Текст книги "Затон"

Автор книги: Алексей Фомин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Алексей Фомин
Затон

Эпизод 1. Анна. Москва. 2006

– Аннушка … Аннушка … – Легкий шелестящий шепот вполз ей в уши, с трудом пробиваясь сквозь монотонный гул двигателей.

Удивленная тем, что кто-то здесь вдруг позвал ее по имени, Анна осторожно, с сомнением в душе (не ослышалась ли), повернула голову влево. В соседнем кресле, непринужденно откинувшись на опущенную спинку и удобно устроив руки на мягких подлокотниках, сидела молодая женщина.

Простите, это вы … Вы меня позвали? – Анна не любила дорожных знакомств и была несколько сконфужена и раздосадована случившимся, втайне надеясь, что это какое-то недоразумение.

Женщина села прямо и утвердительно кивнула головой. Она была одета в темный дорожный костюм, несколько непривычного покроя, но очень элегантно на ней сидевший. На голове – шляпка с опущенной вуалью, на сдвинутых коленях, обтянутых длинной юбкой, лежали лайковые перчатки. Разглядеть получше ее лицо не удавалось, мешала паутинка вуали и полумрак, царивший в салоне. Она повернулась вполоборота к Анне и, слегка перегнувшись через подлокотник, взяла ее за руку.

Какое красивое кольцо, – сказала она.

Анна уже не на шутку перепугалась. Кольцо у нее действительно было красивым. Старинной работы, с весьма и весьма недурственным бриллиантом. Насколько старинным оно было, Анна сказать не могла, знала лишь, что в их роду оно уже не одно поколение передается от матери к дочери. Семейная драгоценность и реликвия. Она неоднократно слышала рассказы бабушки, ныне уже покойной, о том, как она берегла его в самые тяжелые и голодные годы, не поддаваясь искушению продать или обменять его на продукты. По неписаному правилу кольцо переходило к новой владелице, когда она выходила замуж. Когда они с Вадей стали жить вместе, Анна попыталась надавить на мать в надежде получить заветное колечко, но та была непреклонна, не желая признавать их отношения браком. Анна так и не поняла, чего у нее было больше; то ли нежелания расставаться с привычным украшением, то ли стремления заставить дочь прервать эту «связь» (представляете, она так и сказала «связь») и вступить в «нормальный» брак. Как бы то ни было, сопротивление было хоть и мощным, но недолгим, и семейная реликвия, правда, без соответствующей данному моменту торжественности, перекочевала к Анне.

Аннушка, ты испугалась? Вот уж не хотела … – ласково промолвила женщина, продолжая держать руку Анны в своих ладонях. – Прости меня. Хорошо?

Страх ушел также внезапно, как и нахлынул на нее. На душе вдруг стало покойно и хорошо, и она почти физически ощутила волны любви и благожелательности, исходящие от этой женщины.

Да, красивое, – подтвердила Анна и, мягко высвободив руку, безуспешно попыталась поймать бриллиантом лучик света от тусклой лампочки ночного освещения. – Оно ужасно древнее. Ему просто черт знает сколько лет.

Не такое уж оно и древнее, – сказала женщина, улыбнувшись едва различимой в полумраке улыбкой, – ему и ста лет нету. В 1911 году, в Москве его сделали по заказу Арсения Захаровича.

В девятьсот одиннадцатом? – с недоверием переспросила Анна. – А кто такой Арсений Захарович?

Ты не знаешь, кто такой Арсений Захарович? – на этот раз настал черед собеседницы удивляться заданному вопросу. – Арсений Захарович – купец и промышленник, владелец фабрик в Ярославле, Кинешме и Самаре, хозяин целого грузового флота на Волге.

И почему это я должна его знать? – упорствовала Анна.

Ну как же … Ведь он твой прадед. Он погиб, когда твоей бабушке было чуть больше года.

«А ведь точно, как это я не сообразила, – подумала она, – ведь бабушкино отчество – Арсеньевна». Она вспомнила старинную фотографию, которая сначала висела на стене в квартире у бабушки, а после ее смерти перекочевала к родителям. Представительный мужчина, в возрасте за сорок, сидел на стуле, закинув нога за ногу, и держал на руках спеленутого младенца. Это-то и была бабушка. А мужчина, стало быть, ее отец. А рядом с ним стояла молодая, красивая женщина, одетая во все белое, в шляпе с широкими полями. Руки она опустила на плечи мальчику в матросском костюмчике, стоявшему перед ней. Это был бабушкин старший брат, погибший во время войны. Бабушка рассказывала, что родителей своих они не помнили, воспитывала их бабушка. Эта фотография – единственное, что напоминало ей о родителях.

