Текст книги "Книга Бытия"
Автор книги: Алексей Лукьянов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
– Туда, – Торчок показал пальцем в маячащий на горизонте глаз, который был теперь величиной с небольшой холм. – Там сплошной торч.
– Да? – удивились попутчики. – Тогда пошли быстрее.
Быстрее не получалось. Прошел еще один день, и в тот момент, когда глюк напоминал размерами Ложу Мудрецов, Раздолбаи наткнулись на шатер.
– Эй, бичи, есть кто дома? – поинтересовался вежливый Желторот, отбрасывая полог в сторону.
Послышался гулкий металлический звук удара, и Желторот со счастливой улыбкой отправился в нокаут. Остальные Раздолбаи слегка насторожились: хозяева явно не обрадовались гостям.
Близилась ночь. Гуй-Помойс вновь развел костер, потому что внезапно поднявшийся ветер пронизывал до самых костей. Сикараська в подсумке висела теперь на том месте, где провел предыдущую ночь Ыц-Тойбол. Молодой ходок меланхолично смотрел на звезды, пристроившись так, чтобы рана…
Ыц-Тойбол невольно вскрикнул. Он не чувствовал боли, забыл во время экспериментов об откушенном хвосте, но сейчас ему показалось, что тот на месте. Боясь оглянуться, ходок осторожно потянулся лапой за спину и нащупал привычный толстый чешуйчатый отросток.
– У тебя хвост долго отрастал?
– Первый раз полтора этапа прошло. Потом привычка вырабатывается, дело чуть быстрее идет, – Гуй-Помойс удивленно посмотрел на спутника.
Ыц-Тойбол похолодел.
Хвост – орган не сказать, чтобы слишком важный, поэтому ходоки в случае возникшего дефицита провизии хряпают висячку, если, конечно, таковая имеется. Отрастает висячкане так быстро, как, скажем, палец, или ухо, или нога. Палец, например, вырастет за два дня, ухо за полтора, нога – за десять дней, если очень большая. А хвосты отрастают долго.
Если же хвост отрос за один день, то это может означать только одно – день был не один.
– Как все это антинаучно, – фыркнул брюл-брюл, дослушав отчет хозяина.
– Да уж, – крякнул воин, ковыряя в котелке, – не сказать, что шибко умно вы поступили. И что же нам теперь прикажете де…
В это время полог распахнулся, в ярко-белом проеме появился двуногий тонкошеий силуэт, и раздался голос:
– Эй, бичи, есть кто дома?
Бол-Бярды отреагировал настолько быстро, что мудрец даже моргнуть не успел, как котелок, только что бывший у воина в руках, со звоном врезался в голову пришельца.
Сначала Тып-Ойжон подумал, что это враги, те самые, для защиты от которых Дол-Бярды на всякий случай оторвал панцирь со спины Ботвы.
– Дердеккель, – выругался воин. От непроизвольного метательного движения, благодаря которому так успешно была отражена внезапная атака неизвестного противника, ороговевшая шкура Дол-Бярды треснула и начала отслаиваться.
– Враги? – трусливо пролепетал мудрец.
– Откуда здесь взяться врагам? – раздраженно буркнул Дол-Бярды. – Я не понимаю, откуда здесь вообще кто-то мог взяться? Я отправлялся в пустынное место, а здесь народу больше, чем в "Веселых сикараськах". У меня линька на пять дней раньше началась из-за этого… дердеккель…
Воин стремительно выкатился на улицу, чтобы выяснить, кто же такой посмел без спросу войти в его шатер, и остолбенел. Перед ним стояли еще двое неизвестных сикарасек, склонившихся над поверженным. Один из них, шестиногий, задумчиво вылизывал котелок.
– Торчок, сейчас он нас порвет на хлястики, – одноглазый на четырех ногах боязливо отпрянул от шатра.
– Вы тут чего делаете? – Дол-Бярды был сама угроза.
– Вот, в гости пришли, – не прекращая вылизывать котелок, нахально заявил Торчок. – А вы тут котелками швыряетесь. За такое извиняться надо, бич.
– Вы меня извините, – продолжил воин, – но я таких, как вы, на завтрак ем и в зубах потом не ковыряю.
– Хамите, – парировал Торчок и швырнул котелком в Дол-Бярды.
