Текст книги "Книга Бытия"

Автор книги: Алексей Лукьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

– А я? – спросил Старое Копыто.

– А ты – на следующую ночь, вместе с Ботвой.

Ботва мерзко захихикал, а Старое Копыто в испуге сел на огрызок хвоста.

– Потом ходоки, потом я с мудрецом, а брюл-брюл – в запасе. Вопросы есть?

– У меня не вопрос, а сообщение, – встал с места Ыц-Тойбол. – Мы тут подсчитали с Гуй-Помойсом… ну, короче, завтра еды уже не будет.

– Бич! – освистали докладчика Раздолбаи. – Мы протестуем!

– Заткнитесь! – рявкнули воин с пан-руххом.

– Я это к тому, что пора переходить на автономное питание. У кого большие толстые хвосты? – продолжил молодой ходок.

Таковые оказались в наличии только у ходоков. Остальные обладали какими-то жалкими метелками, или же вообще не имели таковых.

– Ладно, – Ыц-Тойбол почесал голову. – Завтра и решим.

Выставили караул. Снаружи, за пределами шатра, дули холодные ветры, на небе мерцали неподвижные искры, Желторот раскрыл клюв и зачарованно пялился вверх.

– Бич, ты не замерз? – спросил у него Торчок.

– Нет, бич, только пальцы зябнут.

Ночь, кстати, была светлая: помимо непонятных искорок на небе то тут, то там торчали какие-то блестящие штуковины с острыми концами, один в один напоминающие дугвоина, а еще сияли круглые и продолговатые предметы, величиной чуть ли не с голову Желторота.

– А вот как ты думаешь, от кого мы этих бичей сторожим? – не унимался Торчок.

– Ну, не знаю, – задумался Желторот. – Может, от них?

Прямо на караул наступали зловещие рогатые тени.

Контору они назвали «Стандарт». Вывесили табличку и стали ждать: кто первый придет?

Но никто не шел.

– Слушай, а почему все мимо проходят, и даже на вывеску не смотрят? – Дуй задумчиво протирал окуляры.

– Видишь ли, Скиппи, – Уй-Диболом стоял за кульманом и бойко что-то чертил, – возможно, это потому, что никто не умеет читать.

– Интересная гипотеза, – Дуй нацепил окуляры на нос и уткнулся в свой чертеж. – А вот, скажем, почему мы умеем?

– Это уже совсем просто. Мы – Диболомы.

– А это как-то связано?

В это время в "Стандарт" вошел первый посетитель.

– Рады услужить, – хором приветствовали Уй и Дуй Ваз-Газижоку.

– Опять вы? – расстроился архитектор. – Я думал, это какая-то новая забегаловка. И такой странной формы…

– Параллелепипед!

– Кто – я?

– Нет, – Уй жестом приказал Скипу заткнуться, – это форма так называется – параллелепипед.

Ваз-Газижока удивился:

– Кто же это придумал?

– Мы!

– Скиппи, потише, пожалуйста. Так вот, эту форму придумали мы сами, и она замечательна тем, что универсальна и устойчива.

– Но это же уродство какое-то!

– Что? – Уй как будто не расслышал, а глаз его предательски дернулся.

– Я говорю – уро… огхгхгхгх… бульбуль… – из распоротого горла Ваз-Газижоки хлынула ярко-желтая струя, голова архитектора, недоумевающе вращая глазами, опрокидывалась за спину. Лапки сикараськи тщетно пытались поймать потерянную голову, а чтобы эти попытки не увенчались таки успехом, Уй отрубил и их.

– Ну и зачем? – расстроился Скип. – Опять тратить еду на восстановление тупореза. Когда у этой тупой башки новое тело вырастет, ты подумал?

Уй делово отрезал голову от туловища и поставил на подоконник.

– Вы мне за это ответите! – возмущалась голова. – Я временно недееспособный!

– Жуй, – отрубленная лапка архитектора заткнула голове рот. – И запомни: уродство – загромождать ландшафт без плана застройки. А из одного параллелепипеда можно выстроить красивый правильный город.

Ваз-Газижока на удивление быстро сжевал кляп, сыто рыгнул и заявил:

– Вы мне за все ответите! И за параедрипед ваш тоже!

Вторая лапка прервала стенания говорящей головы. Диболомы углубились в работу.

