Текст книги "Смотрите, смотрите внимательно, о волки!"

Автор книги: Алексей Менялов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Стругацкие

Моё поколение сажали «на иглу» Солженицына, Высоцкого и Стругацких. Первые два – лжецы. Посмотрим, что за звери такие Стругацкие?

Русские называют братьев Стругацких «двумя раввинами» – может быть, во-первых, потому, что оба они евреи, а, может быть, потому, что дурилку эти братики нам засаживают на таком глубоком уровне, что среднему человеку и не распознать. Вот текст, посмотрите, не обвирают ли они Деву? Может, как ещё порочат?

Итак, Стругацкие, «Парень из преисподней».

«Но, в общем, мне моя конурка нравится. Я здесь отдыхаю душой, а то в других комнатах, как в чистом поле, всё насквозь простреливается. Правда, нравится она здесь только мне. Корней посмотрел, ничего не сказал, но, по-моему, он остался недоволен. Да это ещё полбеды. Хотите верьте, хотите нет, но эта моя комната сама себе не нравится. Или самому дому. Или, змеиное молоко, той невидимой силе, которая всем здесь управляет. Чуть отвлечёшься, глядь, – стула нет. Или лампы под потолком. Или железный ящик в такую нишу превратится, в которой они свои микрокниги держат.

Вот и сейчас. Смотрю – нет тумбочки. То есть тумбочка есть, но не моя тумбочка, не Гепарда, да и не тумбочка вовсе. Шут знает что – какое-то полупрозрачное сооружение. Слава богу, хоть сигареты в нём остались, как были. Родимые мои, самодельные. Ну, сел я на мой любимый стул, закурил сигаретку и это самое сооружение изничтожил. Честно скажу – с удовольствием. А тумбочку вернул на место. И даже номер вспомнил: 064. Не знаю уж, что этот номер значит.

Ну, сижу я, курю, смотрю на свою тумбочку. На душе стало спокойнее, в комнате моей приятный сумрак, окно узкое, отстреливаться из него хорошо в случае чего. Было бы чем. И стал я думать: что бы мне на тумбочку положить? Думал-думал и надумал. Снял я с шеи медальон, открыл крышечку и вынул портрет её высочества. Обрастил я его рамкой, как сумел, пристроил посередине, закурил новую сигаретку, сижу и смотрю на прекрасное лицо Девы Тысячи Сердец. Все мы, Бойцовые Коты, до самой нашей смерти её рыцари и защитники. Всё, что есть в нас хорошего, принадлежит ей. Нежность наша, доброта наша, жалость наша – всё это у нас от неё, для неё и во имя её.

Сидел я так, сидел и вдруг спохватился: да в каком же это виде я перед ней нахожусь? Рубашка, штанишки, голоручка-голоножка… Тьфу! Я подскочил так, что даже стул упал, распахнул шкаф, сдёрнул с себя всю эту белоснежную дрянь и натянул своё родимое – боевую маскировочную куртку и маскировочные штаны. Сандалии долой, на ноги – тяжёлые рыжие сапоги с короткими голенищами. Подпоясался ремнём, аж дыхание спёрло. Жалко, берета нет – видимо, совсем берет сгорел, в пыль, даже не сумели восстановить. А может, я его сам потерял в той суматохе… Погляделся я в зеркало. Вот это другое дело: не мальчишка сопливый, а Бойцовый Кот – пуговицы горят, Чёрный Зверь на эмблеме зубы скалит в вечной ярости, пряжка ремня точно на пупе, как влитая. Эх, берета нет!..

И тут я вдруг заметил, что ору я Марш Боевых Котят, ору во весь голос, до хрипа, и на глазах у меня слёзы. Допел до конца, слёзы вытер и начал сначала, уже вполголоса, просто для удовольствия, от самой первой строчки, от которой всегда сердце щемит: «Багровым заревом затянут горизонт», и до самой последней, развесёлой: «Бойцовый кот нигде не пропадёт». Мы там ещё один куплет сочинили сами, но такой куплет в трезвом виде, да ещё имея перед глазами портрет Девы, исполнять никак невозможно. Гепард, помню, Крокодила за уши при всех оттаскал за этот куплет…

Змеиное молоко! Опять! Опять эта лампа в какой-то дурацкий светильник превратилась. Ну что ты будешь с ней делать…»

По поводу Стругацких интересно вот что. После того, как мне вложили в руки «Весьёгонскую волчицу» и я её, не отрываясь, прочёл, я тут же кинулся разыскивать автора. Но его адрес мне удалось разыскать не сразу. О существовании Бориса Воробьёва в Союзе писателей, похоже, никто и слыхать не слыхивал.

