Текст книги "Книга Бытия"

Автор книги: Алексей Лукьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Но Гын не спешил. Он хотел решить все вопросы сам.

На игры это походило меньше всего. Пусть и брачные, пусть ритуальные, но пластаться всерьез с местными мужикамимог разве что Гуй-Помойс, как наиболее близкий по размеру, да и у него шансов практически не было.

– Я не понял, нам драться придется, что ли? – уточнил Тып-Ойжон у Великой Матери.

– Не драться, – расхохоталась она. – Бороться.

– Это не принципиально. А зачем?

Великая Матерь зашлась веселым смехом, циритэлидружно ее подхватили.

Мудрец причины веселья не понял, ровно как и все прочие путешественники. Он прекрасно видел, что месятся мужикинешутейно, и даже уши друг другу откусывают в пылу борьбы… вырастут новые, конечно, но это не утешало.

– Вы чего, ребята, вчера родились, что ли? За право обладать мною! – сквозь смех объяснила Матерь.

Экспедиция погрузилась в раздумья. Родилисьли они вчера, или вообще когда-нибудь, никто из путешественников не знал – понятие было чуждым и непонятным. Обладание Великой Матерью сулило немалые выгоды – мяса в ней как минимум на период перехода, а если резать понемногу, то это вообще неисчерпаемый ресурс! Но с другой стороны: мужикиголову оторвут – и не заметят.

– А мясо у нее вкусное? – брякнул Старое Копыто.

– У кого? – ласково улыбнулась Великая Матерь.

– А чего спрашиваешь? – возмутился Желторот. – Сама сказала – "за право обладать". У нас мудрец и воин знаешь как колбасят?! Насмерть! Они должны быть уверены, что боевой трофей стоит риска.

Толпа заволновалась, но Великая Матерь подняла посох, призывая тишину.

– Вы чего, ребята, едите друг друга? – спросила она. Так спросила, будто это позор несмываемый.

– Не только, – попытался оправдать себя и попутчиков Ыц-Тойбол. – Иногда и себя.

– За что? – в ужасе глаза Великой Матери чуть не выпали из орбит.

– Так ведь кушать-то надо, – развел ходок руками.

Толпа с негодованием завыла.

– Ну, теперь если и будут какие-то игры, то уж по любому не брачные, – воин половчее перехватил свой дуг. Загнутые острия зловеще сверкнули. – Учтите, живым я не дамся!

Великая Матерь уже не была веселой. Из глаз ее хлынули потоки воды, и путешественникам стало отчего-то стыдно.

– Горемыки вы, горемыки! – голосила Матерь. – И кушать-то вам нечего, и шатаетесь одни одинешеньки по степи, заблудшие… Зачем вы нам мертвые-то?

– А вы что, сикарасек не едите? – удивился Гуй-Помойс.

Толпа взревела.

Слово взял мудрец.

– Простите, Великая… Матерь? Так правильно? Тут, видимо, произошло какое-то недоразумение. Мы с вами о разных вещах говорим. Для нас обладать – это иметь в полном своем распоряжении что-либо, или кого-либо. А для вас?

Великая Матерь утерла глаза и всхлипнула:

– Да как же это – распоряжаться кем-то? Этак вы скажете, что понукать и приказывать. Обладать кем-то – это значит взаимно любить друг друга.

Мудрец прокашлялся:

– Ну, если такое дело… Вы нам тоже очень нравитесь, можно сказать, что мы вас тоже любим… взаимно.

Мужикинедовольно заворчали.

– Так нельзя, – покачала головой Великая Матерь. – Нужно победить.

– Какой смысл? – взорвался Дол-Бярды. – Вы что, слабых не любите?

Великая Матерь махнула на него рукой:

– Ты почему такой сердитый? Всех люблю, все мои дети. Но меня ведь еще завоевать надо, заслужить взаимную любовь.

– Завоевать? – оживился воин. – Ладно, я пойду.

Матерь повеселела, и циритэли, ликуя и предвкушая неминуемую победу своего мужика, выставили против Дол-Бярды громилу, раза в три крупнее воина.

– По-моему, силы неравные, – засомневался мудрец.

– Покрошу в соломку! – успокоил его воин.

– А вот этого категорически не следует делать, – Тып-Ойжон выхватил из рук Дол-Бярды клинок. – Мы только что счастливо избежали вооруженного конфликта, он нам совершенно ни к чему. Справляйтесь как-нибудь без оружия.

