Текст книги "Земля точка небо"

Автор книги: Алексей Егоренков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

...

5 сентября 2005 года

– Следователи эти – вот кого надо лечить. Водят его и водят. Обсессивно-компульсивное расстройство налицо.

– Поттер, я не понимаю, вы что, серьезно?

– А почему нет? Шизофрения, знаете ли, может одеть любую маску.

– Надеть.

– Что?

– Одеть можно кого-нибудь. А надеть – что-либо.

– Я вас прошу, вы как этот, как текстовый редактор. Нашему брату позволительно. Мы, писатели, с языком на короткой ноге.

Глава 4. Земля

...

24 июля 2005 года

За окружной, где три прожектора обшаривают небо, раньше был многоэтажный паркинг. Отец Вернадского тогда заасфальтировал под автостоянку целое поле, а посередине возвел эту бетонную коробку. Он подарил ее Фернандесу, а тот переделал коробку в Рейв.

В стенах клуба, в черном зеркале, отражались золотые облака, и можно было представить, что клуб исчез, и уцелел только фасад, лиловый от неонового марева. Я пробирался среди машин, и мне навстречу волнами катился бас.

Я бывал здесь раньше, но тогда по Рейву слонялись рабочие, везде тарахтели отбойные молотки, а под ногами хрустела грязная клеенка. Фернандес мелькал тут и там в кроссовках и респираторе, оставляя меловые следы и не давая строителям продохнуть ни минуты. Ему всегда хотелось иметь ночной клуб, и Вернадский намерен был получить его. Фернандес показывал мне каждую мелочь: где поставит лазеры, где натянет экраны, где будет отдыхать сам. Поэтому я знал, откуда начать искать, и сразу нашел его в подвале, в обществе ледяной особы с огромной шапкой белых волос.

Фернандес увидел меня и поперхнулся коктейлем. Вытерев руки о джинсы, он перескочил через стол и оказался рядом.

– Й… кх-х… й-йоу! – Вернадский схватил меня за плечи. – Ха-а, убийца! Я думал, ты в Москве. Как жизнь?

– Привет.

Он почти не изменился: тот же румянец, похожий на боевую раскраску, те же сонные глаза, такая же нетвердая открытая улыбка.

Еще Фернандес маленький и рыжий – по-настоящему, по-школьному рыжий, хоть и без веснушек.

– А! – Вернадский повернулся, воздев растопыренные пальцы. – Ты пьешь?

Не пью.

– Нет? Почему?

Потому что боюсь.

– Боишься? Чего?

Долгая история.

– Ладно, радуй, что за повод? Или просто зашел посмотреть на место? Не-ет, всем насрать. Значит, есть повод.

Это насчет Эвридики.

– Дафак?

Сначала я понял Фернандеса не больше, чем он меня. Мы успели отвыкнуть друг от друга.

– А… ну, эта девчонка, – нашелся я наконец. – Вы недавно… встречались?

– Кто такая Эвридика? – спросили рядом.

Мы оба покосились на ледяное кукольное создание.

– Заткнись, – Вернадский рассмеялся и снова повернулся к мне. – Оу, наркоман, так вот ты кого трахаешь! Тесная планетка, да? Как тебе Эврика? Скажи, тупая, но яд?

Я не…

– Ах да, конечно, у тебя теперь гипермегалюбовь, я забыл, ты выше этого.

Это здесь не при чем.

– А, значит ты просто хер нацелил, – Фернандес поднял бокал. – Нужно мое разрешение? Разрешаю.

Дело в золотой цепочке.

– Какой цепочке? – снова подала голос его девочка.

– Заткнись, – сказал Фернандес, не глядя в ее сторону. Он сбавил тон. – Слушай. Давай тише, видишь, ме-ме-ме поднимается.

Хорошо.

– Так о чем ты?

Цепочка.

– Цепочка – что за цепочка?

Зачем понадобилось красть ее золотую цепочку?

–  Ее золотую цепочку? – Вернадский вскинул руки, едва не расплескав весь коктейль.

Прощаясь с Эвридикой, Фернандес незаметно снял цепочку и вернул ее себе в карман.

– Это моя цепочка, чувак, – он снова вернулся к полушепоту. – Это я подарил ее.

