Текст книги "Жопа"

Автор книги: Алексей Костарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

12

– Всё, доснимались! Доигрались! Тарковские! Копполы с Тарантинами! Хватит! – визгливо орал Гриша, – носясь, словно гонимый ветром, по монтажной. От Сталкера он, что ли, из-угла-в-угол-беганием заразился?

Сам Сталкер сидел, растёкшись по креслу и закинув ногу на ногу. Сидел, курил и почти безразлично смотрел, как одинаково-неприметные ребята вытаскивают из студии оборудование и мебель. Ещё вчера его шок перешёл в какое-то ненормальное, патологическое спокойствие, сопоставимое с Никиным аутизмом. Видимо, это тоже заразно.

«Что же он так верещит? Верещагин! Уходи с баркаса, взорвёшься! Да, всё правильно – уходи с баркаса. Крысы и порнобоссы бегут с корабля. А, крысы!.. Хвост и нос отъели, а теперь бегут. Пусть бегут неуклюже…»

В тёмной глубине было тихо, как в мавзолее – членистоногие съели всех, включая барракуду и остальных обитателей сталкеровского нутра, и ушли на поиски холодильника. Ника устроилась во втором кресле, приняв свою излюбленную позу – свернувшись по-кошачьи. Казалось, что ни Гришины вопли, ни снование взад-вперёд безликих ребят просто не доходят до её сознания. Что же касается Феди, то ему не довелось стать свидетелем исторического момента – конца студии. Нет, ничего страшного с ним не случилось – по крайней мере, ничего страшнее «-надцатого» по счёту сотрясения мозга. Он валялся в общаге, окружённый заботами сердобольных студенток, прикрывал ладонью глаза от света и временами поблёвывал в тазик.

Впрочем, то обстоятельство, что Ника и Сталкер сейчас рассиживались в креслах, а Федя отлёживался на общажной койке, можно было объяснить лишь двумя причинами – либо уникальным везением, либо вмешательством каких-то благорасположенных сверхъестественных сил. Ибо после столкновения с локомотивом Федя физически не мог вести машину, Ника водить не умела, а Сталкер, если и умел, то исключительно теоретически. Несмотря на это, он, как подобает мужчине, взял риск и ответственность на себя и воссел за руль. Дважды они чудом не перевернулись, один раз удачно избежали французского поцелуя с «МАЗом», а уж эпизод, где у Сталкера получилось-таки затормозить в пяти сантиметрах от задницы «Мерседеса», следовало расценивать не иначе, как рождественский подарок судьбы. Так что, сталкеровское спокойствие вполне можно было понять – полюбуйтесь сперва на свежеотрезанную голову, упихайте в машину ничего не соображающих двоих, затем прокатитесь, не умея ездить, по мокрой дороге километров тридцать-сорок, со скоростью больше ста – и если вы после этого не свихнётесь, то достигнете невозмутимости Будды.

– Всех под монастырь подвести решили! – опять взвизгнул Гриша, на секунду остановившись перед Сталкером. – А я, между прочим, из-за вас сидеть не намерен! Как хотите, так и расхлёбывайте, но без меня!

Окончательно ощутив себя Буддой, Сталкер переместил своё тело в соответствующее положение, то есть залез на кресло с ногами.

– Какого дьявола ты психуешь? – выпуская дым, спросил он. – У тебя ж Папа!

– Па-апа?! – тоном водопроводной трубы протянул Гриша. – Папа! Три загадочных смерти, два непонятных исчезновения – знаешь, чем пахнет? Папа, представь себе, прокуроров не назначает! Да и не до того ему – в Анталии со своей ненаглядной целуется!

– С какой ненаглядной?

– С новобрачной своей, дурой грёбаной!

– Постой, – сказал Сталкер. – У них что, у «крутых» – эпидемия? Сначала Сан Саныч, а теперь, до кучи, и Папа?

Гриша ошалело воззрился на Сталкера. Потом присел перед креслом на корточки и неожиданно тихо спросил:

– Ты прикидываешься, или вправду тупой? Нет, ты скажи! Ты что, до сих пор не въехал?

– Тупой. Скажу. Не въехал, – ответил Сталкер.