Легко сказать: «Хватит курить!» А хоть один из Патриархов пробовал вот так, в одночасье, расстаться с любимым кальяном, а главное – с его содержимым?! И зачем вообще они придумали балданаки, неужели Среда Обитания без них не обошлась бы? Ох, ломает, ломает нас переходный период…

Чтобы отвлечься, Лой-Быканах попытался думать о смысле бытия.

Думать оказалось гораздо тяжелее, чем благоговеть, но определенная приятность наблюдалась и в этом сомнительном процессе. Например, оказалось, что в голове копошится великое множество непонятных слов и цитат, от гедонизмадо Тащитесь и развлекайтесь. За последнее Лой-Быканах, кстати, не ручался: этот афоризм мог звучать и как Разделяй и властвуй, и как Рога и копыта, отчего сакральный (о, еще одно слово!) смысл его не становился яснее. Но зато между ушами становилось щекотно, когда, в тщетной попытке упорядочить внутренний мир, философ пытался рассортировать все эти сублимации индивидуальной перверсиии гомосексуализм.

Хорошо понимая, что корпоративная этика не позволит коллегам индифферентно воспринять вопиющее неуважение Лой-Быканаха к традициям Ложи, и отказ от балданаков будет воспринят как бравада и эпатаж, философ забаррикадировал все входы и выходы в своем жилище, и теперь переживал жесточайшую ломку.

И, как оказалось, при абстиненции сикараськи тоже могут видеть галюны.

– Что, умираешь? – Патриарх склонился над эксцентриком, и в глазах его читалась чуть ли не жалость.

– Да, умираю, – согласился Лой-Быканах.

Патриарх покачал головой и снова исчез.

– Это издевательство какое-то, – простонал ему вослед философ. – Чего являлся, спрашивается?

Злость придала сил. Лой-Быканаха озарило: ведь в балданакском угаре он позабыл, когда и ел-то в последний раз. Наловив пальцами разнообразных мелких сикарасек, снующих по полу, он кое-как перекусил ими, сдержал первые порывы тошноты, потом вторые…а потом проснулся чудовищный аппетит, и вся живность в доме Лой-Быканаха перекочевала в его желудок.

Сразу захотелось прилечь и поспать. Философ уютно расположился прямо на полу, потому что до опочивальни идти лениво, и руки как-то сами собой потянулись к кальяну… но ухватили пустоту.

– Где?.. – хотел возмутиться Лой-Быканах, но в это время в дверь постучали.

– Кто там?

– Эй, ты! – последовал яростный ответ. – Или ты заберешь его обратно, или пожалеешь.

– Забери себе, – огрызнулся философ. В конце концов, он у себя дома, и может никого не бояться.

В дверь что-то тяжело бухнуло, и баррикада зашаталась.

Что-то мне как-то гулять захотелось, подумал эксцентрик после второго удара, когда дверь надсадно затрещала.

Лой-Быканах заметался в поисках запасного выхода, но в итоге оказался на крыше собственного жилища, а коллеги уже ввалились внутрь, исполненные страстного желания вернуть строптивого философа в лоно любителей мудрости.

Нужен план, нужен план, все нужно планировать, в тоске запричитал Лой-Быканах, и тут взгляд его упал на старую столешницу, одним Патриархам известно, каким образом оказавшуюся на крыше.

– Нужно планировать, – коварно оскалился эксцентрик.

Большие плоскости, всплыло в его памяти, обладают повышенным сопротивлением встречным потокам воздуха. Нужно лишь разбежаться как следует, и подставить эту площадь этим встречным потокам. Когда у тебя четыре ноги и две руки, задача, казалось бы, легка… но в тот момент, когда Лой-Быканах уже махнул в воздушное пространство, он вспомнил, что большую плоскость взять в руки позабыл. Ну, прямо затмение какое-то напало, право слово!

Оказалось, что это не зубы, а горы, по крайней мере, так называли их таинственные рогатые сикараськи.

Уже утром пленников доставили к самому подножью невероятно высоких каменных нагромождений. Торчку с Желторотом еще повезло – их тащили по одному, а всю остальную экспедицию волочили запакованной в шатер.

– Я их кубиками нарублю, – ругался всю дорогу на незадачливых часовых Дол-Бярды. – И Ботве скормлю.