На вопрос Эврики, что в кармане, он сказал:

– «Не порть себе впечатление», – подтвердил Вернадский, отряхивая джинсы. – Блядь! У меня вся штанина в мороженом! ВСЯ штанина!

Мне непонятно, зачем нужно было это делать.

Фернандес поднял глаза от коленей.

– А? Мофо, ты в загоне, что ли? Ты думаешь, я каждой дырке дарю отдельную цепочку? Чува-ак… – он покачал головой и снова принялся отряхивать штанины. – Нет, я при деньгах, но блин, меня вся эта свора раздела бы при твоем подходе.

Мне сложно объяснить. Дело в том, что Эвридика – другой случай, она глупая, но добрая. Она близко к сердцу принимает такие вещи. Цепочки, внимание. И дело не в этой дурацкой цепочке, я просто хочу, чтобы он согласился: Эврика не шлюха.

– Оу, оу, стой! Стоп, стоп, стоп, – Вернадский расправил штанины и выпрямился. – Давай не будем шовинистами, правильно? Давай не трогать женщин и говорить в смысле чисто общечеловеческом.

Я молча почесал за ухом.

– Так вот, для нас обоих не секрет, – сказал Вернадский, снова взяв недопитый бокал. – Что люди делятся на настоящих , которых очень мало, и на стадо. Так?

Я промолчал.

– Мы знаем, как отличать настоящих, так? Это сразу видно, глаза там, слова, общение… Мы знаем, что мы люди, так?

Я стоял молча, слушая мычание танцпола, бьющееся в портьеры.

– Смотри, – Фернандес подошел к своей кукольной блондинке. – Вот это существо не напоминает тебе овцу?

Девушка покосилась на Вернадского, изобразила губами слово «дурак» и снова устремила холодные глаза в пространство.

– Животные! – объявил Фернандес, подняв указательный палец. – Красивое тело, простой мозг, вверху одна дырка, снизу две.

Он шлепнул девушку по тонкой руке.

– Ноль поэзии, одна физиология. Простые телесные ценности. Верно? Бе-е-е! – сказал Вернадский, нагнувшись к ее точеному ушку.

Кукольная блондинка скосила глаза на Фернандеса, открыла рот, закрыла его, вздернула подбородок и принялась выбираться из-за стола, оранжево краснея под загаром. Вернадский, ни капли не растерявшийся, скользнул девочке за спину, присел у ее другого уха и быстро зашептал что-то неслышное, упрямо гладя, растирая, теребя ее шоколадные плечи, сантиметр за сантиметром возвращая обиженную блондинку на сиденье.

Фернандес умеет не пустить. Он даже со мной проделывал такой фокус, не говоря о… ну, людях попроще.

– Животные, – Вернадский вернулся к беседе, как ни в чем не бывало. – Мы жрем курицу – нам насрать на курицу. Потому что куры тупые.

Он указал через плечо на блондинку, которая снова насупила брови. Допил коктейль и вытер рот.

– Даже так. Не животные, а просто вещи. Предметы роскоши.

Его девочка высокомерно улыбнулась. Роль вещи определенно нравилась ей больше, чем роль овцы.

– Я, наверное, пойду, – сказал я.

– Ван сек, тут есть путь напрямую, – Фернандес потащил меня в другой конец бункера, где за лиловыми кулисами открывался грязный бетонный коридор. – Спецвыход для друзей.

– Слушай, – не удержался я, когда блондинка осталась по ту сторону драпировки. – Я знаю, ты не веришь в отношения, и все такое… Но я хотел сказать, эта девочка, Эвридика, ты серьезно ей нравишься.

Опять я затеваю мелодраму.

– Бля-а-адь, – зевает Вернадский. – Что значит, «серьезно»? Типа любовь, да?

Похоже.

– Любовь, – Фернандес приложил руку к сердцу и улыбнулся своей косой улыбкой. – Это головоломка. Переделай слово «жопа» в слово «роза» за пять ходов.

Не пойму.

– Объясню на примере любви к Родине. Вот тебе мой папа, с трибуны заклинает: быдло, люби Родину. То есть, люби государство. А кто государство? Он государство! Значит, когда мой папа просит тебя любить Родину, он буквально подразумевает: стань на колени и целуй мою вислую жопу! Вот так, – Вернадский щелкнул пальцами и хлопнул меня по спине. – Ладно, ладно, возражений у тебя будет много, их у всех много, я просто говорю свое мнение, кому не нравится – заранее извините. Пока!