Живёт он теперь в Тверской области. Выйдя на пенсию, из Москвы переселился в деревню. В свою родную.

Нашёл. И прямо с порога воспел, что его «Весьёгонская волчица» – Священное писание русских.

– Очень здорово, – сказал Борис Воробьёв. – Семнадцать лет прошло с первой публикации, тираж за полмиллиона, а уже второй человек мне об этом говорит.

Ну, конечно, не спросить, кто был первым, я не мог.

– Кто же был первый?

– Аркадий Стругацкий.

Вот это совсем интересно. Еврей насчёт тайной веры русских всё понял. Распознал. Другие под русскими фамилиями не поняли, а этот понял.

Но ещё интересней то, что, распознав, он об этом никому не сказал. Если бы в Союзе писателей хотя бы шепнул, они б все до сих пор благоговейно повторяли бы имя Бориса Васильева. Но не захотели кукловоды Стругацких и Союза писателей, чтобы русские знали о появлении Священного писания.

Стругацкий понял, но, тем не менее, в своих произведениях врал и дальше. Солженицын с Высоцким врали потому, что ни шиша не понимали, просто марионетки, а «раввин»-то понял! А этот уровень намного опасней. Солженицына уже не читают, Стругацких по-прежнему заглатывают.

Стругацкий не сказал, но уж точно доложил.

Но самое интересное, всё-таки то, что Стругацкий понял.

А насчёт «доложил» сразу вспоминаются и четыре трупа из четырёх, и подлог с Ивана Купала, и поджог Вельского музея, единственного места, где есть хоть какие-то материалы по важским пастухам, которые умели «договориться с волком». Но в особенности четыре трупа – ведь о каждом из них кто-то доложил, прежде, конечно, прочитав. А не всякий умеет читать тексты, имеющие смысл.

Борьба за Россию идёт – она заметна, и очень жёсткая, – но не за её природные ресурсы, как внушают нам СМИ.

Страшна не Россия как государство – мы поставлены на колени и без нового Гения нам не подняться, – а страшен сатанистам Прапредок, которому надлежит воскреснуть именно у нас.

И борьба эта вовсе не на уровне дурилок, которые преподают в так называемых высших учебных заведениях.

Если упрощённо, идёт борьба двух жреческих направлений. С нашей стороны это волхвы, которые полностью из «пустыни» пока не вернулись. Цивилизаторы нам – Гитлера, а мы им – на Русалке «дачу», строительство который началось в 1938-м, то есть ещё за три года до вторжения. Они нам – ХРСТ, а мы им – День Победы «натягиваем». Они нам – Высоцкого, а мы им – Меняйлова, в конце концов, и мне кто-то загадочный помогал. Они нам соколов в Красную книгу вогнали, а мы им пока, похоже, не ответили…

А что до геноцида русских, так это пустяки, следствия. Это не уровень борьбы, а так, последствия.

Их стратегия проста: разрушить Воргу, инициатический путь, загасить огонь Дня Победы, уничтожить соколов. Наша стратегия тоже проста: стать до времени выхода из «пустыни» невидимыми, найти из этого положения следующего Предречённого и помочь ему у огня осмыслить трудности пути к волку.

Описание истории человечества вне уровня борьбы вокруг Ворги – в частности, описание Великой Отечественной и теории стаи без описания участия знающих слово в боевых действиях – фуфель и дурилка в руках цивилизаторов.

Интересно то, что они знают, что проиграют.

Ибо, уже проиграли.

Слушайте, слушайте внимательно, о волки!

Плаха

Ну, а теперь Айтматов.

