Текст книги "Повести и рассказы"

Автор книги: Алексей Кулаковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 32 страниц)

1953

Горел огонек

Рассказ

Перевод с белорусского Николая Горулева.

Участок у леса был далеко, да и урожай тут оказался неважный. Поэтому колхозники старались управиться сначала с лучшим картофелем, а этот участок ожидал своей очереди.

Однажды, чуть ли не на рассвете, сюда приехали ученики седьмого класса вместе со своей учительницей Галиной Александровной. Привезли плужок на одну лошадь, с десяток корзин. Пока старшие и наиболее хозяйственные Павел и Федя наладили плужок, перепрягли лошадь, мальчики сбегали в лес и принесли оттуда хвороста для костра. Во время работы не было холодно, но все же с костром веселей. Когда из-под увядших листьев показались и вкусно запахли сначала маленькие серо-синие ручейки дыма, а потом разрослись и большими клубами поплыли над сухим картофляником, когда, наконец, сквозь хворост пробились резвые, беловатые языки пламени, на поле как-то сразу все изменилось: исчезла не очень приветливая тишина, повеселел лес, несколько молодых ярко-желтых березок на опушке засветились на фоне хвойной зелени, будто свечки. Из глубины леса прилетела сорока, покачалась на одной веточке, на другой, потрещала и исчезла в чаще. Где-то близко защебетали синицы.

Около полудня появился на участке Поликарп Ступа, по прозвищу Тетерюк. Пришел, сел возле костра, разулся и начал просушивать портянки. Человек он был еще не старый – только начало переваливать за пятый десяток, – но ходил всегда вяло, по-стариковски, сутуля свою широкую плоскую спину. В колхозе он выполнял различную работу, правда, не очень охотно брался за косу, за плуг, но почти не имел прогулов и не ссорился с бригадиром. Характер у него был тихий и рассудительный.

– Что, дядька Поликарп? – обратился к нему Павел, заворачивая плуг в другую борозду. – На подмогу к нам?

– Да вот бригадир сказал: сходи там, погляди. Может, корзину поднесешь, может... Потом же и для бурта надо было бы выбрать место.

– А ноги где вы замочили?

– Тут болотце с решето... Напрямик шел. Ступил, а башмаки протекают, чтоб они пропали...

– Его же обойти можно.

– Эх!.. – Поликарп слегка махнул портянкой. – Слишком разумные, пробормотал он про себя. – Обойти! Обошел, конечно, не лезть же в болото, как аист за лягушкой. Не велика спешка тут. Да ноги и на суше потеют.

– Дядька! – позвал уже издали Федя и остановил лошадь, – вы там дров немного подбросьте, пока хлопцы придут.

– Конечно! – послышался глухой голос.

– Подбросит! – с легкой усмешкой сказал Павел. – Сам догадается. А ты больше не останавливай лошадь без моей команды, а то я чуть-чуть через плуг не полетел.

Федя сдвинул со лба немного великоватую танкистскую шапку, со злостью дернул вожжами. Через некоторое время он заговорил с серьезной озабоченностью:

– Боюсь, чисто ли ваши хлопцы выбирают?

– Ну, что ты? – Павел даже и не думал об этом. – Наши не подведут, ведь Галина Александровна там.

– Галина Александровна городская, – усомнился Федя, – может, всех этих тонкостей и не знает.

– Знает! – запротестовал Павел. – Да и вряд ли она городская, может быть, только училась в городе.

– Тпру!

– Ну, опять! Чего ты останавливаешься?

– Пойдем спросим!

– Не останавливайся, говорю тебе, а то хлопцы нас из борозды выбросят! – Пахарь погрозил своему напарнику кулаком, однако посмотрел на него беззлобно: хитроватые серые глаза незаметно улыбнулись, круглые щеки не проявляли никакого раздражения, только маленькие полные губы немножко надулись.

Федя молча шел за плугом.

– А если бы удалось все хорошо выбрать, – уже совсем ласково заметил Павел, – сколько картофеля нынче было бы в колхозе!

– Много картофеля, – согласился Федя.

– Старики говорят, давно такого урожая не было.