Воин пробормотал что-то неодобрительно, но снял ремни с метательными ножами, и на утоптанную площадку вышел с голыми руками. Соперник уже ждал.

Великая Матерь ударила в бубен, и противники начали сходиться. Шли не таясь, каждый уверенный в собственной победе. Но если все понимали, на что рассчитывает мужик, то соображения воина для всех оставались загадкой.

В тот момент, когда здоровяк, казалось, неминуемо раздавит Дол-Бярды, мужикжалобно вскрикнул и встал на колени. Он, конечно, и в таком положении был в два раза больше воина, но отчего-то все поняли, что гость победил.

– Вот что значит профессионализм, – крякнул мудрец. Остальные путешественники просто ликовали.

Ботва покосолапил к хозяину, собираясь гордо унести воина на себе, но не тут-то было: Великая Матерь грациозно пронеслась по площадке, подхватила победителя и умчалась в горы, только ее и видели.

И все-таки Лой-Быканах решил, что на все вопросы бытия ответ найдет самостоятельно, без умозаключений Диболомов. Ребята, конечно, умные, не смотри, что происхождение с душком, но уж больно у них все по– веллеровски. Это, наверное, по причине необычного генезиса.

Хотя, если хорошенько подумать, так ли он необычен? Патриархи говорят: "Из праха вышел – во прах обратишься." Если уж совсем откровенно, то и Лой-Быканах появился на свет из этого вещества, только очень стеснялся.

И тут философ-эксцентрик со всей очевидностью осознал непреложный закон бытия: сикараськи вечны, несотворимы и неуничтожимы. Это особый вид материи!

У Лой-Быканаха аж в носу зачесалось поделиться с кем-нибудь гениальной идеей. Но под боком оказались только Диболомы да говорящая голова, а вокруг – руины и бездомные сикараськи, и становиться чьим-то обедом или ужином не хотелось принципиально. Ну и что, что вечный! Ну и что, что потом, пройдя через пищеварительный тракт, все равно восстанешь! Откладывать на неопределенный срок работу мысли, познание бытия – это оставьте благоговеющим философам из повергнутой в дерьмо… то есть, конечно, в прах, Ложи Мудрствований. Отныне Лой-Быканах – пророк великого знания.

– Бьюсь об заклад, – заявил он, – что где-то бродит сикараська, как две капли воды похожая на вас.

– Да? – удивился Дуй.

– И где? – уточнил Уй.

Пытаясь не сбиться с мысли и запретив прерывать монолог, философ с грехом пополам вывалил на Ваз-Газижоку и хозяев "Стандарта" мысль о происхождении из фекалий.

– Вы же сами сказали, что у сикарасек повышенная регенерация, – аргументировал эксцентрик.

Но Скип не оставил от его теории и камня на камне:

– Тогда Среда давным-давно кишела бы одинаковыми сикараськами.

– Почему?

– Потому что срут все и всегда, – объяснил Уй.

– Протестую! – завопила голова. – Я не… я не…

– А тебе нечем, – отрезал Скип. – Вот задница отрастет – тогда.

Философ был раздавлен. И кем? Какими-то выходцами…

– Погодите! – от поднял палец вверх. – Погодите-погодите, я знаю, как доказать свою правоту. Да, вы не целиком походите на ту сикараську, которая вас исторгла. Но ее выделения – это тоже ее часть, вы согласны?

– Тут не поспоришь, – кивнул Скип.

– Безусловно, так оно и есть, – согласился Уй.

– И в вас тоже есть частичка того самого дерьма, верно?

Скип обиделся. Уй поморщился, но подтвердил:

– Не столь прямолинейно, хотя… в общих чертах… пожалуй.

– Значит, в вас тоже есть частичка той сикараськи, которая вас исторгла, – закончил Лой-Быканах.

Не сказать, что Диболомы удивились, хотя им, похоже, эта мысль в голову не приходила. Ну, еще бы, ведь они всего лишь архитекторы.

– Допустим, – процедил Дуй и встал к кульману. – Предположим, что ваши постулаты о вечности и несотворимости сикарасек вытекают из примера с выделениями, что еще не факт. Но насчет неуничтожимости – это уже перебор явный. Если вас с потрохами схарчить, – философ вздрогнул, – не думаю, что вы продолжите это утверждать.

