Текст книги "Жопа"

Автор книги: Алексей Костарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

7

Студент позвонил на следующий же день, проявив похвальную оперативность. Как выяснилось, предыдущую халтуру он просто «задвинул» – то ли польстившись на обещанную Федей высокую оплату, то ли желая прославиться в качестве порнозвезды. Впрочем, его побудительные мотивы никого не интересовали. Имени его тоже никто не запомнил – Студент, и ладно. Если бы у кого-нибудь нашлось время и желание заняться анализом студийного «коллективного бессознательного», то этот кто-нибудь сразу бы уловил создавшуюся тенденцию, при которой имена перестали иметь значение.

И карусель завертелась. «Жопу» снимали в лихорадочном темпе, сутками не выходя из студии – словно все участники процесса инстинктивно пытались успеть сделать как можно больше, пока их не шарахнуло следующей смертью. Всеобщий взрыв работоспособности распространился даже на «Солдатскую любовь», которую тяп-ляп, на скорую руку, но, всё-таки, досняли, притом, в уникально короткие сроки. Вместо Мишки снимался всё тот же Студент. Светку за пять минут до начала съёмок привозил на «Волге» некий парнишка, на котором клеймо «телохранитель» просто некуда было ставить. Он же и забирал её после работы. В любое другое время загадочные подробности Светкиной личной жизни стали бы предметом широчайшего обсуждения, но сейчас подробности, как и имена, перестали существовать.

Гриша воспрял духом и совершил немыслимое – увеличил бюджет «Жопы», сэкономив на «Солдатской любви». Юрка круглосуточно торчал на студии, пожирая глазами Нику, что было заметно всем, кроме неё. Юрка тщательно пытался скрыть своё влечение, делая вид, будто активно участвует в установке света и декораций, но и свет, и декорации, как и всю прочую реальность, затмили для него Никины ляжки.

Вообще, всё шло чересчур хорошо. А когда всё идет очень хорошо, это значит, что рано или поздно станет очень плохо. «Очень плохо» началось в тот день, когда Гриша заявил, что, пускай хоть трава не расти, но сегодня будет выходной. Ника и Студент валились с ног от усталости, у Дяди Васи от переутомления случился лёгкий сердечный приступ, а Федя и Сталкер напоминали двух персонажей из «Ночи живых мертвецов». Но если Федю в кои-то веки посетил инстинкт самосохранения, и он решил поехать в общагу – отоспаться, то Сталкер оказался не в силах бороться с припадком трудоголизма. Ему приспичило переделать кое-какие диалоги, и он, вместо того, чтобы последовать Фединому примеру и где-нибудь упасть, воссел за «Едрень».

И в тот момент, когда Сталкер самозабвенно грохотал машинкой, а Ника спала, свернувшись клубком на матрасе, – в этот момент пришёл Юрка. Его изрядно пошатывало, на побагровевшем лбу вздулись вены. В руке Юрка держал здоровенный газовый ключ, и разило от него, как от самогонного аппарата. Ботинки и брюки были уляпаны грязью.

– У тебя что, канализацию дома прорвало? – спросил Сталкер, выключая «Едрень».

– Любки больше нет, – глухо ответил Юрка. – Грузовик. На полной скорости.

Сталкер вскочил из-за стола.

– Юрка, ты присядь, что ли! Ты же вот-вот рухнешь! У меня тут чекушка была початая, – засуетился он. – А, хочешь, я за хот-догом сбегаю?

– Нет, – сказал Юрка. – Где эта ведьма? Я её убью!

Он внезапно разрыдался:

– Я ведь её даже пальцем не тронул!

– Да что ж ты себя-то винишь? Кого не тронул – Любку? Так ведь не ты же за рулём грузовика сидел!

– Не Любку – суку твою! Я помню бред, который ты накропал! Так вот, твой бред стал реальностью! Где эта сука?

Таким Сталкер Юрку ещё не видел, и ему стало страшно. Мягкотелый, жующий, безобидный, вечный объект насмешек, – Юрка превратился в зверя. Не сводя взгляда с газового ключа, Сталкер понял – Юрка сейчас способен на всё, и, учитывая Юркину массу, Сталкеру его не остановить.

– Ты свихнулся! – закричал он. – Она-то здесь при чём?!

– Сам знаешь, при чём! Уйди с дороги, иначе башку прошибу!