– Не было, – согласился Федя. – Слушай! – вдруг оживился он. – Как ты думаешь, будет Галина Александровна есть печеный картофель или нет?

– Почему же не будет? Вот сказал!

– А знаешь, идея!

– Правильно! – согласился Павел. – Тормози у костра!

Поликарп все еще сидел на прежнем месте, согнув спину и медленно поворачивая в руках рыжую пятнистую портянку. Одна нога его была уже в башмаке, другую он держал возле самого огня.

Федя спросил у него, остановив лошадь:

– Как тут у нас с горячей золой, дядька Поликарп?

– С золой? – переспросил дядька и перевернул портянку пятнами вверх. Это мы сейчас посмотрим.

Но пока Тетерюк собирался, Федя сам вытащил из хвороста небольшой прутик и несколько раз копнул им в углях.

– Еще рановато, – сказал Павел, – но на другом заходе уже можно.

– Надо сюда немножко песочка, песочка, – посоветовал Ступа, сразу догадавшись, о чем идет речь. – Вот я сейчас обуюсь и подсыплю.

Через некоторое время Павел громко крикнул школьникам:

– Отберите с полкорзины самой лучшей картошки! Не слишком крупной, не слишком мелкой! Ясно?

– Все ясно, – послышались веселые голоса.

– И за костром лучше наблюдайте! – добавил Федя.

– Там ведь Те-те-рюк! – зазвенел на все поле тонкий голос самого маленького работника. Звали его Микола, хотя по виду, конечно, надо было бы назвать Миколкой. Мальчик был мал ростом, с тонкой шеей, со светлым, как у девочки, лицом. Школьники замахали на него руками, однако потихоньку все засмеялись.

Галина Александровна еще не знала, как зовут того мужчину у костра, однако по тону Миколы и по усмешкам остальных учеников догадалась, что Тетерюк – не настоящая его фамилия.

– Его не так зовут? – с легким упреком спросила она Миколу.

– Почему не так? Так, – подтвердил мальчик и, покраснев, наклонился над распаханной бороздой. – У нас все его так называют.

Галина Александровна промолчала.

Между тем, издали видно было, что Тетерюк встал. Это, прежде всего, означало, что он уже превосходно высушил свои портянки, ну, а там, возможно, и работать начнет. Ребята между делом поглядывали в ту сторону, где он пока что похаживал, пригнувшись, то сюда, то туда. Потом Микола, бывший в то время ближе к костру, заметил, что Поликарп что-то сыплет на костер: раз сыпанул, другой. Огня после этого стало меньше, а дыма больше.

Как раз к этому времени приблизились к выбирающим Павел с Федей.

– Тетерюк костер засыпает! – приглушенно закричал Микола, подбежав к ним.

– Он не засыпает, – сказал Павел, напряженно удерживая плуг, – он подсыпает в костер песочек, чтобы золы было больше.

– Ага! Ребята, тихо! – на бегу подал Микола команду. – Все в порядке.

Подсыпав еще что-то в огонь, подложив хвороста, Поликарп вяло двинулся туда, где выбирали картофель. Ребята поздоровались с ним, услужливо подали пустую корзинку.

– Нет, братцы, – тихо сказал Поликарп, почему-то со всех сторон осмотрев корзину, – мне уже тяжело нагибаться. Вот я тут помогу носить вам картофель, может, где кучу картофляником прикрою до времени. А потом пойду. Мне же еще в свою бригаду надо. – Он оглянулся, взял возле себя неполную корзину в одну руку, затем прошел немного и взял еще корзину в другую. Корзины эти болтались на ходу в его руках, как игрушки. Опорожнив тару, он стал рассматривать груду картофеля так же внимательно, как недавно рассматривал корзину. "Хорошее тут место для бурта, – думал он, – или не очень? Видимо, не очень, потому что низко здесь. Подмокнет картошка, пропадет. Но черт ее бери. Не столько в прошлые годы пропадало, гнило! Если переносить ее на высокое место, дотемна не перенесешь..."

– Давайте скорее корзины! – не утерпел Микола. – Дядька Тетер... Поликарп!

Галина Александровна испуганно глянула на мальчика и стала еще более старательно ссыпать картофель в большую корзину, до этого пустующую.