Да, теперь я вспомнила, я видела его фотографию. Она, правда, старая, немножко выцвела… Но все-таки… Интересный был мужчина, солидный. Простите, – Анна слегка замялась, – а какое вы ко всему этому имеете отношение? – испуг и растерянность уже прошли, она уже взяла себя в руки и вновь стала той, которой и была на самом деле, уверенной в себе молодой деловой женщиной. – Кто вы такая? И почему вас интересую я, мое кольцо и, черт возьми, моя семья?

Не чертыхайся, Аннушка, это непристойно, – с этими словами собеседница подняла вуаль и придвинулась поближе к Анне.

Что-что, а свое отражение в зеркале Анна изучила гораздо лучше, чем свои пять пальцев, как-никак заглядывать в зеркала и зеркальца разных форм и размеров приходится ежедневно и многократно. И теперь на нее смотрело ее собственное отражение.

«Вот это да, прямо мексиканский сериал какой-то, мыльная опера, черт. Кто это? Сестра-близнец? Да, мы с ней двойняшки. – Мысли закрутились в голове, сталкиваясь и налезая друг на друга. – Ай да мамочка, ай да родители! Как же вы умудрились еще одну девочку потерять? Абсолютная идентичность! Хотя нет… Вон у нее брови другие… Дура, – обругала она сама себя, – причем тут брови? Брови можно выщипать и, вообще… Нет… Но у нее ушки другие. У нее приросшая мочка, а у меня…»

Видя, как напряглась Анна, женщина снова взяла ее за руку:

Успокойся, Аннушка. Мы не сестры-близнецы, и твои родители не теряли меня в младенчестве и не сдавали в сиротский приют. Видишь ли, все несколько сложнее и в то же время проще. – Она внимательно посмотрела на Анну, чтобы удостовериться какое впечатление произвели ее слова. – Ты не нервничай. И постарайся правильно понять меня. Главное, всегда помни, что я люблю тебя и никогда не сделаю ничего такого, что могло бы причинить тебе вред… И никому другому не позволю… Но… Видишь ли… Я, Аннушка, твоя прабабка.

Вы?.. Кто?.. Ты моя прабабка? – с недоверием переспросила Анна. – Но мы ведь одного возраста. Тебе, наверное, двадцать семь, как и мне?

Да, – подтвердила собеседница, в знак согласия кивнув головой, – двадцать семь.

Что-то я тут логики не вижу, – усмехнулась Анна, – концы никак не связываются.

Правильно, – снова согласилась собеседница, – логики тут нет никакой, да ее и не может быть. Дело в том, что я… Вернее, меня в 1918 году в возрасте двадцати семи лет убили.

Она с тревогой поглядела на Анну, видимо опасаясь, что та снова испугается или же сочтет слова навязчивой попутчицы попросту бредом. Но та нисколечко не встревожилась, скорее наоборот, обрадовалась тому, что начало вырисовываться хоть какое-то объяснение малопонятным фактам.

Так ты призрак, да? Тогда почему я тебя вижу, и рука у тебя теплая… – облегченно затараторила Анна. – В фильмах обычно…

В фильмах обычно сплошное вранье, – перебила ее прабабка. – Да и что они могут знать о другом мире… Я не совсем призрак, ну, в том смысле, в котором ты обо всем этом наслышана. Мне сложно тебе это объяснить, да ты и не поймешь ничего. Лишь редчайшие единицы из живущих людей способны всего лишь только приблизиться к пониманию законов другого мира. Так что не забивай свою прелестную головку всей этой ерундой. Тебе достаточно помнить, что я твоя союзница и сделаю для тебя все, что в моих силах.

Ангел-хранитель? – обрадовалась Анна.

Ну, да, можно и так сказать.

А как тебя зовут? Как мне тебя называть? Прабабушка – это очень длинно, да и слишком свежо и молодо ты для этого выглядишь, – спросила Анна, широко и доверчиво улыбнувшись.

