Текст книги "Жажда справедливости. Избранный"

Автор книги: Алексей Кунцевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

–Он так по-скотски поступил со мной. Я-то думала– он любит. А он всё время намеревался в постель лечь.

Она вытирала слезы, не перестававшие катиться, и причиняли боль парню.

–Мне показалось, что я всё же смог помочь.

–Да, ты помог. Я не знаю, как ты это сделал, но теперь мне не так страшно. Но оно опять здесь.

Виталий сильнее прижал ее к себе. Попытался успокоить, пока она не спросила:

–Это был гипноз? Ты меня усыпил?

–Наверное. Прости, но, похоже,– я виноват в том, что это всё всплыло опять.

Он не знал, как еще ей помочь. Можно было вновь усыпить. В первый раз это не помогло, а во второй– вполне может. Он заглянул ей в глаза, она тут же всё поняла.

–Нет, не надо. Я сама хочу пережить это. Кто знает, когда это может вернуться снова.– Девушка поцеловала его.– Я бесконечно счастлива, что ты рядом.

–Ты скажешь родителям?– попытался он перевести разговор на другую тему.

–Нет. Они не поймут. Да и забыла я, когда последний раз откровенничала с ними. Один раз они видели, как я целовалась с парнем. Мне тогда было еще четырнадцать. До сих пор не забуду их трепки. Ты не подумай, что у меня родичи плохие. Просто они слишком уж старомодные.

Виталий улыбнулся:

–Никогда нас не поймут родители. Стараясь уберечь от «прелестей» жизни, они тем самым иногда перегибают палку, не понимая, что любая, даже самая смехотворная проблема может их ребенка впоследствии поставить в тупик. Вся жизнь строится на ошибках. Один раз обжегся, другой– не полезешь.

Ее глаза, наконец, высохли. Как ни была сильна боль, Наташа все-таки была уверена, что переживет ее с человеком, который на самом деле любит и который не причинит ей даже самую малую боль. Она знала,– он пойдет за нее на костер, даже не задумавшись. «А я,– думала она, когда целовала его,– я-то смогу любить также?»

Что же делает человека таким безумным? Что толкает его на любые жертвы ради любви? Что разжигает этот огонь в сердце, обрекая на счастье или страдания? Откуда берется всё это, и где та черта, переступив которую, забываешь о себе и, сломя голову, бросаешься вперед? Вряд ли это мы сможем объяснить себе и понять. Двое, посмотрев в глаза друг друга, сразу понимают, что это их судьба. Что это? Болезнь? Или награда, дарованная богами? Человечество еще не скоро раскроет эту тайну. Да и нуждается ли оно в этом? Вряд ли. Весь мир зиждется на любви. Только лишь она есть движущая сила. Человек живет для нее и ради нее.

* * *

Попугай, смирившийся с участью, мирно дремал на ветви канделябра. Виконт перечитывал самые интересные статейки в газетах, Гебриел и Козлов находились в спальной. Судя по звукам, исходившим оттуда, они играли в карты. Вельда сидела на диване и читала журнал. А граф в своем кресле курил сигару, потягивал вино. На его коленях дремал Маркиз, свернувшись клубком.

За окном уже было темно. Улица, в вечерние часы обыкновенно более оживленная, теперь почти всегда молчала. Это объяснялось тем, что муниципальная служба вырыла посередине дороги канаву.

В комнате горело множество свечей. Но, несмотря на них, мрак как-то удерживался здесь, не мешая, правда, читать Виконту и Вельде.

Наконец де ла Вурд отложил газету и откинулся на спинку стула. Сделал легкий жест рукой, отчего в ней появилась сигара. Виконт воткнул ее в рот. Кончик сигары затлела.

–Знаете, сир,– обратился он к Леонарду,– у меня складывается такое впечатление, что всё идет из рук вон плохо. Город просто напичкан всякой мерзостью.

Леонард выпустил дым в потолок и, не вынимая сигары изо рта, ответил:

–Думаю– нам придется заняться этим городом вплотную. Но чувствую, что мы не долго здесь задержимся.

–Что правда, то правда,– кивнул де ла Вурд,– у меня такое же ощущение. Хочется думать, что все еще может кончиться хорошо.