«…Прежде человека увидели волчата, игравшие наверху овражка. Зверёныши не подозревали, да и не могли предполагать, что неожиданно появившееся здесь существо – человек (сборщик на своё тело пыльцы с конопли, анаши, и торговец. – Примеч. А. М.). Некий субъект почти голый – в одних плавках и кедах на босу ногу, в некогда белой, но уже изрядно замызганной панаме на голове – бегал по тем самым травам. Бегал он странно – выбирал густые поросли и упорно бегал между стеблями взад-вперёд, точно это доставляло ему удовольствие. Волчата вначале притаились, недоумевая и побаиваясь, – такого они никогда не видывали. А человек всё бегал и бегал по травам, как сумасшедший. Волчата осмелели, любопытство взяло верх, им захотелось затеять игру с этим странным, бегающим как заводной, невиданным, голокожим двуногим зверем. А тут и сам человек приметил волчат. И что самое удивительное – вместо того, чтобы насторожиться, подумать, отчего здесь вдруг оказались волки, – этот чудак пошёл к волчатам, ласково протягивая руки.

– Смотри-ка, что это? – приговаривал он, тяжело дыша и отирая пот с лица. – Никак волчата? Или мне это почудилось от кружения? Да нет, трое, да такие пригожие, да такие большие уже! Ах вы мои зверёныши! Откуда вы и куда? Что вы тут делаете? Меня-то нелёгкая занесла, а вы что тут, в этих степях, среди этой проклятой травы? Ну, идите, идите ко мне, не бойтесь! Ах вы дурашливые мои зверики!

Неразумные волчата и в самом деле поддались на его ласки. Виляя хвостиками, игриво прижимаясь к земле, они поползли к человеку, надеясь пуститься с ним наперегонки, но тут из овражка выскочила Акбара. Волчица в мгновение оценила опасность положения. Глухо зарычав, она кинулась к голому человеку, розово освящённому предзакатными лучами степного солнца. Ей ничего не стоило с размаху полоснуть его клыками по горлу или по животу. А человек, совершенно обалдевший при виде яростно набегающей волчицы, присел, в страхе схватившись за голову. Это-то его и спасло. Уже на бегу Акбара почему-то переменила своё намерение. Она перескочила через человека – голого и беззащитного, которого можно было поразить одним ударом, перескочила, успев при этом разглядеть черты его лица и остановившиеся в жутком страхе глаза, почуяв запах его тела, перескочила, развернулась и снова перескочила во второй раз уже в другом направлении, бросилась к волчатам, погнала их прочь, больно кусая за репицы и оттесняя к оврагу, и тут столкнулась с Ташчайнаром, страшно вздыбившим загривок при виде человека, куснула и повернула его, и все они, гурьбой скатившись в овраг, в мгновение ока исчезли…

И тут только тот голый и нелепый тип спохватился, бросился бежать… И долго бежал по степи, не оглядываясь и не переводя дыхания…

То была первая нечаянная встреча Акбары и её семейства с человеком… Но кто мог знать, что предвещала эта встреча…».

«…Облава в Моюнкумах кончилась лишь к вечеру, когда все – и гонимые и гонители – выбились из сил, и в степи стало смеркаться…

А волчица Акбара и её волк Ташчайнар, уцелевшие из всей стаи, трусили впотьмах по степи, пытаясь удалиться как можно дальше от мест облавы. Передвигаться им было трудно – вся шерсть на подбрюшине, в промежностях и почти до крестца промокли от грязи и слякоти. Израненные, избитые ноги горели, как обожжённые, каждое прикосновение к земле причиняло боль. Больше всего им хотелось вернуться в привычное логово, забыться и забыть, что обрушилось на их бедовые головы.

Но и тут им не повезло. Уже на подходе к логову они неожиданно наткнулись на людей. С края родной ложбины, вклинившись в низенькую, ниже колёс, тамарисковую рощицу, возвышалась громада грузовой автомашины. В темноте возле грузовика слышались человеческие голоса. Волки немного постояли и молча повернули в открытую степь. И почему-то именно в этот момент, прорезая тьму, мощно вспыхнули фары. И хотя они светили в противоположную сторону, этого оказалось достаточно. Волки припустили, прихрамывая и прискакивая, и понеслись, куда глаза глядят…».

Мир, на который смотрят Толстой и Айтматов, один – но насколько сильно отличаются этих двух авторов нашего мира описания!

У Толстого волк не трусит, даже когда наталкивается на твёрдую волю обложивших его людей. Толстовские охотники тоже, желая взять волка, даже не подают виду, что боятся – а кто-то, видимо, и не боится.