Меня зовут так же, как тебя, Анной, – ответила та, улыбаясь в ответ. – Арсений Захарович называл меня и Аннушкой, и Нюрочкой, и Анюточкой, но чаще всего Нюточкой.

Ты любила его? Ведь он был намного старше тебя.

Безумно, страстно любила. И не так уж и на много старше. Всего-то лишь на шестнадцать лет. Я родила ему двух ребятишек: наш первенец Глебушка родился в двенадцатом году, а твоя бабушка – в ужасном семнадцатом.

Я тоже буду звать тебя Нюточкой, можно?

Можно, – согласилась двадцатисемилетняя прабабка. – Аннушка… Мне нужна твоя помощь. Я могу попросить тебя о помощи?

Конечно, – уверенно и твердо сказала Анна. – Все, что хочешь. Я для тебя сделаю все, что хочешь. Ты знаешь, – затараторила она, – у меня никогда не было сестры, даже с подругами напряженка. А после того, как Ленка Королева в десятом классе у меня парня увела, я их всех ликвидировала, как класс. Осталась одна Ирка, но это так… А ты… И похожа на меня, как две капли, и зовут тебя так же, и, вообще, я просто счастлива иметь такую молодую, такую красивую, такую замечательную прабабушку, к тому же еще знающуюся с нечистой силой. – Анна тихо, вполголоса рассмеялась. – Конечно, я сделаю все, что ты попросишь.

У Арсения Захаровича был пароход. Назывался «Святая Анна». Там в одной из кают, под обшивкой есть тайник. В нем кое-что спрятано… Ты должна это найти.

А что там? Клад? Здорово! – оживилась Анна, но тут же сомнения одолели ее. – Так сколько лет прошло… Он уже давно сгнил на дне какого-нибудь моря или на переплавку попал.

Нет, – Нюточка отрицательно покачала головой, – на переплавку – нет, я бы сразу узнала. А насчет моря – не выдумывай, это был речной пароход. Ну что? Согласна?

Ну, конечно. Я тебе уже сказала. Тем более, что там находится клад, – в голосе Анны зазвучала лукавая нотка. – Но скажи, почему ты выбрала именно меня?

Все очень просто, – серьезно ответила Нюточка, – ты сама сказала; мы похожи, как две капли, тебя тоже зовут Анной, ты носишь мое кольцо, да и просто… время пришло. Ты обязана это сделать, Аннушка. Это твой долг.

Анна только собиралась еще раз с пылом заверить Нюточку, что для нее она сделает все, что угодно, как вдруг кто-то тронул ее за плечо.

Please… – громко произнес женский голос.

Анна резко повернула голову вправо, и тут изо всех окон разом брызнул ярчайший дневной свет, на миг ослепив ее и заставив зажмуриться.

Пожалуйста, – повторил голос на этот раз по-русски, – застегните ремень, мы снижаемся.

Анна осторожно, чтобы вновь не ослепнуть от яркого света, открыла глаза. Справа от нее, в проходе стояла улыбающаяся стюардесса.

Sir, please, fasten your belt, we are going down, – снова пропела стюардесса заученно ласковым голосом, обращаясь на этот раз не к Анне, а к кому-то, кто сидел рядом с ней.

Повернув голову влево, она обнаружила в соседнем кресле причмокивающего во сне пузатого мужика, пятисотдолларовый галстук которого во время каждого вздоха стремился занять положение, параллельное полу. Он нежно стискивал своей толстой лапищей ладонь Анны, лежащую на подлокотнике его кресла.

«О, Боже! Это был всего лишь сон. Только сон, и ничего более», – сообразила она. И такая тоска вдруг охватила ее, ей так стало жалко Нюточку и себя, себя, несчастную и обманутую, что на глаза навернулись слезы и повисли предательски крупными каплями на длинных пушистых ресницах.

Вам плохо? – забеспокоилась участливая стюардесса.

Нет, нет, все в порядке, – ответила Анна.

Самолет резко клюнул носом и нырнул в молочно-белую пелену, откуда, после десяти-пятнадцати минут непонятных эволюций, заставивших побледнеть и вытянуться лица пассажиров, так же внезапно вынырнул и практически сразу же плюхнулся на бетонку. Пассажиры разом яростно зааплодировали, якобы благодаря экипаж за хорошо проделанную работу, на самом же деле маскируя тем самым бешеную радость, испытанную по случаю избавления от неминуемой, как им подсознательно мнилось, смерти.