– Это довольно просто, – Лой-Быканах на всякий случай отсел подальше от Скипа. – Дело в том, что сикараська, исторгнувшая из себя экскременты, то есть часть себя, перед этим ела.

Уй нахмурился, пытаясь уловить мысль философа.

– Вы хотите сказать…

– Вот именно, – философ улыбался, чувствуя, что теперь-то опору из под него не выбьют. – В вас частичка той сикараськи, которую съели.

Ваз-Газижока совершенно обалдел, слушая эту галиматью:

– Но ведь это же полная чепуха! Нет уже ни той сикараськи, которую съели, ни той, которая… это… ну, исторгла, так сказать… этих хамов.

– Есть! – торжественно объявил Лой-Быканах. – И обе они в Диболомах. Посмотрите внимательно на их конечности! Видите? Что у них на кончиках пальцев?

Голова с завистью посмотрела на конечности Диболомов.

– Копыта.

– Вот именно!

С этими словами философ, подбиравшийся к голове все ближе, со всего маху опустил на Ваз-Газижоку каменный блок, вместе с которым влетел в окно конторы. Голова с чавканьем исчезла под основанием камня.

– Котлета, – констатировал Скип.

– Лепешка, – уточнил Уй. – Зачем вы это сделали? Он только начал понимать в архитектуре. Учтите, жрать мы это не будем в любом случае, мы принципиально не потребляем в пищу сикарасек.

– Напрасно, это очень вкусно и полезно для окружающей нас Среды, – прокряхтел Лой-Быканах, поднимая блок с расплющенной головы. – А теперь смотрите…

После нескольких мгновений безмолвного наблюдения за кровавыми ошметками, Уй спросил:

– Смотреть на что?

Жить вплотную с Патриархом оказалось совершенно не хлопотно… и совершенно невозможно. Когда рядом с тобой находятся ответы на все, только спрашивать успевай, как-то не спится и не думается.

Ну, добро б Гын-Рытркын тут один торчал, но ведь под боком Дын с Бздыном, которые, нажравшись грибов – тут, оказывается, и грибы растут – возьмут и попрутся к Патриарху, и все из первых уст разузнают. И дело даже не в том, что обидно будет… хотя и обидно тоже… просто окажется, что неправильно все до сих пор думали про Среду, а он, Гын, сам этого понять не смог.

Не то, чтобы мудрец подвергал сомнению распространенную версию возникновения и устройства Среды Обитания, которую излагали философы. Просто кое-что его настораживало.

Например, Предвечный Тай-Мярген. Якобы он ползет через Небытие, пожирая его, и оставляет след, и след этот – Бытие. Даже если и так, то откуда взялся Предвечный? Непонятно. А еще философия утверждает, что из Бытия сами собой появились Патриархи, и уж они-то, лепя куличики из Бытия же, получили Среду Обитания, и стали в ней жить. Сами появились? И почему "лепили", а не "раскатывали"? – Среда ведь плоская!

Сплошные вопросы. А рядом – сплошные ответы. Но гордость спрашивать не позволяет…

– Эй, вы куда? – Гын вскочил с валуна, на котором сидел, защищая подступы к Патриарху.

– Мы-то? – Дын и Бздын стали разглядывать камни на берегу. – Да так, гуляем.

– Гуляйте-ка в другую сторону, – распорядился мудрец.

– А почему? – возмутился Бздын. – Ты здесь сидишь, а нам нельзя? Мы ничем не хуже! А ну, пусти!

– Знаю я, зачем идете. Знаний на халявухотите!

– А хоть бы и знаний, тебе-то что! – не унимался Бздын.

– И правда, – забормотал добродушный Дын, – Гын, может, вместе пойдем? Ну ведь интересно же, что ты в самом деле?

Искушение. Мало того, что Гын-Рытркын сам себя искушал, так еще и эти Рытркыны за него взялись.

– Не пущу! – возопил он. – Сам не пойду, и вас не пущу!

– Ну почему? – огорчился Дын.

– Да жлобяра потому что, – психанул Бздын. – Тут ему, понимаешь, все дадено, слушай и вникай, а он ерепенится – сам да сам! Пойми ты, мудрец недоделанный – время дорого! Сегодня эту возможность упустим – завтра поздно будет, сам себе не простишь. Вот уйдет Патриарх – и сам ничего не узнаешь, и другим рассказать не сможешь. Это какая возможность всем философам нос утереть! Ой, чего дерешься-то!