Леонард ответил печально:

–Только не для нас. Memento mori[17]17
  Memento mori: помни о смерти (лат.)


[Закрыть].

–Как уж о ней забудешь,– усмехнулся Виконт,– когда сам каждый день имеешь с нею дело.

–Надеюсь, что мой сын докончит начатое. Надобно вырезать скальпелем эту поганую рану на теле города. Именно отсюда начнется обновление.

Граф отхлебнул из своего фужера.

–Виталий,– сказал Виконт,– хороший парень. Только чересчур уж чувствительный. Но это делу не помешает. Его бесстрастное лицо и то, как он поступил с Морозовым, говорит само за себя. Ваш сын, сир, сможет с честью держать в руке этот скальпель.

Вельда положила журнал рядом с собой и спросила задумчиво:

–Сир, мне на завтра есть какие-нибудь указания?

–Да, вы с Виконтом посетите завтра вечерком отца Евгения. Сделаете ему кровопускание. Только не убивайте. Пусть думает, что на самом деле виделся с дьяволом. Пора прекратить его надругательство над монашками.

Вельда радостно пискнула, Виконт почесал подбородок.

–Каков подлец! Трое за один день!– воскликнул он так, что попугай поперхнулся во сне и закашлял.

–Тфу, мать вашу, потише нельзя что ли?– проскрипел Цезарь.– Завели пушистого обормота, а теперь еще и спать мешают.

–Извини, Цезарь,– сказал Виконт,– спи.

Вельда села за стол, налила себе из кувшина апельсиновый сок.

В зал вошли Козлов с бароном.

–Гебриел,– обратился к барону граф,– вы завтра начнете обучать моего сына языку.

–Да, сир.

–Он– способный малый, так что проблем, я думаю, не будет. Ипполит, ты становишься с сегодняшнего вечера тенью Виталия. Я не хочу, чтобы он попадал во всякие переделки, пока не достигнет должного уровня.

Леонард опустошил бокал, и Виконт его вновь наполнил.

–Я всё сделаю,– произнес Ипполит.– Можете не беспокоиться.

Граф сказал вздохнув:

–То, что он мой сын, повышает вероятность всяческих неприятностей. Осиел уже наверняка позаботился об этом. Так что приступай. Но не попадайся ему на глаза. А то он еще решит, что за ним следят.

–Хорошо сир.

И Козлов вышел в прихожую не спеша оделся. Вельда закрыла за ним дверь.

Гебриел присел за стол.

–Вельда,– послышался его голос,– может поужинаем?

Фон Шварц встала и со словами:

–Что ж, давайте ужинать,– вышла на кухню.

Попугай всё так и не смог снова заснуть. Он вяло смотрел на стол и что-то насвистывал.

Кот проснулся, вытянулся.

–Кыс-кыс-кыс,– послышалось из кухни.– Маркиз, иди, ешь.

Маркиз спрыгнул с колен Леонарда и исчез в проеме двери.

–Как тихо сегодня,– удивился Гебриел.

–Затишье бывает перед бурей,– обнадежил Виконт.– Не нравится мне это.

–А мне, думаешь, нравится,– влез в разговор попугай, хотя его никто об этом не просил,– на улице эти кошки надоели, а теперь эта тварь еще и в квартире появилась.

Леонард никак не отреагировал на выпад Цезаря, а Гебриел заметил:

–Ты стареешь, Цезарь, стареешь. Уже и ворчать, как старик, начал.

Цезарь пропустил это мимо ушей. А Виконт добавил к словам барона:

–Брута на тебя, Цезарь, нет.

Этого попугай стерпеть не мог и заорал:

–Вы достали меня! Ну и компания, черт возьми! Сплошные подлецы. Каждый второй или кот или подлец.

–Поосторожней, Цезарь,– предупредил граф,– я давненько не ел жареных попугаев.

Глаза Цезаря вывалились из орбит. Он ответил, заикаясь:

–Что вы, сир, вас я не имел в виду.

Губы Гебриела растянулись в улыбке.

–А ведь Брут не так давно умер. Я бы мог при желании вернуть его и его компанию, если она тебе больше подходит,– сказал он.

–А я ради такого случая,– поддержал барона Виконт,– согласен нацепить плащ и встать в их ряды.