«… температура воздуха в аэропорту Шереметьево плюс семнадцать градусов», – уловила Анна обрывок фразы, вынырнувший из шквала аплодисментов.

Пограничники и таможня работали сегодня, слава Богу, быстро и слаженно, и даже на выдаче багажа, где без заторов никогда не обходится, сегодня было все идеально.

Наглорожие, нахрапистые таксисты принялись хватать Анну за рукав еще в зале прилета аэропорта:

Куда прикажите, дамочка…

В центр, в любой район, до метро…

Mam, please, Marriot, Metropol, Radisson-SAS…

Анна стремительно пронеслась сквозь их строй и вырвалась на улицу. Покрутив головой, направилась к самой дальней от входа машине, водитель которой сидел на своем месте и спокойно ждал пассажиров. Подойдя к нему, она бросила:

К Серебряному Бору…

Водитель согласно кивнул и бросился загружать багаж. По дороге, в родных московских пробках, Анну стало укачивать, и она начала клевать носом. «Нет, держи себя в руках, – приказала она себе, – так нельзя. Не хватало еще заснуть в чужой машине, рядом с незнакомым мужиком. Хоть и раннее утро, но все же…» Из Франкфурта вылетали поздно ночью, плюс перелет, плюс разница во времени, вот в Москве уже и утро. Так что поспать сегодня ей так и не удалось. Правда, немножко она подремала в самолете… Но уж слишком странным был тот сон. Сон, принесший не желанное отдохновение, а растревоживший и скорее утомивший. Не то сон, не то явь. Анна снова вспомнила Нюточку и снова чуть не заплакала.

«Прекрати сейчас же, – разозлилась она сама на себя, – ты превращаешься в слабонервную истеричку, – но тут же и сама за себя заступилась: – Это все от усталости. Все-таки я сделала очень важное и большое дело. И даже на день раньше запланированного. Так что, я молодец. И правильно сделала, что из Шереметьева поехала домой. Приму ванну, отосплюсь, а потом поеду на работу. А может быть, и не поеду. Все равно ведь они меня ждут только завтра».

А вот и ее башня, с двадцать шестого этажа которой Анна так любила любоваться Серебряным Бором и причудливыми изгибами Москвы-реки. Консьерж, заметив подъехавшее такси, выскочил из подъезда и помог Анне втащить чемодан в лифт.

Спасибо, дальше я сама, – поблагодарила она, сунув парню купюру, мгновенно исчезнувшую в одном из многочисленных карманов его униформы.

Открыв дверь, Анна шагнула в прихожую, вкатив за собой чемодан.

Home, sweet home, – пропела она. – Все, все, все, в ванну и спать.

Она заглянула на кухню – в мойке гора грязной посуды. «Так, Вадя – свинтус раз». Прошла в спальню. Их роскошная, огромная кровать, установленная посреди комнаты под зеркальным плафоном, на которой им всегда так здорово было любить друг друга, переворошена так, будто на ней свиньи порылись. «Вадя – свинтус два. Вернее не свинтус, преогромная свинья». Анна открыла шкаф, набросила на створку пиджак, расстегнула брюки и, дав им упасть на пол, перешагнула через них, направившись в ванную. Мурлыча себе под нос незамысловатый мотивчик и расстегивая одной рукой блузку, второй она потянула на себя дверь в ванную комнату.

«Оп-пля, приехали», – в голове как будто разорвался огненный шар, праздничным фейерверком разлетевшийся во все стороны мерцающими искрами.

А-а-а-ня? Т-ты уже приехала? А-а мы т-тебя ж-ждали з-завтра. – Вадя от неожиданности и испуга наверняка бы сполз в воду и захлебнулся б там, если бы левой рукой не опирался на борт джакузи, а правой не обнимал огненно-рыжую красотку.

«Вот так слетала в командировку, – подумала Анна. – А мой миленочек Вадя сидит в моей ванне в обнимку с какой-то сисястой теткой».

– Сволочь, – тихо, но зло сказала она и с силой хлопнула дверью.