Но у христианина Айтматова боятся все: люди, волки, сайгаки. Боятся и бегут…

Всё бежит и всё трусит – «гармония» страха, теория стаи в действии.

Что интересно, у Айтматова вообще нет ни одного отважного персонажа.

Всякий писатель, сколь бы разнообразной ни казалась его фантазия – во всех своих героях всегда описывает самого себя. У автора внутренне отважного, среди персонажей, кроме одержимых страхом, непременно присутствуют и бесстрашные. А вот у автора-труса все персонажи трусы.

Язычник Толстой отличается от христианина Айтматова не только духовным ростом персонажей произведений, но и поведением читателей. Именно толстовцы были наилучшими бойцами самого сложного периода Войны, нашими спасителями.

В книге «Катарсис-2: Теории стаи» я исследовал психологический портрет тех немногих, кто в 1941-м не драпал, а защищался. Их было немного – один из ста. Мне удалось выяснить и доказать, что герои Великой Отечественной – толстовский тип. Эти люди совмещали в себе как созидательный интеллектуальный потенциал, так и неодолимую тягу к рукомеслу. Особенно яркий пример, который мне удалось обнаружить, – это партизанский отряд из научных сотрудников, химиков одного из институтов Краснодара. Отряд потерял всего 5 человек, а вот немцев и румын вывели из строя 8 000. То есть боевая эффективность этих гражданских лиц в 10 000 раз выше, чем у господ-товарищей офицеров (кстати, товарищи воевали лучше, чем господа). Что удивляться, что военные не дали ходу и этой правде о Войне?

В «Теории стаи» я писал, что эти ошеломляющей результативности бойцы – химики-экспериментаторы. А теперь могу уточнить: по характеру довоенной работы архетипически они именно кузнецы (не ковали и не валды, но уже не смерды).

Не удивительно, что Волк Сталин, умея видеть будущее и предвидя самую страшную в истории человечества Войну, чтобы сохранить от уничтожения русский народ, устроил настоящий культ личности Толстого и его творчества. Русского Толстого.

А вот Айтматов совсем из другого лагеря. Айтматова возносила клика Горбачёва-Эльцина. Эти глубоко верующие христиане возносили христианина Айтматова.

Из одной этой противоположности миров и читателей, и персонажей произведений можно предположить, что среди предков Айтматова были палачи собственного народа – палачи, возможно, репрессированные Сталиным. И точно – 1937 год смёл с поста и материального довольства большого при Лейбе Троцком начальника в Киргизии, отца Айтматова.

При Горбачёве в СССР истерию поклонения Айтматову нагнетали усиленно. Помните, как это было: ну уж если киргиз уверовал в христианство, а не в веру предков – то, точно, всему населению России надлежит креститься в веру от семитов. Понятно, что в этой нагнетаемой кампании использовали не только Айтматова, но и других христиан. Но истерию начали именно с Айтматова. Классического христианина – клеветника и на волков, и на Сталина, и на Прародину, и на предков, и на Деву.

«Трус» и «страх» – слова однокоренные. Корень – СТР. СТР – «структура», «гармония» и, наоборот, «деструктивность».

Самоназвание на человека влияет. Фамилия – один из частных случаев самоназвания. Имя – тоже. Очевидно, что и название народа тоже на него влияет.

А ещё влияет название веры.

Например, «христианин». ХРСТ. Переставьте буквы корня и получите «страх». А раз так, то самоназвание «христианин» непременно ведёт или к тому, что человек весь в страхе (Айтматов и другие христиане), труслив и, как следствие, легко управляем, или наоборот, он неугодник, лишен страха перед временем, пространством и волком – и, как сейчас увидим, именно волком.

Это очень важно. Трус будет исходить о волке лживыми фантазмами – например такими, какими исходят христиане поголовно. Эта ложь вовсе не проигрыш в информационной войне. Тем более ещё лет сто назад.

Повторение – мать учения. Каждый корень (слово) имеет, по меньшей мере, два значения – противоположных. Одно – с Ворги, другое – низменное, из царства страхов. Если каким-то образом уничтожить у корня значение с Ворги, то тем самым оставшееся значение становится инструментом утончённого скрытого воздействия.

Забегая вперёд, ХРСТ означает и «страх» и, наоборот, «дух волка». Если привить аборигенам ложное представление о волке и заставить это население пользоваться самоназванием от ХРСТ, то оно превратится в легко управляемое быдло, которое ещё и кичиться будет своей податливостью.