Он распахнул передо мной дверь, и я оказался на стоянке позади Рейва. В горячем воздухе пахло асфальтом. Стекла машин горели в закатном солнце. Я сделал два ленивых шага, и кто-то умело обхватил меня сзади, придавив мой кадык рукой и уперев под скулу жгучее острие.

...

6 сентября 2005 года

– Здоров? Так и сказали «здоров»? Официально?

– Я сам в шоке.

– Подожди. Нет, я знаю.

– Ну?

– Короче, отведу его к майору… И скажу: товарищ майор, этого человека в дурдоме официально признали здоровым. А теперь почитайте его дело, и может, будете относиться уважительней ко мне, к следователю Касьянченко и другим людям нашего поколения.

...

20 мая 2003 года

И снова был мартини. Спустя почти месяц первый эпизод «Вау!» с участием Лизы попал в эфир. Ребята уверяли, что это нужно посмотреть вместе. И теперь Лиза сидела, забившись в угол дивана и крепко обняв бутылку. Всякий раз, когда на экране появлялась Элиза Фрейд, произнося ужасным голосом очередную чудовищную реплику, настоящая Лиза торопливо свинчивала пробку и делала глоток елового напитка, совсем не трогая бутерброды. Желудок Лизы ушел в кому с первыми кадрами заставки «Вау! Он нашел всех ее парней», а вот горло пересыхало зверски, и мартини пришелся очень кстати.

С Лизой творились странные вещи.

Во-первых, она была удивлена и даже задета. Эти изнурительные съемки, переозвучка, три недели монтажа – и что она видела теперь? Вообще-то, передача мало отличалась от рабочих клипов, под которые она писала голос. Тут и там, конечно, что-то было вырезано, здесь – не очень гладко – склеено, а местами шел откровенный бред. Вопросы Анжелики оставались без ответа, реплики гостей звучали не по теме, Элиза вообще несла сплошную чушь (пробка, глоток), на герое программы были очки, которые сперва торчали из кармана, потом вдруг оказались у него в руках, потом ежеминутно вскакивали на лоб. Нет, эти мелочи наверняка ускользали от зрителей, как и то, что гость был актером. Неясным оставалось другое: на что здесь, боже мой, потрачено три недели?

– Думаю, это лишь попытка сублимировать наши личные страхи, – объясняла Элиза на экране.

Пробка, глоток. Лиза боязливо покосилась на парней, смотревших передачу. Лицо Димы, подсвеченное синевой экрана, было серьезным и внимательным. Она глянула на Макса и смутилась еще больше. Глаза Максима блестели. В них отражалась Элиза. В них сиял восторг. Макс поймал ее взгляд и быстро выпрямился, придав лицу нейтральный вид, и Лизе стало вовсе муторно.

Пробка, глоток.

Во-вторых, ее распирало незнакомое чувство. Там, за трескучим стеклом экрана, плясала другая реальность. Там жил мир, частично созданный ею. И… и это было так странно. Лизе казалось, что ей стоит только приказать, и Элиза на экране выкинет что-нибудь неописуемое, запляшет или завоет, разденется догола или заявит о смене ориентации.

Впервые Лиза ощутила, что может дать человеку актерство.

Ей невыносимо захотелось быть видимой. Лиза вспомнила сверкающие глаза Макса.

Пробка, глоток.

Да. Хочется славы. И что, что здесь такого? Не заслужила, потому что я женщина?

Еще глоток.

Лиза сидела, окунувшись в бешеный пестрый мирок, упиваясь новым чувством. И в этом чувстве ощущалась такая искренность, такая подлинность, которая бывает у желаний только в детстве; такая чистота, о которой Лиза давно забыла.

Когда зажегся свет, она поняла, что замечталась. На экране уже плыли титры.

– Ну как вам? – чужим голосом спросила Лиза.

– Супер! Восхитительно! Отлично! – Максим упал на колени и воздел руки к потолку.

– Тебя очень красиво показали, – сказал Дима. – Хотя парня было жалко.

Лиза выронила бутылку и засмеялась, промокая слезы. Вообще, шоу и правда получилось неплохим. Трудно было сказать, чего она боялась, но уж точно всё должно было выйти в сто раз хуже.