Гын вновь поднял посох, которым только что огрел Бздына.

– Мимо меня никто не пройдет!

Но тут Дын поступил уж очень подло. Он закричал: "Бздын, беги!" – и бросился на Гына, пытаясь выхватить у него палку. Как более опытный, Рытркын-оригинал извернулся, и так треснул Дыну по башке, что у того даже мозги через уши вылетели, и поверженный мудрец пал ниц. Видя, как Рытркын, грозный, убивает своего Дына, оставшийся в живых Бздын побежал к Патриарху, вопя о помощи, но посох, метко брошенный Гыном, пробил бегущему затылок и вышел из горла через клюв. Бздын тоже упал, как подкошенный, дернулся пару раз – и замер.

Гын, в ужасе взирая на дело рук своих, встал на колени перед телом Дына и начал исступленно грызть ногти. Потом встал, выдернул посох из головы Бздына и побрел к задумчивому Патриарху.

Морешумело у ног, мокрые камни мешали идти, мудрец, спотыкаясь и падая, разбил в щепы палку, и стер ноги в кровь.

Гын-Рытркын понимал, что когда он вернется – все будет иначе, и ничего непоправимого не случилось, но легче ему от этого не становилось.

А Патриарх становился все ближе и ближе, такой невозможный – и такой желанный.

Вернулся Дол-Бярды только под вечер, потрясенный до глубины души.

– Чего, чего там было? – окружили воина товарищи.

– Не знаю, – бесцветным голосом ответил победитель. – Но отныне буду делать это каждый день.

Суровая физиономия единственного профессионального бойца в экспедиции расплылась в глупейшей ухмылке.

– Сейчас я всех этих бичей!.. – засопел Ботва. – Я им покажу!..

Пан-рухха пришлось едва ли не связывать, чтобы он не натворил глупостей.

– Пустите, – металась воинская кляча, и мудрец поразился, откуда во флегматичном Ботве столько страсти. – Во что воина превратили, быдлы!

– Вообще-то они циритэли, – заметил Гуй-Помойс.

– Да хоть бильмандо, – ревел Ботва. – Хозяин, очнись!

Но Дол-Бярды рухнул на тюфяк, набитый травой, и забылся счастливым сном.

На следующее утро с Ботвой и воином в пещере остались Тым-Тыгдым и Раздолбаи, а Тып-Ойжон, Ыц-Тойбол и Гуй-Помойс отправились с визитом к Великой Матери.

– Пришли, сынки? – обрадовалась Матерь. – Ох, и силен ваш Бердыш.

– Дол-Бярды, – сухо поправил старый ходок.

– Да ладно тебе, крепыш, – бабищашутейно пихнула Гуй-Помойса, и тот едва устоял на ногах. – Что, тоже бороться хотите?

– Зачем? – испугались все трое.

Матерь снова засмеялась:

– Да шучу, шучу. Нельзя мне, я уж понесла…

– Что понесли? Куда?

Смех у Великой Матери, хоть и странный для гостей, а все-таки приятный, долгим эхом раскатывался по пещере.

– Ох, сынки, и веселые же вы! А откуда, по вашему, детиберутся?

– Кто откуда берется? Вы вообще о чем? – Тып-Ойжон был деморализован – он впервые не понимал вообще ничего.

– Ну как же… – растерялась и сама Великая Матерь. – А вы-то как на свет появились? Папкас мамкойесть у вас?

– Я на дереве вырос, – ответил Ыц-Тойбол. – А что такое папкас мамкой?

– Меня нашли в борзянке, – сказал мудрец. – Но я ничего не понимаю.

– А я это… вообще из выгребной ямы вылез, – признался старый ходок.

Матерь опять приготовилась зареветь, но Тып-Ойжон помешал ей:

– Эмоции потом. Что тут у вас происходит?

Происходили у циритэливещи поистине удивительные. С незапамятных времен, еще даже когда и гор здесь в помине не было, Великая Матерь уже рожала детей. Суть процесса сводилась к следующему – по крайней мере, так это понял мудрец, – уд мужикапредставляет из себя часть хитрого устройства, аппарата размножения. В контакте со второй частью устройства, находящейся внутри бабы, аппаратначинает работать, и через определенное время баба рожает: то есть аппарат воспроизводит копию циритэлив миниатюре, и копия называется ребенок. Эти ребенки– или дети– вырастают, и сами становятся мужикомили бабой, но до обряда инициации с ними ничего не ясно. Чтобы баба понесла– то есть чтобы аппарат размноженияначал работать – циритэли занимаются любовью, то есть тем, чем вчера занимались Дол-Бярды с Великой Матерью. Процесс до безумия приятный, особенно для мужиков, поэтому они так трепетно относятся к своим удам.