Поликарп не сказал ничего в ответ и не поторопился. Он только поднял с земли корзины, еще раз осмотрел их и, размахнувшись, бросил сначала одну, потом вторую. С глухим шумом и свистом, будто мины, корзины долетали до Миколы. А сам Поликарп все еще долго похаживал возле кучи и ногою подгребал откатившийся картофель.

Время приближалось к обеду. Опять поравнявшись с выбиральщиками, Павел на ходу стянул с головы кепку с коротеньким козырьком и пуговицей наверху, махнул ею в воздухе и показал в сторону костра. Микола в тот же момент закричал:

– Команда, пошли!

А сам взял корзину с отборным картофелем и побежал вперед.

У костра Федя подкинул лошади свежей травы, оглянулся на то место, где лежал его прутик, но прутика не было: наверно, дядька Поликарп бросил его в костер. Подошел Миколка, за ним все ученики и Галина Александровна. Зашагал напрямик, через распаханные борозды и Тетерюк, принес в карманах несколько гладких и круглых, как яблоки, картофелин.

– Зола, – медленно сказал он, глядя на костер, – зола теперь должна быть хорошая.

Федя выломал другой прутик, отодвинул в сторону головни, крупные угли. Пепла и золы было и в самом деле много. Павел лопаткой разгребал золу, а Микола подошел к костру с корзиной и начал руками укладывать картофель.

– Испечешься ты сам, как картошка, – шутили мальчики.

Все они стояли теперь вокруг костра, каждый старался чем-нибудь помочь, если не делом, то советом. Через головы всех хозяйственно смотрел на свежую золу Поликарп.

– Можно и одну на другую класть, если не вмещается, – подал он совет. В такой золе испечется.

Заложили почти полкорзины. Старательно завернули золу, прикрыли пеплом и мелкими угольками. Тогда наверх пошло все: и крупные угли, и головни, и недогоревший хворост.

– Теперь сюда надо еще хвороста, – приказал Павел, – и поедем. Мы распашем еще вон ту деляночку за горкой, а вы ухватите вон те борозды. Тогда – обедать. Картофель не пригорит в золе. Кто будет ближе, наблюдайте!

Если сказать правду, то ребятам не очень хотелось отходить от костра. Это был уже не просто костер, тут пекся картофель, да еще какой картофель! Даже Галине Александровне подумалось, что, наверное, нигде на свете нет ничего более вкусного, чем эта печеная картошка.

Но Павел с Федей пошли, надо было идти и всем. Шли и оглядывались на костер: казалось, над всем полем начал разноситься запах печеной картошки, представлялась она мягкой, рассыпчатой, а если где-нибудь немножко и подгорелой, так только до самой вкусной желтизны. Сколько же пройдет времени, пока она испечется? Солнце теперь стоит над лесом. На него можно даже смотреть, оно теперь не режет глаза, не искрится, а так, будто улыбается ласково и немножечко тоскливо. На картофлянике возле леса сверкает поздняя паутина бабьего лета. Спустится солнце до вершин деревьев, тогда уже, может быть, и картошка будет готова. Кому же за ней наблюдать? Пусть дядька Поликарп наблюдает. Он ближе к костру, он редко и отходит от костра: то прикуривает, то что-то там поправляет. Микола два раза называл его Тетерюком, да это ничего! Он вряд ли слышал, а если и слышал, то, наверное, не обиделся. За что же тут обижаться?

Работа спорится, ничего, что уже немного ноют спины, пальцы побаливают, когда разгребаешь землю. Павел сказал, что надо "ухватить" эти борозды. И Галина Александровна подтвердила. А где же сам Павел с Федей, с лошадью и плугом? Их даже и не видно за горкой. Долго ли еще они будут там?..

Вскоре пахари показались из-за горки. Все ученики пошли им навстречу.

– Задание выполнили! – отрапортовал Микола.

Шли колонной вслед за плугом. Поравнялись с Галиной Александровной, и она тоже присоединилась к колонне. В конце поля горел огонек. Небольшой. Большого теперь и не надо. Возле костра сидел, согнувшись, дядька Поликарп. Издали он напоминал большой мешок картошки. Наверное, ожидает всех дядька Поликарп, картошка уже готова.