Это не выглядело пустой угрозой. И, как назло, в дверном проёме появилась проснувшаяся Ника.

– А-а! – взревел Юрка, замахиваясь ключом.

«У меня не было выбора», – твердил себе Сталкер впоследствии, и был совершенно прав. Выбора действительно не было, и времени на раздумья – тоже.

Он всегда гордился своим умением стрелять – из любого оружия и в любом состоянии, вне зависимости от количества употреблённых веществ. Сталкер выстрелил трижды, почти не целясь, и не одна пуля не прошла мимо. На мгновение Юрка застыл, глотая воздух, с занесённым для удара ключом, и в следующую секунду тяжело опрокинулся навзничь, не выпуская ключа.

«Пора рисовать звёздочки на фюзеляже. Юркина будет третьей. Или четвёртой?» – подумал Сталкер и, не сумев сдержаться, грохнул о стенку стулом.

Юрку пришлось тащить волоком – он был ещё тяжелее Витьки, поэтому Сталкеру и Нике не удалось его поднять. Выбиваясь из сил и скрипя зубами от боли в колене, Сталкер думал: «Всё когда-то бывает в первый раз – и первый настоящий фильм, и первое собственноручное убийство».

По воде волочить тело оказалось немного легче. Если б ещё не удушающий запах тухлятины, который становился всё сильнее по мере приближения к месту вечного Витькиного успокоения. Витька и живой-то пах отнюдь не розами, а мёртвый он смердел невыносимо.

– Не смотри туда, – сказал Сталкер. Зрелище и вправду было не из приятных – Витькино лицо успели основательно объесть крысы.

Сталкер опоздал – Нику вырвало прямо на Юркин труп.

Они уже возвращались, когда Сталкера вдруг осенило.

– Раздевайся, – приказал он. – Шмотьё лучше бросить здесь. Штаны и рубашку я тебе дам.

С охапкой одежды Сталкер прошлёпал к трупам и старательно прикрыл их. Споткнулся, едва не упав на Витьку, и почувствовал, как содержимое желудка карабкается вверх по пищеводу. Но – сдержался и даже смог оценить результаты своих трудов. Получилось вполне прилично – в тусклом свете дешёвенького фонарика Витька и Юрка теперь ничем не напоминали два человеческих тела. Две кучи тряпья – и только. Если бы, конечно, не запах…

– Всё, пошли отсюда, – сказал Сталкер, подталкивая Нику в направлении выхода. – Простынем сейчас, к чёртовой матери!

Тут-то нелёгкая и принесла Федю. Будучи вечной Фединой носительницей, она на этот раз оказалась ещё и резонёршей, подтвердив азбучную истину, что, заметая следы преступления, дверь нараспашку держать не стоит.

– Вы что, ребята? – удивился он, глядя, как Ника и Сталкер выбираются из катакомб. – Решили позаниматься любовью рядом с… Или?..

– Или, – ответил Сталкер. – Ты один?

– Один. Кто?

– Юрка.

Федя снял очки, бросил на видеомагнитофон и растерянно потёр переносицу.

– Его-то как угораздило? Тоже полез?

– Полез, – буркнул Сталкер. Меньше всего ему сейчас хотелось что-либо объяснять. – С разводным ключом.

– И она его?..

– Не она. Я.

Федя опустился на стул.

– Ты серьёзно? – ошарашено спросил он. Весь его вид был сплошным доказательством инертности человеческой психики – даже тогда, когда всё ясно без слов, человек продолжает машинально задавать идиотские вопросы.

Сталкер промолчал, выволакивая на свет пыльный и обшарпанный чемодан.

– И что теперь? – не унимался Федя.

– Что, что! Не знаю! Витька смердит. Скоро и досюда, наверное, довоняет.

– Слушай, Володька, – Федя поднялся со стула. – Может, ну его, а?

– Чего – «ну»?

– Да фильм этот. Снимем какую-нибудь мелодраму… Или про лесбиянок, но только чтоб без убийств. А то не смешно – полфильма, и три трупа.

Сталкер почувствовал, что свирепеет.

– А четыре – не хочешь!? Между прочим, Юрка-покойничек считал, что грузовик, который Любку переехал, – тоже наша работа! И, если уж на то пошло, то не полфильма, а уже две трети. Сцену на крыше – к чёрту, и, получается, две трети отсняли. Остальное – задачка для второго класса: делим две трети на четыре трупа, или как его там? В общем, ещё пара покойников – и вся бухгалтерия!