– Ну подождите, любезнейший, – пытался вразумить воина Тып-Ойжон. – Что вы горячитесь всегда. Может, их уже съели.

– Не съели нас! – донеслось до запакованных издалека. – Посмотрим, как бы тебя не соломкой не накрошили, бич чешуйчатый!

– Я та-арр-чуу, – облегченно вздохнул Старое Копыто: он-то подумал, что бичей и вправду схарчили.

Ыц-Тойбол тут же спросил:

– Эй, как вас там!.. Бичи! Куда нас тащат?

Ответ последовал незамедлительно:

– Говорят, что в горы.

– Это туда, где глюк?

– Точно, бич, точно, – прокричал Торчок.

– Ну и ладно, – Ыц-Тойбол вздохнул с облегчением. – По крайней мере, направление мы не потеряли.

По прибытии – пленных сикарасек жестоко сбросили на что-то твердое и холодное – распаковываться пришлось самостоятельно. Желторот с Торчком на окрики отвечать перестали, и Дол-Бярды искренне надеялся, что их таки увели на съедение.

Окончательно выбравшись из матерчатого плена, экспедиция обнаружила, что кругом по-прежнему темно, холодно, но ко всему примешивался еще и противный запах сырости и долбящее по мозгам кап-кап. Воин ощупью пошел на разведку, и вскоре сообщил, что вокруг – камень.

– Замуровали, бичи! – устроил истерику Старое Копыто.

– Заткнись.

– Без паники, – Ыц-Тойбол был само спокойствие. – Мы упали. Значит, мы в яме. Сверху лежит какая-то крышка. Сейчас ее снимут…

– И нас посолят, – неудачно пошутил Ботва, и Старое Копыто вновь запричитал.

Как ни странно, а крышку сняли буквально тут же, и каменная яма озарилась ярким светом.

– Ой, кто это? – у Тым-Тыгдыма отвисла челюсть.

– Я та-арр-чуу… – выдохнул Старое Копыто.

На этот раз Раздолбай не преувеличивал – тащиться было от чего.

На том конце города что-то громыхнуло, загудело, и теперь грохот стремительно приближался к конторе «Стандарт».

– Эй, ты, говорящая голова, позырь, что там такое, – крикнул зевающему на подоконнике Ваз-Газижоке Дуй. – Все равно тебе делать нечего.

Три дня вынужденного бездействия подействовали на архитектора успокаивающе. Он уже чувствовал, как начинает отрастать шея, жрать его не собирались, а что издевались вычурно – так он еще отомстит.

– Дома падают, – ответил он флегматично. Потом как будто очнулся: – Э, не понял! В том районе сплошь мои проекты!

– Ну-ка, ну-ка, – Диболомы бросились к окну, оставив работу.

– Осторожнее! – завопила голова.

– Скип, лови!

– Уже, – Дуй успел ухватить голову архитектора, сбитую неловким движением Уй-Диболома, за косичку, и втянул обратно. – Не торчи, где попало.

Зрелище, открывшееся хозяевам "Стандарта", действительно впечатляло. Казалось, кто-то гигантским пыльным ластиком стирает с лица города даже не дома, а целые улицы и переулки, хотя, конечно, сначала падали здания, а потом на их месте образовывалась туча пыли.

И туча эта неуклонно приближалась к конторе Диболомов.

– Вот сейчас и посмотрим, чьи проекты надежнее, – весело крикнул Уй, потому что иначе его уже никто бы не услышал.

Ваз-Газижока продолжал с ужасом вглядываться в катаклизм. Он все надеялся, что волна разрушений минует его детище, но вот пала Ложа Мудрости, вот рухнул Дворец Чревоугодия, а за ними и Архитектурная Контора.

Досмотреть катастрофу ему не дали: Дуй бесцеремонно сбросил голову на пол, а Уй захлопнул ставни, а за ними и оконные рамы.

– …? – предложил сквозь грохот Скип.

– …, – согласился Уй.

Дуй достал из шкафчика бутылку, и в невыносимом грохоте наполнил три стакана чем-то прозрачным.

– …!

– …!

– Да пошли вы! – ответил мучителям разорившийся архитектор, и едва не поперхнулся влитым в горло перебродившим экстрактом борзянки.