– И ваш-то вчера, – вновь рассмеялась Матерь, – все ведь понял, не знаю как. Видали: как схватит мужиказа хозяйство, тот и скис.

– Эй, погоди! – растерялся Ыц-Тойбол. – А у Дол-Бярды что, тоже хозяйство?

Матерь задумалась – и не нашла что ответить:

– Чем же это он меня вчера так утомил?

Тып-Ойжон успокоил ее:

– Он и сам утомился. И тоже не понял, отчего.

Визитеры собрались уже откланяться, но Великая Матерь не отпустила их просто так.

– Нет, сынки, нельзя так. Обязательно надо, чтобы след от вас остался у циритэли. Да и бабынаши на вас косятся, понравились вы им.

Тут уж мудрецу и ходокам стало вовсе не по себе.

– Может, не надо? – робко спросил Гуй-Помойс.

– Ты что, крепыш? Конечно, надо! Да ты не бойся, тебе точно понравится.

Визитеров развели по разным пещерам. Тут-то им и открылась природа таинственных стонов, но ни ходоки, ни мудрец об этом никому потом не говорили, и между собой стыдливо не обсуждали.

Размазня, оставшаяся после Ваз-Газижоки, любопытства у Диболомов не вызывала. Лой-Быканах начал подозревать, что опять мог ошибиться, и начал уже бормотать «Вышли хваи», как взгляд его упал на аптечку.

– Что у вас тут? – спросил он архитекторов.

– Обезболивающее, заживляющее, торкающее… – начал перечислять Скип.

– Годится, – прервал его философ. – Заживляющее – тинная труха?

– Грибной взвар, – обиделся Уй. – Фуфлане держим.

Повезло, подумал эксцентрик, как же мне повезло. На периферии обзора парил в эфире Патриарх и с нескрываемым интересом наблюдал происходящее.

Лой-Быканах вылил на останки головы чуть ли не полсклянки, взвар зашипел, запенился, и из пены испуганно вытаращился глаз архитектора.

– Погоди, не дергайся, – философ вылил остатки взвара на размазню и прикрыл ящиком. – Теперь подождать надо.

Ждать пришлось недолго. Практически сразу из под ящика начали доноситься булькающие и трескающие звуки, потом невнятное бормотание, и вот уже:

– Ты мне за это ответишь! Вы мне все за это ответите! Жалкие, ничтожные…

Лой-Быканах горделиво приподнял ящик и представил Диболомам целехонькую голову архитектора.

– Регенерация – не причина, а следствие неуничтожимости, – объявил философ.

Уй и Дуй не смутились и на этот раз, но теперь их скепсис не казался твердым и непоколебимым.

– И что теперь? Положим, что вы даже правы, и сикараськи действительно особый вид материи…

– Даже не вид, а способ существования материи, – уточнил Лой-Быканах.

– Ну, хорошо, способ существования. И вы думаете, что от этого смысл существования сикараськи иной, нежели мы утверждаем? – усмехнулся Скип.

Лой-Быканах коварно улыбнулся:

– А вот этого я не скажу.

– Почему? – удивился Уй.

– Потому что пока не знаю.

Он выглянул в окно. Блямба почти скрылась за горизонтом.

– У вас можно переночевать?

– Конечно, – ответил Скип, не отрываясь от кульмана. – Но для этого ты должен признать, что мы правы.

– Вы правы, – легко согласился философ.

Дуй обиделся:

– Ты же не согласен, а говоришь, что согласен.

– А что мне остается делать? – растерялся Лой-Быканах. – Кстати, нужно определиться, как мы общаемся: на "ты" или на "вы"…

– Думаете, мы вас не уважаем? – Уй заколотил ставнями проем окна: мало ли кто ночью голодный залезет?

– Вовсе не по этой причине, – философ свернулся калачиком в углу. – Вот подумайте: вы уважаете тех, с кем говорите на "ты"?

После непродолжительных раздумий Диболомы решили, что в большинстве – уважают.