– Володька, не расходись. Давай, правда, бросим?

– Бросай! Бросай и проваливай! А я, выходит, не за хрен собачий четверых укокошил! По приколу, выходит!

Сталкеровскую тираду прервал донёсшийся со стороны склада звук, который не мог быть ничем иным, кроме как звуком падения тела.

– Молодец, – пробурчал Федя. – Довёл девку до обморока.

Это могло бы показаться обмороком, если бы Никину шею не обвивал неумелой петлёй один из дядь-васиных кабелей. К счастью, гвоздь в потолке оказался хлипким, да и вбит был едва-едва.

– Давай воды! – крикнул Федя, расслабляя петлю.

– А я начну делать искусственное дыхание.

Но искусственное дыхание не потребовалось – Ника отделалась шишкой на затылке и двумя синяками, доказав, что вешаться тоже уметь надо.

– Отпустите меня, – жалобно попросила она, потирая синяк.

– Куда – на тот свет? – взъярился Сталкер. – А по морде не дать?

– Да тихо вы! Сдурели оба! Один несёт чёрт-те что, другая вешаться вздумала – филиал психушки!

– Да уж, похоже на то – какой-то психоз коллективный, – Сталкер уселся на пол. – Надо всем крыши чинить, иначе мы либо друг друга поубиваем, либо по-перевешаемся.

– Вы бы оделись хоть, для начала, – предложил Федя. – На вас смотреть холодно.

Сталкера и вправду трясло, но едва ли от холода.

– Ладно, пошли шмонать мой гардероб, – сказал он, помогая Нике подняться.

Вскоре из пыльного чемодана были извлечены две пары вполне хипповских джинсов, помимо них Нике достались маечка с лозунгом «Рок без наркотиков» и стройотрядовская куртка, а Сталкеру – когда-то считавшийся белым свитер и пиджак с большой заплатой на спине.

– Классно выглядите, – заметил Федя. – Герои эпизода на вокзале – студентка и алкаш. Ого, а к нам, похоже, гости!

С торчащей из кармана бутылкой и вяленым лещом в руке в монтажную впёрся совершенно пьяный мужик. Икая и покачиваясь, он тупо осмотрелся, после чего безо всякого «здрасьте-пожалуйста» вопросил:

– Эй, а где здесь общественный туалет?

Почему-то эти слова вызвали у всех, включая Нику, припадок истерического смеха.

– Туалет с другой стороны, – давясь смехом, ответил Сталкер, – а здесь – похоронная контора.

– Я ссать хочу, – объявил мужик.

– Тебе же сказали – вали отсюда, иначе охрану позовём. И ширинку застегни.

Мужик ушёл.

– И чего мы радуемся, идиоты? – спросил Федя, когда смех, наконец, иссяк. – Ладно, его хоть чуть раньше не принесло!

– Скажи ещё спасибо, что он кривой, как сабля. И, вообще, двери-то запирать надо!

– Когда я пришёл, она уже открытой была!

– Так сходи и закрой, чем языком трепать! И давайте, что ли, сядем, покурим.

… – Володька, а ведь у Юрки с Любкой – дети, – забеспокоился Федя, тщетно разыскивая брошенные очки. – Они-то теперь как?

– Там ещё какая-то тётка есть. А, если что, так у нас государство доброе. Накормит-оденет, выучит на слесарей, на дворников или на воров. Проп асть не даст. Меня вот тревожит, что Юрку искать начнут.

– Здесь его искать не будут. Он ведь никому не говорил, что «порнухой» занимается – стеснялся. Любка вообще думала, будто он до сих пор на киностудии ишачит – снимает «документалки» про ветеранов. Да куда ж я очки-то девал?

– Вон там они, на видике, – сказала Ника и безо всякого перехода произнесла:

– Отпустите меня. Это я во всём виновата.

– Ну, конечно! – Сталкер по привычке забегал из угла в угол. – Исступлённое чувство вины на фоне маниакально-депрессивного психоза! Ни в чём ты не виновата, а насчёт «отпустите» – так тебя с твоей поехавшей крышей на полметра отпускать нельзя. Вот фильм закончим – крышу я тебе починю. Утащу автостопом на юг, или, лучше, в наши леса. Я такие места знаю – обалдеешь! Крыша сразу на другую сторону съедет.

