Текст книги "Тихий конец света (СИ)"
Автор книги: Алексей Погорелый
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)
– Полиграф, в простонародье – детектор лжи, – Григорий Васильевич, наконец, разложил провода, – снимите куртку и положите руки на стол.
Шувалов снял куртку. Профессор покосился на кобуру с пистолетом.
– Я его уберу, – Матвей вытащил «Беретту» и положил пистолет под куртку.
Григорий Иванович закатал рукав на свитере Матвея и подсоединил датчики: один на сгибе локтя, а второй на запястье правой руки.
– Для начала, пару вводных вопросов, – Григорий Васильевич посмотрел на экран полиграфа. – Как вас зовут?
– Матвей.
– Вы мужчина?
– Тварь он последняя, – вошел в беседку Вячеслав Иванович, держа на прицеле Матвея. – Твой сынок, тупой старик, давно уже в раю. Если бы не твое упрямство, все бы уже закончилось. Вячеслав Иванович взвел курок. – Это тебе за Ярослава. – Он навел дуло пистолета в лицо Матвею.
Профессор бросился между Матвеем и Вячеславом Ивановичем. Прозвучал выстрел, за ним еще один, где-то вдалеке, слева от беседки. Профессор упал на цементный пол, из отверстия в затылке показалось несколько капель крови. Вячеслав Иванович лежал при входе в беседку. Винтовочный выстрел пробил насквозь голову в области виска. В месте на черепе, где вышла пуля, на клочках кожи висели осколки черепа. Из кустов выбежал бледный Данил, целясь из винтовки в направлении беседки.
– Уложил наповал, – крикнул Матвей.
– Это не я, – Данил смотрел на простреленную голову Вячеслава Ивановича.
Профессор сел и облокотился о скамейку веранды:
– Хорошее тело, – спокойным голосом сказал он, но мне все тяжелей его контролировать. – Вячеслав сказал правду насчет Кирилла?
– Да, – ответил Матвей, – Кирилл и ваша жена на Ирие.
– Скоро и я там буду, – улыбнулся Григорий Васильевич. – Я же тебя спас.
– Спасли, спасли, – заторопился Матвей. – Скажите, где Камень?
– В чемодане, – Григорий Васильевич протянул руку, указывая на полиграф.
Вдалеке послышался рев мотоцикла. «Ведьмочка стреляла», – сказал Голос. Шувалов подошел к железному кейсу. Провода просто крепились скобой к задней стенке. На дне чемоданчика, в бархатном зеленом ложе лежал черный граненый камень. Он был теплый и удобно лежал в руке. Шувалов замотал камень в махровое полотенце и положил в маленький серый рюкзак. Данил насильно прижал к телу вытянутую руку профессора и закрыл, живо смотрящие вдаль глаза.
– Надо его забрать отсюда, – Данил достал телефон, вызвал команду зачистки.
– Этого, – Матвей показал на Вячеслава Ивановича, – убрала ведьма Алина.
– Я уже понял, – ответил Данил.
– Мне надо валить отсюда, пока ребята из отдела не приехали. – Матвей подкурил сигарету, глядя на могильные памятники. – Когда закончишь здесь, жду тебя у Злого.
– Добро, – согласился Данил, второй раз набирая телефонный номер.
* * *
Через два дня, когда Данил разобрался со следователем Службы Безопасности, напарники вылетели в Омск. Матвей любил летать, сел у иллюминатора и не отрывался от окна. Данил часто бегал в туалет.
– Я не пойму, что собирался делать с Камнем Вячеслав? – спросил Шувалов, дождавшись, когда Данил сел в кресло и выпил воды.
– За свои дела он попал бы в Пекло. Камнем он хотел купить себе хорошее место среди тварей. Титул какой-нибудь приобрести. Слуг прикупить, – позеленевший Данил, судорожно отпил из бутылки. – Ярослава, брата своего, тоже хотел откупить.
– Бизнес, бляха мать! – Матвей отпил виски из плоской бутылки. – А откуда этот Гуинплен взялся?
– Он нелегально приехал из Черногории. Там жил на пенсии после того, как Марфа его порвала при задержании. Вячеслав послал его на поиски Профессора, чтобы первым добраться до камня. Скорее всего, это Ярослав убил тех людей в селе. Ритуалом задобрял чертей.