Реакция у воина, конечно, не чета каким-нибудь там Раздолбаям, но когда это инстинктивная реакция, да еще и во время линьки… Кулак Дол-Бярды независимо от его желания встретил летящий снаряд, и тут же воин закричал: от резкого движения шкура вся пошла трещинами и несколько немаленьких кусков ороговевшей ткани отвалились, являя миру нежную розоватую кожицу.
На шум выскочил Тып-Ойжон, и первое, что бросилось ему в глаза – это день. Впрочем, он тут же отвлекся на своего попутчика, корчившегося перед шатром. Рядом с ним лежал какой-то тип, состоящий из пуха, клюва и когтей. Рядом стояли двое сикарасек, вид которых показался Тып-Ойжону знакомым.
– Мы нигде раньше не встречались? – спросили они одновременно.
В образовавшуюся паузу можно было впихнуть всю Ложу Мудростей, тем паче, что и Раздолбаи, и сам мудрец вспомнили, где они друг друга могли видеть.
– Это что, продолжение погони? – Старое Копыто отпрянул еще дальше.
– Нет, это, скорей всего, засада, – усмехнулся Торчок. – Правда, кто кому попался…
Неуловимым движением он извлек неизвестно откуда кривой нож. Старому Копыту показалось, что именно таким ножом крошил свой хвост хозяин "Веселых сикарасек".
Тып-Ойжон уже знал, кто попался. Он сдернул с головы шапку и запустил ею в Торчка. Пока тот пытался справиться с тяжелой, украшенной флюгером долгополой шапкой, мудрец в прыжке припечатал пяткой нос Старого Копыта. Инерция удара развернула Тып-Ойжона лицом к Торчку как раз в тот момент, когда тот справился с шапкой и занес оружие, чтобы обрушить тяжелое лезвие на голову мудреца. Мудрец вывернул шею под неестественным углом и сомкнул клюв на запястье нападавшего.
– Ва-ау… – бородавка на макушке Торчка чуть не отделилась от головы и не унеслась в небо. Нож упал мудрецу под ноги.
Дол-Бярды даже позабыл о том, что линяет. Такой техники боя он не видел никогда в жизни.
– Это… – восхитился воин, но в это время очнулся Желторот. Он увидел перед собой небо и произнес:
– Я та-арр-чуу.
– А я? – проскулил Торчок.
– Теперь нас точно порвут, – резюмировал Старое Копыто.
Нападавших ввели в шатер и усадили в загон для кляч.
– На вопросы отвечать четко, не отвлекаясь на посторонние темы, – начал допрос Дол-Бярды. Мудрец обильно смазал его заживляющей мазью из сока борзянкии тинной трухи, так что боль и зуд, возникшие при сбрасывании шкуры, отступили.
– А от вас не борзянкойтак вкусно пахнет? – спросил Старое Копыто. Тут же что-то хрустнуло и Старое Копыто взвыл от боли – пан-рухх укусил его за хвост.
– Тьфу, – сплюнул Ботва. – Ты что, не моешься, что ли?
– При чем тут?.. – заревел Старое Копыто, но пан-рухх вновь цапнул его за хвост.
– Отвечать на поставленные вопросы четко и не отвлекаясь, – рявкнул Ботва.
– Иначе мой пан-рухх вас съест, – пообещал воин.
Раздолбаи встали по ранжиру и замерли.
– Кто вы?
– Раздолбаи, – в один голос рявкнули Раздолбаи.
– Ботва… – обратился Дол-Бярды к пан-рухху.
– Честное слово, – взвизгнул Старое Копыто и поджал хвост.
– Так… – протянул воин. – Зачем пожаловали?
– Случайно, – опередил всех Старое Копыто, и теперь на все вопросы отвечал сам, как лицо заинтересованное.
– Что делаете на равнинах?
– Идем.
– Долго?
– Чуть меньше этапа.
– Куда?
Старое Копыто задумался.
– Только не ешьте меня, я покажу, – взмолился он через минуту тягостного молчания, так и не сумев сформулировать цель путешествия.
Воин задумался. Наказать нахалов стоило: несколько неприятных мгновений они ему доставили. Да и опозорили перед мудрецом. Но, с другой стороны, выяснить, что делают здесь эти трое – без снаряжения, без запасов, без всего необходимого для дальнего перехода…
– Любезный Дол-Бярды, я могу с вами поговорить с глазу на глаз? – спросил мудрец шепотом.
– Сидите тут и не рыпайтесь, – пригрозил Дол-Бярды пленникам, и вышел из шатра в сопровождении Тып-Ойжона.
– Вы ничего не замечаете? – мудрец обеспокоено осмотрелся.
