Текст книги "Сввпсу-"Ю". Часть 2 (СИ)"

Чем опасна импровизация, скажу я Вам – это тем, что ты сам не знаешь, что и когда выкинешь и какие от этого, могут быть последствия. Ехали мы как-то втроем, в центр Симферополя в троллейбусе. Мы – это я и два Костика, Попов и Барсуков. Народу в салон уже поднабилось достаточно. Костя, который Барсуков, стоял, с головой погрузившись в мир внутренних переживаний, а нам с Поповым захотелось вдруг постебаться над массами, правда, мы еще сами не знали, каким образом.

Мы с Костей действительно нашли друг друга в этом нелегком деле. Например, стоя в салоне автобуса, или троллейбуса, сделав несчастные лица, начинали надрывно кашлять над ухом у какой-нибудь бабки, которая потом пробовала уступить нам место из жалости. Однажды, за наши проделки, нам чуть было не подпортили прически и изображения. Мы ехали откуда-то с Москольца на "Куйбышатник". Не помню уже, что мы там делали, но – ехали. Оттуда. На "Куйбышатник". Троллейбус был двухдверный, видимо в троллейбусном парке, за неимением троллейбусов трехдверных, городских, на маршрут выдали предназначавшийся для междугородных перевозок.

Итак, мы подъезжали и стали готовиться к выходу. Проход между сиденьями узкий. Спросили у стоявшего впереди мужика – "Вы будете выходить?" Он утвердительно кивнул. Встали на выход – из передней двери. На остановке – толпа. Мы выходим последние. Костян еще из салона – "Посадки нет, троллейбус идет в парк!" "Ах ты ж, ёпт..." – передние остались

стоять на остановке, задние зашли в салон и уехали. Услышав маты за спиной, дружно пришли к выводу, что нужно увеличивать темп, пока не пострадали. Вот так иногда забавлялись.

И вот, снова мы в троллейбусе и едем в центр. Барсук в своих мыслях, а мы снова готовы исполнять. Хоть что. Вспомнили о большом количестве глухонемых на Симферопольской мебельной фабрике, занятых на шумном производстве. Они ходили по территории и беззвучно беседовали между собой. Но иногда они начинали ругаться между собой и тогда ветер от размахивавших рук поднимал пыль с асфальта, под восторженные замечания Кости – "Во орут! Оглохнуть можно!"

Вспомнив, стали изображать глухонемых уже из себя, размахивая пальцами и изображая артикуляцию под сочувственные возгласы сердобольных бабушек о том, что – "Вот ребята... такие молодые и глухонемые... несчастные..." Несчастные в это время, как могли, сдерживали себя, чтобы не заржать в голос. В окружении такого количества сочувствующих, вдохновение пришло само собой. Мы уже и сами начинали понимать, что говорим друг другу языком жестов. А говорили мы примерно следующее – "Придурок, пора двигаться к выходу и выходить, пока нас не вычислили и не выкинули отсюда!"

Как назло, в момент наивысшего нашего вдохновения, Барсук вышел из своего внутреннего мира в мир внешний и решил обратиться к нам, чтобы узнать, который сейчас час и не опаздываем ли мы. "Пацаны, сколько время?" – спросил Костян, глядя на нас. Попов, встав к нему в пол-оборота и не переставая жестикулировать, рассказывая что-то непонятное мне, сквозь зубы процедил, закрывая рот ладошкой – "Барсук, отъ.бись!" Костян на какое-то время успокоился, однако – ненадолго. Видимо потребность в знании времени была непреодолимой, а может быть, тяга к импровизации передалась от нас и к нему.

Мы продолжали нашу тихую, но в то же время, довольно эмоциональную беседу, как Барсукова снова придолбило узнать время. "Пацаны, сколько время?" – спросил Костян уже немного громче, глядя в упор на нас. Тут уж не сделаешь вида, что говорят не нам. Попов сделав страшное лицо, снова, не прерывая своей жестикуляции и закрыв рот ладошкой, процедил – "Барсук, отъ.бись!"

Тогда Костян сделал то, чего от него не ожидали ни Попов, ни я. Он просто взял и довольно чувствительно похлопал по плечам каждого из нас, а когда мы обернулись к нему – похлопал по своему запястью, примерно по тому месту, где у среднестатистического обывателя находятся наручные часы. Мы дружно ткнули ему в нос свои часы. "Я – слепой!" – на весь салон сказанул Костя. "Гы-ы-ы-ы..." – ответили оба глухонемых... Хорошо, что троллейбус подъехал к остановке и нам не пришлось выслушать все, что о нас думают ранее сердобольные бабульки...