Попугай жалобно пискнул:

–Чего я вам сделал?

–Болтай поменьше,– сказал де ла Вурд.– Ты, ведь, не пуп Земли.

–Всё молчу,– проворчал Цезарь,– но смерть моя будет на вашей совести, если коту мало покажется кормежки Вельды.

–Если это случится,– усмехнулся Виконт,– я самолично закажу твое чучело, а на пьедестале повелю высечь: «Он умер в пылу страсти от лапы любовника».

–Ну и скотина же ты, Виконт,– проскрипел Цезарь,– изумительная мразь!

–Ты замолчишь, наконец, мокрая курица?– С этими словами де ла Вурд запустил в попугая окурок, попав прямо в клюв.

–О-ох,– сказал попугай и свалился за телевизор, Виконт хрипло рассмеялся.

Минуту спустя, Цезарь показался на телевизоре и все же оставил за собой последнее слово:

–Сумасшедший вампир. Вельда в сто втором вместе с кровью все твои мозги высосала.

В зал вошла Вельда с подносом.

* * *

Виталий и Наташа вышли из метро.

–Ну ладно, я пойду,– сказала она.

–Нет уж,– запротестовал он,– просто так ты от меня не отделаешься. Я тебя до двери твоей комнаты провожу.

Они стали подниматься вверх по улице Победы, держась за руки.

–Сейчас темно,– добавил Виталий,– да, к тому же, я не хочу с тобою расставаться. Даже до завтра.

Они шли медленно, наслаждаясь обществом друг друга перед тем, как расстаться, чтобы встретиться завтра вновь.

–Завтра,– сказал он,– я тебя познакомлю со своим отцом.

–Забавно будет посмотреть на самого Сатану.

–Вряд ли ему кажется забавным его амплуа,– вздохнул Виталий.– Нет несчастнее этого существа на земле. Из-за одного сказанного когда-то слова он мучается до сих пор. И ничто не может его спасти.

–Да?– удивилась девушка,– а я думала, что...– Она замолчала, не зная, что сказать.

–Что он радуется?– сказал за нее Серебряков,– Нет, ты очень заблуждаешься. Он– это орудие провидения. Он карает. И кара его ужасна.

–Кара,– как-то задумчиво произнесла Наташа.

–Именно. И многие достойны ее. Тебе повезло. Ты увидишь всё от начала до конца. Уже есть несколько наказанных, будут еще.

–А ты не думаешь, что нельзя убивать человека просто так?

–Просто так? Не просто так. Вот послушай:

Слепым путь светом освещал,

Для одиноких ставший другом

Он не жалел и не прощал,

Он воздавал всем по заслугам.

Девушка остановилась.

–Это твои?– был ее вопрос.

–Мои. И они отражают истинное положение вещей в мире. А истина такова: Люцифер—ангел. Он был рожден прекрасным, таковым и остался. Он ненавидел человека. И мстил ему за свое падение. Мстил за то, что лишился любви Отца. Представь себе, каково соблазнять против своей воли и видеть человека, впадающего в грех. Страшная кара.

–Но он же мог и не соблазнять,– никак не могла понять Наташа.

–Не мог. Он обязан был это сделать, ибо перед ликом господним сказал, что готов уничтожить человека совершенно, чем делить с ним любовь его. Об этом еще писал Брэм Стокер. Интересно, догадывался ли он, насколько близок к истине? Но Сатане оставалась надежда на возвращение. Если все от него отвернутся, то он опять примет тот величественный образ, который был дарован ему при рождении. Тогда он вознесется на небо.

Они пошли дальше. Наташа удивленно произнесла:

–Но он никогда не вернется на небо; люди любят грешить. Какая же это надежда?

–Вот именно,– подтвердил Виталий,– никакой. И людям, вместо того, чтобы осыпать проклятиями Люцифера, и молиться за себя, следовало бы попросить Господа за его сына.

–Но, как же... Что он тебе обещал?

–Да нет.– Виталий улыбнулся,– Ничего он мне не пообещал. Просто он изменил способ борьбы за возвращение. Он нашел выход. Но я еще это сам не до конца понял. Знаю только, что он ближе теперь к свету, нежели к тьме. Но это способствовало падению еще одного ангела, Осиела. В прошлом отец, желая создать новый рай, изобрел силу, которая образно называется Хаосом. И сила эта стала прогрессировать. Она создавала, разрушая.