– Э… – воин оглядел равнины. – Нет.
– На улице день.
– Да? – Дол-Бярды вновь посмотрел по сторонам и оказался вынужден согласиться с точкой зрения мудреца. – Действительно, день.
– А ведь ночь наступила совсем недавно, или я ошибаюсь? – мудрец вопросительно уставился на воина.
Дол-Бярды наконец понял, в чем дело ( борзянкаизрядно притупляет реакцию), и хлопнул себя по лбу:
– Вы правы, сейчас самая середина ночи. Но почему тогда день?
– Давайте обойдем шатер, и я покажу вам, что случилось.
Воину ничего не оставалось делать, как проследовать за Тып-Ойжоном, и на другой стороне его ждал сюрприз: Дол-Бярды увидел на горизонте огромный глаз с десятками пастей.
– Что это?
– Это то, что я наделал, – повинился Тып-Ойжон.
– В смысле – результат вашего эксперимента? – понял воин.
– Именно так. Как по-вашему, далеко до нее?
Воин задумался.
– Ну… – нерешительно предположил он. – Может, до конца дня дойдем?
Мудрец тоже прикинул, но оптимизма Дол-Бярды не разделил.
– Вряд ли, – сказал он. – Скорей всего, на то, чтобы дойти до этой твари, нам понадобится день или даже два.
– А зачем нам туда идти? – напрягся воин.
– Зачем? – переспросил Тып-Ойжон. – Я объясню. Ваша линька должна была начаться через пять дней, а началась сейчас. Я шел по пустыне этап с четвертью, а вы нагнали меня за два дня. Вам не кажется, что со временем что-то происходит?
– Оно идет быстрее?
– Нет. Оно идет совсем вразнобой. Этих типов, – мудрец кивнул на шатер, подразумевая томящихся там Раздолбаев, – я видел два этапа назад, они устроили в городе такую бучу…
– Постойте, я что-то припоминаю… – напряг память воин. – Точно. За ними гонялся весь город, а они убежали в равнины…
– Вот именно. Они говорят, что идут чуть меньше этапа, а ведь на самом деле их не было в городе как минимум в два раза дольше, как я уже говорил. Со временем началась свистопляска. Теперь понимаете?
– Это все из-за эксперимента? – Дол-Бярды до сих пор не верил, что с пространством можно что-то этакое сотворить.
– Хуже. Это все из-за меня. И если вы мне не поможете, я не знаю, что будет дальше. Возможно, вы будете линять каждый день…
– Что? – взревел воин. – Выступаем сейчас же.
Гуй-Помойс долго разглядывал новый хвост Ыц-Тойбола, после чего заявил:
– Это не новый хвост. Это старый хвост.
– Что?
– Ну, смотри сам, – старый ходок взял хвост и показал его кончик Ыц-Тойболу. – Чешуя грубая, бурая. Вот шрам от пореза, вот опорная мозоль. Откуда на новом хвосте будет опорная мозоль?
Ыц-Тойбол задумался. Действительно, мозоли взяться неоткуда. Но мысль о том, что у него вырос не новый, а старый хвост, совсем уж не лезла ни в какие ворота.
Что-то было не так. Ыц-Тойбол уже много раз пожалел, что не пошел в ученики к мудрецу Гын-Рытркыну, сейчас бы ему пригодились знания мудреца. Впрочем, если бы он стал учеником мудреца, ходоком ему быть уже не пришлось бы, так что глупо сейчас о чем-то жалеть. А вот знаний действительно не хватает. Молодой ходок пристально разглядывал сикараську, и никак не мог отделаться от ощущения, что все далеко не так просто, как ему представляется. Он понял, что из-за этой сикараськи события развиваются не так, как должны. Например, если долго идешь, то куда-нибудь придешь, а здесь – полдня протопали, а даже с места не сдвинулись. Подсумки еще лопнувшие, и старый хвост, выросший вместо нового. И ведь этим дело наверняка не закончится.
Незаметно для себя Ыц-Тойбол заснул. Что ему снилось, он не запомнил, а проснулся среди ночи от шепота Гуй-Помойса.
– Слышь, – тихо толкал он напарника. – Глянь на небо.
Ыц-Тойбол посмотрел на небосвод. Казалось, все было как и прежде, но мгновением позже ходок понял, в чем дело: звезды. Как он этого не заметил раньше? Звезды не двигались, не мельтешили, как раньше; они застыли, образовав собой на темном небосводе странные замысловатые контуры, и теперь их свет не был таким живым и теплым, как раньше, они просто мерцали – и все. Как будто умерли.