– Вот козлотварь! – громко выругался Матвей.
– Согласен, – подтвердил Данил и смутился.
– Чего? – вопросительно поднял брови Матвей.
– В Омске нас будет встречать Алина.
– Я ей шею сверну, – пообещал Матвей.
– Нельзя. Её кровь нужна для обряда с Камнем. Петр велел ее не трогать. Кроме того, она тебя спасла.
– А ты где шарился?
– Она выстрелила быстрее, – виновато ответил Данил.
– Вот видишь! – Матвей выпил из фляжки, купленной в аэропорту. – Не спасла – а выстрелила раньше! Это, друг мой Даня, две большие разницы.
Шувалов с Данилом вышли через стеклянные двери аэропорта. Омск встретил их прозрачно-голубым, холодным небом. От яркого света солнца и порывистого ветра разбежались тучи. Шувалов натянул кепку пониже. Нагло просигналил темно-вишневый джип у обочины. Из открытого водительского окна помахала тонкая женская рука. Матвей с Данилом залезли на задние кожаные сиденья.
– Привет, сука, – бросил Матвей.
– Здравствуй ведьмак, – ответила ведьма.
Джип резко рванулся с места. Полетела под колесами дорога. В салоне автомобиля плотно повисло молчание. Алина проехала через город, выехала на трассу и через полчаса свернула на проселочную грунтовую дорогу.
– Я выполняла приказ, – нарушила молчание девушка.
– Чей? – зло выплюнул Матвей.
– Начальства. Ты хочешь узнать все?
Шувалов молчал и Алина продолжила:
– Я была той девушкой в автомобиле, который вы остановили с Петром. Авария была подстроена, ты не был в коме. Петр тебя вырубил, а потом сидел с тобой каждую ночь в больнице. Он провожал тебя по мирам, смотрел на твою реакцию, чтобы понять – ты тот, кто нам нужен, или нет.
Матвей закурил сигарету и достал из рюкзака плоскую фляжку виски.
– Сын Чура-Защитника рождается раз в десять лет в определенный день и только во время рассвета солнца. – Алина тоже закурила, одной рукой ведя джип по разбитой, горбатой дороге. – Подходящих новорожденных мальчиков было четверо во всей стране. Мы следили за ними в течении всей жизни, незаметно учили, устраивали испытания, проверяли возможности. Остался ты один. Для тебя сделали это агентство по аномальным явлениям, для тебя десять душ старались, когда ты лежал в психбольнице.
Матвей перехватил в руке бутылку, но Данил вцепился в нее двумя руками.
– Думаешь, ты один такой, – Алина спокойно курила. – Нас всех так учат. Ты добыл Камень, Кирилл-Матвей. Ты привезешь его на алтарь.
– Сама ты Кирилл, – Шувалов рванул бутылку из рук Данила и отвинтил крышку.
– Кирюша, – ведьма ядовито улыбнулась в зеркало заднего вида. – У тебя же на сиське его дух.
Наколка на груди потеплела.
– А монаха и деловара зачем вы грохнули?
– Ты не слышал про убийц на службе государства? Я специалист по несчастным случаям со смертельным исходом. Повесившийся монах оказался поводом для смещения епископа. На его место поставили своего человека. А бизнесмен – полный черт, между прочим, был очень богатым. Раскулачили его.
– И вы людей убивали, чтобы подставить Профессора, – с ненавистью выплюнул Шувалов.
– Ты чего рехнулся, Матвей? – возмутилась ведьма, – инсульты Вячеслав наколдовал, а резню в селе его братец устроил, которого ты шлепнул у себя дома. Мы мирных людей защищаем, Матвей.
Грунтовка перешла в две колеи, рассекающие степь. Все молчали. Матвей в одиночку приканчивал бутылку. Данил смотрел в желтую степь за окном. Ведьма постоянно курила. Когда солнце начало клониться к земле, джип подъехал к месту раскопок. Деревянная лестница вела в котлован, красные от солнца обрубки древних стен выглядели жалко. Широкая пыльная улица падала в двадцатиметровую яму. На дне стояли постройки из белого самодельного кирпича. Трехэтажные здания с колоннами и скульптурами окружили маленькую площадь с круглым черным алтарем посередине. Возле жертвенника колдовали Петр Иванович и Никифор. Нина сидела на потрескавшихся ступенях древнего храма.