– Ну, ты даёшь! Сан Саныч и есть Папа! Так ты, правда, не догадался?

Благоприобретённое сталкеровское спокойствие не прошибалось ничем. Он только пожал плечами.

– Не догадался. А надо мне это было – догадываться? У меня специальность другая. Значит, Гриша, ты серьёзно – шарашку прикрыть решил?

– Ты всё ещё сомневаешься? – взвился Гриша. – Думаешь, я тут понты гну? Жить я хочу, Сталкер, жить! И не за решёткой!

– Жить, говоришь? – Сталкер знал, что делает. Он был спокоен. – Тогда ты должен с нами расплатиться.

– За что?! За то, что вы меня разорили?

Сталкер осмотрелся. Безликих ребят в поле зрения не было – они, вероятно, заталкивали барахло в грузовик. Он поднялся и запер дверь.

– А теперь посчитаем, сколько ты задолжал, – сказал Сталкер и вытащил пистолет. Щёлкнул предохранителем.

– Ты чего? – расширил глаза Гриша.

– Ничего. Ты ведь собирался нас «кинуть»? Так вот, не получится.

– Володя, ты псих! Это плохая шутка!

– Да, я псих, но это не шутка. А потому лучше сядь. Ника, ты тоже! – прикрикнул Сталкер, заметив, что та начала отражать действительность. – Итак, по моим подсчётам, Нике ты должен двести, Феде – четыреста, ну и мне – пятьсот. Это по минимуму.

– Как – пятьсот? Чего – пятьсот? – Гриша попытался сыграть под дурачка.

– Ну, не рублей же, – усмехнулся Сталкер.

– Володя, у меня сейчас нет денег. Я понимаю, нервы у всех на пределе, но ты не волнуйся. Я рассчитаюсь с вами – через неделю-две…

– Гриша! – нехорошим голосом сказал Сталкер. – Деньги у тебя при себе – сам протрепался, что только что снял всё со счёта. А у меня нервы действительно не в порядке.

– Снаружи ещё трое, – напомнил Гриша.

– Как раз – четыре патрона. Помнишь, как мы развлекались, паля по пивным банкам?

Гриша, похоже, вспомнил.

– У меня столько нет, – пробормотал он.

– Давай, сколько есть, – и разойдёмся. Ты хочешь жить, а я хочу денег. По-моему, хорошая сделка.

– Четыреста пятьдесят, – пошуршав купюрами, объявил Гриша.

– Торгуешься?

– Нет, в самом деле! Тебе что, бумаги показать?

– Ладно, чёрт с тобой. Это тогда будут наши с Никой, только не забудь заплатить Феде. Ника, возьми у него деньги. И мой чемодан. Гриша, будь другом, проводи нас до остановки.

Сталкер прикрыл пистолет полой пиджака и подошёл к Грише.

– Пошли? – очень спокойно спросил он. – А этот фильм я всё равно закончу!

– Псих, – одними губами прошептал Гриша.

13

Август клонился к осени. В городе это было не слишком заметно, зато далеко за городом её приближение ощущалось совершенно отчётливо. Над землёй, над затуманенными сырыми покосами, над лесом, местами уже заляпанным желтоватым цветом, – везде был разлит тот особенный, сюрреалистический запах, который именуется осенним.

Солнце, в свою очередь, клонилось к закату. Подобно потерпевшему аварию метеозонду, оно падало за кособокий холм, и становилось прохладно. Впрочем, до деревни с весьма романтическим названием «Гниловка» оставалось рукой подать.

По заросшему жёсткой и низкорослой травой просёлку, ведущем от своротки на тракте до Гниловки, шли двое – молодой человек неопределённого возраста, в латаном пиджаке и с доисторическим чемоданом, и светловолосая девушка в стройотрядовской «целинке». Шли уже долго. Последний из подвозивших их водителей сообщил, что до деревни, наверное, километров пятнадцать, хотя точно не знает, сам там ни разу не был, да и вообще – туда уже лет двести никто не ездит. Вот и отлично. Если ещё столько же ездить не будут, они с Никой не очень расстроятся.