– Это тоже из-за нее? – Гуй-Помойс выразительно кивнул на подсумок, висящий на суку.
– Наверное, да, – кивнул Ыц-Тойбол.
– Надо что-то делать.
– Пожалуй.
Гуй-Помойс решительно направился к подсумку и хлопнул по нему пятками с такой силой, что от сикараськи должно было остаться мокрое место. Потом он растерянно перевернул подсумок и потряс его, потом вывернул наизнанку…
– А она сбежала, – растерянно констатировал он.
– Как это? – вскочил Ыц-Тойбол. Вокруг было темно, света застывших на месте звезд явно не хватало, чтобы разогнать тьму.
– Следы, – крикнул он Гуй-Помойсу. – Ищи следы, в какую сторону она побежала, ее нельзя упустить.
Они запалили костер. В огонь полетел срубленный сук, куски дерна, Гуй-Помойс пытался выкорчевать пень, и наверняка затоптал все следы, которые только имелись. Пламя ревело и целовало небо красными, золотыми и оранжевыми искрами.
В свете костра Ыц-Тойбол разглядывал почву вокруг, и наконец увидел то, что искал. Цепь точек, уходящая в темноту. За этим занятием его и застала странная компания сикарасек, среди которых он узнал…
– Вы? – в голосе Ыц-Тойбола звучали одновременно и обида, и удивление, и радость.
– Боюсь, что я, – повинился Тып-Ойжон. – Я по ошибке продал вам не ту тинную труху.
– Эта ошибка обойдется дорого, – произнес Ыц-Тойбол. – Вы видели звезды?
Мудрец кивнул.
– Это… Я, может, что-то не так скажу, прошу простить, – взял слово Торчок. – Но, может, мы не будем нестись, как угорелые, и приляжем отдохнуть…
– Заткнись, – пробубнил внезапно вылезший из темноты Ботва.
– Опять он, – простонал Старое Копыто, – сколько можно…
Не обращая внимания на посторонних, Ыц-Тойбол и Тып-Ойжон продолжали разговор:
– Можно понимать, что это произошло прямо у вас на глазах? – спросил мудрец.
– Да. Я держал ее в подсумке.
– Эту тварь? Ну, в смысле – глаз?
– Она только издалека кажется большой. То есть не кажется… – Ыц-Тойбол хотел рассказать о непонятной сикараське, но вид старого ходока заставил его замолчать.
– Она сбежала, – угрюмо закончил Гуй-Помойс. – И ее надо догнать.
– Вперед, – скомандовал воин, и колонна из двух ходоков, мудреца, воина, трех Раздолбаев и двух верховых кляч отправилась во тьму ночи, чтобы настигнуть самую опасную тварь из всех, когда-либо встречавшихся им в жизни.
По следу шли воин и старый ходок. Если бы Гуй-Помойс раньше услышал, что ходокам нравится ходить – он сожрал бы наглеца, беспардонно путающего ходоков с бродягами. Но сейчас, когда ничто не мешало двигаться в любом избранном направлении, он внезапно испытал ни с чем не сравнимое наслаждение – идти куда-то, а не топтаться на одном месте. Вот так, в темноте, по холодку, пусть и в сопровождении каких-то нелепых и суетливых типов. Все равно хорошо.
И тут они ее наконец заметили.
– Дердеккель, – Дол-Бярды в нерешительности хрустнул суставами.
– Ее сейчас, наверное, даже в городе видят, – прошептал мудрец.
– Я та-арр-чуу… – хором воскликнули Раздолбаи.
Тварь занимала теперь ровно половину небосклона. И она не стояла на месте, а продолжала мчаться, размахивая многочисленными пастями и становясь все больше. Вот она уже заслонила собой большую часть неба. В кромешной темноте сикараська светилась темно-красным светом, по постепенно становилась все ярче и больше.
– У нее реснички, она на них катится, – объяснил Ыц-Тойбол Тып-Ойжону.
Тот задумчиво кусал края шапки. Неудобно как-то,терзался сомнениями Тып-Ойжон, один простенький опыт такими проблемами обернулся…
– Я вообще не понимаю, как она двигается, – задумчиво произнес мудрец. – Она должна провалиться, с такими-то размерами!
Как бы в ответ на слова Тып-Ойжона, Среда Обитания дрогнула, и гигантская сикараська исчезла.