За веру!

Увы, недолго, плачь не плачь,

сердца поэтов в мире живы.

– Как я люблю, – сказал палач, –

душить прекрасные порывы!

(Дмитрий Саклаков)

Выпуск уже был не за горами. Мы давно уже жили на съемных квартирах и ходили в Училище каждый день к подъему, как на службу. Через некоторое время, на тропах массовой миграции курсантов, стали попадаться милые девушки, раздающие прекрасно распечатанные журналы под названием «Сторожевая башня». "Мы принадлежим к «Свидетелям Иеговы» – говорили они первым делом. Наверное, Вы помните тот чудесно и качественно напечатанный журнал, в котором было много картинок, где люди с придурковато – счастливыми лицами куда-то идут, или что-то делают с надеждой на царство Божие и прочие заманчивые вещи. Причем все это напечатано на такой бумаге, или ее заменителе, которым просто бесполезно растапливать костер – не горит!

И все бы ничего. И, может быть, мы бы постигли это самое царство, или согласились постигать его в компании одной из этих милых девчонок, заведя весьма многообещающее знакомство и "забив" перед этим стрелку... Кто знает... Если бы не один маленький нюанс. Они появлялись на нашей дороге в аккурат тогда, когда нужно было спешить в Училище. Когда время уже поджимало. Закон подлости ведь, никто не отменял. Вот нужно было успеть просто позарез! А отбрехаться от них не было никакой возможности – пристанут, как банный лист к заднице и все! Не оторвешь, не порвав!

Идешь бывало себе в Училище, "на службу", никого не трогаешь... Что называется – "на своей волне". То есть – меньше всего думаешь о Царстве Божием. И вдруг хлоп! Из кустов, где-нибудь, на перекрестке дорого между аркой Парка Шевченко и улицы Севастопольская, выныривает целая толпа симпатичных девчат и начинает тебе что-то рассказывать о столь высоких материях. А тебе – не до этого. Мало того, что успеть нужно "на службу", так еще и "госы" на носу.

Некоторые из курсантов, тем временем, довольно добросовестно освоили "учебную программу" этого религиозного течения и могли вести богословские споры на достаточно высоком уровне. Однако это ни в коей мере не мешало им носить военную форму одежды и проходить впоследствии действительную военную службу в рядах Вооруженных Сил многих государств – бывших советских республик. Религиозные убеждения, как говорится, религиозными убеждениями, а кушать хочется всегда.

В одно прекрасное весеннее утро, небольшая группа курсантов спешила в Училище. Время, как обычно поджимало, вернее, оно было, но с таким расчетом, чтобы не прибежать в роту, взмыленным, как скаковая лошадь. Но на посторонние разговоры его не было. Из кустов вынырнула группка миловидных девчонок. "Вот блять... опять будут какую – нибудь херь втирать..." – досадливо поморщился один из спешивших. "И макулатуру свою совать начнут..." – подхватил второй.

"Здравствуйте, ребята!" – поздоровалась одна из них, по виду, старшая в группе, – "Достижимо ли царствие Божие..." Тем временем, подключились и остальные, рассказывая, как Иегова любит все человечество, что они представляют как раз, истинную веру, основанную на библейских заповедях и так далее, мило щебеча и пытаясь буквально всовывать в руки красочно оформленные журналы.

"Бля... еще немного и Илюхин нам устроит царство божие..." – процедил один из спешивших в Училище. Сказано было довольно тихо, но с таким расчетом, чтобы слышали все причастные. Но отвязаться по добру, по здорову от них никак не получалось. И неизвестно, на какой ноте бы закончился этот разговор, если бы не один из курсантов, проявивших необходимую смекалку.

Обняв двух стоявших рядом девчонок и, обоими пятернями взяв их за милые попки, он сказал – "А давайте, милые дамы отдохнем с душой! Давайте страстно займемся сексом и на время позабудем обо всякой лабуде!" "Ну, знаете ли..." – девчонки, еще минуту назад, такие доброжелательные и открытые, изменившись в лице, стали по – змеиному выворачиваться из объятий и высвобождать свои ягодичные мышцы из сжимавших их пальцев. "Девки, ну куда же вы..." – сделав недоуменный вид, удивился наш любовник. "Ы-ы-ы-ы..." – промычали агитаторши, спешно сворачивая свои вещи и покидая место работы. Больше на этом маршруте они не появлялись, сосредоточившись на отлове одиночных особей на других тропах миграции.

Эти глаза напротив.. .