Бутылка скользнула на пол и шлепнулась на паркет. Она была пуста на две трети, и всё это она выпила сама, так много сразу. Трудно поверить. Лиза решила встать, сразу оступилась и грохнулась в объятия подоспевшему Максу.

«И к черту всё», – решила она. Дайте звезде отдых.

Лиза фыркнула, вяло загородившись рукой. Обняла Максима за талию и сообщила:

– Я хочу спать. Дорогой, не проводите даму до постели?

Он забыл обо всем – даже о том, что остался без мартини. Он вел Лизу, придерживая ее чуть выше талии, чувствуя, как под тонким свитером скользят ее теплые ребра. В комнате Лиза хихикнула, вынырнула из-под его руки и повалилась на кровать. Потом села, закинула руки за спину и нырнула в свитер, немедленно запутавшись в его шерстяных недрах.

– Не поможешь девушке раздеться? – глухо спросила она изнутри.

Сделав три нетвердых шага к Лизе, Макс помог ей выпутаться, стараясь не подать виду, что его взгляд прикован к оборке лифчика, которая натянулась, уступая пространство коже.

– И джинсы, если можно, – Лиза поправила лифчик и прикрылась ладонью.

Ворочая деревянными пальцами, Максим одолел пуговицу и расстегнул молнию. Лиза приподнялась, Макс осторожно потянул джинсы за пояс, но зацепился мизинцем за какую-то веревочку на изнанке. Он потянул сильнее, и вдруг понял. Максима одновременно бросило в холод и в жар.

Это была веревочка от ее стрингов, которые Макс едва не стащил вместе с джинсами. Их заплатка еще была на месте, но уже гнулась, как мягкий лепесток, защищая интимную часть Лизы одной лишь тенью, и недостаточно плотной – тенью самой волнующей густоты.

Лиза проследила его взгляд и неловко засмеялась, отпихивая руку прочь.

– Нет. Нет. Спасибо, это я сама.

Трезвой и не сонной частью сознания она почуяла легкую опасность. Хотя остальной ее ум, одурманенный вином пополам с первой славой… Нет. «Нет, держи себя в руках», – думала Лиза. Потом сама пожалеешь.

Хотя…

НЕТ! Она мысленно встряхнула пьяную себя за плечи. «Боже, девочка, ты понимаешь, что тебе с этим человеком жить в одной квартире? Подумай, на таком… тьфу, в такой период – что если где-то у вас не получится? Ну, ты поняла, о чем я».

А если получится?

«Хоть раз получилось?»

Пьяная Лиза ответить не могла и хмуро молчала. А трезвой Лизе ужасно хотелось спать. Она нырнула под одеяло, стащила тесный лифчик и стринги, потом выдала их Максиму, который всё торчал у кровати, как древний идол.

– И это к вещам… – Лиза зевнула. – Спокойной ночи?

– Спокойной ночи, – сказал Макс. Он погасил свет, развернулся и медленно вышел, задев коленом чертов дебильный стул, на котором лежали ее вещи.

В гостиной тоже было темно. Дима вытянулся на диване, но Максим, пробираясь к себе в комнату, заметил, что их сосед лежит с открытыми глазами. Дима не спал.

...

21 мая 2003 года

Он снова был в Альпах, на горной трассе возле старого рудника, где открывался прямо космический вид на огни застроенной долины, созвездия и мириады фонарей, обозначавших дороги и город.

Он снова вернулся к ней. Там, у поворота в горы, бушевал узкий каменистый ручей, через который вел декоративный мостик. Синица поставила локти на его массивные деревянные перила, черные от влаги и гладкие от прикосновений. Она смотрела на вечернюю панораму, и огни города сияли в ее любопытных изумрудных глазах.

– Честно, – сказала Синица, когда он устроился рядом. Ее голос был едва различим в грохоте ручья, очень маленького, но упрямого и буйного. – Серьезно. Кого-то нужно сажать за такое.

– За что?

– За то, что не каждый человек в мире может это увидеть, – она повернулась к нему легким танцевальным движением и уставилась ему в глаза, ехидно склонив голову.

Он посмотрел вокруг, не зная, куда деть нервный взгляд, чтобы не пялиться на Синицу. Она была прекрасна, как ночной вид на долину, слишком прекрасна для реальности, и при мысли об этом хотелось грызть ногти и кусать губы.

