Текст книги "Том 1. Стихотворения"

Автор книги: Алексей Толстой

Барон

 
Святой отец, постой: тебе утру я нос,
Хотя б меня за то сослали и в Милос.
 

Папа

 
Не хочешь ли, барон, ты выпрыгнуть в оконце?
Пожалуй, подостлать велю тебе суконце!
 

Барон

 
Не прыгну ни за что! Не прыгну за мильон!
 

Папа

(в сторону)

 
Мне кажется, меня в досаду вводит он!
 

Барон

(в сторону)

 
Придет пора – и он, не знающий, что брак,
Румянцем от стыда покроется, как рак!
 

(Уходит.)

1866

 
В дни златые вашего царенья,
В дни, когда любящею рукой
Вы вели младые поколенья,
О созданья юности мирской,
Как иначе все тогда являлось.
. . . . . . . . . .
И твои цветами, о Киприда,
Украшались алтари.
. . . . . . . . . .
Гелиос в величии спокойном
Колесницей правил золотой.
. . . . . . . . . .
Благородил вымыслом природу,
Прижимал к груди ее поэт,
И во всем . . . . .народу
Божества являлся след!
 

Октябрь 1867

 
Желтобрюхого Гаврила
Обливали молоком,
А Маланья говорила:
«Он мне вовсе незнаком!»
 

9 декабря 1868

 
О, будь же мене голосист,
Но боле сам с собой согласен…
. . . . . . . . . . . . . . .
Стяжал себе двойной венец:
Литературный и цензурный.
 

Декабрь 1868

 
Ища в мужчине идеала,
Но стыд храня,
Пиявка доктору сказала:
«Люби меня!..»
 

1868 (?)

 
То древний лес. Дуб мощный своенравно
Над суком сук кривит в кудрях ветвей;
Клен, сока полн, восходит к небу плавно
И, чист, играет ношею своей.
 

15 декабря 1869

 
Теперь в глуши полей, поклонник мирных граций,
В деревне дедовской под тению акаций,
От шума удален, он любит в летний зной
Вкушать наедине прохладу и покой,
Степенных классиков все боле любит чтенье
И дружеских бесед умеренные пренья,
Прогулки к мельнице иль к полному гумну,
Блеяние стадов, лесную тишину,
Сокровища своей картинной галереи
И мудрой роскоши полезные затеи,
И . . . . . . . . . . . .
И . . . . . . . . . . . .
[А осенью глухой, усевшись у камина,
Велит себе принесть он дедовские вина,
И старый эскулап, друг дома и знаток,
Бутылки пыльной с ним оценивает ток.]
[Блажен . . . . . . . .
Кто, просвещением себя не охладив,
Умел остепенить страстей своих порыв
И кто от оргии неистовой и шумной
Мог впору отойти, достойный и разумный.
Кто, верен и душе, и светлому уму,
Идет, не торопясь, к закату своему.]
Блажен, кто с оргии, неистовой и шумной,
Уходит впору прочь, достойный и разумный,
Кто, мужеством врагов упорных победив,
Умеет торжества удерживать порыв.
Блажен, кто каждый час готов к судьбы ударам,
Кто в суете пустой не тратит силы даром,
Кто, верный до конца спокойному уму,
Идет, не торопясь, к закату своему.
. . . . . . . . . . . .
Так в цирке правящий квадригою возница,
Соперников в пыли оставя за собой,
Умеривает бег звенящей колесницы
И вожжи коротит искусною рукой.
И кони мощные, прощаяся с ареной,
Обходят вкруг нее, слегка покрыты пеной.
 

Конец 1860-х годов

 
Честь вашего я круга,
Друзья, высоко чту,
Но надо знать друг друга,
Игра начистоту!
 
 
Пора нам объясниться —
Вам пригожусь ли я?
Не будем же чиниться,
Вот исповедь моя!
. . . . . . . . . .
И всякого, кто плачет,
Утешить я бы рад —
Но это ведь не значит,
Чтоб был я демократ!
. . . . . . . . . .
Во всем же прочем, братцы,
На четверть иль на треть,
Быть может, мы сойдемся,
Лишь надо посмотреть!
. . . . . . . . . .
Чтобы в суде был прав
Лишь тот, чьи руки черны,
Чьи ж белы – виноват,
Нет, нет, слуга покорный!
Нет, я не демократ!
. . . . . . . . . .
Чтоб вместо твердых правил
В суде на мненья шло?
Чтобы землею правил
Не разум, а число?
. . . . . . . . . .
Чтоб каждой пьяной роже
Я стал считаться брат?
Нет, нет, избави боже!
Нет, я не демократ!
. . . . . . . . . .
Барон остзейский ближе,
Чем русский казнокрад.
. . . . . . . . . .
Vox populi – vox Dei! [32]32
  Глас народа – глас божий! (лат.). – Ред.