– Всем привет, – подвыпивший Матвей, зло улыбаясь, протянул Петру Ивановичу завернутый в махровое полотенце Камень.
Петр Иванович развернул ткань и поднес камень к глазам, бережно уложил Черный Камень в чашу алтаря и обернулся ко всем лицом:
– Совет старейшин долго думал над тем, что делать с Камнем, – голос Петра Ивановича звучал твердо и торжественно, белая борода выдвинулась вперед, небесно-голубые, мудрые глаза выражали непоколебимую уверенность. – Война на Земле длится много веков. Виной тому конфликт Асов с тварями. Нам не нужны ни те, ни другие. Мы для них только куклы и ничего больше. Каждый день гибнут люди. Мы решили прекратить эту войну и не пускать на Землю ни тех, ни других. Мы будем жить сами. Совет старейшин решил замуровать Черный Камень двумя стихиями.
– Нет! – дико заорал Данил и рванулся к Нине.
Никифор схватил его могучей лапой за шею. Данил сразу обмяк, и Никифор бережно уложил его на ступеньки.
– Пришло ваше время, – Петр Иванович вытащил из-за пояса два тонких кинжала и подал Нине.
Девушки прошли к алтарю, сняли одежду и стали коленями на отполированный сотнями рук алтарь. Нина взглянула в глаза сестры и протянула ей клинок. Петр Иванович посмотрел на часы, достал металлические медные тарелки от ударных инструментов и соединил их. Резкий звон разрушил абсолютную тишину. Девушки одновременно сжали в правой руке кинжалы и положили руки друг другу на плечи. Петр Иванович ударил тарелками второй раз. Красное солнце мигнуло прощальным лучом.
– Прости меня, – сказала Нина своему зеркальному отражению.
Третий звонкий удар – Нина вонзила тонкое лезвие под левую грудь сестры и содрогнулась всем телом от боли. Алина вытащила клинок из тела и посмотрела на сестру. Два окровавленных кинжала одновременно упали на каменный пол храма. Женщины обнялись, по нежной коже животов стекала, перемешиваясь, кровь. Чаша алтаря начала наполнятся, скрывая в красно-черной жидкости Камень. Кровь быстро затвердела, скрывая черным цементом чашу. Сестры устало склонили головы, их волосы смешались. Черные и белые.
Послесловие
На месте раскопок древнего города обнаружили вирус бубонной чумы. Котлован на следующее утро залили бетоном, покрыли слоем почвы и посадили кустарники диких роз. Спецотдел Службы Безопасности расформировали по причине отсутствия профессиональной необходимости. Петр Иванович ушел в отставку и, по слухам, уехал на Байкал. Никифор, Марфа и Данил вернулись в свое поселение. Данил с момента проведения обряда не проронил ни слова. Федор все так же занимался рыбалкой, а Злой своим компьютерным клубом. Бывший экстрасенс Павел Геннадьевич переехал в село и начал разводить коз.
Матвей после отставки сильно запил. В пьяном угаре он вошел в самое высокое здание в городе и начал подниматься на крышу. Его еле скрутили охранники вместе с нарядом полиции. Когда Матвея одели в смирительную рубашку и отправили в психбольницу, он вырывался и громко орал: «Дайте мне посмотреть в последний раз на этот сраный город с высоты птичьего полета!». Матвея привязали полотенцами к железной кровати и вкололи лошадиную дозу галоперидола, но он не впал в анабиозное состояние, как ожидалось при действии такого мощного успокоительного. Матвей всю ночь орал: «Через месяц вы все сдохните твари!!!»
Так наступал конец мира. Того мира, который мы знали раньше.