– А я вернусь в журналистку, – сказал Федя, напяливая очки. – Достало меня высокое порноискусство. Побаловался – и хватит.

– Ты прав. Доснимем – и уйдем со студии. Я, к тому же, план романа набрасывать начал. Денег, конечно, литераторством много не заработаешь, зато реализация полнее. И спокойнее. Ника, а ты чем займёшься?

Та пожала плечами.

– Слушай, у меня есть идея. Поехали со мной в деревню – я тут объявление видел, в Гниловке домик почти даром отдают. Ты будешь хозяйство вести, а я – колоть дрова и стучать на машинке. Ты как?

Ника снова ограничилась пожатием плеч.

– Это что, предложение руки и сердца? – засмеялся Федя.

– Ну, не то, чтобы, но… А, если наскучит, – продолжал Сталкер, – придумаем очередную безумную авантюру. Займёмся шоу-бизнесом или раскачаемся на маленькое рекламное агентство – будем рекламировать лифчики и шампуни от перхоти. Тихо, мирно и без нелегалки.

– Ну, ты и размечтался, Манилов, – хмыкнул Федя. – В этой стране – и без нелегалки? Разоришься!

– Вот уж и помечтать не дадут, – усмехнулся Сталкер. – В нашем возрасте начинает порой хотеться тишины и комфорта.

– Пенсионер нашелся!

– А что, с такой жизнью год за два идет. А то и за три.

– Володька, давай, правда, «Жопу» подсократим? Она и так здоровенная получается!

– Давай. Я как раз кое-что переделывать стал, когда Юрка вломился. Сегодня, конечно, какие, к чертям, съёмки, но к завтрашнему дню, я думаю, мы все придём в норму. Так что, можешь вызывать на завтра Студента.

8

Привести себя в норму оказалось совсем не просто. В голову вместо сценария лезла всякая чушь. Сталкер выключил «Едрень» и спросил:

– Ника, за что ты так ненавидишь отца?

К его удивлению, Ника ответила, но её ответ ничего не прояснил, напротив – ещё больше запутал:

– Из-за этого ублюдка повесилась мать.

И она снова ушла в себя. Вообще, как заметил Сталкер, Ника избегала разговоров о своей достудийной жизни, предпочитая оставаться вещью в себе и человеком без прошлого. В этом она не была исключением – никто из студийщиков, кроме покойного Юрки, не любил рассказывать о себе. По сути, они почти ничего не знали друг о друге, да и не стремились узнать.

«Все мы – люди без прошлого», – подумал Сталкер, – «и единственный персонаж среди нас, имеющий прошлое – это Подвал».

– Среди нас он, похоже, самый живой, – неожиданно для себя вслух сказал он, и его мозг немедленно оккупировали причудливые и неприятные ассоциации. Сталкер вспомнил, что замысел «Жопы» пришёл к нему почти сразу после подвальной «исследовательской экспедиции», и сейчас у него возникло странное чувство, будто бы он тогда, помимо ножа, противогаза и чайника, прихватил ещё один трофей, менее материальный, который ему лучше было б не брать. И вслед за этим странным чувством Сталкера посетила совершенно шизофреническая мысль. Она подкрадывалась, извивалась, клубилась, никак не могла оформиться в слова, а когда оформилась, то стала выглядеть так – может быть, «Жопу» придумал отнюдь не он, а придумал её Подвал, и всё ради того, чтобы он, Сталкер, кормил Подвал трупами? Сталкер поймал себя на том, что начинает отождествлять Подвал с каким-то огромным, зловещим и коварным существом, обладающим колоссальной властью над людьми. А это означало, что его крыша, отдав якоря, стремительно уносится в голубую даль.

«Так и шизануться недолго», – подумал Сталкер и попытался возобновить разговор с Никой, в результате чего узнал две приятных новости – во-первых, что он – зануда, и, во-вторых, что ему не вредно совершить экскурсию в некую часть тела, давшую название фильму. Разговор определённо не клеился, и Сталкер, вздохнув, отправился сотворять чифир.

В дверь постучали. Сталкер, который никого сегодня больше не ждал, решил было, что это вернулся Федя – забрать оставленную им камеру. Но это оказался Гриша.

– Привет коматозникам! – весело сказал Гриша, входя. – С чего такие пришибленные?