[Закрыть]
Зипун – гражданства знак.
Да сгинут все злодеи,
Что носят черный фрак!
. . . . . . . . . .
Не филантроп я тоже
. . . . . . . . . .
И каждый гражданин
Имел чтоб позволенье
Быть на руку нечист?
Нет, нет, мое почтенье!
Нет, я не коммунист!
. . . . . . . . . .
Чтоб всем в свои карманы
Дал руки запускать?
 

Сентябрь 1870

 
Но были для девы другие отрады,
Шептали о боге ей ночь и луна,
Лавровые рощи цветущей Эллады,
Залива изгибы и звезд мириады;
И в юном восторге познала она,
Молитвой паря в необъятном просторе,
Бездонной любови безбрежное море.
 

 
Улыбка кроткая, в движенье каждом тихость,
Застенчивость в делах, а в помышленьях лихость,
Стремленье тайное к заоблачной отчизне,
Грусть безотчетная по неземной отчизне,
Меж тем уступчивость вседневной грубой жизни,
И мягкая коса, и стан изящно-гибкий,
И грусть/смерть, застенчиво прикрытая улыбкой,
Порой восторженный/встревоженный, порой убитый взор,
И в сердце над собой всегдашний приговор.
 

Немецкие и французские стихотворения

 
C'est donc vous, monsieur Veillot
(Honni soit qui mal y pense),
Qui remettez en maillot
Du pays l'intelligence?
 
 
C'est donc vous, l'austère chef
De l'index et de poste,
Que monsieur de Timacheff
Pour notre bien nous aposte?
 
 
Vous qui fouillez les boyaux
De noire correspondance,
Laissez moi, monsieur Veillot,
Vous tirer ma révérence î
 
 
l'instar des fabliaux,
Je finis comm' je commence,
Serviteur, monsieur Veillot,
Saluez bien son exellence!
 

13 декабря 1868г.

Итак, это вы, господин Велио (позор тому, кто дурно об этом подумает), опять спеленали мысль всей страны?

Итак, это вас, суровый командир списков запрещенных книг и почты, подослал нам на благо господин Тимашев?

Вы, роющийся в наших письмах, позвольте мне, господин Велио, распрощаться с вами.

Наподобие фаблио, я кончаю, как начал: слуга покорный, господин Велио, кланяйтесь его превосходительству! [33]33
  Переводы К. П. Богатырева.


[Закрыть]

 
Hart wie Cäsar, hoch und hehr,
  Unterjocht Ulrici,
Könntest sagen just wie der:
  Veni, vidi, vici!
 
 
Denn dein Kranz ist ewig grün,
  Wenn davon auch leiden
Der Herr Doktor Gustav Kühn'
  Und Professor Schieiden.
 
 
Wer ist sonst in Pillnitz noch
  Tauglich zum Verführen?
Spann' auch diesen in dein Joch,
  Laß' dich zieh'n von vieren!
 
 
Peitschenknall und Schellenklang,
  Wie sie nie erschollen —
Und man hört die Elb' entlang
  Die Quadriga rollen!
 

1(13) сентября 1869 г.

Ты, покорившая Ульрицн, непреклонная, важная и величественная, как Цезарь, могла бы воскликнуть вслед за ним: Veni, vidi, vici.

Ибо венец твой вечно зелен, хотя от этого и страдают господин доктор Густав Кюн и профессор Шлейден.

Кого еще стоило бы обольстить в Пильнице? Запряги и того тоже, и пусть они потащат тебя вчетвером!

Щелкает бич, звенят бубенцы, как никогда прежде, слышно – это квадрига катится вдоль Эльбы.

 
Stolz schreiten einher die Preußen,
Zu sehen ist's eine Lust:
Von hinten die Nacken gleißen,
Von vorn sind sie lauter Brust,
 
 
Und alle sind Kallipygen,
Es steht im Wackeln des Fetts
Geschrieben mit deutlichen Zügen:
Sadova und Königingrätz!
 