Чем ближе к костру, тем быстрее шагали ребята. Даже лошадь и та шла резвее, потому что, наверное, чувствовала, что возле костра ожидает ее отдых и зеленая трава.

Когда идти оставалось уже немного, все заметили, что дядька Поликарп вдруг почему-то зашевелился, и довольно проворно, совсем не так, как он шевелился на работе. И почему он зашевелился? Учеников это немного удивило. Потом стало еще более странно: дядька Поликарп встал, как-то боком, через плечо, глянул на мальчиков и, спрятав голову в воротник, пошел, согнувшись, прочь от костра.

Все подбежали. У костра валялась шелуха, крошки белой, как мука-крупчатка, картошки, выеденные со средины половинки. Зола была разбросана, уголь и хворост развалены. Тетерюк еще раз по-волчьи оглянулся и чаще закачал широкой сутуловатой спиной. Вслед за ним поплыл дымок костра школьников...

И показалось ребятам, что они еще никогда не видели такого недоброго дядьки.

1955

Вечерком

Рассказ

Перевод с белорусского Николая Горулева.

Дни стали длиннее. Еще не так давно Лена приходила с работы в сумерки. А сегодня пришла в такую же пору, но на дворе было еще светло, и в квартире можно было не зажигать свет. На скорую руку управилась с домашними делами и присела на скамью у окна. Хотелось немного посидеть одной в тишине, отдохнуть от этой служебной суеты, от беспрерывного и очень уж назойливого звонка эмтээсовского телефона.

Из окна виден конец деревенской улицы, частокол, занесенный свежим снегом. А напротив эмтээсовских домиков никаких заборов нет: домики построили, а обгородить еще не успели. Зато ничто тут не мешает смотреть на поля, даже на небольшой сосновый лесок, напоминающий отсюда низкую зубчатую тучку. Кажется, что он недалеко отсюда, а попробуй добеги без передышки! Не добежишь. Лене не один раз приходилось бегать.

Теперь на поле глубокий снег, на дорогах подводам трудно разминуться, а машинам – тем более. Но он уже становится тяжелым и в полдень сверкает на солнце подтаявшими кристалликами. Пройдет еще некоторое время, и все тут зашумит, забурлит. Жаль только, что схлынет все в улицу, потому что более низкого места тут нигде нет. С неделю односельчане будут плавать, соседи здороваться только издали. Но никого это не смутит: каждый будет смотреть на улицу-реку и приговаривать: "Вот несет, так несет! Скоро с полей все снесет!"

А потом уличные волны успокоятся, возле заборов появятся сухие местечки, и здесь начнут неугомонно прыгать и щебетать дети, конечно, босые и с голыми головами. Пройдет еще неделя, и на рассвете, как только зазвенят в небе жаворонки, выйдет на поле первый трактор. Кто знает, какой это будет трактор? В МТС их много. Но, может быть, это будет тот самый, мощный и послушный трактор, на котором когда-то работал он, Виктор. Придет лето, и поплывет по бескрайним просторам хлебов комбайн. Старенький уже Викторов комбайн, на нем даже краска полиняла, но может и он выйти на поле первым. И еще не подкачает, не отстанет от других.

Лене вдруг показалось, что она услышала голос Виктора, приятный, всегда искренний. И где-то совсем-совсем близко, будто даже здесь, в комнате. Едва сдержалась, чтобы не оглянуться.

Пускай бы это было так. А то вот поплыли, полетели думы, не сдержать их. Да и не хочется сдерживать, пусть летят как можно дальше. Если бы могла, то и сама полетела бы с ними.

...Виктор был на год старше Лены. Часто приходил в школу с пятнышком мазута на носу или на щеке, и от него слегка пахло бензином. На переменках с ним не очень старались брататься, однако не упрекали, потому что знали: если у человека отец тракторист, разве можно выдержать, чтобы не подойти к трактору? Лена иногда подносила парню маленькое, как пятак, зеркальце и с улыбкой говорила:

– Вытри нос, механик!

Он брал зеркальце и добродушно отвечал:

– Сама больше смотрись, беляночка!