В два прыжка вернувшись в спальню, с остервенением принялась натягивать на себя одежду. Вадя выполз из ванной голый, мокрый, весь какой-то жалкий. «О, Боже, – ужаснулась Анна, – и этого-то человека я любила? И этим телом я восхищалась?»

Не приближайся ко мне, убью! – заорала она и бросилась к входной двери.

Подхватив за ремень свой чемодан, вылетела на лестничную площадку, ахнув дверью так, что стекла во всем подъезде жалобно задребезжали.

Вы уже уезжаете? Подождите, я вызову вам такси, – засуетился консьерж, когда Анна пролетала мимо него.

Она лишь махнула рукой, не в силах ничего ответить. Ее душили злые слезы. «Куда теперь? – уже стоя на улице, спросила она себя. – Конечно же, к родителям».

Подняв руку, она остановила первого же частника и, усевшись в машину, коротко бросила:

В Измайлово.

Анна открыла дверь своим ключом и сразу же оказалась в царстве таких знакомых и привычных с самого раннего детства вещей и запахов. Здесь не было дорогой мебели, не было джакузи и прочих новомодных прибамбасов, как в их с Вадей квартире, зато была приличная по старым московским меркам кухня, на которой частенько собирались гости и вели задушевные беседы.

Ма-ам, пап!.. – прокричала она вглубь квартиры.

Так и есть. Никого. Уже уехали на работу.

Выйдя их ванной, она натянула на себя старую-престарую, еще детскую ночнушку, разложила свой старый узкий, девический диван и, застелив его, юркнула с головой под одеяло. Пристроив на подушке своего любимого мишку с оторванным ухом, она принялась шептать ему о своей сегодняшней обиде, тихонечко всхлипывая и моча слезами подушку, и не заметила, как на край дивана присела Нюточка.

Нюточка, ты? – обрадовалась Анна. – Но как же так? Ты обещала меня защищать. А этот урод так со мной…

Любовь порой бывает злой и несправедливой, Аннушка. Я не могу защищать тебя от тебя же самой. Ведь ты сама выбрала этого человека…

И они, не спеша, повели долгую, тихую, неторопливую беседу.

Эпизод 2. Слава. Северный Кавказ. 2003

Слава бросил ручку на стол, с ожесточением потер лицо руками. Сегодня что-то не работалось. После вчерашней попойки голова гудела, а мысли, словно мыши, разбегались по укромным уголкам. Только вздумаешь ее за хвост ухватить, а она – уже вон где и юрк в темный подпол. Не вставая с места, он протянул руку и достал с сейфа графин с водой и граненый стакан. Налил стакан до краев и, запрокинув голову и двигая кадыком при каждом глотке, выпил. Снял галстук и, расстегнув верхние три пуговицы рубахи, освободил шею от сдавливавшего ее воротника, после чего налил еще один стакан воды и так же жадно выпил. «Да, вчера гульнули на славу», – подумал он.

Обмывали майорскую звездочку Ваньки Лыжина. Иван собирался организовать это мероприятие в кафе—стекляшке, но Слава отсоветовал ему:

На кой черт надо там светиться, чтобы весь город нас видел… Ты начальству будешь отдельную поляну накрывать? Вот их туда и веди. А я предлагаю у нас в общежитии… Давай у меня в комнате. Во-первых, кругом свои, а во-вторых, всем до дому близко.

Мне потом на другой конец города тащиться, я на съемной хате живу, – запротестовал капитан Портнов.

Ничего, мы тебе машину поймаем, доедешь, – урезонил его Слава.

А может быть, выедем за город, на речку? – предложил Лыжин. – Я знаю, где свежезаколотого поросеночка взять… Шашлыки-машлыки заделаем… Все-таки событие такое – первая большая звездочка. Хотелось как-то в торжественной обстановке отметить, а ты говоришь – общежитие… Получится обычная рядовая пьянка.

Вань, – приобнял друга Слава, – так ведь не место делает событие торжественным, а люди. Нет, ну ты представь. Ехать за город, значит надо организовывать транспорт. Это кому-то придется не пить. Давай уж лучше в общежитии…

Новоиспеченный майор расстарался. За продуктами заехали на рынок и затарились там по самое не могу: от зелени до балыков. Когда все это было помыто, порезано, разложено по тарелкам и расставлено на столе, то зрелище получилось впечатляющее. Венчали все это гастрономическое великолепие две пластиковых канистры кизлярского коньяку, заранее заготовленные для столь торжественного случая запасливым Иваном.

