Текст книги "Жесткокрылый насекомый"
Автор книги: Алексей Лукьянов
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
Мужик отгрыз листочек, бросил веник – и улетел, звеня слюдяными крылами.
Народ долго смотрел ему вслед, пока незнакомец не растаял в зеленом дыму тополей. И никак не отреагировал. По крайней мере – внешне.
Один только Андрюша сорвался с места и бросился вслед за летуном. И попался в лапы Одинаковым-с-лица.
– Здравствуй, Андрюша. – Коля-второй достал из кармана чупа-чупс. -
Хочешь чупик?
– Ты маньяк? – притворно испугался блаженный.
Двое-из-ларца переглянулись.
– Сумасшедший, что возьмешь, – пожал плечами просто Коля.
Андрюше не нравилось, когда его называли сумасшедшим, и незамедлительно дал отпор:
– Отъе…итесь.
– Да никто тебя не тронет. Ты его знаешь? – Коля-второй показал фотографию барчука.
– Пивораса? Знаю Пивораса!
Коля-второй закатил глаза: вот ведь подстава, так свою фамилию коверкать.
– А где он? – спросил просто Коля. – Его мама ищет.
Андрюша радостно захохотал – и бросился бежать. Просто Коля совсем уже намылился догонять его, но второй Одинаковый-с-лица вовремя ухватил компаньона за рукав. И то правда: как будет выглядеть респектабельный молодой человек, преследующий городского сумасшедшего?
И они спокойно пошли следом. В конце концов, Коле-второму доподлинно было известно, что Андрюша кокетничает, да и на крайний случай у ребят имелось тяжелое орудие: коробка с красками и кисти. От такой взятки дурачок точно не откажется.
Лопаницын не стал уговаривать Геращенко продолжать слежку и даже не бросился искать Куликов, когда распрощался с Галиной Юрьевной. Он уже чувствовал, что тихо-мирно сегодня ничего не закончится. Петр зашел домой, плотненько перекусил – и отправился в отделение.
Уже после полудня тетки из парка культуры привели Куликов в количестве четырех штук. С ними же прибыли потерпевшие подростки – один очень сильно хромал, другой держался за глаз, будто тот сейчас выпадет, третьему же досталось больше всех – весь мокрый, морда в царапинах, левое ухо здорово оттопыривалось и сочно переливалось всеми оттенками красного.
Тетки спросили, где тут детская комната. Дежурный направил их к
Боборыкину, и наш участковый только и мог, что мысленно пожелать сержантику успехов.
Не отсвечивая, Лопаницын прошел вслед за пестрой компанией и кое-как умудрился подслушать, в чем дело. Мы шли, а они напали, а мы даже ничего не сделали… Да че вы врете, сами же первые начали: обзывались, Игоря пнули!..
Потирая ладони, Петр ушел к себе. Сейчас Боборыкин попытается разобраться, запутается, попытается разобраться еще раз, снова запутается, испортит несколько протоколов, потом вспомнит, что надо родителей вызвать, а Кулик-то пойди, найди по телефону…
Все оказалось еще хуже: Кулики наотрез отказались называть фамилию.
Сержант и уговаривал, и угрожал, но квартет молчал, только даун
Игорь меланхолично помыкивал да хныкал маленький Олег, а вот Кира и
Евгений держались, как партизаны в гестапо. Кто знает, чем бы закончилась эта история, если бы Лопаницын не пошел снова подслушивать.
Из-за двери доносились нечленораздельные вопли Боборыкина и унылые просьбы пострадавших отпустить их, а то дома потеряли. Петр заглянул в кабинет и поинтересовался причиной шума.
– Да эти!.. дети!.. фамилию назвать не хотят!..
Участковый выразительно посмотрел на Евгения.
– Эти? А не скажешь, такие славные ребята…
Евгений, узнавший Петра, вскочил и выпалил:
– Наша фамилия Кулик!
– Я тебя не спрашивал! – рыкнул Боборыкин, но осекся. – Как фамилия?
– Кулик! – хором ответили Кулики.
– Родители? Адрес? Телефон? – Сержант нырнул к столу и схватил ручку.
Евгений рапортовал, как главнокомандующему на параде, а потом закончил жалостно:
– Только не зовите маму, она переживать будет.