Синица протянула руку и щелкнула у него под носом своими детскими пальчиками.

– Алё! Ну? – спросила она. – Валяй, что новенького?

Он глубоко вздохнул, чувствуя запах воды и жухлой травы, разъеденной минералами.

– Да, в общем, – начал он, трогая скрипнувшие перила. – Лиза теперь звезда. Макс нашел хорошую работу. А в журнале дела так себе. Как обычно.

Закончились все мыслимые фобии и половые извращения, и Дима снова остался без темы. Он целыми днями бродил в интернете, ковырял сайты и ленты новостей, но идей не было.

«Ритм-н-блюз» организовал новое «откровенное интервью», уговорив на встречу с Митяем самого Корнеева, владельца крупной студии, продюсера трех успешных проектов. Беседа, правда, шла в редакции, под тихим наблюдением Ксюши, и Диме на этот раз куда меньше повезло с собеседником.

– Весь толстый, небритый, какой-то неприятный, – говорил он Синице. – И пахло от него, не знаю, смальцем. Хрипит и говорит: я человек непредвзятый. Если вижу, что у девочек вес не в норме, сразу говорю – «ты разжирела, тебе надо худеть».

Синица прыснула в ладонь.

– Да это не столько смешно, как противно, – он засмеялся и поежился.

Вообще, Корнеев говорил о себе с большой охотой. Он рассказал, что давно занимается музыкой, что «Сказки» не попса, а легкий транс, вопреки мнению большинства. Что сам он любит сидеть в чатах под видом юного мальчика или девочки, и ловко ставит на место глупую молодежь, цитируя философов и поэтов.

Сам Дима был в полном восторге от рассказов Корнеева – из этого, думал он, выйдет убийственное, скандальное интервью. Толстого продюсера было даже жалко, хотя жалости не хватало, чтобы одолеть неприязнь.

– Как думаешь, будем осторожно, или раскатаем его катком? – спросил он Ксюшу. Они спускались по лестнице – поздним вечером лифты в редакции уже не работали.

Ксюша фыркнула. Сначала он решил, что в адрес Корнеева, но она заговорила, и ее слова застали Диму врасплох.

– Катком? Это нам будет каток.

– Почему? – он едва не споткнулся, нащупывая ступеньку ногой.

– Мы в пролете. Лену это не обрадует.

– Но…

– Что «но»? Это я виновата. Ты хоть понял, что он нес? Он не сказал фактически ничего.

– А как же… «ты разжирела», это смешно… и про детей в чате.

– Умоляю, он говорит об этом на каждой прессухе. Я сама виновата. Надо было думать.

– Что я делал не так?

– Ну, ты строил из себя профессионала. А он повел себя соответственно. Начал лить воду.

– Понял. Извини. Но при чем здесь ты?

– Я думала, он клюнет на новичка, расслабится… но, ей-богу, он такой тупой. Надо было отправить тебя прямо к нему домой. И может, вышло бы лучше… как с девочками.

– Что мне теперь нужно делать?

– Всё по-старому. Ищи темы.

И Дима снова увяз в интернете. Он искал с утроенной силой, но выяснил только одно: едва появлялась новость, едва где-то всплывал хоть небольшой материал, дорогие журналы кидались к нему, как жирные коты на селедку, играли с ним, валяли его в грязи, рвали на части и глотали самое жирное. За ними тянулись тощие, беспородные издания – они жевали потроха, обкусывали кости, лизали еще соленую землю, пока от бедной темы не оставалось ни следа.

– И представь, чем питаются областные, например, газеты, – сказал он Синице.

– Ф-фу! – она сморщила нос. – И что? Вообще никаких идей?

– Честно сказать, одна появилась… Как-то сама собой.

Прошла еще неделя, и Дима решился. Он аккуратно закрыл все окна и выключил монитор. Выбравшись из офисного стула, Дима обогнул перегородку и остановился у стола Ксюши, которая хрустела чипсами, прихлебывала чай и набирала текст оттопыренным мизинцем.

– Му? – Ксюша сглотнула и вернула чашку на ее место, помеченное липкой окружностью. – Да, что у тебя?

– Ничего, – виновато сказал Дима. – Знаешь, у вас тут хорошо, честное слово. Но я пойду.

– Куда?

– Не знаю. Просто я ухожу, наверное.