Часть вторая
Тихий конец света
Предисловие
Чугунная, узкая лестница, подвешенная в серой пустоте, круто взбиралась вверх. На поворотах становилось особенно жутко, от бездны отделял один неверный шаг. Никакой опоры, кроме дрожащих ног не предусматривалось в этом кошмаре. Сумасшедший конструктор поленился или не захотел поддержать уверенность взбиравшегося вверх безопасной твердостью перил. Через несколько спиральных витков решетчатые ступеньки оборвались. В трех далеких метрах, в открытой раме двери, желтел спасительный свет. Послышалась наводящая ужас музыка. «Полет валькирий» Вагнера.
Илья продрался сквозь тягучую пленку сна и отключил будильник на мобильном телефоне. Он повернулся на другой бок, посмотрел на безжизненно-серое небо за окном, давая лапам ночного кошмара спрятаться под кровать до наступления ночи. Начиналось время дворников и домашних псин. Жесткая метла ритмично скребла по асфальту. Потявкивали, здороваясь, соседи-собаки, волоча сонных людей на поводках.
«Пора в бункер собираться», – подумал Илья, глядя на мокрого, возмущенного поведением природы воробья, сидящего на подоконнике. «Бункером» Илья называл место, где он работал последний год. Каждый человек слышал об этом заведении, но мало кто знал, что происходит внутри старинных зданий с толстыми, окрашенными желтой краской стенами. Работающие там люди имели отношение к вещам недоступным пониманию и безотчетно пугающим рядового гражданина. Область профессиональных интересов этих людей затрагивала сферы чего-то физически неощутимого, с пеленой мистического, непонятного, а поэтому опасного.
Илья вытащил худое, жилистое тело из теплой кровати, накинул махровый халат, прошаркал тапочками в ванную комнату и умыл помятое, бледное лицо. Сходил в нужник. Он поставил пузатую кофеварку на огонь газовой плиты и жадно закурил первую сигарету, упав костлявым задом на кухонную табуретку.
Илья по собственному желанию, добровольно, устроился работать санитаром в психиатрическую больницу. Он считал, что только в непосредственной близости к умалишенным людям сможет понять логику и движущие мотивы, которыми руководствуются люди в обычной, нормальной жизни.
В самом раннем детстве маленький Илья никак не мог понять взрослых. Для него они были большими, громкими, абсурдными созданиями, которые делают ненужные вещи и сами не знают, чего хотят. В детском садике Илью и других детей заставляли спать, когда светит солнце и те, кто спал сверху на двухъярусной кровати, мочились во сне на нижних. Детей выводили каждый день на прогулку в один и тот же тесный кирпичный дворик, который обстреливали чем попало ребята постарше из соседней школы, находящейся за низким забором. Илью насильно кормили сопливой кашей, которую не хотели есть даже дворовые коты. А однажды, особо старательная воспитательница, запихивая в рот яичницу не голодному мальчугану, проколола тому вилкой насквозь язык. Дома, стоя в наказательном углу за то, что не хотел идти с мамой к ее знакомым, мальчик Илья думал: «В чем же смысл? В чем логика? Она все рано ушла сама».
Илья был не по годам сообразительным мальчиком и старшая сестра, которая впоследствии стала преподавателем, нещадно эксплуатировала ясный ум ребенка. Она устроила ему домашнюю гимназию, украв Илюшино детство. До поступления в школу Илья научился читать, писать, проводить вычислительные операции с двухзначными цифрами и отжиматься двадцать пять раз от пола. Илья был рад только одному – у пьяницы отца никак не доходили руки сделать дома турник. Вследствие неуемного воспитательного инстинкта сестры, который с каждым годом прогрессировал, Илье учеба сдавалась без боя, а учительский авторитет был пустым звуком. Уроки вызывали у него сонливость, одноклассники – раздражение, а непонимание логики общественной жизни и поведения людей росло, как снежный ком, сброшенный с Эвереста. Утверждение приятеля, что весь мир говно, а люди суки, не удовлетворяло Илью. После окончания школы, Илья стал естествоиспытателем. Он перепробовал все алкогольные напитки и наркотики, тусовался с мажорами в элитных ночных клубах, пил в наливайках со старыми алкашами и движнячил с торчками по наркоманским притонам. Но никакой разницы между психологией людей, относящихся к разным социальным классам, не увидел, кроме наличия денег у первых и отсутствия денег у вторых. Пользы от своих изысканий он не получил, только заработал хронический гастрит и условный срок на два года за пьяную драку с нанесением тяжких телесных повреждений. После этого инцидента Илья решил приостановить свои изыскания. Он долго боролся с навязчивой мыслью поступить в институт на кафедру психологии. Его незримая борьба настолько затянулась, что он слету загремел в армию. О логике мира пришлось забыть на полтора года. Просто было опасно для здоровья думать об этом. После дембеля, подпитываемая армейскими впечатлениями, активизировалась жажда познания причин и следствия человеческого поведения. Илья сдался и решил выучиться заочно на психолога. Сейчас ему писали диплом, а сам Илья на практике изучал отклонения человеческих особей от общепринятого социумом психического поведения.