– Раньше думать надо было! – жестко оборвал Боборыкин.
Петр удалился, качая головой: это ты, парниша, не подумавши сказал.
Думать надо было тебе, а не угланам малолетним. Тут ведь и разбираться нечего: кто по сусалам огреб – тот и виноват. Слаженно родственнички работают, таких лбов уделали!
И вот около четырех в сопровождении сержанта появилась “мамаша” и устроила скандал. Боборыкин изображал перед Мариной Васильевной картину “Опять двойка”. Кулик разорялась минут двадцать, не меньше: как могли забрать маленьких детей в милицию, да это произвол, что за допросы, в чем эти дети провинились, и провинились ли вообще, и куда смотрит начальство…
– Заявление писать будете? – шмыгнул носом милиционер.
– Не буду, – махнула рукой Кулик.
И все бы разошлись, пусть и не довольные, но оставшиеся при своих интересах… однако в это время хрен принес Распопову, и скандал разгорелся с новой силой.
– Куда ты их отпускаешь? – орала она на Боборыкина, который совсем осунулся и чуть не плакал. – Ты выяснил, чьи они? Ты знаешь, кто эта женщина?
– Мать, – сержант уныло шаркал ножкой.
– Кто сказал, что мать? Она сказала?
Боборыкин задумался.
– Нет… – признал он.
– А кто?
– Они, – палец ткнул в маленьких Куликов.
– Ты дурак? Они бы тебе сказали, что Путин их отец – ты бы поверил?
– А почему я должен не верить? – взорвался Боборыкин. – А кому тогда верить? Вам? Где ваше удостоверение, кстати? Вы можете подтвердить свою личность? У вас настоящие волосы? А глаза? А грудь не накладная?
Распопова потеряла дар речи. Она и впрямь была в штатском и без удостоверения и только что, видимо, осветлилась, и зачем она сюда приперлась именно в данный момент, скорей всего и сама не понимала.
Тут еще начальство пришло. Встало в сторонке и смотрит. Начальство не встревает, оно потом оторваться даст – и Боборыкину, и
Распоповой, и всем остальным до кучи, и мало никому не покажется.
Всем плохо, все виноваты, и никакого выхода – только по живому резать.
Город полнился слухами, один чудесатее другого. Например, одни утверждали, будто на “Культуру” (местное психиатрическое отделение, расположенное на одноименной улице) привезли мужика, которого еле сняли с дерева, где тот меланхолично глодал ветку. Привезти-то привезли, но на выходе из машины мужик дал деру. Санитары хотели заломить ретивому пациенту руки, но как-то так получилось, что руки они выдернули с мясом, а мужик все-таки сбежал. В состоянии глубочайшей депрессии госпитализировали самих санитаров.
Другие утверждали, что китайцы на рынке поймали гигантского жука.
Жук маскировался под человека, но каким-то образом азиаты вычислили членистоногое, убили и съели. Якобы снаружи насекомое выглядело как мужчина, а внутри – какие-то желто-зеленые внутренности, костей нет, и одежда странно похрустывает.
Весьма любопытной оказалась история про усатую бабу в мужском костюме. Странная тетка оголила зад и навалила огромную кучу в частном секторе, во дворе батюшки Иоанна. Попадья, увидав бесчинство через окно, выскочила на улицу и ругательски обругала бесстыдницу, а та вдруг подпрыгнула выше забора и улетела прочь на больших прозрачных крыльях, шумя, как вертолет, и даже штаны не натянув.
Вооружившись граблями и непрерывно читая “Отче наш”, хозяйка подворья подошла к белесым экскрементам и с удивлением обнаружила, что это вовсе не дерьмо, а большие кожистые яйца, вроде муравьиных, но размером с крупное яблоко. Яиц насчиталось не меньше десятка. С воплем “Изыди!” попадья изничтожила поганую кладку, а по возвращении домой самостоятельно приговорила полулитровую бутылку водки.
Кто-то из кришнаитов наблюдал сразу двух многоруких богов. На вопрос, сколько именно рук было, вайшнав отвечал неуверенно, потом и вовсе запутался в показаниях, а вскоре выяснилось, что он вообще напыхался травы. За поведение, недостойное российского кришнаита, наркоман был с позором изгнан из общины.