– Так, – Ксюша выдернула салфетку из пачки, валявшейся у монитора.

– Что я здесь делаю? Только занимаю место.

– Так, так, сейчас, – она торопливо промокнула рот и вытерла руки.

– Я не могу найти материал, я не написал ни одной статьи…

– Так, всё, стоп, – Ксюша хлопнула его по ладони и нерешительно сжала пальцы.

– Даже с интервью у нас не получается.

– Меня послушай, оки?

Ксюша поправила очки и наклонила голову, стараясь поймать его взгляд.

– Смотри на меня. Это нормально. Нет, ты слушай. Это полностью нормально. Ты только начал работать и просто еще не свыкся. Понимаешь? Нельзя же бросать меня среди такого завала. Даже Валя недавно ушел, и ты теперь единственный мужчина у нас в редакции, а журналистика должна быть всесторонней, правильно?

Дима уставился в пол и вздохнул.

– Не знаю, что я здесь делаю, – повторил он. – Вообще, что я делаю в этом городе. Месяц еще не прошел, а я уже думаю, зачем сюда приехал.

– Это нормально, – Ксюша хлопнула его по ладони и неловко убрала руку. – Оки? Просто акклиматизация. Думаешь, ты один такой? Мне было не легче. Всем трудно.

– Тебе? Разве ты не москвичка?

– Ты что, я из Омска. А Машка вон из Твери. А наша Лена, вон, – Ксюша сбавила тон и кивнула в сторону кабинета главной редакторши. – Вообще из какой-то Бурятии.

– Серьезно?

– Конечно, это же Москва, тут одни приезжие. Здесь местного поди найди.

– Ага, – Дима поскреб в затылке и решился. – Ладно, я останусь еще.

– Вот и отлично. Увидишь, всё будет в норме.

– А можно мне получить удостоверение?

– Что за… а, корочку. Н-нет, сорри, ты же не в штате. А зачем тебе?

– Ну, просто. Хочу походить, поспрашивать. Вдруг попросят доказать, что я отсюда.

– А! – Ксюша тряхнула головой и схватила пачку самоклеек. – Я думала, тебе чтоб ментов пугать… Если кто поинтересуется, предложи набрать редакцию.

Она мелко набросала номер, оборвала листок и протянула ему.

– Пускай зовут меня, и я подтвержу.

Дима вернулся к Синице.

– А зачем? – она приподнялась на руках и уселась на скрипучие перила. – И кого тебе расспрашивать?

– Была у меня одна идея. Потратил неделю, собирал инфу, так у нас говорят, в редакции.

– Инфу, – фыркнула Синица, болтая ногами. – Что за?..

Через пару дней он вручил Ксюше неровно исписанный лист.

– Смотри. Я всё нашел в интернете, и немного поуточнял.

– Что это? – Ксюша прищурилась. – Одни фамилии, да…

– Да! – он выхватил листок и принялся объяснять, наклонившись к ней. – Смотри, здесь разные известные и просто важные в Москве люди, и, представляешь, больше половины приехало сюда из других городов, даже стран! Смотри: тут Литва, и Узбекистан, и Армения, и что хочешь! Правда, классно? Мы можем показать, сколько здесь разных людей собралось из разных мест, это же классная тема? Можно сделать даже полосу, или вообще разворот – тут полно всяких… что?

Ксюша взяла листок и снова начала читать. Дима наблюдал, как черные зрачки ее глаз мечутся вверх и вниз, рикошетя от строчки к строчке. Остановившись где-то посередине, она протянула листок ему, глядя в сторону.

– Как? – радостно спросил Дима, забрав список.

– Никак, – сказала Ксюша. – Нельзя такое печатать.

– Неформат?

– Да при чем тут неформат! – она вскочила и ушла смотреть в окно. – Нет. Нет, ты молодец, но ты же понимаешь, когда такое время…

Ксюша снова повернулась к нему.

– Пробуй дальше. А это, – она кивнула на мятый список в его руке. – Лучше убери куда-нибудь.

И снова были Альпы.

– Странная девочка, – заметила Синица, одергивая джинсы. – Так что, ты ее трахнул?

– Да ну, – смутился он. – У меня есть ты.

Он поднял глаза, но Синица исчезла. Вокруг была только гостиная, и в окно мутно светила ночь.