Упражнение для зятя главного раввина не Бог весть какой сложности. Один из приёмов порабощения аборигенов. И не самый утончённый. Есть и более утончённые. Но это не тема этой книги.

Высказывалась мысль, что настоящие главраввины те, которые всегда в тени, вовсе не евреи, а потомки древнеегипетских жрецов. А евреи, дескать, суть дворня, наиболее легко управляемая часть населения. Эта мысль небезосновательна. Есть в её пользу аргументы, которые прежде в печати не высказывались, – но и это не тема этой книги. Скорее всего, не моей.

Обратите внимание на то, что делают цивилизаторы с русскими! Цивилизаторов совершенно не волнует, что аборигены вообще ничего не знают о Евангелии.

Действительно, христианин это тот, которому оказалось не по силам дочитать Евангелие до конца. Чтобы убедиться в этом, надлежит самому несколько раз прочесть Евангелие до конца, желательно пару раз переписать и переписанное осмыслить. Если вы высказываете суждение о том, изучили ли попы Евангелие, не изучив прежде Евангелие сами, то вы попадаете в известное положение: мужик сказал, а я, дура, поверила. Любая ваша фраза – «попы читали» или «попы не читали» – на самом деле означает: мужик сказал, а я, дура, поверила.

Итак, цивилизаторы не настаивают на знании. Но настаивают на том, чтобы все называли себя христианами. Одновременно, заметьте, всё топят во лжи. Отсюда мы и получаем свидетельство истории, что христиане на поле боя более трусоваты, чем реликтовые русские. (Начиная с панического бегства христианской части дружины Святослава, кончая современными примерами и не только Русско-японской войны). И литература христиан – исповедь трусов. Айтматов пример этой главы. Упомянуты Шекспир, Есенин – список, вообще говоря, бесконечен. Достоевский со своими ужасами во главе этого списка.

У нас не мыслящие, но верующие, боятся вспомнить, кто нам ввёл христианство. Дегенераты Горбачёв-Эльцин не первопроходцы. Наберитесь мужества и вспомните: при Брежневе принять христианство нас уговаривали «Голос Америки» и «Свободная Европа». Как вы думаете, для достижения какой цели они это делали?

Что удивляться, что Волк в преддверии Великой Войны освободил русский народ от позорного самоназвания? Без этого мы бы не победили. И из той ямы, в которую нас загнали карлики и дегенераты, носители позорного самоназвания не выберутся никогда.

Ну, а теперь выполним несложное упражнение. «Страх» на Ворге имеет своё значение – противоположное трусости. Восстановить это значение легко. Восстановим. СТР – это обозначение четвёртой высшей стихии красoты Девы, «структура». Х – «яркое явление», «вершина».

Итак, что же есть «вершина СТР»? Кто дарует высшую инициацию на Ворге? Да вся эта книга о том, что предки наши-то и пытались передать своим потомкам, что высшая инициация даруется «духом волка»!

Порядок букв в корне значения не имеет. Христ-ос – это «дух волка», «главный координатор»!

А разве не то же самое я утверждал в предыдущем варианте этой книги, вышедшей под названием «Стратегемы инициации гения в древнерусских культах»? То и говорил, что в Евангелиях, которые суть фальсификация Протоевангелия, всё-таки отчётливо угадывается, что Христос являл собой волка-координатора. СТРХ добровольной смертью на кресте (символе красoты Девы) напомнил людям истину о волке Прародины, хранителе Гипербореи, который готов ценой своей жизни даровать всякому человеку вершину неугодничества.

Понятие от корня СТРХ на Ворге противоположно трусости. И действительно, что не могут отрицать даже волконенавистники, так это отсутствие всякого страха у волка при приближении смерти. Те, которые после первого неудачного попадания в волка вынуждены были его добивать, вспоминают одно и то же: когда охотник целится в раненого волка, чтобы добить, он оборачивается и смотрит в глаза охотнику очень спокойно, ясным взором, в котором нет ни страха, ни ненависти. Ни страха, ни ненависти – это взгляд добровольно Распятого.

Пень

Меня замаяли вопросом: и как Вас-то до сих пор не грохнули?

Четыре трупа из четырёх, но сами-то живы?