Илья заварил крепкий чай, выскреб на тарелку прилипшую к сковородке яичницу с переваренной вермишелью, полил все это дело кетчупом, майонезом и начал неспешно завтракать. Жил Илья один, в единственной комнате хрущевки. Мать после смерти отца повторно вышла замуж за еврея и уехала на ПМЖ в Австралию, оставив Илье трехкомнатное родовое гнездо, которое он успешно сдавал в аренду. Старшая сестра-преподаватель жила у мужа-бизнесмена и на часть денег с аренды жилья не претендовала. Так что Илья мог полностью посвятить себя познанию смысла бытия, не отвлекаясь на мелочные финансодобывающие телодвижения.
Сложив грязную посуду в мойку, Илья бросил в рюкзак книги Фрейда и Пелевина, цифровой диктофон и две пачки синего «Честерфилда». Грязная осенняя улица была пустынна – жители города смотрели свои воскресные сны в теплых квартирах. Илья натянул ближе к глазам козырек кепки, засунул руки в карманы потертой кожаной куртки и, ссутулившись, пошлепал тяжелыми ботинками по лужам в сторону автобусной остановки. Фрейда он брал на каждую рабочую смену для мусоров – смутно знакомая фамилия автора внушала доверие блюстителям закона и не допускала возможности потрошить книгу, в корешке которой Илья перевозил домой из больницы применяемые не по назначению лекарственные препараты. Маршрутный автобус привез его на окраину города, Илья вышел напротив комплекса старинных построек, служивших в позапрошлом веке казармами для кадетов артиллерийского училища. Он прошел через массивную арку с чугунными воротами, свернул на аккуратную асфальтированную дорожку, проходящую через зеленый тихий парк с могучими платанами, удобными скамеечками и влажным озоновым запахом. Сложно было себе представить, что за стенами патриархальных зданий мечутся на грязных простынях пациенты с помутненным разумом. В душных, провонявших человеческими выделениями палатах с зарешеченными окнами, стонут, кричат и скрипят зубами сотни изолированных от мира людей.
* * *
Илья остановился возле обшитой металлом двери, вдавил черную кнопку звонка и подкурил сигарету. Через минуту дверь со скрипом открылась, выпуская плотного краснолицего мужика в белом медицинском халате.
– Привет, Студент, – мужик вдохнул полной грудью свежий воздух.
– Здорово, – ответил Илья, – все тихо?
– Сейчас – да, – санитар облегченно выпустил струю дыма из густых, пожелтевших от никотина усов. – Ночью привезли двух новеньких. Буйные быки. Один уже успокоился, а второй в отключке – мычит и срет всю ночь. Срет и мычит.
Илья недовольно скривился:
– Вы убрали все?
– Убрали, – вздохнул санитар. – Но вонь стоит… – протянул он и сплюнул на зеленую лужайку.
Илья вдохнул свежий осенний воздух, вошел в проем двери. Маленький предбанник уводил налево в большую общую столовую, справа протягивался длинный зеленый коридор, огороженный от предбанника металлической решеткой из арматурных прутьев. Санитар воткнул в круглую скважину двери «Г»-образную ручку и впустил Илью в запахи больницы. Справа коридор освещался через большие, зарешеченные густой сеткой окна, по левую сторону находились палаты для больных. В первой лежали на обследовании мелкие уголовники, во второй – неизлечимые, но тихие больные, третья палата была самой большой – надзорка. Все новоприбывшие пациенты помещались сюда, а потом, через две недели, переводились в следовавшие за надзоркой помещения. Или не переводились. Один из таких больных встретил Илью фальшивым пением:
Союз нерушимый республик свободных,
Навеки сплотила великая Русь.