После девятого класса Виктор все-таки сел на трактор. Тут помогло и то, что отец перешел на комбайн. А в следующую весну Лена стала прицепщицей у Виктора.

* * *

...Трактор гудит себе, гудит... Подымает торфяники... Виктор сидит за рулем без фуражки, даже без комбинезона. Теплый ветерок шевелит тонкие кольца его волос и короткие рукава его голубой рубашки. Трактор идет ровно, за лемехами ложатся жирные пласты. Начинает смеркаться, скоро надо включать фары. Идти бы с фарами в самую темень, в неизвестную даль...

– Пойдем до конца? – спросила Лена. И побоялась, что Виктор скажет: "Не пойдем". Но он, наверное, чувствовал ее стремление, он этого не сказал.

А до конца еще далеко-далеко. Оттуда назад и тогда на стоянку, ночной смены сегодня не будет. Видимо, только к полуночи домой. Ну и пусть! Все равно не скучно и усталости никакой...

На обратном пути трактор в одном месте заревел, несколько раз вздрогнул и остановился. Виктор включил задний ход. Трактор затрясло еще сильнее, а с места не сдвинуло. Уже стемнело. Лена соскочила босыми ногами на землю и испуганно вскрикнула.

– Что там? – громко спросил Виктор. В его голосе не было никакой тревоги.

– Витенька, тонем! – чуть не плача, закричала Лена.

– Ничего, сейчас выплывем! – уверенно сказал Виктор и снова включил газ. Трактор страшно заскрежетал, завыл, как сирена, потом начал пыхтеть и хлопать газом.

– Не слушается. Смотри ты? – слегка удивленно проговорил парень и вылез из-за руля. Он обошел трактор, потоптался возле гусениц. – Жидковато, жидковато! И как это мы не досмотрели?

– Я побегу в бригаду, – предложила Лена, – попрошу, чтобы прислали буксир.

– Не надо, – твердо сказал Виктор. – Сами влезли, сами и вылезем.

И он побежал к кустарнику, который в сумерках чуть-чуть виднелся отсюда. Скоро он возвратился с большой охапкой веток в руках, сбросил ее под гусеницы, притоптал и сразу же побежал опять. Теперь уже и Лена побежала за ним.

Больше часа таскали они из зарослей все, что можно было подложить под трактор: сырые и сухие ветви, подгнившие пеньки и даже попадавшиеся под руку камни. Потом Виктор опять попробовал выехать. Трактор судорожно тронулся, подмял почти весь настил и словно проглотил его. Много было работы, а все пропало за одну минуту. Надо было настилать еще и еще...

Лена зашла глубоко в кустарник. Казалось, что на опушке уже нечего было собирать, нечего было ломать. Прислушалась, где Виктор, а услышала голосок ранней птицы. Как коротка ночь в начале весны! Скоро день, а еще, наверное, так много работы! И когда начала ломать сырые ветви, заметила на них почки, большие, свежие, будто живые. А прежде не замечала. Жаль стало ломать ветви с почками. Неподалеку от себя увидела Виктора. Рубашка его была порвана, в волосы вплелись сухие листья. Жалко стало парня. Лена даже удивилась своему чувству, опустила руки, долго думала, что сказать Виктору, да так и не нашла подходящих слов.

Когда трактор, наконец, выбрался, Виктор устало опустился на землю и лег на только что принесенные Леной ветви. Парень вытянул над головою руки и сладко вздохнул.

– Ты очень устал? – тихо сказала Лена.

– Нет, – отозвался Виктор, – только в плечах слегка ломит. Посиди немножко и ты.

Но она осматривала плуги и, кажется, нарочно медлила. Как-то все эти дни случалось так, что она подходила к Виктору только тогда, когда было неотложное дело. А какие вот теперь дела?

С плугами все хорошо, остальное Виктор осмотрит сам. И пойдем дальше, пока нет смены.

Лена стоит возле плугов. Ей уже видны те ветви, на которых лежит Виктор. Рассвет наступает быстро. Лена видит из-за трактора руку Виктора, лежащую на ветвях, чуть не по самый локоть вымазанную в мазут и торфяную грязь. Ветви, на которых он лежит, неровные, жесткие. Лена чувствует, что на них очень твердо лежать, и жалеет, что наломала таких неудачных веток. Если б знала, что на них ляжет Виктор, выбирала бы самые мягкие, самые молодые...