–Запутанно как-то.

Серебряков спохватился:

–Извини, я целую лекцию тут читаю. Тебе это, наверное, не интересно.

Они уже подошли к крыльцу общежития.

–Всё это интересно. Но…– девушка запнулась.

–Но не для тебя.

–Да. Прости.

–Ладно, я понимаю. Занесло,– засмеялся Серебряков. Говоря это, его губы оказались около лица Наташи. Она обхватила руками его шею, он обнял ее за талию. Они долго не могли оторваться друг от друга. Потом девушка прошептала:

–Иди. Вахтерша будет ругаться. Поздно.

Он чмокнул ее в щеку и произнес:

–Попробуем.

–Не выйдет. Сегодня дежурит Марья. И она еще с утра была не в духе.

Виталий крепче прижал ее к себе, не желая отпускать.

–Она опасается за мою честь,– добавила, смеясь, девушка.

–И не без оснований,– усмехнулся Виталий.

Она вырвалась и, сказав:

–До завтра,– скрылась за дверью.

–Звони,– вдогонку крикнул парень.

–Ладно,– услышал он ее голос.

Он сошел с крыльца и мимо футбольной площадки направился к улице Победы. Пройдя несколько шагов, почувствовал чье-то пристальное внимание. В мозгу мелькнула догадка, которая спустя несколько минут переросла в уверенность. Серебряков резко повернулся. Он заметил, как метнулась за покрытое снегом дерево чья-то тень.

–Ну, давай, выходи,– послышался его голос.– Хватит в прятки играть.

Тишина.

–Слушай, мое терпение может и лопнуть. Ты раскрыт.

Дерево шевельнулось, посыпался снег, и на тропинку перед Серебряковым вышел Ипполит.

–Каков подлец,– сказал Виталий.– Ты что, за нами от самого метро идешь?

–От дома,– виновато произнес Козлов.

–Я так понимаю, что это отец тебя поставил следить за мной. Так?

–Не следить. Сопровождать. Он не хочет, чтобы вы попали в какую-нибудь переделку.

–Да ладно! Я вполне могу за себя сам постоять.

–Осиел жив. Он скоро будет здесь. Может произойти всё, что угодно. И без Осиела хватает желающих разделаться с вами. А они помогущественнее вас.

–Ладно,– смирился Серебряков, – идем. Незачем сейчас красться за мной.

Козлов присоединился к Виталию, и вместе они направились к метро.

Но, несмотря на все плохие предчувствия, в этот день был Виталий счастливым и спокойным. Казалось, что предчувствия– это не иначе, как домыслы. Но так лишь казалось…

Глава XX
ОТЕЦ ЕВГЕНИЙ

В том, что известно, пользы нет,

Одно неведомое нужно.

Гёте «Фауст»

По мнению прихожан он был недалек от святости; мог часами выслушивать их на исповеди, был необычайно терпелив и любезен. Отвечал на все вопросы. Но, наверное, многие замечали, что он не очень любит свою работу. Будучи всегда любезным, он не проявлял нетерпения, но некая отчужденность всегда читалась в его черных глазах. Он благословлял, крестил и венчал, помогал нищим, но душа его не всегда находилась с ним. Некоторые думали, что именно таковым и должен быть священник. Для кого-то он был просто представителем некой телефонной компании по связи со всевышним, этаким проводником молитв на небеса. Но,– без сомнения,– все его уважали.