 
Sie schreiben uns vor ihren Kodex
Und ändern die deutsche Geschicht'!
Und jeder preußische Podex
Sich hält für ein Gesicht.
 

Сентябрь 1869 г.

Гордо шествуют пруссаки. Одно удовольствие смотреть на них: сзади сверкают затылки, впереди – сплошная грудь.

Все они – Каллипиги, и в их подрагивающий жир ясно вписано: Садова и Кенигингрец.

Они предписывают нам свой кодекс, они творят немецкую историю! И каждая прусская задница считает себя лицом!

 
Wie du auch dein Leben lenkst,
  Stets dich selbst gewahre:
Was du fühlst und was du denkst,
  Ist allein das Wahre;
 
 
Und vor allem dieses merk':
  Du wirst Herr der Erde.
Und die Schöpfung wird dein Werk,
  Wenn du sagest: Werde!
 

Осень 1869 г.

Как бы ты ни строил свою жизнь, не забывай о самом себе: истинно только то, что ты чувствуешь и что ты думаешь.

Но прежде всего помни: ты будешь хозяином земли и творение станет созданием твоих рук если ты скажешь: «Да будь!»

 
Was soll ich Ihnen nun sagen?
Mit dieser verfluchten Pflicht
Mag ich mich noch so viel plagen,
Ich taug' zu der Wirtschaft nicht!
 
 
Ich fühl' mich darin nicht zu Hause,
Und all' meine Müh' ist nichts nutz,
Ich wasche, und reibe, und lause,
Es bleibt der selbe Schmutz.
 
 
Wie anders sieht es im Lande
Des Schwärmens und Dichtens aus!
Da bring' ich doch was zustande,
Darin bin ich zu Haus'!
 
 
Es zucken vor mir, im Dunkeln,
Der Vorwelt Lichter hell,
Die goldenen iKjonen funkeln,
Das Meer schäumt Well' auf Well',
 
 
Die Schiffe der Normänner kommen,
Gerufen ins Russenland,
Willkommen, ihr Freunde, Willkommen
Seid uns gegrüsst am Strand'!
 
 
Ich höre die Becher klingen,
Ich höre der Harfen Klang,
Ein fröhliches Lachen und Singen,
Es wird mir ums Herz so bang,
 
 
Umsonst, daß ich es verberge,
Ich fühle weiß selbst nicht was —
Das Haar steigt mir zu Berge,
Die Augen werden mir naß.
 

26 декабря 1869 г.

Что же мне Вам сказать? Эти проклятые обязанности еще долго будут терзать, и сколько бы я ни жаловался, я не гожусь для хозяйства

Здесь я – не мастер, и все мои старания – бесполезны, я стираю, чищу, ловлю вшей, но грязь остается прежняя

Как все по-другому в стране мечты и поэзии! Там я могу что-то сделать, там я – мастер!

Передо мною в темноте мерцают огни древности, сверкают золотые короны и пенится волна за волной.

Приплывают корабли варягов, призванные в русскую землю. Добро пожаловать, друзья, добро пожаловать! Приветствую вас на нашем берегу!

Я слышу звон бокалов, я слышу звуки арф, веселый смех и пенье, но страх сжимает мое сердце.

Напрасно пытаюсь я это скрыть – я сам не знаю, что я чувствую, – волосы встают дыбом, глаза становятся влажными…

 
Ich, der ich die Insel Rügen
Neuerdings vor Ihnen sang,
Hab' die Damen zu betrügen
Mir erlaubt mein Lebelang.
 
 
Wenn Sie darauf reflektieren,
In der Ordnung finden Sie's,
Daß die Stadt auf allen vieren
Diesen Morgen ich verließ.
 
 
Ich gesteh' es nur befangen
Nur errötend mach ich's kund,
Und die Ohren lass' ich hangen,
Miserabel wie ein Hund;
 
 
Denn in meinen Eingeweiden,
Doktor Seegen zum Gewinn,
Regen sich die alten Leiden
Und nach Karlsbad muß ich hin.
 