Чем не натюрморт? – гордо спросил Слава, довольный тем, что все так здорово получилось.

Коньяк в канистрах. Нехорошо, ребята. Я думал в кафе бутылки взять, перелить… – огорчился майор.

Не расстраивайся, – попытался утешить его Портнов, – уж чего-чего, а пустых бутылок у них хватает. – Он кивнул на Славу и его соседа-лейтенанта. – Сейчас для начала бутылок восемь-десять нальем, а там посмотрим, как пойдет.

Компания за столом собралась большая – человек пятнадцать-двадцать. И без того не очень просторная комната стала вдруг совсем тесной. Чтобы выйти из положения, Слава с соседом быстренько разобрали свои кровати, а постели, скатав в рулон, засунули в шкаф.

Сначала обмыли Ванькины звездочки, передавая друг другу котелок с коньяком, в котором их утопили. Потом долго говорили прочувствованные тосты; короткие, но емкие. Коньяк оказался выше всяких похвал, а уж про закуску и говорить нечего. Даром что обошлись без женщин.

Ближе к двенадцати монолитная поначалу компания стала распадаться на отдельные группы и группки по интересам. Кое-кто ушел уже домой, и за столом зияли пустотой освободившиеся места ушедших.

Слава со своего места с интересом наблюдал за этим раздроблением общей поначалу беседы на отдельные разговоры, разговорчики и обмены мнениями, одновременно прислушиваясь и к тем, и к другим, и к третьим.

…она мне и говорит: «Заходите сегодня ко мне после семи, лейтенант. – И так это многозначительно улыбнувшись, добавляет: – У меня муж сегодня заступает на дежурство».

Ну, а ты что?

А что я? Я намылся, побрился, нагладился и – к ней. Прихожу, а она меня встречает в эдаком сексуальном халатике. И не скажешь, что сорок лет. Вся налитая, как яблоко, ноги длинные, загорелые. На лице – ни одной морщинки.

Ну, а дальше?

А дальше начала она меня ужином кормить. Водочки налила… Ну, думаю, дело на мази. И тут слышу – кто-то ключом в замке шурудит. Я так и обмер. Сижу ни жив, ни мертв. Дверь хлопает, и появляется подполковник собственной персоной.

Е – мое…

Да… А она ему: «Милый, это ты пришел? Что-нибудь забыл? А я вот лейтенанта пригласила помочь мне шкаф подвинуть, а то тебе все некогда…» А он ей отвечает: «Я на секунду, ключ от сейфа забыл. Так что не беспокойся, пусть он двигает шкаф, я ему только инструкции дам. Лейтенант, пойдемте со мной». И ведет меня в спальню, а там кровать стоит распахнутая… Он же с дежурства, вооруженный. Ну, думаю, если он меня сейчас и не пристрелит, то по службе потом точно загнобит, со свету сживет.

Вот это поворот!.. Что же дальше было?

А дальше он мне говорит: «Чем ты здесь занимаешься, лейтенант, я не знаю, и знать не хочу. Но в принципе, если ты будешь помогать моей супруге по хозяйству, когда меня нет дома, то я не возражаю. Так что, не боись, лейтенант. Но если узнаю, что ты кому-нибудь сболтнул лишнее, пристрелю как собаку».

Вот это да! А зачем же ты болтаешь?

А я и не болтаю. Я с тобой просто делюсь по-дружески.

Ладно. Дальше рассказывай.

Подполковник ушел и понеслось… Это настоящая дьяволица… Я от нее с трудом утром вырвался. Чуть на развод не опоздал…

Вот это женщина, повезло же тебе.

Да, повезло… – захныкал лейтенант, – он на дежурство теперь через день ходит. А мне к ней приходится… Я уже скоро ног таскать не буду. Вот и сегодня мне к ней идти… – Казалось, парень готов расплакаться. – Нет. Вот назло не пойду. Пусть уж лучше он меня пристрелит.

Слава, прикинув в уме, кто бы это мог быть, быстренько идентифицировал всех действующих лиц этой истории. «Надо же, – подумал он, усмехнувшись про себя, – какие страсти шекспировские кипят в нашем болоте. Вернее зощенковские, а не шекспировские».