Курсанты, как и все люди, очень любят животных, причем проявляют в этом деле, весьма оригинальный и нестандартный подход. Как в плане кличек, так и в плане оформления собственности на того, или иного «брата нашего меньшего». Вот так и родился этот своеобразный обзор нашего зверья, с которым приходилось иметь дело за годы обучения. Я говорю зверья, потому что млекопитающие – это ребята все-таки серьезные. В отличие от аквариумных рыбок и канарейки с попугаем, которые как-то не прижились.

На свинарнике, к примеру, жил в свое время хряк, по кличке "Сержант Нужный", имевший соответствующую надпись посередине спины. Томившийся в одиночестве в своем загоне, бывшим слепым на один глаз, обладавший изогнутыми желтыми клыками, огромными яйцами и скверным характером, почти точь-в-точь, как у заместителя командира первого взвода. Здесь – я исключительно о характере.

Капитан Гармидер, это который Анатолий Леонидович, как-то посетивший свинарник в целях контроля за работающим личным составом, долго и внимательно вчитывался в полузатертую надпись, выполненную в технике "кисти, обмакнутой в свиное говно", все еще читавшуюся на спине доблестного самца – производителя. После чего, сказав себе в усы – "Ну-ну..." и вышел на свежий воздух, вполне справедливо решив для себя, что сероводород не настолько полезен для здоровья, чтобы вдыхать его столь долгое время. Надпись, по мере отправки личного состава на подсобное хозяйство, еще пару раз обновлялась. Но уже никем не замеченная.

Батальонный пес по кличке "Вафлик", бегавший по палаточному лагерю "Перевальное" во время прохождения нами "курса молодого бойца" осенью 1990 года, оказался более цельной личностью. Пес вообще приблудился непонятно откуда, однако пару раз накормленный столовской едой, быстро стал отзываться на соответствующую кличку, за что заслужил клеймо на левом боку с надписью, выполненной при помощи "бриллиантового зеленого", попросту – банальной зеленкой – "23р". Все! Наша рота навечно застолбила за собой право собственности на преданную животину. Это клеймо давало незыблемую, казалось, привилегию считать Вафлика ротным псом.

Однако сам Вафлик думал несколько иначе. Он потерялся на несколько дней, после чего весь курс увидел его с клеймом "20Р" на противоположном борту. Чем-то замазать зеленку было трудновато. Мыть пса с мылом, отмывая въевшуюся надпись – тоже представлялось накладным. Гораздо легче было вырезать из куска хозяйственного мыла штамп, намазать его черной краской, или лаком для труб и обозначить пса по-новому.

Затем на Вафлике таким же образом, появились клейма 24, 19, и 21 рот. Бока были исписаны практически все, а другого места для клейма 21 роты, кроме лба не нашлось. На 22-ю видимо, места не осталось. Короче говоря, пес перешел из категории ротного имущества, в категорию "достояние всего курса". Своим радостным лаем и видом оптимистичного дурачка, на котором некуда было ставить клейма, пес радовал весь личный состав курса вплоть до нашего отъезда в Училище, а затем, видимо предчувствуя крутые перемены в своей жизни, куда-то потерялся, видимо решив для себя найти более стабильных хозяев и в гораздо меньших количествах.

Следующий герой – это черный караульный пес Затвор. Коренастый и коротконогий, чем-то напоминающий породу "Вельш-корги", пес обожал всех курсантов, особенно часто заступающих во второй гарнизонный караул, миролюбиво относился к офицерам в званиях до капитана включительно и ненавидевший всех, от майора и выше.

Однажды наш ротный, Сергей Викторович Ченнык, вел роту на прием пищи в столовую, как откуда-то появился с грозным видом Затвор. С большим трудом ротному удалось отбиться и довести подразделение до крыльца столовой. Пес бесстрашно наскакивал с лаем на нашего командира, перед которым стоял мучительный выбор – дать ему по морде и попытаться заставить замолчать, либо передать командование старшине, а самому убыть по своим делам. В конце концов, командир отбился и роту в столовую привел.

Гулять на свободе Затвору однако, долго не дали. Пес, в силу горячности характера, мог и набедокурить. Подполковников он ненавидел еще больше и однажды вцепился в брюки нашему будущему комбату, а ныне – замполиту батальона, подполковнику Илюхину. Мало того, что замполит был облаян нещадно – площадно, так еще и его брюки оказались разодраны по шву, в присутствии личного состава.

Замполит несколько огорчился и приказал преданным людям провести операцию по поимке строптивого пса. Затвор был отловлен, затем отвезен на дачу замполита и там посажен на цепь, впрочем, с полным соблюдением норм довольствия и крышей над головой в виде конуры. Теперь его неуемная энергия использовалась исключительно на благие цели.