– Не понял, – остановился воин.
– Я тоже, – щелкнул клювом мудрец.
Все остальные замолчали. Брюл-брюл молча жевал траву, задумчиво шевеля большими губами и помахивая хвостом, Ботва с тоской глядел на обглодыш Старого Копыта, Раздолбаи ожидали неизвестно чего, а ходоки молча смотрели друг на друга.
И тут начало светать.
Причем совершенно по-глупому, и кто бы мог подумать, что такое может происходить на самом деле. Обычно светило вспыхивало в самом центре небесного купола утром, а ближе к ночи постепенно угасало. А тут вдруг показалось из-за края горизонта, и словно нехотя поползло вверх, из багрового превращаясь в ярко-оранжевое, а потом и в нестерпимо-белое.
Наконец молчание нарушил Ыц-Тойбол:
– Мне кажется, у нас есть два относительно разумных выхода из сложившейся ситуации. Или мы возвращаемся обратно, или продолжаем погоню. Я уже выбрал погоню. Мой товарищ, как мне кажется, тоже.
Гуй-Помойс задумчиво нюхал травинку и участия в разговоре принимать не собирался.
– Если вопрос ставится так радикально… – откашлялся Тып-Ойжон. – Позволю себе заметить, что мне в данный момент никак нельзя возвращаться, пока я не пойму, что произошло и как это можно исправить.
Воин задумчиво скреб свою новую шкуру, которая за ночь успела загрубеть до той самой кондиции, когда ничто не стесняет движений и не заставляет скрипеть зубами от неприятных ощущений.
– Я с вами, – произнес он. Пан-рухх застонал, но возразить не удосужился.
– А мы дорогу назад не найдем… – жалобно проблеяли Раздолбаи.
Воин выразительно оглядел всех троих и успокоил:
– Мы вас не бросим. Нам нужен неприкосновенный запас.
Все собрались уже продолжить путь, как вдруг вмешался брюл-брюл:
– Я так и знал. Моего мнения никто не спросил: хочу я с вами идти, или не хочу? Конечно, я ведь верховая кляча, мне не…
– Заткнись… – процедил Ботва.
– Сам заткнись, – огрызнулся брюл-брюл. – Заявляю открыто и бескомпромиссно: я никуда не пойду, пока мне не дадут имя.
– Бич… – то ли предположил, то ли восхитился Желторот.
– Вас не спрашивают, – брюл-брюл гордо отвернулся от Раздолбаев и дерзко окинул взглядом мудреца.
Тып-Ойжон задумался. Всю ночь он шел пешком, не решаясь сесть верхом на вздорную клячу. Вдруг понесет? Ноги кровоточили, гудели и норовили отвалиться. Но дать имя… это очень ответственный шаг. Как бы потом не пожалеть. Да и как его назвать-то?
Все с любопытством смотрели на мудреца: как он выкрутится? Без верховой клячи ему придется туго, но, с другой стороны, нельзя же идти у той же клячи на поводу. Ботва незаметно подкрался к хвосту Старого Копыта и с удовольствием втянул в себя его запах.
– Э… И как же тебя назвать? – шаркнул ногой Тып-Ойжон.
– В смысле? – не понял брюл-брюл. – Ты что, меня спрашиваешь?
– Ну если я тебя как-нибудь назову, а тебе не понравится, забрать имя обратно все равно не получится. Так что давай-ка сам решай, – мудрец ловко спихнул проблему с именем на саму клячу.
Но кляча оказалась не так проста.
– Тым-Тыгдым, – выкрикнул брюл-брюл, как будто всю жизнь мечтал именно о таком имени.
– Значит, быть тебе Тым-Тыгдымом до конца своих дней, – Тып-Ойжон взобрался верхом на клячу. – Претензии есть?
– Никаких, шеф, – бодро гаркнул Тым-Тыгдым. – Игого.
Старый ходок и воин шли впереди, за ними следовали, оживленно о чем-то толкуя, Ыц-Тойбол и мудрец, восседавший на задравшем нос Тым-Тыгдыме, потом плелись несчастные Раздолбаи, потерявшие всякую надежду отбиться от сумасшедшего предприятия: замыкавший шествие Ботва и воин, идущий впереди, зорко следили за неприкосновенным запасом.
При этом пан-рухх счастливо пережевывал хвост Старого Копыта, умудрившись откусить его насовсем.