Знаешь, а я рапорт подал. На увольнение, – шепнул ему на ухо Портнов.

Зачем? – коротко бросил Слава, даже не повернувшись к нему.

Да… Надоело. Что я, как пес бездомный, мыкаюсь по чужим углам… Не мальчик уже, тридцать первый год. Жена, сын растет. А тут я, понимаешь ли, квартиру в Ростове прикупил.

На этот раз Слава повернул голову и, ничего не говоря, удивленно воззрился на друга.

Наследство получил. Тетка померла и наследство мне оставила, – пояснил тот. – Вот я и попросил родителей жены присмотреть нам квартирку. Она у меня с Ростова. Тесть мне уже и работу приглядел – заместителем начальника охраны какого-то банка.

Молодец, – немногословно похвалил Слава.

Сидевший напротив майор-врач рассказывал что-то своему соседу, командиру одного из взводов портновской роты:

… гляжу я на него – чистый заморыш. Бушлат одного цвета, штаны другого. Сапоги на три размера больше… Бушлат над ремнем, как пузырь, а из него торчит тощенькая шейка. Ну, сущий цыпленок, право слово. Защитничек Родины, твою мать… Такого самого еще надо защищать.

Зря ты с ними миндальничаешь, доктор, – перебил его сосед. – Боец нынче пошел – сволочь. Пока в зубы ему не дашь, ничего не добьешься. Никакой дисциплины… Правильно говорю, товарищ капитан? – обратился он за поддержкой к Славе.

Слава, скривившись, молча пожал плечами.

Правильно, правильно, – поддержал своего подчиненного сидевший рядом со Славой Портнов.

Ага, голубчики, – сказал доктор, – значит, это кто-то из вас сломал Сирхаеву челюсть в прошлом месяце.

Да будет тебе, – махнул рукой Портнов, – давай лучше выпьем. – Он налил коньяку всем четверым. – За здоровье!

Слава, не чокаясь и ничего не говоря, опрокинул в себя рюмку. Доктор еще что-то пыхтел, возмущенно раздувая толстые щеки, но Слава уже его не слушал. Его внимание переключилось на беседу, кипевшую на том конце стола, где сидел виновник сегодняшнего торжества Лыжин.

…нет, нет, а вы посмотрите, что получается, – с пьяным воодушевлением говорил Иван. – Вы на карту посмотрите… С запада одна империя – Евросоюз. С северо-востока другая – Соединенные Штаты, с юго-востока третья – Китай. На юге зарождается четвертая – мусульманский халифат. – Он энергично размахивал руками, пытаясь начертить в воздухе виртуальную карту. – А у нас… Территория огромная, а населения мало. Ресурсов завались, но все разворовывается… Страна богатая, а население нищее. В правительстве – либо идиоты, либо воры. А армия… Бордель, а не армия! С такой зарплатой… Вот ты знаешь, Радька, сколько в Америке командир роты получает? А ты говоришь геополитика…

Ну, при чем тут зарплата, – сидевший напротив Лыжина майор поморщился так, что его усы встопорщились, как у кота. – Я тебе о другом говорю.

Очень даже при чем, – запротестовал Иван.

Портнов, проследив за взглядом Славы и послушав спорщиков, зашептал ему на ухо:

Все, хорош. Пора разгонять, нажрались. Пока о работе да о бабах – еще ничего, можно считать, что трезвые. А как о политике, значит пьяные вдрызг. А тут – геополитика. Это уж последняя стадия, – захихикал он.

Погоди, не мешай, – отстранил его Слава.

А я тебе говорю, что исламский халифат в современных условиях – это не более чем миф, – громогласно продолжал усатый майор. – Единственная сила, реально способная на создание халифата – это Турция. Но туркам это на фиг не нужно. Слишком дорого все эти империи, тем более с идеологической начинкой, обходятся. А Турция – современное светское государство. Весьма прагматичное, между прочим. Да они скорее к Евросоюзу примкнут, чем опять с арабами свяжутся. Историческая память такая штука, знаешь ли… Вот ты готов простить хохлам референдум 91-го года?

А что? – буркнул в ответ Лыжин. – Хохлы – это те же русские.