Сколько горючего ушло на буксовку? Лена вспоминает об этом и ей становится радостно: теперь можно будет подойти к Виктору. А зачем подходить? Встанет, сам посмотрит.

Она все-таки берет щуп и опускает в бак. Потом старательно осматривает его, держа на фоне серо-синего неба, и замечает едва уловимый блеск только на самом шпеньке. Значит, нет горючего. Надо сказать об этом Виктору: служба!

– Витя! – несмело зовет Лена и почему-то пугается своего голоса.

Ответа нет.

– Витя! – уже более громко зовет девушка, и опять все тихо, только беспокойное щебетание птиц доносится из кустов.

Тогда она обходит плуги и тихо приближается к Виктору. Он спит. "Ой, чуть не разбудила! Зачем же я так громко звала?"

Лена осторожно отступает немножко назад, сочувственно смотрит на парня. Глаза его закрыты, длинные густые ресницы опустились и лежат спокойно. Губы в детской полуулыбке. Под головой у Виктора ольховая ветка. Гладкая она, без сучков, но лежать, видно, твердо. Лена возвращается к прицепу, берет там свою вязаную кофточку. "Подложить ее Вите под голову?.."

С востока подул свежий ветерок и принес далекий-далекий гул трактора. Может быть, из-за того леска, который виден из окна Лены. Там заправочный пункт – выезжают хлопцы в поле. "Виктор, Витя-а!.." Это так Лена думает сказать, но не говорит. Она тихонько садится на ветки и боится, что он проснется. И надо, чтобы проснулся, а жаль будить. Сидит неподвижно несколько минут, затем протягивает руку к его согнутой ладони. Рука Лены кажется очень белой и маленькой. "Виктор, Витя-а!.. Спи, мой хороший, спи..."

Но совсем неожиданно Виктор просыпается сам. Он быстро, словно в испуге, опирается руками на ветви и встает.

– Спи, – ласково говорит ему Лена.

– Что? – Виктор смотрит на нее и радостно улыбается. – Я долго спал? Долго?

– Нет, совсем недолго.

– Поедем тогда, Лена, поедем! А ты не отдохнула? Эх ты, Беляночка! – Он берет ее за руку, настойчиво тянет к себе. Лена хочет вырваться, а рука слабеет и начинает дрожать...

– В баке совсем нет горючего, – будто не к месту говорит она.

– Ты мерила?

– Да.

Парень целует ее в щеку и рывком поднимается.

– Посиди тут, а я сбегаю в бригаду.

– Так я сбегаю, Витя! – Лена говорит и не слышит своего голоса.

Виктор побежал и уже на ходу крикнул:

– Я скоро, Леночка-а!

Девушка долго смотрит ему вслед. Вот он уже далеко, уже не заметны лоскуты его порванной рубашки, а Лена не сводит с него глаз. "Почему разбудила, зачем сказала о горючем?.."

Когда Виктор скрылся за горкой, Лена опустила глаза и глянула на свою руку. На ней, почти возле самого локтя, было черное кольцо, словно широкий браслет. Тогда она достала из кофточки зеркальце и посмотрела на щеку: у края губ тоже было пятнышко, хотя и не очень заметное. Девушка стыдливо улыбнулась и начала быстренько вытирать руку и лицо.

...Гул тракторов усиливался, а с гулом из-за горки надвигался рассвет. Видно было, как на этой горке чернели свежие, казалось, еще более отсыревшие за ночь, борозды. На низких местах поля зеленела трава. Ее уже можно было видеть даже на расстоянии. Лена вспомнила, какой эта трава была вчера, и ей показалось, что за минувшую ночь зелень заметно поднялась. Быстро, очень быстро промелькнула ночь, а как много за это время изменилось!..

Скоро, наверно, взойдет солнце. Оно должно показаться из-за этой горки.

Лена ожидает, глядит на горку. Еще солнышко не показалось, а кажется, что оно начинает чуть-чуть пригревать шею, голые до локтей руки. Вот и самой ей становится тепло и удивительно приятно. Голова невольно клонится набок...