2. Невыносимая легкость бытия
– А какого, интересно, такого вы туда вообще поперлись? – во рту у Торчка дымилась какая-то травинка, и Желторот никак не мог разобрать – пахнет балданаками или нет? Старое Копыто смердел под боком и мешал обонятельному процессу.
– Кто? – спросил мудрец.
– Да эти двое бичей, – кивнул Торчок на ходоков.
– Ну, знаете, – клюв Тып-Ойжона возмущенно щелкнул, – это совсем уже глупо.
– Почему?
– Потому что они ходоки, вот и пошли, – разъяснил Ботва. – И заткнись, а то глаз высосу.
– Бич, – Торчок лениво сплюнул в сторону пан-рухха.
Неожиданно вскочил Старое Копыто.
– Нет, – закричал он. – Я требую. Немедленно, сейчас же… чтобы эти бичи ответили: зачем и какого такого они сюда поперлись и нас за собой потащили? И меня не запугаешь, я сам кому угодно и что хочешь высосу, я такой.
Дол-Бярды, изрядно уже измордованный Раздолбаями, предпочитал не встревать, доверяя все усобицы скорому суду Ботвы. Однако и Ботве вскоре наскучило – и даже опротивело – кусать скандальную троицу всякий раз, когда они начинали бузить. А бузили Раздолбаи все чаще, пока не докатились, наконец, до открытого неповиновения.
Мудрец, не найдя поддержки у воина и его скакуна, обратился за помощью к Ыц-Тойболу, в лице которого нашел благодарного слушателя и умного собеседника.
– Мой юный друг, – Тып-Ойжон старался говорить как можно тише, – боюсь, вам придется объяснить, зачем вы идете.
– А разве непонятно? – удивился молодой ходок. – Мы эту макитруищем.
Некоторое время общество переваривало ответ Ыц-Тойбола, и мудрец, как наиболее образованный, уточнил:
– А до начала поисков вы по какой надобности шли?
Тут настал черед задуматься ходоку. Он потеребил кончик хвоста, почесал затылок и признался:
– Не знаю. Гуй-Помойс?
Старому ходоку вовсе не улыбалось просыпаться: как-никак, а последние полтора этапа, что он шагал в сопровождении многочисленного эскорта, ни коим образом не способствовали здоровому сну.
– Что опять? – проскрежетал он, разворачиваясь.
– Мы куда шли до этой сикараськи?
– Туда, – Гуй-Помойс ткнул пяткой чуть левее восходящего светила.
– А что там?
– Почем мне знать? – рассердился ходок. – Мое дело – идти.
– Но ведь… – задумался Тып-Ойжон. – Разве можно вот так, без цели, идти куда-то.
– Как это – без цели? Обязательно есть цель, – и Гуй-Помойс зевнул так, что мудрецу показалось, будто он разглядел через пасть ходока его внутренности.
Все замерли, ожидая сокровенного знания. И оно не заставило себя ждать.
– Цель ходока – дойти, – глубокомысленно закончил старый ходок.
– Куда? – в один голос возопили спутники.
– Куда-нибудь, – развел ногами Гуй-Помойс.
Молчание воцарилось нехорошее. Потом началось: Раздолбаи вразнобой кляли воинов, мудрецов, кляч, ходоков, бичей и даже Патриархов, Ыц-Тойбол пытался урезонить воина, схватившегося за дуг, дабы покарать наглецов, Тып-Ойжон очень осторожно выяснял у старого ходока, каким же образом он выбирает тот или иной маршрут, Ботва бормотал под нос проклятия и жевал тайком хвост Старого Копыта…
Единственным членом экспедиции, сохранявшим спокойствие и получавшим максимум удовольствия из сложившихся обстоятельств, был скакун мудреца, новообращенный Тым-Тыгдым. Он резвился в густой растительности равнин, набивал брюхо и вдыхал ароматы.
– Молчать всем, – не подозревая, что может орать так громко, Ыц-Тойбол задумчиво проводил взглядом уносящийся вдаль след от своего крика (трава полегла как минимум на полдня перехода), затем продолжил. – Выхода у нас нет, идти можно только вперед. Если кто-то не хочет – катитесь на все четыре стороны. Идти можно не всем вместе, достаточно быть в поле зрения. Это я говорю для тех, кому в тягость наше общество. Всем все ясно?
Ясно было всем, и Гуй-Помойс в который раз убедился, что не ошибся в своем выборе: напарник оказался что надо.