«Кто лишён инстинкта самолюбования, пусть первым бросит в меня камень», – размышлял по пути Сталкер. – «Любим мы себе нравиться! И, всё-таки, ловко я Гришу „сделал“! Я бы в гангстеры пошёл, пусть меня научат!.. А он – просто трус. „Пушку“ увидел и чуть не обкакался. Я бы на его месте… да что уж греха таить – наверное, тоже бы».

Перед отъездом забалдевший от собственной крутизны Сталкер успел, помимо Гриши, сделать ещё два дела. Во-первых, заехал к Лёвке, вручил тому от Фединого имени стольник (поступок, подиктованный вовсе не благородством, а практичностью и послуживший началом переговоров), после чего за смешную сумму сторговал у Лёвки подержанную «Соньку» формата «видео-восемь». Конечно, не «Бэтакам», не «Супер-Вэ-Ха-Эс», но раз снимает – значит, камера. На безрыбье и сам раком станешь. За неимением горничной будем иметь дворника. Лучше синица в руке, чем утка под кроватью… Да уж, много у нашего народа поговорок на эту тему!

Вторым делом он позвонил одной из прежних Фединых подруг.

– Алло, Наташка? Это Сталкер. Какой, какой! Который волосатый. Ну да, Федин собутыльник. Слушай, Федя сейчас в общаге, мозги стряс…

– Эка невидаль! – сказал женский голос в трубке. – Было б чего стрясать! Думаешь, я полечу с ним нянчиться?

– Да нет. Ты просто съезди к нему и скажи, что ему стоит пока исчезнуть.

– А он чем всё время занимается? – фыркнули на том конце провода.

– Подожди. Слушай дальше. Студия накрылась. Гриша ему денег должен, но вряд ли отдаст. Я своё выбил. Если Федя решит выбивать, то так, чтобы не светился. Нас пусть не ищет, я его сам найду. Запомнила?

– Это всё?

– И, Наташка, ещё. Секретность номер один. О моём звонке – никому ни слова. Лады?

– Это что у вас за игры в Джеймса Бонда? – хмуро спросила она.

– Некогда объяснять. Может, Федя расскажет. Так сделаешь?

– Сделаю. Чёрт бы вас драл, придурков! – и повесила трубку.

Сталкер знал, что она всё сделает. Возможно, и надаёт при этом Феде по морде, снова стряся ему то, что ещё может стрясаться, но то – их личные проблемы. Его задача – предупредить.

Тем временем впереди нарисовались гниловские крыши. Ника и Сталкер прибавили шагу и через четверть часа стояли посреди канавы, исполнявшей, надо полагать, роль главной улицы.

Если станция Туй-бай производила впечатление богом забытого места, то о существовании деревни Гниловка Создатель, похоже, вообще ни сном, ни духом не ведал. И население, обиженное такой божественной неосведомлённостью и отчаявшееся докричаться до господа посредством покосившейся церквушки, собрало манатки и подалось в места, более господу богу знакомые.

Дома по обеим сторонам улицы-канавы напоминали две шеренги вышедших на прогулку увечных и калечных слепоглухонемых. Заколоченные окна, прохудившиеся крыши, упавшие заборы… За одним из рухнувших заборов стояла бывшая когда-то домашним животным пегая коза и деловито объедала куст, считавшийся некогда культурным растением. Из подворотни вылез шелудивый кабысдох, на котором репьёв было больше, чем медалей на ветеране в День Победы, по-собачьи чего-то вякнул и залез обратно. Через канаву сосредоточенно перебралась рябая курица, скрывшись в разросшемся малиннике. Сталкер проводил её плотоядным взглядом.

– Ника, тебе кур щипать приходилось? – поинтересовался он.

– Нет.

– Ничего, научишься.

Однако, надвигающиеся сумерки и, как следствие, необходимость найти какой-то ночлег отсрочили наступление куриного смертного часа. На этот раз курице повезло.

– И что мы здесь будем делать? – спросила Ника, и Сталкер с удивлением обнаружил, что впервые слышит от неё что-либо, произнесённое в будущем времени и множественном числе.

– Здесь мы будем жить долго и счастливо и умрём в один день, – усмехнувшись, ответил он.