Его звали отец Евгений. И на самом деле он не являл собою тот святой идеал, который в нем видели. Скажу вам по секрету: большего грешника, пожалуй, днем с огнем не сыщешь. Хотя его грешки (об отпущении коих он беспрестанно молил Господа) наличествовали в жизни многих других, священный же сан только усугублял их. Отец Евгений прекрасно знал все святые писания, каноны, заветы и ни один из заветов не выполнял (об этом, естественно, никто не догадывался). Отец Евгений, как и многие, имел помимо работы еще и увлечения. Самым его любимым увлечением (кроме вина и обильной пищи) было «исповедовать» монашек и хорошеньких женщин. Но монашки, все же, стояли на первом месте. А у них, как известно, имелись некоторые потребности, о коих святой отец был прекрасно осведомлен (ведь кому, как не священнику, можно довериться). Он и приглашал после отпущения всех грехов некоторых из них посетить свою скромную келью для– так сказать– доверительной беседы. Отец Евгений обещал с ангельским видом (отцу было что-то около тридцати, а выглядел он лишь на двадцать с небольшим) помочь избавиться от неких греховных желаний и мыслей. И– о, чудо– он действительно помогал. Часа через два он вновь отпускал грехи принявшей от него помощь и отпускал ее с миром. После шел и молил Бога о прощении. Монашки молчали, но бывали у него не один раз, благо– их монастырь находился неподалеку. Так бы продолжалось еще долгое время, но мать-настоятельница монастыря стала что-то подозревать. И как-то сама отправилась на исповедь. Надо ли говорить, что и с нею святой отец провел доверительную беседу, но на сей раз оступился: запас «средств для общения», который для него пополнял один из знакомых в соседней аптеке, иссяк. Однако мать-настоятельница была столь приятна в общении, что отец Евгений плюнул на всё и побеседовал с нею без ненужных приспособлений. В результате сего они через месяц тайно посетили одного сердобольного хирурга, который избавил мать-настоятельницу от известных последствий. Известно, что отец Евгений пообещал за услугу что-то хирургу, но вот что– остается загадкой (ну, какое обещание может дать священник?– Разве что бесплатно отпускать грехи да замолвить словечко перед Богом). Но точно известно, что добрый хирург остался весьма довольным оплатой своих услуг. С тех пор мать-настоятельница самолично стала отпускать своим послушницам грехи, сама же исповедовалась только у отца Евгения. Хочется отметить, что святой отец пользовался всеобщей любовью и большой популярностью, так что недостатка в хорошеньких прихожанках не имелось.

В это морозное февральское утро отец Евгений проснулся в приподнятом настроении, но с головной болью и неприятными ощущениями в желудке. Он хорошо помнил вчерашний вечер. Вчера, как обычно бывало по воскресениям, к нему на исповедь приходила ухе упомянутая выше мать-настоятельница. После ее исповеди святой отец и она отправились к нему в келью для продолжения доверительной беседы. Мать-настоятельница, имя которой было Ольга, принесла с собою две бутылочки «Кагора» с неизвестной целью (видимо для более глубокого понимания друг друга). После беседы отец Евгений начал подозревать, что матушка чем-то разбавила вино, вследствие чего крепость вышеозначенного возросла градусов на пятнадцать. Всё же они опустошили обе бутылочки, причем частота опустошения у святого отца была в два раза выше, нежели у матушки. И вот в это утро отец Евгений нуждался еще в некотором количестве столь приятного напитка. Он позвал служку, который тоже был иногда не прочь отведать со стола святого отца. И через каких-то полчаса отец Евгений не только утолил утренний голод, но и избавился от головной боли. Не подумайте, что священник позволил себе пить спиртное до тех пор, пока не пройдет голова, и желудок не придет в норму. Он, как и любой нормальный человек, знал, что, если не лечить похмелье до полного «выздоровления», то болеть будешь не более дня, а если лечить– неделю. Им было поглощено достаточное количество великолепно приготовленного мяса и выпит всего один стакан вина.

Святой отец встал и выпроводил помощника за дверь, после чего запер ту на засов. Потом сел за свой рабочий стол и достал из специально закрываемого ящика тетрадь в черной обложке. То была вторая его страсть. Отец Евгений вел дневник своего грехопадения, в коем точно описывал все события, наверное, чтобы впоследствии не забыть, об отпущении каких грехов молить Господа. Последняя запись приходилась на прошлую среду. С улыбкой на устах отец Евгений прочел самые захватывающие строки и услышал, как колотится собственное сердце. Он стал описывать вчерашние происшествия. Почерк его был изящным и очень красивым, как и внешность. Исписав два листа, святой отец громко зевнул и потянулся. На сегодня он был совершенно свободен и раздумывал, чем себя занять. На этот понедельник не осталось никаких дел, а всё, что еще предстояло сделать, по некоторым причинам сегодня было невозможно. Отец Евгений со скучающим видом выдвинул тот же запираемый ящик, спрятал туда дневник. После он достал оттуда толстую книгу, на обложке которой было написано «Жребий». Автором романа был небезызвестный Стивен Кинг. Отец Евгений очень любил его произведения. Он завалился на диван и углубился в интересное чтение. И только он добрался до места, когда могущественному вампиру предстояло умереть, как в дверь постучали.