Вскоре процессия растянулась настолько, насколько вообще представлялось возможным. Торчок ковылял рядом с Ботвой, покуривая травинку и пуская колечки дыма в сторону клячи (пан-рухх грязно ругал обдолбанного бича, однако попыток пресечь бесчинство не осуществлял), Желторот вместе со Старым Копытом носились, как угорелые, от головы каравана, которую составляли мудрец с ходоками, до хвоста, в котором трусил, гордо подняв голову, брюл-брюл.
Дол-Бярды предпочитал идти чуть в стороне от основной массы – он выглядывал опасность, а заодно отрабатывал боевые выпады дугом.
И именно воин первым заметил, что за ними наблюдают.
– Уй-Диболом, – представился один.
– Дуй-Скип-Диболом, – отрекомендовался другой.
У Ваз-Газижоки потемнело в глазах: посетители вызывали стойкое недоверие, и в первую очередь владельцу строительной конторы не понравилась их внешность. Один в сиреневом плаще, другой в охристом, но если что-то в облике пришельцев и настораживало, то никак не одежда. Скорее, это была…
– Можно коротко – Уй и Дуй, – разрешил тот, что в сиреневом.
– Как это – коротко? – не понял Ваз-Газижока. – Что – коротко?
– Слишком долго произносить Уй-Диболом и Дуй-Скип-Диболом. Уй и Дуй, согласитесь, быстрее и удобнее, – пояснил охристый. – Не нравится Дуй – зовите Скип.
– А кто вы такие? – архитектору совсем расхотелось связываться со странными сикараськами, однако просто так он их прогнать не мог – требовался повод.
– Мы? – гости переглянулись. – Диболомы…
…Эти двое приехали почти верхом: сиреневый, покуривая трубку, восседал на охристом, охристый довольно бойко перебирал лапами и вполне смахивал на клячу, если бы не поразительное сходство с седоком. Сиреневый лихо соскочил перед порталом Архитектурной Конторы Ваз-Газижоки, его партнер встал на ноги и обнаружил даже не сходство, а абсолютное тождество со своим седоком. Освободившись от седла, накинув на плечи плащ, напялив головной убор и водрузив на нос окуляры, охристый стал полным отражением сиреневого.
– Уй? – охристый предложил седоку войти в портал первым.
– Дуй? – сиреневый сам хотел уступить дорогу.
Но вошли вместе, потому что портал оказался достаточно широк.
И вот теперь Ваз-Газижока опасался, не провокация ли это. Два одинаковых сикараськи? Где это видано?
– Что вы делать умеете? – владелец конторы сделал вид, что не заметил подвоха.
– Все, – хором ответили визитеры.
– Лестницу в бесконечность, воздушный замок?
– Легко, – сказал сиреневый Уй.
– Без проблем, – подтвердил охристый Дуй.
– Пирамиду на ребре?..
– Шеф, давайте к делу, – прервал хозяина Дуй. – Мы пришли с идеей…
– Шеф?
– Ну, хозяин, начальник, – объяснил Уй. – У нас деловое предложение.
– Погодите, погодите, – Ваз-Газижока обхватил коротенькими лапками необъятную голову. – С чего вы взяли, что я вас возьму?
– Мы хотим сделать вам предложение, от которого вы не сможете отказаться.
– Ну-ка, пошли отсюда! – владелец Архитектурной Конторы топнул ножкой и указал на выход.
– Вы же нас не дослушали…
– Брысь!
Оказавшись на улице, Диболомы переглянулись.
– Это была последняя, – сказал Уй.
– Фиг с ней, – сказал Дуй. – Организуем свою.
Что есть жизнь? Что есть мир? Сколько же было Патриархов? Сколько нужно выкурить травы и съесть грибов, чтобы понять – что есть истина?
Лой-Быканах полагал, что чем больше – тем лучше.
Сначала он, конечно, пытался вернуть Патриарха, но то ли балданаки оказались беспонтовые, то ли Патриарх совсем обиделся, да только кроме банальных глюков видений уже не было. Тогда Лой-Быканах решил постигать истину.
И, естественно, ему тут же начали чинить препоны. Пришли коллеги из Ложи Мудрости с приглашением на Благоговеющее Зависалово.
– Не пойду, – отказался Лой-Быканах.
– Как это – не пойду? – не поняли философы. – Ты благоговеть не хочешь?
– Не нужны Патриархам ваши благоговения.
– А что же им нужно?
– Поиски истины.