Жить в Гниловке до глубокой старости Сталкер не собирался, о чём свидетельствовало содержимое его чемодана, забитого множеством интересных вещей. Там лежали и кассеты с рабочими материалами будущего фильма, и компакт-диски с шумами, музыкой и всем прочим, что Сталкер насобирал для аудиотрека, и, конечно, папка со сценарием. Оставшееся место заполняли «галогенки», складной штатив, фотоаппарат, камера, кое-что из одежды, бутылка водки и – обрезок мягкого кабеля из дядивасиного хозяйства, которым Сталкер решил заменить упомянутый в сценарии телефонный шнур, сочтя последний слишком тонким. Если бы Ника перестаралась, тогда тонкий шнур был бы гарантированной смертью. Притом, болезненной.

«Значит, так», – планировал Сталкер. – «Отснимем последние эпизоды, заодно дождёмся, когда утихнет шум. Потом я смонтирую всё на Лёвкином компьютере. Озвучим вдвоём с Никой. Хорошо бы ещё найти гнусавого хмыря – вроде того, что переводил импортные „видики“. Ну, да это уж роскошь».

Что им двигало – простое упрямство? Комплекс «сверхчеловека», готового шествовать к цели по трупам? Или сумасшедшее желание прогуляться по самому краю Бездны, встретиться взглядом с липким взглядом Кошмара, заглянуть в глаза Страху? Поиграть, как с огнём, с Безумием? А, может, всё вместе?

Сталкер не знал. Но «Жопа» должна была быть закончена. Карфаген должен был быть разрушен. Аве, Цезарь, идущие в дурдом приветствуют тебя! И их сопровождает С мерть…

Несколько часов назад он увидел себя в зеркале заднего вида… – и не узнал. Нет, не так сильно он изменился – разве что, немного устал и осунулся. Не в этом дело. Переменился взгляд. Изменились глаза. Сталкер внезапно понял, что они стали такими же, как у Ники – устремлёнными то ли внутрь, то ли куда-то вдаль, за грань восприятия, за грань всех оценочных категорий, за пределы реального, за микронной толщины демаркационную линию, отделяющую Разум от Сумасшествия. На ту сторону Добра и Зла.

Наверное, это действительно заразно…

…Дорогу преградила колоссальная лужа, не вызывавшая, впрочем, ассоциаций с Байкалом, ибо плававший в луже одинокий сапог делал её более похожей на озеро Лох-Несс. На двух берегах сего водоёма имелись домики, имевшие палисадники и калитки. Возле каждой калитки имелась лавка, а на лавке имелась бабка. Бабка с правого берега лузгала семечки, а бабка с левого – читала пожелтевшую газету. Сталкер почувствовал себя Куком, увидевшим аборигенов.

– Хиппи, – тоном коллегии присяжных вынесла вердикт правобережная бабка, выпустив в сторону Ники и Сталкера предупредительную очередь семечной шелухи. – Видать, им в городе тесно стало.

– Хиппи – тоже люди, – вступилась за путников бабка с газетой. – Они, правда, коноплю курят и сношаются друг с другом без кондомов, зато не безобразят, как поселковые.

Сталкер тотчас сообразил, какая из аборигенок может оказаться представительницей мирного племени, и двинулся по узкой кромке левого берега.

– Добрый вечер, бабуля! – приветствовал он. – Не подскажете, где здесь дом продаётся?

– Ты что, парнишка, – американец, что ли? – удивилась бабуля. – Ничё у нас не продаётся, давно уж!

– Как же так? – обалдело спросил Сталкер. – Я сам в газете объявление видел!

– В газетах ещё и не такое пишут, – ответила бабка, ткнув в лежащее на её коленях печатное издание. Сталкер присмотрелся – издание оказалось номером «СПИД-инфо» от какого-то там мая прошлого года.

– Вот оно как! Выходит, зря мы в такую даль ехали?

– Почему – зря? Вы, ребятки, поселиться у нас хотели?

– Хотели…

– Ну и селитесь себе на здоровье. В любую пустую хибару, какая приглянется.

– А как же хозяева? – усомнился Сталкер.