– А теперь другой вопрос: уважаете ли вы всех, к кому обращаетесь на "вы"?

– Как правило – нет, – удивился Скип. – Это что же получается: форма вежливости – это вовсе не форма вежливости.

Из угла, занятого философом, послышался смех:

– Вот видите, вы уже сомневаетесь. Нет, форма вежливости таковой и является, но ведь вежливость – она не столько в уважении личных качеств сикараськи, сколько в признании его личного пространства.

Вот тут Диболомы действительно удивились:

– Личное пространство? В смысле – частная собственность, недвижимость?

– Нет, именно личное пространство, – Лой-Быканах сладко зевнул. – Эх, закурить бы…

– Надо?

– Нет, в завязке, я же говорил… Так вот, личное пространство сикараськи – это насколько близко она вас к себе подпускает. Чем ближе подпускает – тем меньше пространство – тем больше она вам доверяет… ну, или меньше боится.

Диболомы погрузились в крутые раздумья, а философ продолжал:

– А что делать, если личное пространство по той или иной причине не может быть регламентировано? Где взять необходимую дистанцию?

– Если чего-то нет, но очень нужно – это придумывают, – подал голос Скип.

– Умница, – похвалил философ. – Именно придумывают. И пресловутая форма вежливости – именно придуманная дистанция. Вы мне не доверяете и даете понять, чтобы я держался на расстоянии – говорите "вы". Едва барьер непонимания сломан, возникает доверие, то есть "ты".

– А если сикараська хамит? Она ведь тоже "тыкает"! – очнулся Уй. – Какое уж тут доверие?

– Пытается взломать твое личное пространство, – философ опять зевнул. – Так что между нами: доверие или дистанция?

Пока Диболомы решали сложный вопрос, Лой-Быканах уснул.

– Доверие! – радостно крикнули Уй и Дуй.

Ответом послужил могучий храп.

– Эй, а про смысл жизни? – возмутился Скип.

Но Уй убедил его не будить философа. В конце концов, куда он денется до завтра?

– Говори.

Патриарх не обернулся к Гыну, он продолжал о чем-то напряженно думать. Тем не менее визит мудреца не остался незамеченным, и Патриарх нашел нужным первым начать разговор.

– Я… – Гын попытался приветствовать Патриарха, но не смог.

Вопрос задать он тоже не сумел.

– Зачем пришел? – спросил Патриарх, не оборачиваясь.

– Я только посижу тут, рядышком… – пробормотал мудрец. – Я быстро…

Патриарх не ответил.

Мудрец плюхнулся задом на камни, тут же вскочил и поковылял обратно с максимально возможной скоростью. Он отчетливо понял, что не только не хочет знать, как устроена Среда Обитания, но даже более – яростно противится, чтобы узнали другие.

Гын вернулся к поверженным Рытркынам, и уложил Бздына рядом с Дыном. Малоприятное зрелище – наблюдать собственную разбитую голову в двух экземплярах. И чем они виноваты? Всего-то и хотели – узнать, как же все устроено в мире, а вон как получилось.

Вообще-то они и сейчас хотят. Это у них жизненная установка такая – хотеть. Все сикараськи хотят все знать, несмотря на то, что орешек знанья тверд, и тверд весьма. Но главным образом сикараськи хотят жить. Все их многочисленные хотения происходят от жгучего, словно блямба, желания жить.

Тяжело вздохнув, Гын покопался в складках своего плаща, потом обыскал Дына с Бздыном, нашел тинную труху – и густо засыпал раны.

Мироздание, думал он, осторожно ступая по мокрым круглым камням, оно ведь не только вокруг, оно и в словах. В этом все дело. Среда Обитания – всего лишь Среда. А слова – гораздо больше. Они гораздо больше, чем даже то, что за границей Среды.

Больше бесконечности!

Спустя какое-то время оба Рытркына зашевелились, а вскоре и очнулись.

– Ну надо же быть таким тупым! – простонал Бздын, разминая шею.

– Правда, Гын, ну зачем же так, – Дын ткнул пальцем в остывшие мозги, понюхал и аж заколдобился.

– Погорячился, – Рытркын-оригинал отвел взгляд. – Ладно уж, идите.

– А сам что? – Дын и Бздын, кряхтя и постанывая, встали на ноги.

Гын махнул рукой и побрел вдоль берега. Потом остановился, обернулся к недоумевающим мудрецам и попросил:

– Насчет слов у него спросите. Ну, если знает, конечно.