 
Da zur Hebung meines Sprossen
Ich Sie nun zu Hülfe rief,
Was zusammen wir beschlossen,
Ich bewahr's im Herzen tief;
 
 
Und ich weiß es, wir verrichten's,
Denn wir sind ja beide reich,
Sie, die Hefe meines Dichtens,
Ich, des Dichtens Sauerteig!
 
 
Р. S. Für Amalie einen Taler
Schließ ich hier ergebenst ein;
Als mein dankend Abschied strahl' er
Ihr für alle Müh' und Pein.
 

3(15) августа 1870 г.

Я – кто еще недавно воспевал перед Вами остров Рюген позволял себе на протяжении всей моей жизни обманывать дам.

Если Вы над этим задумаетесь, то поймете, почему мне пришлось на четвереньках покинуть город этим утром.

Краснея и смущаясь, я признаюсь Вам в этом, и уши у меня жалко, по-собачьи свисают.

Ибо в моих внутренностях, к выгоде доктора Зегена, дают о себе знать старые болезни, и мне необходимо двинуться в Карлсбад.

А так как я призвал Вас на помощь, дабы благословить мое детище, то я сохраню в глубине моего сердца наши с Вами совместные решения.

И, я знаю, мы их выполним, ибо мы оба богаты: ведь Вы – дрожжи моей поэзии, а я – ее закваска.

Р. S. Я почтительно прилагаю талер для Амалии. Пусть он просияет ей прощальной благодарностью за все ее старания и муки.

 
Nun bin ich hier angekommen,
Es ist ein hübscher Ort,
Doch was ich mir unternommen,
Es spukt mir im Kopfe fort.
 
 
Ich habe die Überzeugung
(Die haben Sie auch fürwahr!),
Daß bei der bekannten Zeugung
Apollo zugegen war.
 
 
Das Ding, dem wir das Leben
Und den poetischen Hauch
Im keuschen Beiwohnen gegeben,
Wird nimmermehr ein Schlauch.
 
 
Bei allen Himmeln und Erden,
Bei aller Fern' und Näh
Ein Wechselbalg v ird es nicht werden,
Per Jovem, oh ne, oh ne!
 
 
Vor kurzem begegnet' ich Laube,
Den Fedor besah er bei Licht
Und meinte, die Bühne erlaube
Ein solches Thema nicht.
 
 
Er meinte, die deutsche Bühne,
Sie wolle nur stammfeste Leut',
Dabei eine hübsche Sühne
Und Liebe, ihr zum Geleit.
 
 
Der Fedor sei eine Verneinung
Im Herrschen gar nicht gewandt;
Ich teilte sogleich seine Meinung
Und drückte ihm die Hand.
 
 
Den falschen Demetrius hätt' er
Ganz glücklich zu Ende gebracht;
Ich sagte: Ei, Donnerwetter!
Und wünschte ihm gute Nacht,
 
 
Und dachte mit Dankbarkeit seiner,
Wie er bestrafte die List,
Denn zweifeln wird mehr keiner,
Daß falsch der Demetrius ist.
 

5(17) августа 1870 г.

Наконец я прибыл сюда. Это красивое место. Но то, что я задумал, продолжает меня сводить с ума.

Я убежден (как наверняка и Вы тоже), что Аполлон присутствовал при известном зачатии.

Вещь, которой мы дали жизнь и в которую вдохнули поэзию во время целомудренного зачатия, никогда не будет бессодержательной.

Призываю в свидетели небо и землю, даль и близь – выродком она никогда не станет. Клянусь Юпитером, о нет, о нет!

Недавно я встретил Лаубе, он посмотрел при свете на Федора и сказал, что эта тема не годится для сцены.

Он считает, что немецкой сцене подходят только твердые люди, причем им должно сопутствовать красивое покаяние, сопровождаемое любовью.

Федор же – это отрицание, он не способен к власти. Я тотчас же согласился с его мнением и пожал ему руку.

Он сказал мне, что благополучно довел до конца Лжедмитрия. Я же воскликнул: «Черт подери!» – и пожелал ему спокойной ночи.

Я подумал о нем с благодарностью, о том, как он наказал хитрость, ибо уж никто больше не усумнится, что Димитрий-самозванец.

 
Die allerliebsten Zeilen
Vom 20ten August
(Die nicht sich mühten zu eilen)
Erhalt' ich mit Freuden just.
 