– Нету хозяев. Кто поумирал, кто уехал – одни мы, старики, остались. Так что, селитесь. Ежели руки есть, что надо – почините. Курей заведёте, а то и коровёнку.

– Пожгут, – проскрипела со своего берега вторая бабка. – Накурятся – и пожгут.

– А, может, Семёновна, и не пожгут, – снова вступилась первая. – Ты-то почём знаешь? Привыкла всех под один горшок стричь! Ты, парнишка, её не слушай, – обратилась она к Сталкеру. – Она уже семьдесят лет ворчит. Как родилась – с тех пор и ворчит. А ежели кто чего спросит, говори – Баба Клава разрешила.

И тут на Сталкера накатило предчувствие катастрофы. Деревня-то выморочная, практически брошенная… А что, если?..

– Баба Клава, – тихо позвал он. – А электричество у вас здесь есть?

– Точно – американец, – хмыкнула Баба Клава. – Электричество ему подавай!

Сталкеровское сердце оборвалось и полетело прямо в желудок. Жить без электричества можно, а снимать – нет. Второе для Сталкера было важнее.

– Что – отключили?!

– Да его и не включали никогда. Генератор-то стоит, вот только бензину нету.

Сердце вернулось на нормальное место и заработало – правда, с перебоями. «Так ведь инфаркт получить можно», – подумал Сталкер.

– А если я достану бензин? – с надеждой спросил он, вспомнив, что километров за пять до своротки видел заправку.

– Это ты к Митричу сходи, генератор – его епархия. Но сейчас не ходи – он уже пьяный. С утра сходишь.

Приступить к съёмкам удалось только через два месяца – именно столько времени заняло решение самых насущных проблем. Могло бы занять и больше, не окажись у Митрича грузового мотороллера, в баке которого даже что-то плескалось. Правда, плескавшегося до заправки не хватило, поэтому добрую треть пути мотороллер пришлось толкать. Толкал, в основном, Сталкер, а Митрич бегал вокруг и распоряжался. Сталкер же пришёл к выводу, что за последнее время неплохо освоил профессию ломовой лошади.

Следующим этапом стал продолжительный половой акт с генератором. Пациент оказался скорее мёртв, чем жив, и процесс его восстановления походил на обряд оживления трупа, с каким не справился бы ни тибетский колдун, ни служитель культа Вуду. В результате многодневных усилий Митрича и Сталкера на свет появился генератороподобный зомби. Естественно, как зомби он и работал.

Убедившись, что в Гниловке они застряли надолго, Сталкер занялся починкой крыши и заготовкой дров, на что ушло ещё три недели. Тем временем бензин опять закончился, и пришлось снова ехать на заправку. На сей раз топливо иссякло на полдороги. Ещё одну поездку Сталкер совершил в ближайший пункт, могущий считаться населённым, – посёлок Быково, где основательно опустошил местный магазин и, соответственно, свой карман, наполнив кузов мотороллера съестными припасами и куревом. Среди припасов занял почётное место мешок сахара – подарок для Бабы Клавы. Баба Клава потихоньку гнала самогон, к большому удовольствию своему и односельчан. Правобережная бабка Семёновна самогона не гнала, и это наводило на мысль, что занятие самогоноварением способствует повышению эмоционального тонуса и улучшает характер.

На дворе похолодало. Всё чаще над Гниловкой кружились снежные хлопья. «Скоро нас заметёт по самую крышу», – думал Сталкер, опуская колун на очередной берёзовый чурбан.

…Он лежал на спине, и его шею обматывал кабель. Концы кабеля сжимала в руках сидевшая на его груди Ника. С шаткого штатива подмигивала красной лампочкой камера, и слепили прибитые к потолку самодельные софиты.

С этим эпизодом они бились уже неделю. Во-первых, отсутствие оператора заставляло снимать кусками, и, во-вторых, генератор-зомби регулярно противился своему возвращению к жизни.

«Только б он снова сейчас не сдох!» – кусал губы Сталкер. Игра в весёлую чехарду с Безумием дошла до кульминации. До точки закипания мозгов.

– Ника, по моему сигналу начинаешь тянуть. Когда я хлопну по койке ладонью – отпускаешь.