Не дождавшись ответа, Гын-Рытркын пошел своей дорогой, а совершенно обалдевшие Дын и Бздын – своей.

Целый этап экспедиция провела в брачныхиграх. Подключились даже клячи и Раздолбаи. И когда Тып-Ойжон наконец вспомнил, зачем они сюда попали и куда вообще шли, никто из попутчиков не выразил острого желания продолжить погоню. Великих трудов стоило мудрецу привести в чувство ходоков и воина:

– Вы что, не понимаете? Тут и так непонятные вещи творятся, а если мы ее не догоним, то вообще может наступить ВсеобщийКаюк.

Дол-Бярды не без оснований полагал, что если Каюк не наступил до сих пор, то вряд ли наступит когда-нибудь еще, но Ыц-Тойбол довольно быстро опомнился и стал готовиться в путь, глядя на него засобирался Гуй-Помойс… В конце концов чувство долга возобладало и над воином.

– Куда это вы? – удивилась Великая Матерь, когда на рассвете, подпинывая Раздолбаев и понукая кляч, путешественники выдвинулись из поселения.

– Смилуйся, Матушка, – запричитали Раздолбаи. – Уводят, бичи, на поиски глюка, а мы уже здесь любим…

– Какого глюка? Кто бичи? – у Матери защемило в грудиот предчувствия вечной разлуки.

Вновь пришлось пускаться в объяснения, но тут уж мудрец пустил в ход все красноречие, которым обладал, ибо чувствовал – против любви долг бессилен.

– Если мы ее не найдем, – закончил Тып-Ойжон, – может случиться все, что угодно.

– Даже Всеобщий Каюк, – добавил воин, скорее, для себя, чем для Матери.

– Кстати, – осенило Ыц-Тойбола, – а она мимо вас не пробегала?

Великая Матерь долго переваривала услышанное. А потом начала:

– Раньше циритэлижили на Другом Краю Света…

– Я думал, он общий… – разочарованно протянул мудрец.

– Он думал, – передразнила бабища. – А потом как грохнет: Край лопнул, и в небо какая-то штуковина улетела. И горы начали расти.

Экспедиция напряженно ожидала трагической развязки.

– Мы сначала испугались, а потом пещеры нашли, жить там стали…

– А с Краем-то что? – спросил Ыц-Тойбол.

– Да кто ж его знает? Он же по ту сторону, а мы – по эту.

Казалось, Великая Матерь знает, что с Краем на самом деле, но не хочет говорить. Никто из путешественников не осуждал ее за скрытность: в конце концов, Матерь о них же заботится.

– Это она, макитра, – понял мудрец.

– Я? – глаза Великой Матери заволокло влажной пеленой.

– Да нет, – мудрец замахал крыльями, – нет, что вы… Это зловещая тварь, которую мы преследуем. Она таки провалилась сквозь Среду.

– А как она смогла в небо улететь, если провалилась? – насторожился воин.

– Не знаю, – огрызнулся Тып-Ойжон. – Я практик, мне эксперимент нужен, чтобы понять. Если исходить из того, что пространство – шар, а Среда – это пространство…

– А меня Гын-Рытркын учил, что Среда – это плоскость, – возразил Ыц-Тойбол.

– Это распространенное заблуждение! – вспылил мудрец.

Назревал научный диспут, но воин вовремя прервал дебаты:

– Короче, мы ее ловим, или здесь остаемся?

– Здесь! – в один голос крикнули Раздолбаи и клячи, а вместе с ними – Великая Матерь.

– Ловим! – очнулись ходок с мудрецом, и Гуй-Помойс их поддержал.

– Ну куда вы? – всхлипнула Матерь. – На небо ваша тварь улетела, и не вернется, поди.

– Есть, люсь, такое слово – надо, – Дол-Бярды ласково потрепал ее по щеке.

– Заскучаю я за тобой, – не унималась бабища. – Да и за всеми остальными…

Мудрец деликатно кашлянул:

– Прошу меня простить, но научная мысль никогда не стоит на месте. Мы уходим навеки, но останемся с вами навсегда…

С этими словами он откусил мизинец на левом крыле.

– Посыпайте каждый день тинной трухой, – вложив палец в ладонь онемевшей Матери наставлял Тып-Ойжон. – И вырастет новая сикараська, вылитый я.