По его тону было ясно, что он пребывает в наилучшем расположении духа, иллюстрируя тем самым аксиому «меньше знаешь – лучше спишь».

«Но не всегда лучше живёшь», – добавил про себя Сталкер, а вслух ответил:

– Да так, обычный отходняк после напряжённых трудовых будней.

С ним и вправду такое случалось – выбившись хоть на день из суматошного, безумного ритма жизни, он чувствовал себя не в своей тарелке.

– Ничего, сейчас я вас развеселю, – Гриша плюхнулся в кресло. – Сан Саныч свихнулся.

– Забавно, – сказал Сталкер. – И как это проявляется?

– Он женится.

– А при чём тут свихнутость? Я знаю многих людей, которые женились, не прослыв при этом сумасшедшими. Сан Санычу же сам бог велел – деньги есть, квартира, машина, бизнес процветает, да и годков – порядочно. Кто же его избранница – дочка президента нефтегазовой компании?

Гриша залился смехом.

– Вот уж не думал, что у сценаристов такое бедное воображение! Гораздо круче!

– Неужто дочка президента России?

– Да какая там дочка! Нет, Володька, ты лучше сядь. И покрепче держись за стул. На Светке он женится!

– На какой ещё Светке? – удивился Сталкер.

– На нашей Светке! На порнозвезде!

Сталкер оторопело уставился на Гришу. Он мог поверить во что угодно – в материализацию мысли, в одушевленность Подвала, в НЛО, в Апокалипсис и в лысого чёрта, но только не в это. В его представлении Сан Саныч и Светка не стыковались никоим боком – ну, в крайнем случае, тёмной ночкой и по великой пьянке, да и то – с известной долей литературного вымысла.

– Подожди, – сказал он. – Это как это – женится? Официально, что ли?

– Абсолютно официально! В ЗАГСе с кольцами и шариками на капоте. Причём, послезавтра.

– Гриша, сегодня не первое апреля. И, вообще, такой юмор не для моей ослабленной психики.

– Сан Саныч мне сам сказал. Между прочим, вся студия приглашена.

– Так вот кто Светку на «Волге» возил!

– Ясное дело – Сансанычев «телок». Ну, как тебе информация?

– Потрясающе. Всё равно, как если бы наш фильм купила бы «Коламбия Пикчерз». Или Госфильмофонд.

– Меня радует в сотрудниках наличие чувства юмора, – хмыкнул Гриша. – Да, и передай всей кодле, чтобы оделись поприличнее. Тебя это тоже касается. На вас с Федей как глянешь – гибриды хиппи с бомжами!

Сталкер посмотрел на свои застиранные джинсы и вспомнил, что его лучшее шмотьё в настоящий момент работает саваном.

– А я, как назло, сегодня костюм в химчистку отдал, – сочинил он. – У них там заказов – пропасть, к концу недели – и то не успеют.

– Возьми в костюмерной смокинг. И, кстати, ты, помнится, говорил, что раньше фотографом на свадьбах халтурил.

– Ну, было дело.

– Вот, заодно и поснимаешь. Аппарат-то ещё не пропил?

Старенький «Зенит» вместе со вспышкой и сменными объективами покоился на дне всё того же пыльного чемодана, будучи, пожалуй, единственной вещью в сталкеровском кочевом хозяйстве, абсолютно не подлежащей пропитию, поскольку, пережив со своим владельцем все возможные и невозможные коллизии бытия, стал для того не просто предметом, а неизменным спутником, даже, в какой-то степени, символом сталкеровского неприкаянного и безалаберного существования.

– Ладно, поснимаю. Но плёнка – с тебя, у меня с финансами – хило.

– Куплю я тебе плёнку, – ответил Гриша и, неожиданно наклонившись к Сталкеру, сальным ухмыляющимся шепотком спросил:

– У вас-то когда?

– Что – когда? – не понял Сталкер.

– Как – что? Бракосочетание, разумеется! Да брось ты из себя целку строить – ни в жизнь не поверю, что ты с ней ни разу не переспал!

У Сталкера отлегло от сердца. Гришин вопрос, произнесённый с загадочной ухмылкой и столь многозначительным тоном, заставил его вздрогнуть. Эх, Сталкер, нервы, нервы!

– Пошляк ты, Гриша, – пробурчал он. – Пошляком родился – пошляком и помрёшь!

– Пошляком я намерен долго и счастливо жить! – с гордостью заявил Гриша.