 
Empfangen Sie dagegen,
Zur Antwort und zum Dank,
Die Sprüche wahr und verwegen,
Die ich aus dem Sprudel trank:
 

Kraftsprüche

1

 
Die ehelichen Bande
Sind ganz in der Natur;
Die Hirten auf dem Lande
Seh'n sie öfters auf der Flur.
 

2

 
Das Geld nützt jedem Stande,
Und wenn man keines hat,
So fühlt man's auf dem Lande,
Sowohl wie in der Stadt.
 

3

 
Das schöne Geschlecht zuweilen
Benimmt sich tapfer und kühn;
Wenn wir auf der Wiese weilen,
So seh'n wir 's unter den Küh'n.
 

4

 
Laßt uns ihr Beispiel nützen,
Wir tun ja nicht zu viel,
Indem wir laufen und schwitzen,
Wenn unsre Ehr' im Spiel.
 

5

 
Es sagten einst die Griechen
Dem Xerxes rund heraus:
«Die Nas' ist da zum Riechen,
So geh' und riech' zu Haus!»
 

6

 
Drauf aber sagte Xerxes:
«Ich wette was ich hab',
Tut ihr auch euer Ärgstes,
Ich geb' euch doch eine Schlapp!»
 

7

 
Da wurde gleich geschlagen
Die Schlacht von Salamis,
Worauf mit Unbehagen
Er Griechenland verließ.
 

8

 
Laßt uns sein Beispiel nützen,
Daß es zur Vorsicht ruft:
Will man im Ernste sitzen,
Man setze sich nicht auf Luft.
 

9

 
Ich aber wahrlich lügte,
Wenn ich nicht sagte Sie,
Dies alles sein die Früchte
Der Brunnenphantasie.
 

10

 
Die Hunde sind verwegen,
Dabei auch etwas dumm,
Sie laufen in dem Regen
Mit nassem Pelz herum.
 

11

 
Die Katzen sein gescheiter,
Sie sitzen heim gemach,
Und erst wenn das Wetter heiter,
Da steigen sie aufs Dach.
 

12

 
Laßt uns ihr Beispiel nützen,
Und wenn es regnet drein,
Nicht gehen in die Pfützen,
Zu Hause bleiben fein.
 

13

 
Ich aber war' ein Halunke,
Gestund' ich Ihnen nicht,
Daß in dem Sprudeltrunke
Entstanden diese Gedicht'.
 

14

 
Man muß die Weisen loben,
Die heilig es geschwor'n,
Das Unten wäre nicht oben,
Das Hinten wäre nicht vorn,
 

15

 
Laßt uns ihr Beispiel nützen,
Nicht setzen auf unsern Kopf,
Statt würdiger Hüte und Mützen,
Den so unwürdigen Topf!
 

16

 
Doch war' ich ein Lump, meine Gnäd'ge,
Wenn ich zu sagen vermied',
Daß ich meines Grams mich entled'ge,
Indem ich schreibe dies Lied.
 

17

 
Es war einmal ein Kapauner,
Der freit' eine Henn' im Land;
Die aber sagte: «Du, Gauner,
Es ist mir alles bekannt!»
 

18

 
Laßt uns dieses Beispiel nützen,
Nicht sein wie 's Federvieh —
Und nun bin ich auf den Spitzen
Der Brunnenphilosophie.
 

19

 
Gewiß, es war kein Geringes
So hoch zu steigen hinauf;
Von hier nur abwärts ging' es,
Drum hemm' ich meinen Lauf;
 

20

 
Doch will ich sogleich verrecken
Und heißen ein totes Rind,
Wenn nicht mir selber zum Schrecken,
Die Verse entstanden sind.
 

11 (23) августа 1870 г.

Я только что получил Ваши милейшие строки от 20-го августа, которые не слишком торопились с прибытием.

В свою очередь, примите в ответ и в знак благодарности правдивые и дерзкие изречения, которые я пил из источника.

Крепкие изречения

1. Супружеские узы свойственны самой природе. Это нередко наблюдают пастухи в деревне на пастбищах.

2. Деньги служат на пользу любому сословию, и когда их нет – это одинаково ощущается как в деревне, так и в городе.

3. Прекрасный пол ведет себя временами храбро и отважно. Мы это можем наблюдать на лугах у коров.

4. Пусть их пример пойдет нам на пользу, мы ведь не слишком много делаем, когда потеем и бегаем, когда на карту поставлена наша честь.