В этот момент контора Диболомов дрогнула, и сквозь ставни и рамы в комнату ввалилась, истошно вопя и размахивая руками: "Нужно планировать, планировать!..", сикараська.

– А теперь – за планирование! – провозгласил Дуй.

В рот архитектору влилась новая порция.

Со всего маху Лой-Быканах врезался в «Заведение», мимо которого собирался планировать. Так как задние толчковые у философа оказались чересчур сильными, удар получился что надо, и «Заведение», конус, стоящий на вершине, начало быстро заваливаться на бок. Жажда жизни заставила Лой-Быканаха активней шевелить конечностями, и он побежал по вертикальной стене, которая с каждой секундой становилась все горизонтальней.

Разгон вновь получился не хилый, и следующим прыжком эксцентрик перепрыгнул на "Приют усталой сикараськи", но, почувствовав, что и эта поверхность неустойчива, сиганул на соседний жилой дом. Тот оказался круглым и покатился; в поисках твердой опоры философ достиг "Башни Разговенья", которую обрушил на спиралевидные "Офисы и Бухгалтерии", с которых в панике перепрыгнул на "Торчальню", та опрокинулась на "Горсовет", а "Горсовет" на Ложу Многих Знаний, Ложа потянула за собой "Веселых сикарасек", "Сикараськи" на излете зацепили колоннаду "Чертога Держателей Неба", посвященного Патриархам… город рушился на глазах.

А на гребне этой волны разрушений мчался, боясь остановиться, Лой-Быканах.

В голове его при этом вертелись самые что ни на есть философские мысли. Они пришли разрушить мое жилище, а вместо этого я разрушаю их дома, рассуждал он, активно перебирая лапами.

– Что, умираешь? – в клубах пыли рядом с эксцентриком мчался Патриарх.

– Нет, выживаю… – и вдруг обнаружил, что никакой опоры, даже качающейся, под ногами нет, и притормозить или поменять вектор движения уже не представляется возможным.

– Нужно планировать, планировать! – закричал Лой-Быканах, в тщетных попытках ухватиться за воздух размахивая руками.

И врезался в ставни какого-то приземистого строения, все еще заставляя себя планировать. Вслед за ним, больно ударив по заднице, влетел огромный каменный блок.

– А теперь – за планирование! – сказал кто-то в наступившей тишине.

Едва пыль улеглась, Лой-Быканах открыл сначала левый глаз, потом правый, потом спросил:

– К вам можно?

Хозяева ничего не ответили. Они протянули гостю стакан с прозрачной жидкостью. Пахло перебродившими балданаками.

– Я в завязке, – отказался философ.

– Уй, – представился один.

– Дуй. Но можно и Скип, – шаркнул ножкой другой.

– Ваз, – непонятная круглая штука на столе оказалась говорящей. – Газижока.

– Лой. – Эксцентрик задумался. – Можно Быканах.

Все вчетвером выглянули наружу.

С неба полилась вода.

– Это очень кстати, – ловя на ладонь капельки влаги, заметил Дуй.

– Пыль прибьет, – согласился Уй.

Возле конторы "Стандарт" начали кучковаться сикараськи. Всех волновал один вопрос: почему этот дом не рухнул?

– Сие есть катастрофа! – говорил первый.

– Сие есть беда! – возражал второй.

Третий лишь качал головой.

– Что-то не так? – первый со вторым приготовились скандалить.

– Сие есть феномен, тайна! – третий воздел перст к небу.

– Но ведь и беда!..

– И катастрофа…

Но третий лишь рукой махнул.

Трое мудрецов-теоретиков сидели на краю бескрайнего водного массива, имени которому никто не мог дать. Массив образовался недавно, после событий, о сути которых и шел спор.

Произошло же следующее: некоторое время назад из ниоткуда, а если быть точнее – с неба, перед неким мудрецом-теоретиком, обитавшем в полной и добровольной изоляции на Краю Света, упала колоссальных размеров штуковина. Раздалось оглушительное крак, Край Света не выдержал давления и лопнул. Взрывной волной теоретика отбросило к скалам, и настолько удачно, что от удара отвалились голова и задница. Пока все это выросло по новой, оказалось, что не только у туловища отрасли недостающие части, но и у недостающих частей выросло все остальное. Так и образовалось три мудреца вместо одного.

Все бы ничего, но Край Света бесследно исчез, и на его месте образовалась безымянная водная гладь. Именно это и волновало сейчас мудрецов.