Ходоки и воин по примеру мудреца так же оставили по частичке себя на утеху бабами на посрамление мужикам. Раздолбаи с клячами тоже порывались чего-нибудь оставить на память о себе, но Ботве и Тым-Тыгдыму запретили себя калечить, а сами Раздолбаи как-то боялись себе вредить.

Великой Матери не осталось ничего, кроме как согласиться с решением возлюбленных чадсвоих. Она проводила путешественников до непримечательной щели, затаившейся в беспорядочном нагромождении каменных плит:

– Это тропа сквозь горы.

– Ничего себе, тропа, – возмутился Гуй-Помойс. – А чего такая кривая? Перпендикуляр где?

– Перпендикуляр в голове, крепыш, – вздохнула Великая Матерь. – Вернетесь?

– Обязательно, – соврал воин.

Экспедиция, сопровождаемая бесконечным нытьем Раздолбаев, брюл-брюла и пан-рухха, вклинилась в межгорное пространство. И когда наконец после пятидневного похода где-то далеко меж скал показался выход, Тып-Ойжон понял, что Великая Матерь похожа на Патриарха.

Это его несколько обескуражило, ибо философы прямо говорят, что Патриархи не живут среди сикарасек, не обжигают горшки, и уж тем более не рожают детей(о последнем философы, скорей всего, вообще ничего пока не знали). Патриархи всеблаги и всезнающи, Патриархи сотворили Среду и сикарасек, а потом ушли, что-то такое важное сказав напоследок… Что же они сказали? «Тащитесь и развлекайтесь»? или «Плодитесь и размножайтесь»? Мудрец понял, что совершенно не помнит последних слов, так что это вполне могли оказаться «Разделяй и властвуй»и «Рога и копыта»…

А еще Патриархи держат власть над миром.

Вспоминая все, что ему известно о Держателях Неба из обязательного курса философии, Тып-Ойжон совершенно не заметил, как их компания вышла из скальных нагромождений и оказалась на высоком песчаном холме.

– А может, вернемся? – Тым-Тыгдым жалобно заглянул в глаза мудрецу.

– Не думаю, – пробормотал тот, созерцая пейзаж.

Внизу шумела вода. Очень много воды. А у воды сидел Патриарх.

На следующий день спор о смысле жизни продолжения не возымел, поскольку заказчики и подрядчики потянулись в контору Диболомов, и в ближайший период то Уй на Скипе, то наоборот, выезжали молодые архитекторы проводить рекогносцировку, проследить за соблюдением технологии строительства на развернувшихся уже площадках, и вообще много у них теперь появилось дел.

Едва посыпались заказы, Ваз-Газижоку отпоили до полной регенерации грибным взваром и велели убираться, но несостоявшийся шеф Диболомов внезапно попросился помощником.

– Ты же ничего в архитектуре не смыслишь! – осмеяли его Уй и Дуй.

Тогда Ваз-Газижока обиделся и заявил, что, создавая новый облик города, необходимо, конечно, использование современных технологий и последних тенденций, но при этом очень важно опираться на культурное наследие, и тут же набросал несколько витиеватых проектов, несущие конструкции которых вполне могли выдержать свет Блямбы.

Диболомы почесали затылки: краткая речь архитектора поразила их гораздо сильнее, чем эпохальные открытия философа.

Так, оставшись в конторе совершенно один, Лой-Быканах перебирал четки, медитировал и продолжал думать о бытии и о месте сикарасек в Среде Обитания, порой искренне сожалея, что выбросил кальян.

Как-то под вечер усталые хозяева со своим помощником вернулись в "Стандарт" и застали философа в крайнем возбуждении.

– Что такое? – спросил Скип, наблюдая лихорадочные зигзаги Лой-Быканаха по студии.

– Я нашел, нашел!.. – бормотал эксцентрик. – Я нашел его!..

– Лично мне кажется, что он что-то потерял, – тихо, чтобы не отвлекать философа, высказал свое мнение Ваз-Газижока.

– Нет! – торжествующе проревел Лой-Быканах. – Нашел его! Смысл жизни нашел!

Скип понял, что тревога ложная и вернулся к кульману. Уй последовал его примеру. Но Ваз-Газижока полагал, что не выслушать философа будет невежливо и участливо поинтересовался:

– И в чем же?

Философ ткнул пальцем куда-то в бок:

– Вы его видите?

– Патриарха? – все проследили за направлением пальца. – Не видим.