И сразу, без паузы, перешел:
Белые розы, белые розы
Беззащитны шипы.
Кто вас оставил
Гнить на морозе…
Певец имел вечно опухшее от побоев лицо, щелочки глаз из-под нависших век подсматривали за миром, и напоминали плохо слепленные, разварившиеся пельмени. Но сейчас больной торжественно смотрел перед собой, вытянувшись, словно офицер на параде. Из клетчатого, криво, через пуговицу застегнутого пиджака, торчал засаленный воротничок розовой рубашки.
– Заткнись, – прикрикнул усатый санитар на психа. Тот быстро юркнул под кровать.
Вонь в палате стояла, как в студенческом сортире. Ее источник, привязанный мягкими широкими ремнями к железной койке, лежал с открытыми глазами, уставленными в потолок. Голое тело прикрыла застиранная, почти прозрачная простынь. Илья, согнувшись, приблизил лицо и заглянул в ничего не выражающие небесно-голубые, по-детски беззаботные глаза.
– Тебя как зовут? – громко спросил Илья, толкнув пациента в плечо.
Бык, как выразился усатый санитар, никак не отреагировал. Парень действительно был большой. Крупная голова на могучей шее упиралась в спинку кровати, босые ступни огромного размера торчали далеко в проходе между койками. Весь он был мясистый, гладкий, о таких говорят – кровь с молоком.
– А где второй? – спросил Илья и наткнулся на взгляд внимательных, изучающих глаз. Парень лежал в свободной позе, облокотившись на приподнятую подушку и закинув руки за голову. Илья не смог выдержать взгляда – в разноцветных, как калейдоскоп глазах, можно было заблудиться. Илья пересилил себя и подошел к парню.
– Как зовут?
– Матвеем, – спокойно ответил пациент, не меняя позы.
– А меня Илья. Я один из санитаров, – у Ильи возникло ощущение, будто он оправдывается перед старшим по званию. – Надеюсь, ты не будешь устраивать сюрпризов?
– Не будет, – ответил за Матвея больной, лежащий на соседней кровати. – Он не первый раз здесь.
– Хорошо, Гриша, – повернувшись, Илья осмотрел все двадцать коек, плотно заполнивших помещение. – Поднимай всех на прогулку.
Если бы не Григорий и еще пара более не менее психически адекватных пациентов, санитарам пришлось бы вдвоем справляться с тридцатью-сорока безумными людьми. Больница не могла себе позволить содержать полноценный штат обслуживающего персонала. Банально не хватало денег. Ночью, когда уходили врачи, медсестры, кухарки и уборщицы, санитары оставались вдвоем. Дежурного врача, который закрывался в кабинете и спал всю ночь, в расчет можно было не брать. Гриша, ставший пациентом заведения на семнадцатом году жизни, безвылазно провел в стенах психушки четырнадцать долгих лет. По мнению Ильи, Григорий был более нормальным человеком, чем многие из тех, которые гуляли на свободе. Случались и у него приступы агрессии, но в этих стенах любой человек со временем звереет. Причиной длительного заточения Гриши являлась его мать, которая не хотела поручиться за сына. Ходили слухи, что она платила главврачу клиники за необходимое ей медицинское заключение о психическом здоровье сына. Постепенно Григорий стал внештатным санитаром. За это ему полагалась пачка «Кэмела» в день, пачка грузинского чая, питание для обслуживающего персонала и порнографические журналы. Высокий, жилистый, похожий на Дольфа Лундгрена в молодости, Гриша одним своим видом внушал опасение. Кроме того, как старожил двенадцатого отделения, он пользовался неоспоримым авторитетом среди пациентов больницы. Одетый в зеленую, военного покроя куртку и лихо заломленный черный женский берет, Григорий вывел пациентов надзорной палаты в маленький кирпичный дворик. Потом показались остальные больные, ведомые напарником Ильи. Санитар, с внешностью уроженца юга, закрыл за собой железную дверь вставной ручкой-ключом и уселся в пластиковое барное кресло возле входа. Суточная смена Ильи началась.