Вот и до волков добрались. Да ещё двумя ступенями раньше должен был с вами «несчастный случай» случиться?

Да, есть некоторые, удивляющие меня, моменты, которые я пока не в состоянии объяснить. Например, странно, каким это образом получилось, что Сталина ссылали в такие расчудесные места (в инициатическом смысле расчудесные), и что ещё более удивительно, в нужном порядке. Как на заказ – прямой путь к высшей инициации.

Напрашивается предположение, что в высший «инквизиционный трибунал» внедрился волхв, который и отслеживал места и порядок ссылок Сталина. Наш человек в самом гнусном из мест.

Термин «инквизиционный трибунал» уместен. Вернее, именно он и уместен. Ведь Сталина в тюрьмах избивали именно инквизиторы – в жандармы отбирали непременно глубоко верующих христиан. И не только потому, что они среди аборигенов лучше других управляемы – состояние ненависти им естественно.

А вот Сталин, пройдя через христианские застенки, не мстил, но как волк-Христос, палачей простил. Что до закрытия церквей в 20-е, так люди сами попам давали под зад. У нас сейчас историю преподают христиане – то есть однобоко и лживо. Как-то умалчивают, что была у нас революция 1905 года, что утопили её в крови, что в крови топили полки, на знамёнах которых было вышито то изображение, которое цивилизаторы приучают называть ликом Христа. Вешали, расстреливали и не забывали грабить полки из авангарда христианства, самые глубоко верующие – казаки из южных губерний. Те самые, которые потом к Гитлеру переходили в каратели. А революция 1917 года состоялась потому, что внуки тех, чьи деды кровь проливали на Бородинском поле, вдруг увидели, что с приходом Николая II всё в России стало стремительно переходить в руки Бурбулисов, Эльциных и, конечно, Абрамовичей, а главное, естественное следствие – удушающая атмосфера нравственного разложения.

Сталин, пройдя через христианские застенки, палачей простил – но людей оскорбляли символы палачей русского народа. Вот и давали попам под зад.

Что до того, почему меня за правду ещё не грохнули, то, быть может, на уровне пророчеств существует некий запрет на ликвидацию всякого, причастного к главраввинским семьям. Дескать, если у кого поднялась рука на зятя, то и основной линии рода недолго портить воздух осталось. Очень может быть, что есть пророчество, мне неизвестное, запрещающее убивать зятя. Все пророчества намеренно двусмысленны – их можно понять и так, и эдак.

Поживём, увидим. Если случится со мной «несчастный случай», как с Константином Васильевым или Глебом Лебедевым, значит, нет такого запрета.

Но что говорить обо мне. Чем дольше живу, тем менее сам себе интересен, глядишь, скоро из поля собственного зрения и вовсе исчезну. А интересно то, что наши цивилизаторы прекрасно знают, на каком уровне идёт рубка, знают, что вершина противостояния – волк. Отсюда всякие Высоцкие, с их чудотворным вознесением в совесть русской нации, и Айтматовы, с их воспарением в сан богословов, и истребление соколов.

Сдаётся мне, что порабощение нас не могло не начаться именно с осмысления «духа волка». Только вот в какой форме была та первая «красная шапочка», самая из них первая?

Из общих соображений следует, что эта «красная шапочка» должна быть священным предметом язычников-нововеров, тех, у которых Ивана Купала 6 июля и богов не сосчитать.

Священным предметом?

Святое святых?

Ни малейших пока доказательств, но перед внутренним взором при постановке этого вопроса возникает столбик Велеса.

Как бы вместо него не столбик с резьбой от человеческой руки должен быть, а нечто иное, без участия руки человека. Скажем, святыня предков, а важских пастухов и по сей день – пень.

Ну да посмотрим.

Как бы то ни было, но вызволение из-под ярма цивилизаторов, по любому, начнётся с того же места – со ступени, наиболее приближенной к волку. «Предваряющая ступень» – это П, а «изначальное» – это Н. «Пень» получается. А что это – уж для самостоятельного изучения. Что это за кувырок над «ПН-всем», в результате чего человек становится совершенен подобно далёкому предку? Ну, ладно. Надо же оставить хоть что-то, что бы было границей разделения между имитаторами и теми, кто на самом деле познает слово.

Да, вот уж загадка: что это за соединение пня и возвращения волхвов, которые выйти должны из валдая?