– Хрущ сказал – лёд начался, – рассуждал Пиворас. – А вокруг – тепло…
Марина Васильевна раскладывала еду по плошкам и слушала болтовню бомжа с пятого на десятое. Она чувствовала себя дурой. Жестокой дурой. Пришла заступаться, а в результате что?
В результате пришла Галочка Геращенко, и ребят забрали в приют. И впервые Кулик не знала: радоваться ей, что так легко отделалась от
“детей”, или печалиться? Странно, но девочка – Кира, кажется? – показалась очень знакомой, и было обидно, что даже словом перемолвиться с ней не дали. Паренек-даун горько плакал, звал Марину
“мамой” (ну это уже привычно), ему вторил Олег, а Евгений с Кирой утешали братьев, сами едва сдерживая слезы. Боборыкин смотрел на
Марину Васильевну, как на предательницу.
– …глобальное потепление, говорят, – продолжал бормотать Альбин. – А он про лед какой-то… Сумасшедший, наверное.
– Кто сумасшедший? – не поняла Кулик.
– Да Хрущ. Ты, что ли, не слушаешь меня нисколько? Говорю тебе, говорю… Дай хлебушка.
Марина молча протянула ему батон, который купила для себя.
– Спасибо. – Пиворас начал кланяться. – Добрая ты…
Куда добрее, подумала Марина Васильевна.
По всем точкам Альбин Петрович ее сопровождать не стал, объяснил, что “кровать делать надо, а то комары сожрут”. Так что отвлекаться стало не на кого и тоскливое самокопание вряд ли кто уже прервет.
Но почему-то, едва Пиворас ушел, мысли стали вращаться вокруг него.
Тоже ведь, выискался – Альбин Петрович. Как его, интересно, на самом деле зовут, и откуда он вообще вывалился? Странное дело: не успела
Марина отделаться от Евгения, как ей попался этот самый… с неприличным ударением.
Тут Марину как громом поразило. Может, это розыгрыш, шутка? Может, соседи с ума свести хотят? Однако рассудок мигом взял верх над эмоциями. Во-первых, это надо какими средствами располагать, чтобы водить за нос не только старую училку, но и милицию, и приют, и откуда взялось столько детей, и почему они так хорошо играют? Нет, теория заговора не работает. Однако… Есть ведь причина, почему с ней это происходит! Как там говорили римляне: “Кому это выгодно?”
Знать бы, кому…
Марина Васильевна вернулась домой заполночь, прогуляла собак, вымыла за кошками, пошла пить чай. Спать не хотелось.
Распахнув балконную дверь, она прислушивалась к уличным звукам. Вот проревели мотоциклы, от соседнего подъезда доносится дребезжание гитары и надрывное пение подростков, где-то рядом ругаются двое – он и она, лают собаки, играет музыка, в свете прожектора вьется мошкара… Никто не зовет.
Вернулась на кухню, села за стол и тупо уставилась в стену. Откуда эти ребята, неужели не могли выбрать себе маму поприличнее? Летят, как мошка на свет…
Вдруг в окно с отчаянным гудением ворвался майский жук и со всего размаху ударился в плафон люстры. Развернулся – и опять легкий стеклянный звон: жук пытался взять лампочку штурмом. Марина схватила полотенце и попыталась сбить оккупанта, но тот вцепился лапками в вафельный рельеф ткани и затаился.
Кулик аккуратно, двумя пальчиками, ухватила жука за бока и сняла с полотенца. Выключила свет, посадила на ладонь и стала смотреть.
Спустя несколько секунд пластинчатые усики-антенны раскрылись, жук с тяжелым гуденьем снялся с руки и зигзагами пошел на выход.
А Марина Васильевна пошла спать.
Почему-то она была уверена, что завтра ребята вернутся.
“Жуйские”, как называют майских жуков мальчишки, делятся на самцов и самок (считается, что у самцов усы крупнее и длиннее), а также на
“пожарников” и “разведчиков”. “Пожарников” всегда больше, их определяют по красно-коричневому загривку. У “разведчиков” загривок черный, они встречаются гораздо реже и, соответственно, больше ценятся. Некоторые охотники вообще не признают “пожарников” и всегда отпускают, если такие попадаются.