* * *
Посередине глухого дворика влагой сочился водопроводный кран, возле источника выстроилась маленькая очередь. В кирпичном углу пугающе вонял туалет с хлипкой, светящейся зазорами деревянной дверью, возле которой спорили за первенство посидеть в кабинке трое пациентов. Остальные, мочились на выщербленную за годы издевательства стену. Пациенты были одеты в ту одежду, в которой их забрали с улицы. Некоторых родственники переодели в спортивные костюмы и домашние тапочки. На старых пляжных топчанах, расположились вечно уставшие шизофреники – от разбавленного в крови аминазина и галоперидола любое движение для них превращалось в пытку. Дальше, небольшой кучкой, собрались уголовники. Они вели себя тихо – в их же интересах было находиться под психиатрическим наблюдением как можно дольше. Многие из больных наворачивали неправильные круги по периметру двора, кто бодро, разминаясь, а другие устало, еле волоча ноги и невидяще глядя в потрескавшийся асфальт. Илья с напарником курили возле входных дверей, наблюдая за порядком. Илья следил за своими пациентами с надзорной палаты, а его напарник Артем за всеми остальными.
– К тебе прибыл один новенький, – утвердительно сказал Артем.
– Двое, – ответил Илья.
– Вон тот, – кивнул головой Артем на деревянные топчаны, – тот, что с Гришей базарит.
– И что?
– Я знаю, что ты любишь их беседы слушать, Ленина там, Попа с Философом.
Илья промолчал.
– Так вот, – Артем повернул свою носатую физиономию и внимательно посмотрел на Илью черными глазами, – я знаю этого Матвея. Как раз перед твоим приходом его выпустили. – Артем достал дешевые сигареты из кармана и подкурил. – Не слушай его и не разговаривай.
– Чего это? – удивился Илья.
– Затянет он тебя своими разговорами – сам психом станешь. Парень без башни вообще, у него голоса в голове, шизик в общем. Знаешь, что он главному сказал?
Илья с интересом повернулся к напарнику. Артем скривил физиономию, как будто ему больно говорить:
– Иисус Христос тоже голос Бога слышал и с Дьяволом общался. Вы Иисуса тоже шизофреником считаете?
– Лихо, – сказал Илья, – а что главный?
– Главный разорался и выгнал этого Матвея из кабинета. Потом сам с работы уехал. – Артем зло сплюнул в сторону. – Нехороший он человек, этот Матвей. Не слушай его.
Илья начал переваривать информацию. Ему хотелось достать диктофон, и записать все дословно, пока свежо в памяти, но он не решился сделать это при Артеме. Илья представлял, насколько достал Матвей своим вопросом главврача. Боголюбов Александр Владимирович был известен как очень набожный человек. Взгляд Ильи начал бесцельно блуждать по двору и наткнулся на Попа. Высокий, крупный мужчина с окладистой бородой до пояса держал в руках Библию в черном кожаном переплете и, глядя в тучное небо, тихо молился.
Андрей Прокопьевич действительно был когда-то церковнослужителем. Очутился в дурдоме он из-за желания поведать людям истину. Поп, Андрей Прокопьевич, стал проповедовать не по басням из методичек, разработанных православной церковью, а по откровениям апостолов. И начал выдавать цитаты из Нового завета, от которых миряне приходили в тихий ужас. Поп открывал Библию и зачитывал прихожанам:
– От Матфея! И говорит им Иисус: идите за мною, и Я сделаю вас ловцами человеков.
И всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестёр, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную;
Кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет её; а кто потеряет душу свою ради меня, тот обретёт её;
Ученики Его сказали: так кто же может спастись?
А Иисус воззрев сказал им: человекам это не возможно, Богу же всё возможно.
Поп приводил еще много изречений из Святого Писания, от которых у прихожан начинали шевелиться волосы на голове. Не забыл Андрей Прокопьевич напомнить и о последних минутах жизни Иисуса, распятого на кресте:
– А около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Боже Мой! Боже Мой! Для чего ты Меня оставил?
На вторую проповедь пришли представители церкви с инспекцией. Они терпеливо выслушали все до конца, а потом настоятельно предложили Андрею Прокопьевичу удалиться в монастырь. Поп сбежал на третий день и начал проповедовать в парках города, где и был задержан сотрудниками полиции, а потом препровожден в психиатрическую лечебницу.