Устав от бесплодных споров с глупыми оппонентами, третий принялся считать время, которое потратила его голова, чтобы вырастить тело.

Гын-Рытркыну повезло – перед головой время от времени пробегали всякие мелкие сикараськи, которых он по мере возможности поедал, поэтому за десять дней – это этап – отрастил худую шею, за два этапа – еще и руку, благодаря которой ловить сикарасек было сподручнее. Меньше чем за период – это пять этапов – получился совершенно новенький Гын-Рытркын. И еще двое, как оказалось. Кстати, а как их зовут?

– Эй, вы двое! Как вас там?

Мудрецы встали с прибрежных валунов и побрели к Гын-Рытркыну.

– Звать вас как, спрашиваю?

Некоторое время те непонимающим взглядом сверлили оппонента, а потом уточнили:

– Нас?

– Не меня же, – рассердился Гын-Рытркын. – Вроде плоть от плоти, а такие дураки…

Мудрецы надулись.

– Значит, никак не зовут, – понял носитель оригинальной головы.

– Дын-Рытркын, – выпалил первый.

– Бздын-Рытркын, – почти одновременно с первым выкрикнул второй.

Гын-Рытркын растерялся:

– А я тогда кто?

Желторот и Торчком вернулись только под вечер, усталые и довольные. Тып-Ойжон уговорил воина перенести расправу на потом, и путешественники начали пытать Раздолбаев насчет обычаев местных сикарасек.

Выяснилось, что пещерное поселение, в которое так бесцеремонно приволокли погостить экспедицию, располагалось у подножия гор, местные сикараськи именуют себя циритэли, и помимо охоты и собирательства строят из подручного материала – в данном случае камня – огромные сооружения, памятники. Видимо, с памятью у них тут неважно.

Но самым интересным оказалось не это.

– Ну что тут непонятного? – кипятился Желторот. – Вот этих, которые с буферами, – он изобразил перед собой большие полушария, – называют бабы. А все остальные – это их мужики.

– А почему у этих мужиковхвост спереди растет? – поинтересовался Тым-Тыгдым.

– Это не хвост, а уд, – вмешался Торчок. – Все мужикиим очень гордятся.

– Как-как он называется? – не понял мудрец.

– Ой, как они его только не называют, – отмахнулся Желторот. – Я сам слышал, как один с этой штукой разговаривал. И другом звал, и горбатым почему-то. А бабы– просто хозяйством.

Мудрец задумался. Все остальные ждали продолжения рассказа:

– Дальше, дальше, бичи, – подталкивал приятелей Старое Копыто.

– А все, – переглянулись в недоумении Раздолбаи.

Тут уж все, от Гуй-Помойса до Ботвы, возмутились: как можно весь день провести в гуще событий и ничего не узнать? А кто та, с позволения сказать, баба, которая руководила извлечением экспедиции из ямы? За что валтузили друг друга мужикина круглой вытоптанной площадке перед одной из пещер? Что за стоны раздаются время от времени за каменной стеной? И как называются маленькие сикараськи, у которых и не разобрать – то ли есть уд, то ли его нет?..

И не пробегала ли здесь искомая макитрана ресничках?

Желторот с Торчком ответили, что и так слишком много узнали, и кроме того борзянказдесь настолько забористая, что вообще удивительно, как они хоть что-то запомнили.

На самом же деле плененные и связанные Раздолбаи в ожидании своей участи нажрались какой-то травы и действительно заторчали. Те безумно важные сведения, смысла которых они до конца и не поняли, Торчок с Желторотом почерпнули из сцены с участием бабыи мужика, разыгравшейся на глазах у пленников:

– Что, совсем хозяйство свое распустил? – пеняла баба.

– Ну, дак ведь удуне прикажешь, – мужикстарательно отводил глаза от собеседницы.

– Что, буферамитебя поманила, да? Ну и как, с ней лучше, чем со мной?

– Ну, люсь, ну я же мужик.

– А я баба, и что теперь? Ух, как бы дала!.. – бабазамахнулась, будто собирается ударить по уду, и мужиксобрался в комочек, перепугавшись.

Когда раздосадованная собеседница ушла прочь, мужикобратился к уду:

– Ну, как ты, друг? Эх, горбатый, опять ты меня подвел!