Ну да, русские, – раздался голос рядом со Славой. Это встрял в разговор доктор. Слава окинул взглядом всю честную компанию. Оказывается, спор Лыжина с майором Зариповым привлек всеобщее внимание. – Когда за это дают кусок хлеба с салом. А когда за это дают по морде, то тут они украинцы.

Вот я и говорю, – продолжал Зарипов, – турки никогда не простят арабам предательства в Первую мировую. Ведь это именно Сауды всадили нож в спину Оттоманской империи. Знаете, наверное, эту историю про Лоуренса Аравийского и прочая? – Кое-кто утвердительно кивнул головой, но основная масса непонимающе глядела на него остекленевшими глазами. – Нет? Саудиты, подстрекаемые английским агентом, нанесли удар в тыл обороняющейся турецкой армии, – пояснил он. – Это и решило исход битвы за Ближний Восток, тем самым, предопределив конец Оттоманской империи-халифата. Кстати, знаете, кто такой халиф? Это одновременно светский и духовный правитель.

Все-то ты знаешь, всезнайка ты наш, – с нескрываемым ехидством сказал кто-то, скрытый от Славиного взгляда спинами соседей.

Теперь и ты знаешь, – не тушуясь, огрызнулся Зарипов. – А сейчас эта идея халифата снова подбрасывается, как говаривал незабвенный Михал Сергеич. И кем подбрасывается? Теми же саудитами. И ваххабизм пресловутый – это их порождение, и всякие там бенладены оттуда же. Официально династия Саудов вроде бы ни при чем, вся эта деятельность, якобы, проистекает от неких частных лиц. Но это полная чушь. Деньги, деньги откуда? Ни у каких частных лиц на это денег не хватит. Это нефтедоллары Саудов.

Нет, Радик, – перебил его Лыжин, – постой. Ты сам запутался и нас всех путаешь. То ты говоришь, что идея халифата – пустышка и тут же доказываешь, что дело обстоит весьма серьезно, а в основе лежат саудовские деньги. И вообще… Согласись, что налицо глобальное христианско-мусульманское противостояние. И в Афганистане, и у нас на Кавказе, и в Косово, и вот теперь в Ираке… А если за всем этим стоят не самодеятельные террористические организации и отдельные личности вроде Бен Ладена, а Саудовская Аравия, мечтающая возродить халифат, то тем хуже для всех нас.

Неверный вывод делаете, товарищ майор, – ответил Зарипов. – Сауды, конечно, могут мечтать о чем угодно. Распространить свой халифат хоть на весь земной шар, хоть на Луну и Марс с Венерой в придачу, могут даже тратить свои нефтедоллары на устройство всяких пакостей в разных уголках мира и пролить при этом немало человеческой крови, но… Все это до тех пор, пока будут позволять Соединенные Штаты. И в рамках, которые определяют они же. Ведь Сауды никогда не были самостоятельной силой. Как стали они в Первую мировую клиентами англосаксов, так и остаются по сей день. Сначала британскими, потом американскими. Позволяют они на своей территории беспрепятственно нефть добывать, ну и отлично. Хозяева им за это и денег отваливают и на всякие шалости глаза закрывают.

Ну да, – неожиданно поддержал Зарипова доктор, – клиенты из категории «своих мерзавцев».

Вот-вот, – согласился Зарипов.

Ты хочешь сказать, что американское правительство позволяет им устаивать всякие пакости против себя же самого? – саркастически усмехаясь, осведомился Лыжин.

Правительство, не правительство… – пожал плечами Зарипов. – Черт их разберет. Я думаю, у них там своя «борьба бульдогов под ковром». Но, возвращаясь к саудитам, хочу сказать: какие бы они интриги ни плели, какие бы диверсионно-террористические сети ни разворачивали, ничего у них с халифатом не получится. Великие империи такими методами не создаются. Хочешь, не хочешь, рано или поздно, но для достижения своей цели придется им сойтись со своим противником в честном бою лицом к лицу. А какие из арабов вояки мы все знаем прекрасно. Сколько им Советский Союз ни помогал, все без толку. Поэтому-то я и уверен, что халифат сегодня – это миф, пустышка. Стоит американцам надавить, как следует, на саудов и на их вассалов в так называемых странах залива, как и от идеи халифата, и от международного терроризма только мокрое место останется.