Книга тотчас же оказалась под подушкой, а стол был немедленно заперт, ключ спрятан под сутаной.

Отец Евгений быстро посмотрел на часы. «Кто может быть в полдень?»– так он подумал, направляясь к двери.

Он отворил дверь, за которой никого не оказалось. «Странно, здесь такие шутки не уместны»,– промелькнуло у него в голове. Святой отец прошелся по коридору; никого не было. Он вернулся в келью, запер дверь и только прилег на диван и протянул руку за книгой, как стук повторился. Совершенно не веривший в какие-либо чудеса священник тихо подкрался к двери и, быстро отодвинув задвижку, распахнул дверь настежь. Там было пусто. Тогда святой отец решил пойти на еще одну меру; он просто оставил дверь открытой, то есть распахнутой настежь. Довольно долго Евгений пролежал на диване, не сводя глаз с проема, но так ничего не услышал и не увидел. «Конечно,– опять подумал он,– они видят дверь открытой и не решаются подойти. Значит– то были живые люди». Надобно сказать, что все выводы отца Евгения отличались той логичностью, которую встретишь только у достаточно просвещенных и здоровых умов. Отец Евгений прикрыл дверь, для конспирации щелкнул задвижкой, не собираясь запираться, и несколько раз потопал, имитируя свой отход от двери. Сам же затаился за дверью. «Кто бы ты ни был, а от меня не уйдешь, клянусь Богом»,– эта мысль даже принесла некое удовлетворение. Надобно отметить еще один недостаток святого отца,– он имел слабость довольно часто давать клятвы. Рука отца уже легла на посеребренную ручку двери. Отец Евгений напрягся в ожидании. Он уже в мыслях видел, как после стука распахивает дверь и хватает паршивца за грудки. Даже пришло волнительное ожидание, как перед доверительной беседою с одной из молоденький прихожанок. В памяти всплыла очень трогательная картина успокоения одной монашки, которая совершила по ее словам непоправимый грех,– вкусила в день поста жареной говядины. Отец Евгений тогда едва сдержался от смеха. «Вот дура!– думал он тогда,– она действительно верит, что большего греха, чем нарушение поста, не бывает». От нахлынувших чувств святой отец прижал (совсем не по-отцовски) «грешницу» ко своей часто дышащей гуди. Он гладил ее по спине, допуская руки до совершенно непозволительных мест и говоря, что Господь в милости своей не откажет такой невинной душе в ее просьбе, и что он прощает ей ее грех. А после святой отец благословил кающуюся поцелуем в губы. И только тогда, когда они подходили к самому пику их доверительной беседы, он понял, что не только ее душа была до сего момента невинна. Надобно сказать, что монашке эта исповедь очень понравилась, и она пообещала исповедоваться только у отца Евгения. Правда, почему-то ее он так больше и не видел.

Святой отец почувствовал, как рука уже затекла. Он подсмотрел на часы: три четверти второго. «Как же долго я здесь стою?»– спросил себя он и с ужасом понял, что заснул, стоя на посту. Он одернул руку от двери и размял пальцы. В дверь постучали вновь. Рука тотчас же мотнулась к ручке, но не успела ухватиться за нее, как дверь резко распахнулась под натиском снаружи. Дальнейшего отец Евгений почти не помнил, как и не знал, кто стоял за дверью, так как дверь попала ему в голову, отбросив к столу, где он ударился затылком так, что на полированной крышке появилась извилистая трещина, и потерял сознание на довольно долгий промежуток времени. В глазах поплыли огненные кольца, показалось, что мир разваливается на куски. Отец понял– он умирает. Он попытался открыть глаза, но ничего не вышло. Он попытался поднять веки рукою, но они каким-то неизвестным образом были настолько сильно сомкнуты, что не представлялось возможным с ними что-либо сделать. Отец Евгений во сне запел «Отче наш», наяву же у него получалось нечто нечленораздельное, вроде: «Тще ш-ш, ж-ж-же исе н… сех…»– ну и так далее. Отец Евгений бредил. И бредил он довольно сильно; с жаром. Температура его многострадального лба поднялась на пять с лишним градусов. Руки, никогда не устававшие благословлять, дрожали и тянулись к дрожащим же векам.