Охота начинается с наступлением сумерек. Вдоль федеральной трассы выстраиваются ребята от семи до двенадцати лет и пристально вглядываются в небо. Сначала один, потом другой, третий – и вот уже несколько человек одновременно выкрикивают: “Вот он!” – и пытаются сбить кишащих в воздухе насекомых. Для этого используется ракетка от бадминтона, на которую натягивается кусок марли, кто-то делает сачок из проволоки, некоторые снимают футболки и прицельно метают в жуков.
Майские жуки не отличаются умом и сообразительностью: любое препятствие в воздухе воспринимают как поверхность, за которую можно ухватиться. Вот и попадаются. Тогда их садят в набитые травой спичечные коробки, в банки и бутылки. Попавшись, шансов на то, чтобы выжить, у жука маловато, но все-таки есть. Если, конечно, охотник не полагает, что крылышки жука можно сдать в аптеку (за килограмм, говорят, дают тысячу рублей!), или не услышит от друзей, что толченые крылышки пробуждают в девчонках половое влечение к тому, кто эти крылышки подмешает в еду. А так, вполне возможно, человеческие детеныши посмотрят, как “жуйские” борются меж собой
(только лапками их сцепи), да и посадят на ладонь, чтобы увидеть, как раздвигаются усики, поднимаются надкрылья и жук взмывает в небо.
Сегодня ночью насекомым не повезло. На их пути встала компания, не особенно увлеченная животным миром. И в руках у ребят были не тряпки, а штакетник…
Уже к часу ночи вся дорога была усеяна трупами. Жуки, которых только оглушило ударом вскользь, вскоре гибли под колесами машин, то и дело проезжавших вдоль Большой Ольховки. Побоище меж тем продолжалось, и бог весть, чем бы закончилось, но тут с неба спустился огромный усатый мужик.
Подростки оторопели. Мужик приземлился как раз посреди дороги, крылья за спиной аккуратно сложились под пиджак, и он равнодушно посмотрел на молодежь.
– Развлекаемся, да?..
Он не договорил, потому что здешний рельеф не самым лучшим образом сказывался на дорожной безопасности. В этом месте трасса была похожа на гигантскую стиральную доску, и приближающийся транспорт оставался невидимым и практически неслышным до тех пор, пока не вылетал на ближайший гребень.
Фура с прицепом без видимых усилий выпорхнула на этот гребень, всех на мгновение оглушил рев двигателя и ослепил свет галогеновых фар, коротко вякнул клаксон, а в следующую секунду что-то легонько хрустнуло, и все тинэйджеры оказались забрызганы липкой и вонючей субстанцией.
Какое-то время все стояли не шевелясь, пытаясь прийти в себя. Слегка очухавшись, чуть ли не хором обматерили беспечного водилу и только потом обратили внимание на раздавленное изуродованное тело, что валялось на дороге. В сумерках не очень хорошо видно, какого там все цвета, но и так было понятно, что всех забрызгало внутренностями странного летуна.
Через минуту вокруг стало абсолютно пусто.
До трех ночи Галка смотрела фильмы, пытаясь отвлечься от Куликов. Но вчерашнее интервью никак не шло из ума.
…На сто двадцать восьмом терпение Галины Юрьевны лопнуло.
– Вы издеваетесь?
Ребята переглянулись:
– Но вы же сами сказали…
– Глупости! Ну я бы поверила еще, что вас десять человек. Даже пятнадцать. Но сто двадцать восемь детей быть не может.
– Почему?
– Потому что мама помрет. И вы хотите сказать, что все живете с
Мариной Васильевной? А папа где?
Вот на этом вопросе Кулики застряли.
Идея с самого начала была действительно богатая и многообещающая: родственники непременно должны назвать поименно всех братьев и сестер, а также знать, кому сколько лет. И Галка предложила это сделать, начиная с самого младшего. Те и затянули хором: “Олегу пять лет, Кириллу шесть, Саше семь…”, и безостановочно тарабанили, пока
Геращенко не надоело считать.
Стоило признать, что и здесь подкидыши утерли нос здравому смыслу.
Но вот с вопросом об отце они сели в галошу.
– Вообще-то это неприлично, – заметил мулат Миша.
– Разве?
– А если мы не знаем, кто наш отец?
– Что, у всех ста двадцати восьми разные папы?
