили с собой?

Словно откликнувшись на свое имя, появился Гоби. Он кивнул нам в знак приветствия, привычным движением установил сферу на столик и начал расчехлять ее. При этом он внимательно изучал наше творение, и в легкой улыбке, блуждавшей на его лице, я угадывал одобрение. Может быть, и правда Гоби внушил нам идею самостоятельного организма? Вложил ее в наше подсознание или своим раскрепощенным мозгом расширил границы нашего мышления? Мне хотелось надеяться, что это наша собственная мысль, потому что чем больше я думал о перспективах нашего творения, тем больше оно мне нравилось – я мог бы добавить ему искусственный интеллект, нервную систему, память… Тут я перевел взгляд на сферу Гоби и хмыкнул – на подсфернике полированным мрамором блестел простой белый шар. Я посмотрел на Лору – та с наигранной укоризной взирала на Гоби. Первой моей реакцией было удивление – что за чушь? Потом возмущение – какого черта он притащил сюда кусок камня? Но, осмыслив содержание творения, я пришел в восхищение. Ему удаются и неповторимые шедевры, и элегантная насмешка над сильными мира сего. Все-таки этот человек – гений. Конечно, с такой альтернативной сферой мы не выиграем, но эти закостенелые умы будут долго возмущаться нашей славной выходкой. Ничего, эмоции – это полезно.

– Возможно, вы хотите представить свою сферу, Ирагобий? – преувеличенно будничным голосом предложил Старший Хранитель. – Какую идею вы вкладываете в свое творение?

Он только того и ждал.

– Хранитель, это модель нашего мира. Шар – это самая экономная форма с точки зрения сохранения энергии. Камень, скатившись с горы и потеряв у ее подножия всю свою энергию, приобретает форму, близкую к шару. Белый цвет, пропущенный через хрустальную призму, рождает все краски мира, но в цельном виде цвета не имеет. Таков наш мир – сильный, с огромным потенциалом, но близорукий и слабовольный, чтобы реализовать его.

Гоби слегка поклонился, дав понять, что его речь закончена.

Наша триада не попала даже в десятку. Однако созданные нами сферы были самыми удивительными из всех, какие мне до сих пор довелось видеть. Я грустил, но не от проигрыша, а от того, что мы не были поняты. После конкурса нас троих пригласили на воспитательную беседу, в которой долго разъясняли то, что мы уже и так понимали. Нельзя нарушить тонкое равновесие существующего мира: если творить без оглядки, то можно случайно выпустить демонов, что разрушат размеренную жизнь обывателей. Я оказался прав: у Хранителей имелся целый набор правил, в рамках которых следовало творить, но оглашались они авторам приватно только в случае невольного их нарушения. Мы наткнулись на «биологическую систему с неконтролируемыми реакциями». По правилам, такая сфера должна быть уничтожена.

Я и Лора получили предупреждение – все наши работы следующего года будут регулярно проверяться Хранителями. Гоби выдали тему для очередной сферы, и мы разошлись. Но история на этом не закончилась.

В тот вечер я второй раз в жизни видел, как плачет Лора. Я провожал ее от библиотеки до дома, и всю дорогу из глаз ее лились слезы. Мы шли молча, и ее редкие всхлипывания отдавались у меня в сердце саднящей раной. Вдруг она остановилась и угрюмо произнесла:

– Хорошо, что мы не успели придумать ему имя.

Это было уже слишком. Я начал объяснять ей, что это был всего лишь робот и что мы идем впереди времени; возможно, на следующий год или чуть позже мы сможем объяснить Хранителям, что от таких сфер опасности нет. Но перед глазами вновь и вновь возникал наш маленький питомец, которого мы так беспечно создали и не смогли защитить, и я уже слабо верил в то, что говорил. Лору нельзя было оставлять одну в таком состоянии, да и самому мне было не по себе, поэтому мы решили прогуляться. Бесцельно слоняясь по городу, мы неожиданно оказались перед домом Гоби.

Не сговариваясь, мы подошли к двери и подняли руки, чтобы постучаться, но не успели – дверь распахнулась сама. На пороге стоял Гоби – он быстро махнул нам, чтобы мы заходили, и резко захлопнул за собой дверь.

– Я ждал вас! – В голосе его звучало торжество. – Я знал, что вы придете! Я согласился работать с вами, потому что в вас обоих есть внутренняя свобода, а это самое главное. Я был готов дойти с вами до конкурса, но потом побоялся за вас. Ко мне приходил Хранитель и намекнул, что не стоит юным друзьям повторять мою судьбу. Я решил не морочить вам голову своими идеями и вышел из триады.

– Но ты каким-то образом внушил нам идею с самостоятельной системой?

– Нет! Это вы сами, и я горжусь вами! А теперь я должен вам кое-что показать.

Гоби провел нас в комнату, взял с полки одну из сфер и поставил ее на столик. Он быстро снял чехол и подкатил к столу большой громоздкий микроскоп. С виду сфера ничего особенного собой не представляла – сгусток вещества в форме шара неоднородной структуры, но, заглянув в микроскоп, я обомлел.

В сфере кипела жизнь! Разнообразные биологические организмы сновали туда и сюда. На каждом кусочке поверхности разные климатические условия и рельефы, море растительности, буйство красок. А главное – я увидел человека: он вышел из уютного, украшенного резьбой деревянного домика и каким-то орудием труда начал обрабатывать землю.

– Это… это то, что уничтожил Совет? – от потрясения я слегка заикался. – Ты воспроизвел ее?

– Нет, – успокаивающе похлопал меня по плечу Гоби. – Совет уничтожил макет, я вовремя подменил сферы.

Когда от микроскопа оторвалась Лора, ее глаза блестели немым восторгом.

– Что это? – с перехваченным дыханием прошептала она.

– Планета Земля, – с улыбкой ответил мастер сфер.