В кабинете никого не было. Дверь была закрыта на задвижку. Святой отец лежал на диване, голова его покоилась на подушке. А стрелки часов отмеряли час за часом. В комнате уже начало темнеть, как опять раздался стук в дверь. Святой отец сквозь сон слышал стук, но никак не мог очнуться. Но в дверь продолжали стучать все настойчивее и громче, пока, наконец, отец Евгений не вышел из забытья и не прокричал голосом сонным и полным страдания:

–Оставьте меня в покое, ради Бога.

В результате стук прекратился, а святой отец со стоном поднялся. Он пересек на еле гнущихся ногах расстояние до двери, еле сладил с задвижкою и вышел в коридор с единственной целью добраться до ванной и умыться. В коридоре стояла непроглядная тьма. Отец ощупью двинулся по коридору до конца, где находилась ванная. В ванной он подставил горячую, гудящую от удара голову под струю холодной воды. Немного пришел в себя. После нашарил на стене выключатель, осветил ванную ярким светом галогеновой лампы. В зеркале осмотрел поврежденный дверью лоб, отметив про себя, что синяк, расположившийся с левой стороны у виска, обещает быть весьма заметным и болезненным. Точно на противоположной стороне головы находилась здоровенная шишка, оставленная столом.

Отец Евгений вернулся в кабинет с неприятным чувством беспомощности; его полное неверие в Бога обернулось ощущением страшного одиночества. Часы показывали восемнадцать часов. Святой отец вытянулся на диване и вновь уснул, на этот раз более спокойно и без сновидений. Он не желал сегодня отправляться на квартиру, решив переночевать в кабинете. Здесь его никто не посмеет потревожить. Он часто так делал. Сторожа его не беспокоили.

Отец Евгений дышал легко и ровно– словом– он спал, как младенец.

Внезапно в коридоре послышался скрип половиц. Он был настолько противен отцу Евгению, что тот немедленно проснулся. Слышно было, что кто-то подходит к кабинету. После раздался легкий стук. Почему-то дрожь пробежала по спине святого отца. Он спросил:

–Кто там в такой час?

–Падре, откройте,– послышался женский голосок из-за двери.

Святой отец заволновался; так к нему обращалась только одна девица. Он подбежал к двери и, совершенно не подумав в предвкушении приятного вечера, отодвинул засов. В комнату вошла девушка в монашеском одеянии.

–Что ты хочешь, дочь моя?– нежно спросил отец Евгений.

–На исповедь пришла, отец мой,– пролепетал голосок. В комнате было довольно темно (горела одна свеча), так что отец не сумел как следует рассмотреть лицо пришедшей. Да, и не до этого было.

Евгений запер дверь и усадил монашку за стол. Она как-то с ненавистью (так показалось ему) взглянула на него. Он спросил:

–Так говори, дочь моя, я слушаю. Что тяготит тебя?

–Ваши грехи тяготят меня, пастор,– начала она, а Евгений разинул рот. А она продолжала: —И грехи ваши стали уже известны тому, кто очень любит мстить.

Святой отец обомлел от сей наглости, немного собрался с мыслями и сказал:

–Не забывай, где находишься.

–Как же,– сказала она и освободила голову от черного капюшона. Лицо ее оказалось настолько привлекательным, что отец не сказал ничего. Голубые глаза в свете свечи блестели, на чувственных губах играли блики от пламени.

Она вновь заговорила:

–Я-то знаю, куда пришла, а вот вы, пожалуй, забыли, что это за здание.– Она улыбнулась, открыв взору святого отца белоснежные зубы с длинными и очень острыми клыками.

Евгений был сильнейшим образом поражен и не нашел, что сказать. Он знал, кто имеет острые зубы, но считал сказки о вампирах выдумкой и чистейшим идиотизмом. Овладев собою, ответил:

–Я сейчас позову охрану.– И кинулся к кнопке сигнализации.