С этого места воспоминания изменились, Лена задремала. Голова ее тихонько опустилась на руки, сложенные на подоконнике.

...Во сне она видит, что Виктор не бежит к ней из-за горки, а летит. Летит, а весенний луч солнца плывет за ним. Лена бросается навстречу и удивляется, что у парня теперь уже совсем чистые и руки и лицо.

Потом возникает перед глазами комбайн Виктора, почему-то старенький, полинялый, такой, какой он теперь. А сам Виктор возвышается над полем. Он стоит под зонтом в светлой безрукавке и сильными, багровыми от загара руками держит штурвал. Огромная сложная машина безукоризненно реагирует на каждое его движение, в его руках она становится послушной и покорной.

...Широкие, бескрайние хлебные просторы. Лена бежит бороздкой к тому месту, где вчера на ночь остановился комбайн. Солнце только-только начинает всходить, оно еще не видно из-за реки. Но в ожидании утренних лучей торжественно притаились колосья, повисли и как-то испуганно задрожали капельки росы на их тонких усиках. Виктор, наверное, и не вздремнул у комбайна. Бежит Лена заступать на смену, она – помощник комбайнера. Босые ноги то и дело запутываются в соломе, в ласковом, но ненужном здесь горошке, становится трудно бежать. А что, если бы не было здесь Виктора? Надо ли было бы так торопиться?

Поздним вечером, когда на хлеба легла густая роса, комбайнер и его помощница идут домой: пусть эту ночь побудет у комбайна сторож. На полпути вдруг брызнул теплый дождь. Хорошо, что близко был лесок. Виктор с Леной добежали до леска и спрятались под сосною. Одна сторона сосны была голой, а с другой росли густые ветви чуть не до самой земли. У комбайнеров ничего не было с собой из верхней одежды. Виктор стоял боком к дереву, прикрывал Лену руками и своей кучерявой головой. Редко капли попадали на Лену, даже ее белые мягкие волосы, заплетенные веночком, оставались сухими.

– А на тебя, наверное, льет? – беспокоится девушка.

– Нет, – отвечает Виктор, – совсем не льет.

Лена выставляет на дождь руку, затем дотрагивается пальцами до плеча Виктора. Плечо теплое, но все мокрое, на него прямо ручьями льется дождь. Девушка хочет увидеться, встревожиться, но в этот момент Виктор говорит:

– Беляночка моя, завтра я иду в армию.

– Неужели так быстро? – Лена не снимает своей руки с плеча Виктора. На руку льется дождь, но она не чувствует.

– Ты будешь меня ожидать, Беляночка?

– Буду, Витя, буду.

...Назавтра с самого утра было пасмурно и холодновато. Виктор шел по улице с чемоданом в руках. За ним отец, мать, хлопцы с гармонью. Лена увидела его в окно, выбежала к воротам. Виктор остановился, немного растерянно глянул на родителей, на хлопцев, а потом решительно отворил калитку и вошел. На нем была та самая безрукавка, в которой вчера он стоял под дождем. Она была еще влажной.

– Тебе же будет холодно! – забеспокоилась Лена.

– Мне совсем-совсем тепло, – говорит Виктор и кладет свою руку ей на плечо. Рука действительно теплая, ласковая, и как-то радостно и тепло становится на душе.

* * *

...Лена вдруг спохватилась, подняла голову. В окне было уже совсем темно. На ее плечах лежала чья-то рука.

– Ты задремала? – слышит она голос мужа, и в груди ее сразу становится холодно. – А я немного задержался в МТС, там и тебя искал твой главбух. Принимали на работу одного комбайнера – из армии пришел.

– Кто, кого? – у Лены задрожали и бессильно опустились руки. Промелькнуло в памяти, как на третьем году Викторовой службы встретила она нового человека, который приехал в МТС, как потом показалось, что она его полюбила...

– Виктором зовут. А фамилию забыл, выскочила из головы. Давай будем ужинать.

Лена тяжело поднялась с места, включила свет и, стараясь не смотреть на мужа, начала собирать ужин.

1955