– А личная жизнь нашей мамы вообще никого не касается.
– Какой ты подкованный мальчик.
– Уж такой удался.
Галина плюнула и покинула изолятор, так и не добившись ответа.
Каким образом установить подлинность детей, не прибегая к высоким технологиям? Внешнее сходство между ребятами имелось, причем весьма заметное. Насколько они похожи на Марину Васильевну – сказать трудно, но наверняка что-то есть. Да что там сходство! – Галка была уверена, что даже анализ ДНК подтвердит: вся эта братия – родные дети Кулик.
И ведь наверняка появятся следующие. А мест в изоляторе уже нет.
Дубняковских вчера увезли, но это полумера. Требуется как можно быстрее прекратить куликовскую демографическую революцию.
Короче, голова от них кругом. И не спится ни капельки, как назло, настолько взведена. А вот был бы муж…
В это время в окно кто-то несильно стукнулся, будто камушек бросили.
– Свет жжете, – донеслось из форточки.
Красивый низкий голос… но в двенадцать ночи и на пятом этаже?
– Кто здесь? – испуганно вскрикнула Галка.
– Хрущ…
– Кто?
– Хрущ…
Галка вскочила с кресла и подбежала к окну. Чуть не оторвав гардину, раздвинула шторы и почти лицом к лицу столкнулась с усатой теткой, чья голова торчала из форточки. Усы у тетки топорщились, как у пьяного грузина.
– Ждете кого-нибудь? – спросила тетка.
– Никого не жду, – пролепетала Геращенко: она увидела у гостьи вторую пару рук.
– Помешаю?
– Д-да.
– Жаль.
Тетка оттолкнулась и улетела прочь. Галка бросилась обратно, выключила свет, потом снова выглянула в окно.
В небе летали люди. Не очень много, но, без сомнения, это были люди, а не дирижабли.
восемь
Пиворас проснулся в добром расположении духа. Вчера, кроме батона, ему удалось раздобыть пакет молока, поэтому хватило не только на ужин, но и на завтрак. Он сладко потянулся, сел – и едва не завопил от обиды: Хрущ сидел и с безразличным выражением лица жевал хлеб, молоко тонкой струйкой стекало по губе.
– Оставь! – всхлипнул Альбин Петрович.
Но Хрущ не реагировал, а продолжал механически двигать челюстями.
Только теперь Пиворас заметил, что это не совсем Хрущ. То есть внешне он очень напоминал себя вчерашнего, но пиджак поменял цвет с терракотового на бордовый, один ус был пышнее и короче другого, и главное – у него была лишняя пара рук.
Дополнительные конечности доверия к гостю не вызывали, но агрессии новый Хрущ не проявлял, а что продукты сожрал… ну, все ведь есть хотят.
– Как лёд? – спросил Альбин, изображая радушного хозяина.
– Начался, – с набитым ртом прочавкал Хрущ.
Пока Пиворас думал, о чем бы спросить еще, в подтрибунье кто-то пролез.
– Кто тут? – Новый вопрос родился сам по себе.
– Это… лёт начинается, – прогудел гость.
Это был еще один Хрущ. Он сел на корточки рядом со своим двойником и поинтересовался:
– Живете тут?
Через час Пиворас опять остался без жилья. Подтрибунье набилось усатыми мужиками и бабами с разным количеством рук, а так – почти не отличимых друг от друга. Они постоянно совокуплялись, мололи чепуху, гадили, и жить стало совершенно невозможно.
– Дурдом тут устроили! – напоследок выкрикнул Альбин Петрович и быстро, пока на него не обратили внимания, покинул свой последний приют.
Лаз из-под трибун терялся в зарослях волчьего лыка, которым здорово поросла южная часть парка. Кое-как продравшись через кусты, Пиворас оказался на широкой тропинке, почти тротуаре, по которому через парк и далее через лесополосу каждый день шла на работу толпа народу. Уже заметно рассвело, но тропинка была пустой – значит, еще рано, семи нет.
На деревьях то тут, то там можно было увидеть людей в одинаковых костюмах, некоторые имели лишний комплект верхних конечностей.
Дурдом преследовал Пивораса даже на улице.
Куда теперь идти? Может, на лесопилку? Там у Димы с Раей друзья живут, человек двадцать. У них вагончик, ему место тоже найдется, наверное…
В смятении Альбин бросился к дороге, по которой уже носились машины.