Разговор меж двумя сикараськами оказался настолько прост и понятен, что все физиологические различия между мужикамии бабамиразъяснились как-то сами собой.

Тым-Тыгдым не выдержал и сплюнул:

– Как это все антинаучно!

Но на следующий день все оказалось еще лохмаче.

Едва первые лучи светила проникли в пещеру, снаружи донеслись ужасающие звуки. Путешественники в панике выскочили под открытое небо, и тут оказалось, что все местное население столпилось у круглой площадки, ранее замеченной Ыц-Тойболом. Стремный рев издавал надутый кожаный мешок, жестоко выкручиваемый каким-то мужиком.

– Эй, бичи, мы спать хотим, нельзя ли потише? – прикрикнул на толпу Желторот.

Рев прервался, и в наступившей тишине даже Торчок понял, что иногда лучше жевать, чем говорить.

Толпа сикарасек расступилась, и перед экспедицией предстала баба… нет, даже не баба, а целая бабища, которая приказала вчера освободить пленников. Гуй-Помойс, сам весьма крупный, завертел головой, ища пути отступления.

Ноги бабищи, окажись она в городе, кто-нибудь, неискушенный в архитектуре, вполне мог принять за несущие колонны «Держателей Неба», чресла прикрывал лоскут кожи с бахромой. Возможно, лоскут и держался на какой-то веревочке, но в складках необъятного живота не потерялся бы разве Гуй-Помойс. Тем не менее, на этом скрытом пояске висели еще и косички, вплетенные в металлические кольца разной толщины и диаметра.

Над животом колыхалось то, что Желторот назвал буферами, но непонятное грубое слово не могло отразить всего величия и размера непонятных органов бабы. Взгляд рано или поздно задерживался именно на них.

В левой руке ходил ходуном бубен, в правой – резной посох, увенчанный головой рогатой сикараськи. Несмотря на то, что руки тоже не отличались миниатюрностью, в них (как, впрочем, и во всей фигуре бабищи) ощущалась грация и нежность. В целом бабищакого-то очень сильно напоминала, но кого – путешественники понять не могли.

В больших остроконечных ушах звенели в унисон с ручными браслетами серьги, в гриве сверкал гребень, губы, занимающие чуть ли не половину физиономии, не скрывали улыбки, глаза слегка навыкате возбужденно сияли.

Неудивительно, что вчера бабищаповергла в эстетический шок всю экспедицию, путешественники и сейчас застыли, будто загипнотизированные.

Мужик, давивший кожаный мешок, возопил:

– Великая Матерь!

Ему ответил нестройный, но тоже громкий хор:

– О, ммать!

– Мать твою, – прошептали ходоки, Раздолбаи, клячи и воин с мудрецом.

Великая Матерь расхохоталась, да так звонко и радостно, что внутри все сладко сжалось и оборвалось. Посох Великой Матери уткнулся в панцирь Гуй-Помойса:

– Ты мне нравишься.

Потом кончик посоха замер перед клювом мудреца:

– И ты…

И оказалось, что все ей нравятся.

Ну, кроме кляч и Раздолбаев.

Диболомы не стали скрывать от Лой-Быканаха, что вины эксцентрика в разрушении половины города нет.

– Произошел необъяснимый катаклизм, – двигал речь Скип. – Блямбе…

– Что?

– Ну, мы так условно называем светило, – объяснил Уй.

– Так вот, Блямбе почему-то не сидится на месте, – продолжил Дуй.

Далее из его речи следовало, что свет Блямбы имеет вес, и этим весом, пока светило находилось в состоянии покоя, все здания в городе были придавлены к плоскости Среды. Едва произошел катаклизм и Блямба начала бродить по небосводу, вектор давления изменился, и поэтому достаточно незначительного толчка, чтобы обрушилась вторая половина города.

– Но, помилуйте, это невозможно! – удивлялся философ. – Эти ваши умозаключения не имеют под собой теоретического обоснования.

– Теоретического, конечно, нет, – согласился с Лой-Быканахом Скип. – Но зато есть практическое подтверждение. Уй, будь ласков, выйди на улицу и подтолкни "Таверну".

Тот не заставил себя долго ждать. Дабы не навлекать на себя подозрений, Уй выскочил из конторы и крикнул толпе сикарасек:

– Держите! Держите! "Таверна" падает.