Девица зашипела неестественно и, протянув руку с острыми когтями, отодрала кнопку вместе с проводом и шурупами. При этом, как заметил тут же отец, ей это не стоило ни малейших усилий, что подтверждало темное происхождение, но и в сие святой отец не поверил. А для проверки он еще глянул за спину сидевшей на тень. Но оной не обнаружил. А девица захихикала:

–Вот она– ваша вера!

Глаза ее засветились. Отец Евгений прикипел к стулу. Он молчал, не зная, как вести себя. В дверь вновь постучали.

–Помогите,– пискнул святой отец.

Но, естественно, ему никто не помог. Только Вельда (а это была именно она) метнулась к двери и открыла ее. В кабинет вошел, даже не вошел, а, скорее, прошмыгнул Виконт. Он был сегодня весьма элегантно одет. На нем имелся смокинг, под которым находилась белейшая манишка. Из-под рукавов выглядывали белые же манжеты. Волосы были зачесаны назад. Виконт улыбался, острые его клыки блестели.

–Виконт,– обратилась к нему Вельда,– этот кретин,– она указала на святого отца,– думает, что он святой.

–Ежели он святой,– прогнусавил де ла Вурд,– то я– Римский Папа.

–Ага,– согласилась Вельда,– а я– стало быть– Мать Тереза.

Тут отцу Евгению ничего не оставалось, как принять за истину факт существования вампиров. А принявши его, отец Евгений тут же решил действовать. Схватил нагрудный крест, лежавший на столе, и, подняв его, произнес:

–Во имя Отца, Сына и Свя…

–Заткнись?– крикнула Вельда.– Не смей даже поминать имя его! Ты– поганый извращенец– также далек от своей веры, как идеи идиота– от смысла!

Виконт улыбнулся этому и произнес:

–Не расстраивайся, дорогая, он больше не будет так говорить. Правда?– он посмотрел в глаза отцу Евгению.– Он вообще больше ничего не скажет, как и не нагрешит.

Вампир приблизился к столу, безо всякого ключа открыл ящик и вынул дневник грехопадения. Святой отец попытался ухватиться за тетрадь, но Виконт, как и всякий оживший мертвец, обладал недюжинной силой. Он легонько размахнулся и врезал по лицу святого отца тыльной стороной ладони. Тот свалился со стулом на пол. Вельда стала обходить стол с другой стороны. Отец Евгений попятился к дивану, но дальше пути уже не было. Виконт засунул тетрадь себе за пазуху со словами:

–Пригодится для истории.

Из правого кармана он вытащил медицинский скальпель, покрытый пятнами засохшей крови.

Из горла святого отца вырвался непонятный звук. Оба вампира стали надвигаться на него. Евгений закричал, удивившись громкости собственного крика.

–Твою мать!– выругалась Вельда, потирая левое ухо, пострадавшее больше всего от возгласа святого отца.– Совсем обезумел?! Твой крик слышат разве что мыши и клопы, не успевшие покинуть срамную комнату. Охрана вся спит.

А Виконт повторил свой излюбленный трюк. Он разорвал рукав смокинга, выдернул манжет и бросил на пол. Скальпелем полосонул по венам. Брызнула кровь. Вельда немедленно припала к запястью де ла Вурда и, причмокивая, стала сосать. Святой отец огромными от ужаса глазами смотрел на виконтову рожу, светящуюся от удовольствия. Наконец Вельда оторвалась от руки Виконта и повернулась к священнику. С ее губ стекала кровь, капая на сутану.

–Ну, вот и всё, pater optime[18]18
  Pater optime: преподобный отец (лат.)


[Закрыть],– произнес Виконт.– Концерт окончен. Ваша очередь.– И двинулся к святому отцу.

Тот вжался в подушку, беспрестанно бубня молитвы и обливаясь потом. Он понимал– смерть в образе двух негодяев, жаждущих его крови, пришла.

–Да, да,– прошипела Вельда,– именно смерть, ибо ты даже не достоин быть бессмертным, подобно нам. За свои грехи ты жестоко поплатишься и тебе не поможет никто. Даже Бог, которого ты попрал, отвернулся от тебя. Все твои грехи уже запечатлены в книге, вот они: чревоугодие, прелюбодеяние, богохульство. И ничто тебя уже не спасет от возмездия.