Шум успокаивал. Шум значил, что жизнь продолжается, что ничего странного и страшного не случилось, все спешат по своим делам. Да здравствует шум!
Повеселев, Пиворас решил идти вдоль дороги до пристани, а там и до лесопилки рукой подать. Все лучше, чем мимо Хрущей топать – кто знает, что у них на уме?
Большой черный “Опель” промчался мимо, но через сто метров с визгом и дымом из-под колес остановился – и начал сдавать назад. Пиворас хорошо знал, что это за машина, и начал пятиться…
Автомобиль не стал приближаться вплотную. Из салона вышли трое: пожилой мужчина и одинаковые с лица и прочих мест молодые люди.
– Альбин Петрович, вас ищут.
– Пусть ищут, – отмахнулся Пиворас. – Отстаньте.
И пустился наутек.
Молодые люди, проявив чудеса физической подготовки, в три прыжка догнали Альбина и потащили к “Опелю”.
– Нельзя, Альбин Петрович, по улице сейчас ходить. Сумасшедших что-то слишком много развелось. – Пожилой с подозрением всматривался в кроны деревьев. Оттуда доносился смех.
Упирающегося и визжащего о своих правах Альбина силой запихнули в автомобиль, и минуту спустя только сизый дымок выхлопа свидетельствовал: здесь только что стояла машина.
А Марина Васильевна проснулась с цифрой в голове.
Восемь.
Это же проще пареной репы! Сначала – один. На следующий день – двое.
Потом – четверо. Геометрическая прогрессия.
Хороша перспективка: таким манером к концу недели их будет двести пятьдесят шесть. Это нужно как-то остановить!
Она вскочила с постели и заметалась по квартире. Звонить кому-нибудь? Пожалуй, не стоит. Да и кто поверит? Есть, конечно,
Наташа, но она слишком далеко, в Лосьве… хотя, если подумать, не самая плохая мысль.
Отыскав в сумке среди бланков, счетов и рецептов бумажку с номером сестры, Марина подошла к телефону, и тут оказалось, что он не работает. Несколько раз нажав на рычаг, Марина вновь поднесла трубку к уху, но результат остался прежним – мертвая тишина в эфире.
Похоже, кто-то перегрыз провод. Или нассал на розетку. Теперь только одному Богу известно, сколько продлится коммуникационная блокада.
Монтеры боялись Марину Васильевну как огня. Во-первых, воняет в квартире жутко, во-вторых, косо-глазый сиам Шах порвал год назад их коллегу, когда тот приходил устранять похожую неполадку.
Чтобы не психовать понапрасну, Марина занялась уборкой. Половина седьмого утра, самое время! Вытерла лужи, убрала кучи и как бы между прочим вспомнила, что раньше, еще когда в Таджикистане жили, у них на две семьи живности имелось – одна собака Жулька, стерва и развратница, которую неясно кто любил. Просто подарили щенка, а выросла озабоченная неврастеничка – даже котов во дворе пыталась совращать, Марина сама видела. И при каждой любовной неудаче бросалась в драку. А теперь Жулька вспоминается как золотая собачка…
Ведь никакой радости или даже приснопамятного глубокого удовлетворения от своего подвижничества Кулик не ощущала. Только бесконечную тупую злобу на людей.
Ну вот, стоит о людях вспомнить, и опять эти подкидыши на ум приходят. Ну кто их ей навялил, как бы узнать?
Собак выводила с опаской, то и дело вздрагивая от приближающихся шагов. Но в конце концов бояться надоело, и Марина Васильевна смело сходила в магазин, смело купила масла, сыра и батон, смело позавтракала и, прямо-таки кипя отвагой, устремилась на работу. Она обязательно что-нибудь придумает. В крайнем случае – спросит совета у Наташи.
После третьей пары на кафедру заглянула секретарша из ректората, сказала, что просят к телефону Кулик. Марина Васильевна похолодела: вот оно, началось.
Но это был всего лишь Леня Бухта, бывший студент, договориться насчет решеток на окна.
– Ну посмотри на себя, Алик, ты же весь запаршивел! Что тебе надо: все есть, какого ляда ты по подвалам шляешься? Случайно ведь отыскали.