Инерция мышления сыграла с обывателями злую шутку: пытаясь удержать якобы падающую башню, они обрушили ее, и в мгновение ока весь оставшийся город перестал существовать.

– Убедительно? – щелкнул пальцами Дуй.

– И что же из этого следует?

– Следует? Жить! – неожиданно воодушевился Диболом. – Мы введем план застройки, вместо путаницы лабиринтов и тупиков город превратится в стройную прямолинейную структуру улиц и переулков. Архитектура – это застывшая музыка.

Вернулся Уй:

– Видели, как я их сделал?

– Не отвлекай их, они думают, что такое музыка.

– Гармоничные звуковые колебания, вызывающие глюки, – подсказал Уй.

– А разве такое возможно? – усомнилась голова архитектора.

– После катаклизма в Среде Обитания возможно все, – хором ответили Диболомы.

Молодой задор, с которым эти ребята смотрели на мир, весьма импонировал философу, и он, пожалуй, остался бы в их компании надолго, если бы не…

– Мне кажется, или вы периферийным зрением наблюдаете Патриарха? – шепнул ему на ухо Скип.

И правда, где-то в самом уголке обозреваемого пространства парила фигура Патриарха. Такого неусыпного контроля за своей скромной персоной Лой-Быканах не ожидал. Тут одно из двух, рассудил философ, или он по новой мне пригрезился, или это я ему кажусь.

– Вот пристал, зараза, – пробормотал эксцентрик.

– Чего? – обалдел Диболом.

– Так, – Лой-Быканах, – специальная терминология. Рад был познакомиться, но, пожалуй, мне пора.

– Нет уж, подождите, – перегородил дорогу Дуй. – Вы видели Патриарха?

– Ну, видел, – пришлось согласиться Лой-Быканаху.

– Уй, этот чуваквидел Патриарха, – восторгу Скипа не было предела. – Я же говорил, что невозможное стало возможным.

А вот такая неприкрытая ересь философу понравиться уже не могла.

– В каком это смысле – "невозможное"? Вы полагаете, что Патриархи невозможны?

Диболомы ничуть не смутились:

– Сами Патриархи, как древние сикараськи, может, и возможны, – рассудительно заметил Уй, – но, согласитесь, поверить в то, что они сотворили Среду Обитания – это уже затруднительно.

– А мне затруднительно беседовать в таком тоне, – оскорбился Лой-Быканах.

– Лой, ты чего? Мы так хорошо ладили… – удивился Дуй.

Эксцентрик шмыгнул носом:

– Ваши смелые догадки насчет Блямбы я, конечно, приму. Но Патриархи были, и если бы не они, думаю, ни о чем бы вы догадаться не смогли.

Диболомы скептически покивали, мол, давай-давай, рассказывай.

– Что вы улыбаетесь? – совсем расстроился философ. – Может, ваши догадки вообще ложные? Может, дело вовсе даже и не в свете. Нужно задуматься о коренных проблемах бытия, а не о перестройке города. Например, в чем смысл жизни…

– Тоже мне, вопрос, – рассмеялся Уй. – Смысл жизни – в преобразовании мироздания.

Э, да они из веллеров, дошло до философа. Представители данной секты утверждали, будто сикараськам подвластно все, и Патриархов выдумали философы. Теперь встреча Лой-Быканаха с Диболомами представлялась эксцентрику в ином свете. Веллерызавсегда недолюбливали философию, и при всяком удобном случае жрали философов со всеми потрохами. Вон, как они архитектора уделали, а ведь он даже не философ…

– Что это вы хотите в нем преобразовать? Все организовано вполне разумно, – попыталась возразить голова Ваз-Газижоки.

– Помолчал бы уже, – Скип отвесил голове подзатыльник. – Где же разумно, когда проектируют всякую чушь и строят без фундамента.

– Бытие ваше – абстрактная категория, – доказывал Уй философу. – Ведь это смешно – сотворить мир, стряпая куличики из переработанного Небытия? Чего-то тут официальная философия недодумала.

– Официальная философия вообще не думает, она благоговеет, – рассердился Лой-Быканах. – Она даже о сущностяхподумать не может.

Присутствующие недоуменно уставились на эксцентрика.