– Так, а с этого места подробнее, – сказали философы, схватили эксцентрика и унесли в Ложу, где положили перед Главным Кальяном, забили балданаков и принялись слушать, благоговея уже перед Лой-Быканахом.
Тот без утайки и в мельчайших подробностях пересказал увиденный накануне глюк, и все присутствующие прониклись еще большим благоговением к Лой-Быканаху. Философ-эксцентрик, изрядно уже напыхавшись, хотел было встать и уйти, но ноги не держали. Чтобы как-то сконцентрироваться на процессе подъема, Лой-Быканах начал читать мантру "Вышли хваи", и в это время он вновь увидал Патриарха. Патриарх покачал головой, потом подул сквозняк, и видение растворилось.
– И последнее, – выдавил из себя эксцентрик. – Им не нравятся балданаки.
Трудно сказать, как отреагировали бы философы на данное заявление, ибо торч являлся неотъемлемой частью познавательного процесса, но, на счастье Лой-Быканаха, все уже балдели и последних слов эксцентрика не слышали.
Известие о соглядатаях не то, чтобы поразило экспедицию, но всем стало как-то неуютно.
– Где? – то и дело вертел башкой Тым-Тыгдым. – Где они?
Но этого Дол-Бярды не знал. Воин тщательно обыскал окрестности, но единственным свидетельством наличия слежки оказалось лишь стойкое ощущение чужого взгляда.
Заканчивался первый период совместной экспедиции. Этап назад попутчики обошли по краю огромный бездонный провал, из которого жутко сифонилохолодом. Там, в глубине, что-то маняще мерцало, и Раздолбаи едва не ухнули в бездну, движимые жаждой познания. Рискуя жизнью, воин спас всех троих, ибо понимал, что продовольствия надолго не хватит, но Раздолбаи посчитали, будто Дол-Бярды проникся к ним симпатией.
Светило по прежнему вело себя престранно: поднималось по утрам слева по ходу движения, взлетало в зенит, а под вечер опускалось справа, ставя в тупик своим поведением даже Тып-Ойжона. Конечно, цикличность дня и ночи сохранилась, но как объяснить, что подъем небесного тела слева, а спуск – справа? По логике, в какой карман положишь – оттуда и возьмешь, а здесь получалось – кладут всегда в один карман, а вынимают всегда из другого. Сложно понять.
А Ыц-Тойболу пришло в голову именовать эти стороны света восходоми закатом.
– Хм, – пробормотал уязвленный мудрец, которому, тем не менее, идея молодого ходока пришлась по душе. – А как же тогда называть ту сторону, куда мы идем?
– И ту, откуда вышли, – добавил Тым-Тыгдым.
На помощь Ыц-Тойболу пришел Торчок, случайно шедший рядом:
– Там – глюк, – и его палец показал вперед.
– А сзади что?
– Клевер, – Торчок с грустью вспомнил самую вкусную траву, с которой чача особенно торкала.
– Как-то все это антинаучно, – Тым-Тыгдым презрительно фыркнул.
И тут Гуй-Помойс, который все время глядел вперед, поднял ногу, приказывая всем остановиться. Ыц-Тойбол быстро нагнал коллегу:
– Что там?
– Видишь – зубы впереди?
Молодой посмотрел на подернутый багровой дымкой горизонт – и тоже заметил ряд ощеренных зубов.
– Думаешь, это она нас поджидает?
– Вот именно.
Ыц-Тойбол задумался.
– Но ведь она чем ближе – тем меньше, значит, съесть нас она не сможет, – попытался он успокоить напарника.
– Она-то чем ближе, а мы – все дальше, – резонно заметил Гуй-Помойс. – Ты смотри, как все изменилось. Может, и она теперь не уменьшается?
– Тогда почему она нас прямо сейчас не съест?
Это был аргумент, и старый надолго задумался. Впрочем, очень скоро совсем стемнело, и пришлось устраиваться на ночлег.
– Нужен караул, – озаботился за ужином воин.
– А по-моему, и так вкусно, – Желторот вынул голову из котелка, весь перемазанный кашей.
– Заткнись, – процедил Ботва.
– Объясняю для гражданских, – Дол-Бярды недолюбливал Раздолбаев и все время спрашивал у мудреца, почему бы их не съесть: продукты благодаря троице походили к концу. – Караул – это не приправа, а охрана на случай внезапного нападения.
– Я та-арр-чуу, – восхитился Торчок познаниями воина.
– Вот вы вдвоем, – Дол-Бярды ткнул в Желторота с Торчком, – и будете стоять в карауле.