«Ну, живи», – разрешил про себя Сталкер.

9

В неприметной кафешке, затерявшейся в пыльных дворах меж двух оживлённых улиц, играл полупьяный ансамбль. «А белый лебедь на пруду-у!..» – завывал вокалист, темноволосый парнишка лет девятнадцати, пытаясь придать своему голосу прожжённую сиплость уголовного барда. Почему-то среди кабацких музыкантов бытует мнение, что все без исключения сороко-с-лишним-летние бракосочетающиеся бизнесмены и их невесты должны быть без ума от приблатнённой лирики. И от «Машины времени».

«Вот поблажит он ещё пару часов в такой атмосфере», – усмехнулся Сталкер, – «и имитировать сип уже не придётся». Действительно, воздух в кафе был тяжёлым, спёртым и даже, казалось, каким-то липким.

Сталкер вышел на улицу. Там, впрочем, было не свежее – душный выдался август в этом году. Смеркалось. На западе импрессионистскими мазками темнели тучи – наверное, к ночи надует дождь.

Он полез в карман за сигаретами, чувствуя себя круглым идиотом в этом дурацком смокинге и с фотоаппаратом на шее. Добраться до пачки мешал торчащий из кармана сетевой кабель от вспышки. Сталкер выругался, выволок спутанный кабель, нащупал сигареты. Слабым утешением служило лишь то, что Федя, в тёмном костюме и при галстуке, ощущает себя сейчас, наверное, не меньшим дураком. Тем более что «держать фасон» и «блюсти лицо студии» было не перед кем – никаких «крутых и навороченных новых русских» на сансанычевой свадьбе не оказалось. Кроме студийной братии, присутствовали только необъятная Светкина мамаша и Светкина же какая-то одноклассница в роли свидетельницы. Новоиспеченная тёща, вне себя от радости, что наконец-то спихнула замуж единственную дуру-дочь, изрядно «накушалась» и теперь пыталась заключить в свои могучие объятия каждого из находящихся в пределах досягаемости мужиков. Федя, разгадав плотоядные намерения сей матроны, незамедлительно спрятался в тень, Сталкеру удалось тактично вывернуться, не избежав, впрочем, пылесосоподобного поцелуя, а вот Дядя Вася, утративший в результате активного потребления коньяка маневренность, похоже, «попал».

Сталкер, однако, считал, что круче всех «попал» Сан Саныч, и Гриша был недалёк от истины, утверждая, будто тот повредился в рассудке. Древняя мудрость гласит – собравшись жениться, взгляни сперва на будущую тёщу и увидишь, во что превратится твоя ненаглядная лет через двадцать. Но – что поделаешь! – любовь не только зла, она же – тяжелейшая из всех форм эпилепсии, никакими противосудорожными не лечится.

Сзади послышались шаги. Ника.

– Дай сигарету, – попросила она. Пришлось ему повторить операцию по извлечению пачки из-под кабеля.

В вечернем платье с глубоким декольте, отрытом в той же гардеробной, что и сталкеровский смокинг, Ника выглядела просто отпадно. Не зря Светка бесится – у неё-то самой в этом свадебном наряде со всякими рюшечками-фигнюшечками, кружевами и поддельной розой вид совершенно комический. Глядя же на Нику, Сталкер подумал, что, может быть, не всё так в жизни погано? В сознании заблистали радужные перспективы – домучить «Жопу», получить бабки, взять Нику за шкварник, умотать с ней куда подальше и месяцок с комфортом пинать говно, греть задницы где-нибудь в Крыму и вообще – наслаждаться жизнью. Но тут же вернулся мыслями к новобрачным.

– Странно, – пробормотал он, – почему, всё-таки, Сан Саныч никого, кроме студийщиков, на свадьбу не позвал? Стесняется афишировать свою женитьбу на «порнозвезде»? И забегаловку-то выбрал на отшибе, хотя ему и в «Атриуме» по карману было бы справить.

Сначала Сталкер думал, будто Сан Саныч просто не хочет смешивать разнородные компании и растянет торжества на несколько дней. Например, сегодня – в ЗАГСе, потом – в забегаловке с богемой, а завтра, как это нынче модно, – венчание в церкви, и после венчания – банкет с «крутыми», в том же, допустим, «Атриуме». Но выяснилось, что никакого венчания не планируется, и Сан Саныч со Светкой этой же ночью улетают в свадебное путешествие – то ли в Турцию, то ли на Кипр.