Илья дождался, когда тихая молитва закончится и подошел к Попу.
– Андрей Прокопьевич, можно задать вам вопрос? – Илья незаметно нажал на кнопку диктофона, лежащего в кармане медицинского халата.
– Спрашивай, Илья, – пробасил Поп.
– Вот шизофреники слышат голоса, но ведь Иисус тоже слышал голос Бога. Как вы это объясните?
– Понимаешь, Илья, – Поп сложил руки с Библией на раздувающем спортивный костюм плотном животе. – Вы, психиатры, ничего не смыслите в той лживой науке, которую сами придумали каких-то сто лет назад. Медицине, философии, математике и астрономии десятки тысяч лет. А психологии всего сто. Почему? – Александр Прокопьевич поднял густую бровь и продолжил. – Потому, что не было в ней надобности. И сейчас нет. Иисусу говорил Всевышний законы, а этим, – Поп обвел взором дворик, – шепчут на уши бесы. Раньше таких людей называли душевнобольными. А вы, психиатры, – Поп усмехнулся. – Душу хотите уколами и таблетками вылечить.
– Если знание приносит боль, то в незнании – угроза. В неприятии явного заключается громадный риск, – не понятно к чему с топчана сказал пожилой мужчина с худым, благородным лицом, обрамленным испанской бородкой.
– Истинно так, Философ, – подтвердил Александр Прокопьевич.
Илья мысленно запутался во фразе Философа и выкинул ее из головы, решив разобраться с ней дома. Он выключил диктофон и вернулся к Артему.
Илье нравился Философ. Всегда спокойный, уравновешенный человек, опрятный и культурный, насколько это было возможно в этих стенах. Вот только его фразы мало кому были понятны. Философ, как он говорил, мыслит не на русском или каком-либо другом языке, а общими межгалактическими мыслеобразами. В связи с этим, ему было тяжело выразить весь безграничный, но идеально точный смысл – не хватало в языках слов, а в душах понятий. Он считал, что мир – отражение сознания бога, созданного Всевышним. Этот иррациональный в своих поступках бог – сумасшедший, несущий хаос и разрушение. А Всевышний бог – добрый и мудрый, вмешивается в мир через свои воплощения на земле, чтобы сделать мир разумным. Философ определяет Бога как плазмата, энергетическую форму живой информации. Человек же – гомоплазмат, образованный симбиозом плазмата бога и человеческого существа. Философ верит в бессмертие человека. Для этого только надо создать электронный мозг из микросхем, которым будет управлять бессмертная душа. Илье казалось, что Философ набрался этой мудрости из множества фантастических книг, которые ему таскала в больницу невыразительная, серенькая как мышка, пожилая женщина.
Илья закурил сигарету. Мрачные, тяжелые тучи грозно нависли над маленьким колодцем двора, давя своей мощью и величием на заключенных в нем людей. Илье нравилась такая погода. Солнце не давило на мозг и не раздражало глаза. Воздух очищался озоном – дыханием бога, как сказал один поэт. Илья заметил, чем ближе к середине осени, тем люди становятся тише – то ли устали после лета, то ли сезонная меланхолия. Сбросив, как старую рубаху, потное, душное, крикливое лето, люди облагораживались, входя в золотую осень. Старый хиппи с рубленым профилем североамериканского индейца сидел в кирпичном углу на корточках и, не мигая, смотрел на небо. Его седые, невесомые, длинные волосы зависли на легком ветерке, как парус. За что хиппи поместили в дурдом, никто уже не помнил, его никто даже не замечал. Здоровенный бугай, обнажив торс, на котором расплылась синяя змея, красовался в отражении окна, с выдохом напрягая ожиревшие бицепсы. Потом, одумавшись, надел спортивную куртку, достал из кармана кусок булки и стал кормить голубей. Эти летающие жопоглотки окружили здоровяка, как птенцы наседку. Он был из братков, но не косил от зоны в отличие от других уголовников, а просто обожрался наркоты и глюки его не отпустили. Железом забарабанила дверь и невидимый голос прокричал: «Завтрак!».