Собаки и свиньи – это безусловно хорошо. Но – слишком крупно для индивидуального владения в условиях воинского подразделения. Для этого как нельзя лучше подходила различная мелюзга, вроде хомячков и крыс.

Решил прикупить себе хомячка. Пусть живет у нас в отделении. Пошел в обед на рынок, благо он был под боком и купил за пятьдесят рублей красивого Джунгарского хомячка. Самочку. Принес его за пазухой в роту и посадил в шкаф, в котором хранились когда-то противогазы. За повседневной суетой о хомяке благополучно забыли. Когда рота снова стала собираться на самостоятельную подготовку, наш бессменный "комод" Володя Тихонов, неизвестно зачем, взял и открыл шкаф.

Хомяк, видимо вставший на задние лапы и осматривавший щель между створками, благополучно "сыграл" вниз и шлепнулся с высоты около двух метров, приземлившись спиной на дощатый пол. Зверь упал с тихим шлепком и затих... "Вот бля..." – вырвалось у окружающих. "Тихон, ты мне убил полтинник! Пятьдесят рублей – в говно!" – в сердцах сказал ему я. "Херня, не страшно" – ответил Вовочка, – "Они живучие... говорят..." Последнюю фразу он договаривал уже без особой уверенности в голосе, поскольку хомяк лежал, не подавая признаков жизни. Вовчик, уже практически безнадежно, перевернул хомяка носком сапога, со спины на ноги. Зверюга встала на все четыре лапы, но при этом немного покачивалась. Видимо в голове ее шумело и кружилось.

"О! Кажись, живой!" – обрадовался Володя и слегка щелкнул хомяка по носу. Хомяк тут же, юркнул под ближайшую кровать. "Держите, пока эта блядь не убежала!" – крикнул Вова. Мы с Ромой Бесединым на пару, с двух сторон полезли под кровать. Чтобы не дать далеко уйти. Хомяк собственно и не собирался никуда бежать, взгляд его был все еще довольно мутный. Судя по всему, незапланированный полет из шкафа на пол, пока еще сказывался.

Поскольку я не был задействован вечером ни в суточном наряде и вообще – нигде, то сел на троллейбус, поместив грызуна в бумажный кулек и уехал домой. По приезде в Алушту, кулек пришлось выбрасывать, поскольку хомяк, проявивший довольно живой характер, за полтора часа дороги, изодрал его весь. До дома я его нес так, как туристы несут взятую из огня печеную картошку. Но – несмотря ни на что – до дома донес, где и посадил в трехлитровую банку. Теперь не убежит. Первые слова мамы, когда она пришла с работы были – "Ну и нахрена ты мне эту крысу припер?" Приехав через неделю, я обнаружил дома двух подружек. Мать брала ее в руки не боясь, а хомячок лазил, где хотел.

Дальше всех зашел Игореха Дымнич, который на том же рынке прикупил себе юного самца белой крысы и назвал его Сильвестр. В честь Сильвестра Сталлоне. Жил крыс в банке, которую периодически прятали в шкаф, от посторонних глаз подальше, а на занятия ходил вместе с хозяином, прячась в нагрудном кармане "афганки" и периодически высовывая свою забавную белую морду из-под клапана кармана и иногда выходя погулять по ближайшей парте. Крыс был очень предан своему хозяину и далеко не уходил.

Однажды рота сидела на лекции в пятом корпусе. Преподаватель – подполковник излагал материал, периодически недовольно глядя на "галерку", где один из курсантов тихонько слушал маленький радиоприемник, купленный по случаю, там же, на центральном рынке. Подполковник поставил перед аудиторией какой-то умный учебный вопрос. Игорь, которому в этот день явно не сиделось на месте, решил блеснуть эрудицией, что он делал довольно редко, добросовестно относясь лишь к тем предметам, которые ему нравились. И так же добросовестно поплевывая на все остальное.

Подполковник повторил свой вопрос, а Игорь, прижав нагрудный карман, чтобы скрыть происходящее там шевеление, вышел перед ротой на кафедру и стал что-то пояснять. Внезапно клапан кармана подпрыгнул вверх. И из-под него, к удивлению преподавателя и досаде Игоря, вынырнула забавная белая морда и уставилась на подполковника своими красными глазками – бусинками. Рота, как по команде, вытянула шеи, стараясь не упустить ни одной детали разыгрывавшейся сцены. "Эти глаза напротив..." – вещал радиоприемник...

Замана – вершина в Крымских горах, высотой 1086м., на которой установлен памятник павшим воинам.

12