– А ему просто некого больше позвать, – внезапно сказала Ника.

– Ты-то откуда знаешь? – удивился Сталкер.

– Так – чувствую. Он очень одинокий человек.

И сразу же из некой тёмной глубины, словно из замшелой подводной пещеры, барракудой выплыла такая же замшелая, застарелая тоска и хищно осклабилась.

«Единственное, что всех нас объединяет – это общее одиночество. И Сан Саныч, хоть и крутой, того же поля ягода. Вот и на Светке он женится, от одиночества ополоумев».

Сталкер помотал головой, отгоняя наваждение. Тоска-барракуда скрылась под водой, но в глубину не ушла – притаилась у поверхности, в любой миг готовая броситься. Он выкинул чинарик.

– Докуривай, да пойдем, потанцуем. И выпить уже пора.

«Белый лебедь» кончился. Сдох, наверное. Или в суп попал. Взмокший и багровый тамада заплетающимся языком принялся блатовать гостей на участие в каком-то кретиническом конкурсе – не то шарики лопать, не то торт без рук и с завязанными глазами жрать. Из приоткрытой служебной двери выглядывал мутноглазый хмырь – похоже, босс тамады. У всех этих «развлекушников» подход одинаковый: если публика упьётся до поросячьего визга и начнёт по залу паровозиком бегать, сшибая столы – это хорошо. А если визжать и бегать не хотят, сидят и о чём-то друг с другом треплются, значит, тамада, дармоед, их плохо развлекает. Сталкер посочувствовал тамаде – ему уж, бедному, поди, вся эта канитель на двести десять раз остохренела, и думает он лишь о том, как бы поскорее отстреляться и урыться с бутылкой куда-нибудь в подсобку.

– Смываемся, – шепнул Сталкер Нике, – пока нас не заставили плясать вприсядку или кричать петухом.

– Куда смываться-то?

– В андеграунд. То есть, к музыкантам.

И он привычным жестом сцапал со стола бутылку водки.

Реакция музыкантов на гостей с выпивкой была вполне адекватной.

– Вот это вовремя! – потирая руки, обрадовался барабанщик, жизнерадостный бородач с весёлым и нагловатым взглядом. Из опыта прежних кабачно-свадебных халтур Сталкер знал, что в подобных «бандах» барабанщик, как правило – наиболее алкоголизированная личность. Или уже «закодированная». Но в этом «бэнде» «закодированным» оказался клавишник.

– И что, ребята, нормально заколачиваете? – поинтересовался Сталкер.

– На пиво хватает, – ответил вокалист. – А ты – со своей «лейкой»? – он кивнул на фотоаппарат.

– Да тоже – на пиво.

Возник мутноглазый хмырь.

– Парни, не расслабляемся. Тамада заканчивает.

Как Сталкер и предполагал, сдохшего лебедя сменил подержанный Макаревич – «лица стёрты, краски тусклы, то ли люди, то ли куклы…» «Именно!» – согласился с Макаревичем Сталкер, наблюдая, как Дядя Вася отплясывает с матроной, а Студент обихаживает Светкину одноклассницу. Во тьме зашевелилась барракуда. Пока что она не бросалась вырывать клочья мяса, лишь покусывала – так ненавязчиво, почти сладострастно, но Сталкер был уверен – всё ещё впереди. Надейся и жди.

«Ещё бы узнать, какая сволочь нас за нитки дёргает», – подумал он и заглянул в чёрную глубь. Помимо барракуды, там копошилось целое полчище членистоногих монстров. Слышался лязг клешней, перестук роговых панцирей, голодным красноватым светом горели глаза. Глаза, множество жадных, беспощадных глаз, обладатели которых деловито обгладывали чьё-то тело. Сталкер присмотрелся – это был труп Того, Который Против.

«У неё-то, наверное, кунсткамера внутри ещё похлеще», – он покосился на сидевшую рядом Нику. «Интересно, что она видит, когда смотрит в никуда?»

Кто-то сзади хлопнул Сталкера по плечу. Сталкер обернулся – над ним нависал пьяный Федя.

– Тоскуешь, что ли? – спросил он. – Брось! Прорвёмся, на фиг!