– Отъе…тесь от меня все, – вяло повторил Пиворас. Он был чисто вымыт, пострижен и красиво одет.
– Ты как с матерью разговариваешь? – ахнула мама.
– Отъе…тесь…
Чуть поодаль Двое-из-ларца сосредоточенно изучали внешнее устройство своих ботинок.
– Аскольд, врача уже вызвали? – спросила мама у секретаря.
– Машину за ним отправили.
– Господи, за что мне это… Мальчики, смотрите, чтобы он опять не убежал.
Пиворас мрачно оглядел Одинаковых-с-лица. Он им не завидовал. Любой, кто встанет между ним и волей, горько пожалеет. Дромомания – это вам не фунт изюму, это серьезно.
И, надо сказать, как в воду глядел. Не прошло часу после того, как утомленный психиатр отбыл восвояси, а какой-то обалделый Хрущ влетел в распахнутое окно второго этажа и радостно завопил:
– Лёт идет! Живой кто есть?
Одинаковый-с-лица, который был просто Коля, бросился проверять, кто вломился в дом. Коля-второй на время потерял бдительность, и тогда
Альбин щучкой нырнул в мамин кабинет и заперся изнутри.
Наверху началась буча. Дикие крики, изумленные вопли, истерика – это, очевидно, мама вышла на шум и увидела, что происходит…
Теперь оставалось лишь выйти на веранду, быстро осмотреться, и поминай как звали.
Сзади ухнула дверь. Коля-второй понял, что не успеет обогнуть дом и поймать хозяйского сына на улице, и решил идти напролом и растерзать барчука, пока он живой. Пиворас, не теряя времени, поставил на пути преследователя стеклянный журнальный столик и бросился наутек.
Во дворе было пусто, только Жулик и Бандит, кавказские овчарки, свободно бегали по двору и лаяли на шум, доносившийся из дома. На
Альбина они даже внимания не обратили.
Теперь дай бог ноги! Пиворас просочился через щель в заборе: доску он расшатывал целую неделю до предыдущего побега, а потом тщательно замаскировал. Пригодилось.
Он бежал, не особенно задумываясь, куда именно направляется. Ноги сами знали, куда надо в данный момент.
На работе доброй тетки не оказалось. Пиворас, воспользовавшись цивильным пока видом, выяснил, где именно она живет, и отправился к дому Марины Васильевны, но никого не застал. И тут заметил дверь в подвал. Осторожно, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, он пару раз прошелся мимо. Не похоже было, что подвал запирается. Ну что же, вот и новая жилплощадь!
Прикинувшись невидимкой, Альбин Петрович скользнул в темноту.
В темноте обнаружился выключатель. Лампочка в шестьдесят ватт не могла осветить весь подвал, но и этого было вполне достаточно, чтобы
Пиворас понял – то, что надо. Сухо, в углу шкаф здоровенный стоит, в таком и спать можно. Только тряпок побольше принести…
В желудке противно заурчало: хотелось жрать. Пора идти на заработки.
Всех китайцев в Большой Ольховке звали Димами, а китаянок – Раями.
Жили они, как инопланетяне, – то ли изучали местное население, то ли пытались наладить контакт, стараясь при этом оставаться незаметными и максимально эффективными. Чем бы они ни занимались: торговлей, починкой обуви или изготовлением ключей, – выручку тут же переводили в доллары и транслировали родственникам в Китай. Сами же добытчики ели в день по горстке риса, в который добавляли такую же горстку термоядерных специй и смотрели по видео душераздирающие фильмы типа
“Снеговик-убийца”, где кровища выплескивалась прямо с экранов и забрызгивала тапочки зрителей.
У Пивораса на рынке было много знакомых, но предпочитал он именно
Диму и его дочь Раю.
– Варас! – улыбнулась девушка, когда голодный Альбин, урвавший уже два здоровенных яблока и коробку “Бизнес-ланча”, забрался к ней в палатку.
– Жадные все стали, – пожаловался Пиворас подружке, придерживая культей бич-пакет. – Честно хлеб заработать не дают, а воровать тоже не дают. Лидка только хорошая. Я ей носки помог выгрузить, а она мне полтинник дала. Будем есть?
– Кушай, Варас, мы ели.