«Всё должно быть настоящим. „Должно“ – это, кажется, от слова „долг“. А слово „долг“ похоже на колокол. Долг-г! Долг-г! И на удары бейсбольной битой в большой жестяной таз».

– Ну что, ты готова? Поехали!

Перед его глазами поплыли разноцветные круги. Лёгкие превратились в напряжённые бицепсы. Сидевшая на нём Ника весила килограммов двести. Может быть, и больше. Сколько весит маневровый тепловоз? Да, конечно – ровно столько, сколько и Ника.

«Меня ни разу ещё не душили», – вспомнил Сталкер и захрипел. «Тебе и голову не отрезали», – сказала студентовская голова. Её сменил Витька, хохочущий прорехой в горле. «Пошли вы все!» – крикнул Сталкер. Или ему показалось, будто он крикнул.

Внезапно цветные круги исчезли. Близко, непостижимо близко он увидел Никины глаза, голубеющие Пустотой, и почувствовал, что проваливается в них.

«Может ли Пустота провалиться в Пустоту? Может ли она поглотить самоё себя? Может. И тогда мир сжимается, сжимается, сжимается… А после – взрыв, вспышка сверхновой, и мы – облачками пыли, скоплениями молекул – летим в безвоздушном пространстве. Да, в безвоздушном! Воздуху, дайте же мне хоть немного воздуху!»

И чем дольше он смотрел ей в глаза, тем сильнее увязал в них, проваливаясь в их голубую Бездну.

Его рука уже давно судорожно колотила по краю кровати…

Эпилог

Весной затопило Подвал. Талые воды, смешавшись с потоками, извергнутыми прохудившейся трубой, поднимались всё выше, и скоро в квартирах первого этажа появилась плесень. Кое-где стал проседать и коробиться разбухший от сырости пол.

Когда ремонтники, ни от кого не добившись ключа, автогеном вспороли железную дверь, один из них заметил возле самого порога странный предмет – круглый, белёсый, склизкий, размером с футбольный мяч. Едва ремонтник сообразил, чем этот предмет может быть, – его чуть не вырвало.

В детстве родители учили его, что от таких вещей нужно держаться подальше, и уж, конечно, никому нельзя про них рассказывать, иначе неприятностей не оберёшься. Поэтому он взял обломок доски и, еле сдерживая тошноту, спихнул голову вниз. Она проскакала по ступенькам, сказав в конце пути глухое: «Плюх!».

По обвинению в убийстве Дяди Васи арестовали было трёх нагероиненных подростков, но вскоре выпустили за недостатком доказательств, и на местном райотделе повис очередной «глухарь». Гриша излечился от сумасшествия и занялся вполне благопристойной торговлей непонятно чем. Сан Саныч и Светка переселились в Москву. Сан Саныч, по слухам, стал сильно пить.

Федя погиб через пару недель после крушения студии. Теперь невозможно выяснить, решил он последовать сталкеровскому совету или просто не справился с управлением. Доподлинно известно лишь то, что его машина сшибла ограждение моста над железнодорожными путями, пролетела по воздуху метров тридцать и врезалась носом в рельсы. Раздался взрыв.

Что же касается Ники и Сталкера, то с момента исчезновения никто их не видел. По сути дела, никто, кроме Феди, Нику и Сталкера и не искал, а его поиски закончились быстро и печально.

Впрочем, ещё один милицейский «глухарь» мог бы пролить тоненький лучик света на их дальнейшую судьбу. По весне в одну из больниц города Б-ска был доставлен нетрезвый мужчина с тяжелейшим ранением – пуля вошла в верхнюю часть живота, задела печень, вызвала внутреннее кровотечение и засела в позвоночнике.

– Психи, – сказал следователю раненый. – Я думал, просто парочка, а оказалось – психи.

Описать убийц он не смог. Вторая и последняя из произнесённых им фраз звучала примерно так:

– Я запомнил только глаза. У обоих… такие… будто четыре дыры в пустоту…

Что, конечно, вряд ли могло послужить приметой. После этой фразы он потерял сознание и через несколько минут скончался.

1 октября 2001 г.