Сталкер встал, намереваясь что-то ответить, но не смог – внезапно закружилась голова. Так – перепой. Перепой, переиграй, пересдай, перепиши. Перетасуй, перелети, перепрыгни через себя и трахни сам себя в зад. И поторопись – скоро монстры доедят Того, Кто Был Против, и примутся за тебя.

«Наваждение. Морок. Паранойя. Перепой», – подумал Сталкер и крепко прижал к себе Нику.

– Я с тобой, – сказал он. – Что бы ни случилось – я с тобой…

– Владимирский централ, ветер северный! Этапом из Твери, зла не меряно! – завёл вокалист.

– Ну, не здесь же, – вяло отмахнулась Ника, и Сталкер понял, что она тоже изрядно пьяна.

– Да нет, конечно. Сейчас музыканты доиграют – пойдём к ним. На наших мне уже смотреть тошно.

Народ стал постепенно расходиться. Уехали молодожёны, ушёл под конвоем матроны Дядя Вася, уполз напившийся в дрянь Федя. Студент отправился провожать Светкину одноклассницу. Гриша впал в административный раж и начал распоряжаться расстановкой столов. Толку от его распоряжений было менее чем мало, и мутноглазый вызвал ему такси.

Остаток вечера, точнее, половину ночи они убивали вчетвером – Сталкер, Ника, вокалист Костик и барабанщик Слава. Закодированный клавишник получил деньги, поймал «мотор» и уехал, а басист удалился в подсобку с молоденькой официанткой.

Разговор шёл о том – о сём: о музыке, халтурах, жизни и прочей ерунде. Сталкер добрался до гитары и спел несколько похабных песенок. Больше всех песенки понравились Костику, который потребовал, чтобы Сталкер немедленно записал ему слова.

– Правда, если я здесь такое спою, – засмеялся он, – мне яйца оторвут. Сталкер, а ты ещё что-нибудь подобное знаешь?

Сталкер порылся в памяти и исполнил один из суперматерных хитов Саши Лаэртского, вызвав тем самым бурю восторгов и пароксизм безудержного веселья. Хохочущий Слава упал вместе со стулом, после чего залез под стол, откуда на всём протяжении песни доносилось его сдавленное хрюканье.

– Ну, ты ваще! – похвалил Костик. – А так-то, по жизни, чем занимаешься?

– Кино снимаю, – ответил Сталкер.

– Во как! И про чё кино?

– Про одиночество.

– Не по Маркесу, часом?

– Не по Маркесу. По себе.

– Здорово! А давай мы к твоему фильму музыку сделаем?

Через полчаса они договорились до полного глобализма – совместно снять сериал, поставить мюзикл, заработать кучу денег, купить обалденную студию, создать собственный телеканал, и всё прочее в том же духе. Параллельно разработке грандиозных планов они, естественно, не забывали и выпивать. Слава вылез из-под стола и пихнул идею, что будущий телеканал должен быть на восемьдесят процентов музыкальным, но – никакой попсы!

Тут Ника и сломалась.

– Я сейчас, – сказала она и, шатаясь, побрела в сторону туалета. – Я пьяная, как жопа!

– Слушай, Сталкер, а она у тебя всегда такая? – на удивление трезвым голосом спросил Слава.

– Какая – такая?

– Аутичная какая-то. Смотрит всё время в пустоту и, как будто, что-то там видит.

– Нет, не всегда. Бывает и хуже.

В каморку за сценой, где они заседали, ворвался краснорожий тамада.

– Там, у входа, мужика пристукнули. Если у кого документы не в порядке, линяйте через служебный выход.

И он, почему-то, внимательно посмотрел на Сталкера.

«Неужели опять?» – вздрогнул Сталкер и нарочито безразличным тоном спросил:

– Какого ещё мужика?

– Здесь, на свадьбе был. Плотный такой, в возрасте.

Сталкер ринулся по коридору. «Черт возьми, только не это!»

Он дёрнул дверь, шпингалет вылетел – к чёрту шпингалет! – и облегчённо вздохнул. Ника спала, сидя на унитазе.

– Прочухивайся, быстро! Уходим!

– Что?.. Где… Спать хочу, – сквозь сон пробормотала Ника. Не тратя времени на разговоры, Сталкер взвалил её на плечо и ломанулся к выходу. Ладно, хоть, она лёгкая. Особенно по сравнению с Юркой. А, может, ещё оттого, что она просто пьяная, а не мёртвая? Говорят, мёртвое тело тяжелее…