– Уже?
– Жуки у вас вкусный, большой жуки!
– Фу! Фу! Противно же! Фу!
– Не, Варас! – рассмеялась Рая. – Вкусный! Много мяса! Большой жук!
Марина Васильевна провела на удивление спокойный день. Успела к ветеринару, сдала сапожнику прохудившиеся зимние сапоги, стрясла деньги со всех репетируемых и набрала продуктов на неделю. Вернулась домой поздно. И тут же нахлынуло ужасное чувство, будто она что-то забыла. Кое-как отмахнувшись от навязчивой мысли, она стала готовить для дворняг. Когда все сварилось и остыло, Марина вспомнила о подкидышах. До сих пор – а часы показывали уже десять минут одиннадцатого – детей не было видно. Неужели все?
Она выскочила из подъезда и наткнулась на участкового.
– Добрый вечер, Марина Васильевна. Можно вас проводить немного?
– Тогда держите сумку.
Лопаницын смиренно принял кошелку с провизией.
– Не появлялись? – спросил он, едва вышли со двора.
– По счастью, нет.
– По счастью?
– Да! Или вам было бы приятно, приходи к вам якобы ваши дети и всякий раз вдвое больше, чем раньше?
– О, вы и закономерность вычислили? Сегодня, получается, восемь должны были заявиться?
– Пока никого не было. – Марина суеверно поплевала через плечо.
– Хм… Я вам свой телефончик оставлю, если что-нибудь произойдет… ну, вы понимаете… Постараюсь сразу прийти.
– Спасибо, – холодно поблагодарила Кулик. – Я могу идти?
– А я разве вас удерживаю?
– Сумку отдайте.
Петр Ильич покорился. Когда Марина Васильевна скрылась за углом, участковый вернулся во двор и уселся на скамеечке, ждать продолжения.
Однако продолжение последовало совсем в другом месте. Кулик подошла к первой точке кормления, и там ее ждал Евгений. Один.
– Привет, ма.
Марина Васильевна сдержанно поздоровалась с ребенком, но об остальных спрашивать не стала.
– Можно, я тебе помогать буду? – Евгений взял сумку и не без сноровки начал доставать кошачью еду.
Возражать сил не осталось, и Марина опять покорилась ситуации.
Нужно сказать, что обузой Евгений не был, под ногами не мешался и весьма ловко управлялся с животными. Просто был рядом и ни о чем не говорил. Только когда осталась последняя точка, он потянул Марину за руку и спросил:
– Мама, а зачем мы это делаем?
– Но их же никто кормить не будет. Ты хочешь, чтобы они с голоду умерли?
– А в лесу никто зверей не кормит.
– Кормят, когда зима суровая.
– Но сейчас почти лето.
– А здесь не лес, а город! – рассердилась Марина Васильевна. -
Сначала люди берут животных, потом выгоняют на улицу, и никто не думает, что с ними будет. Они не могут себе пищу добывать, в городе не на кого охотиться.
– А на крыс, на птиц?
– Чтобы охотиться, родители должны научить детенышей, как правильно подкрадываться, как самому не стать добычей.
– Но почему ты?
– А кто еще?! Тут одна кошка родила котят в подвале нашего дома, я ее подкармливать ходила. А сосед узнал об этом, пошел и ногой их всех раздавил. Может, его попросишь? Альфочка жила, безобидная собака, зачем ее палками забили?
Евгений слушал, втянув голову в плечи, а Марина Васильевна продолжала зачитывать обвинительный приговор человечеству, покуда они не пришли на место кормежки. Там, выпустив пар, Кулик приступила к кормлению, а мальчик стоял рядом и гладил Матана.
Наконец, когда вся еда закончилась, усталые защитники животных побрели домой…
Вернемся ненадолго к участковому. Петру Ильичу сегодня не суждено было встретиться с подкидышами. В половине двенадцатого ночи он заметил, как незнакомый пышноусый мужик в коричневом пиджаке пополз по стене дома, явно намереваясь залезть в чье-то окно. Непонятно было, как это у него получается, – стена хоть и шершавая, но больших выступов на ней сроду не имелось. Тем не менее мужик полз, живо перебирая руками, и в какой-то момент Лопаницыну показалось, что у злоумышленника имеется лишняя пара рук.