– Что вы так смотрите? Всем давно известно, что сикараськи обладают фиксированными сущностями. Или, если вам угодно, бытийным статусом, образом мыслей. Вот вы – архитекторы, а если смотреть шире – мудрецы-практики. Я философ-эксцентрик, но отношусь к более широкому классу просто философов. И все сикараськи – или охотники, или воины, или ходоки. И еще много всякого. Вот вы как выбрали свою стезю?

Диболомы попытались вспомнить. Лой-Быканах усмехнулся:

– И не вспоминайте. После обряда инициации, когда…

– Нас не инициировали, – возразил Скип.

– Мы из дерьма вышли, – объяснил Уй.

Ваз-Газижока неприлично заржал. Философ заткнул голове рот какой-то бумажкой, и уточнил:

– Из дерьма?

– Все оттуда, все. Ну и что? При повышенной регенерации сикарасек им ничего не стоит восстановиться даже из экскрементов, – Скип, видимо, остро переживал свое происхождение.

– Но вы же одинаковые!

– Да какой-то дурак увидел, видимо, что куча оживает, и хотел добить. Взял и воткнул лопату в самую середину, болван. Вот мы и восстановились в двойном экземпляре.

Лой-Быканах давно подозревал, что Патриархи создали изумительно разумную Среду Обитания, но настолько, чтобы даже фекальные массы имели способность жить и развиваться… чуден, право, белый свет.

Все-таки наши сведения о Среде Обитания крайне скудны и разрозненны. Гын сидел на берегу и уныло наблюдал эволюции сикарасек, снующих над волнами. Еще вчера их не было, а сегодня вон как разлетались. Не иначе как к дождю.

Он-то думал, что придет к Краю Света, заглянет за кромку мира – и все ему откроется. Чего уж проще? Но оказалось, что Край – это просто черное поле, куда уж там заглядывать? Пару раз мудрец заходил на это поле, чтобы изучить его свойства. За Краем было темно, хоть глаз выколи, а еще тихо и страшно. И Среда казалась какой-то далекой, хотя вот до нее – шаг шагнуть.

А потом что-то упало, и случилось то, что случилось.

Двое других Рытркынов оказались не такими уж плохими ребятами, правда, с замашками практиков. В данный момент они активно изучали водное пространство, и открыли, что оно густо заселено сикараськами. Еще бы, усмехнулся про себя Гын, где их только нет.

Вода удручала. Волны шелестели, ругались летуны, и все пространство до горизонта настолько пустое, что глазу зацепиться не за что. Всех развлечений – грандиозное утреннее восхождение светила из глубины, да величавое погружение его в те же глубины по вечерам. Перед восхождением оно всю ночь мерцает багровым светом сквозь толщи воды. Утром все вздуется бурливо, и, жарко горя, шипя и разбрызгивая вокруг себя кипяток, подымается в струях пара огромная такая блямба. А вечером, вся окутанная языками огня, блямба погружается в…

– …море!

– Прости, не расслышал, – очнулся Гын.

– Говорю, что мы с Бздыном название узнали – море!

Если и существовало в Среде Обитания что-то, что интересовало бы Гына больше, чем сама Среда, так это слова. Почему сикараськи – это сикараськи, а не луораветлан, например, или не чавчу? Откуда берутся эти слова?

– Почему море? Откуда узнали?

Дын, потерявший где-то шапку с бубенчиками, замялся:

– Ну, мы, вообще-то, не сами узнали.

– А откуда?

– Да так… как-то получилось… – от Дына ощутимо тянуло балданаками. Где они ее тут отыскали, проклятую траву?

– Ах, вы!.. – чертыхнулся Гын.

Посох, оказавшийся в руке Рытркына-оригинала насторожил Дына:

– Это зачем?

– Воспитывать вас буду! – Гын просто рвал и метал.

Но воспитывать не получилось.

– Мы не виноваты! – возопил Дын. – Он сам явился!

И он ткнул пальцем куда-то вбок, так, что Гын краем глаза разглядел Патриарха. Он сидел на крутом бережку, великий и скромный, вокруг него, то касаясь крылом волны, то стрелой взмывая к тучам(такое название придумалось для клубов пара, исторгаемых блямбой), носились сикараськи. Патриарх думал.

Вот вам – шанс! Разом решить все животрепещущие вопросы. Он же Патриарх, он должен знать, как устроена Среда!