5. Однажды греки откровенно сказали Ксерксу: «Нос существует для того, чтобы нюхать. Пойди-ка понюхай у себя дома!»

6. На что Ксеркс возразил: «Держу пари на все, что имею, что я разобью вас во что бы то ни стало!»

7. И тут же разыгралась битва при Саламине, после которой он с неудовольствием покинул Грецию.

8. Пусть нам пойдет на пользу его пример и призовет нас к осторожности. Когда всерьез собираешься сесть, не садись на воздух.

9. Но я бы солгал Вам, если бы умолчал, что все это – плоды курортной фантазии.

10. Собаки – отважны, хотя при этом и несколько глупы, они бегают под дождем с мокрой шерстью.

11. Кошки, те – разумнее, они спокойно сидят дома, и лишь когда проясняется погода, они забираются на крыши.

12. Воспользуемся их примером и не будем в дождь ходить по луясам, а лучше останемся дома.

13. Но я стал бы негодяем, когда бы скрыл от Вас, что стихотворение это возникло при поглощении минеральной воды.

14. Надо восхвалять мудрых, свято поклявшихся в том, что низ – не наверху и что зад – пе спереди.

15. Пусть их пример пойдет нам на пользу, дабы мы не надевали на паши головы вместо почтенных Шляп и шапок столь непочтенные горшки.

16 Но я был бы прохвостом, сударыня, если бы умолчал о том, что я избавляюсь от страданий, пока сочиняю Вам эту песню.

17. Жил когда-то каплун, который посватался к курице. Она же сказала ему: «Плут, мне все известно».

18. Пусть этот пример пойдет нам на пользу, дабы мы не подражали домашней птице. Вот тут-то я и достиг высот курортной философии.

19. Конечно, не малого труда стойло так высоко забраться. Отсюда путь ведет только вниз, поэтому я буду спускаться осторожно.

20. Но пусть я сдохну, пусть меня назовут дохлой скотиной, если все эти стихи не возникли к моему собственному ужасу.

 
Es liebt' eine junge Wanze
Einst einen kraftlosen Wanz,
Da lud er sie ein zum Tanze,
Schenkt ihr einen Jungfernkranz.
 
 
Drauf Hessen sich beide trauen
Am Sonntag, just um zehn,
Von Pastor Moritz in Planen
'S war eklig anzusehn.
 
 
Der Wanz frohlockte, doch weinte
Ein bißchen die junge Braut,
Und die gesammte Gemeinde
Vor Rührung schluchzte laut.
 
 
Herr Moritz hielt eine Predigt,
Und sagt' es sei evident,
Daß wenn man die Steuer erledigt,
Man sich auch verheiraten könnt!
 
 
Drauf war nun nichts einzuwenden,
Man grüßte das Ehepaar
Und kratzte sich  Rücken und Lenden
Da groß ihre Sippschaft war.
 
 
Sie gingen von Plauen nach
Döbeln Und mieteten fröhlich hier
Mit ganz passabelen Möbeln
Ein hübsches Sommerquartier.
 
 
So kamen die beiden Wanzen
An ihren Lebensziel
Und lebten glücklich im Ganzen
Und zeugten der Kinder viel.
 
 
Aus dieser schlichten Geschichte
Will ich aber ziehen den Schluß:
Die Herzen nach dem Gesichte
Man niemals beurteilen muß.
 
 
Wie eklig die Wanzen auch waren,
Einander gefielen sie doch.
Und schwer ist's die Lieb' zu bewahren,
Wenn man gespannt ins Joch.
 
 
Oh wenn diese beiden Insekten
Mit ihrem Beispiel so neu
Auch in den Menschen erweckten
Die eingeschlafene Treu'!
 
 
Doch da es einmal geschrieben,
So mag es auch halten stand!
Und so ist es nun geblieben
Zu meiner Reu' und Schand'!
 
 
Nun lassen wir aber das Alte,
Geschehen ist leider geschehen!
Wer kann eine Felsenspalte
Mit Zwirn zusammennäh'n?
 
 
Sie sehen, aus Bergen und Höhlen
Ich mir meine Beispiele nehm' —
Doch will auch was erzählen,
Wenn's Ihnen nur genehm,
 

Август 1870 г.

Простая история

Однажды молодая клопиха полюбила немощного клопа. Он пригласил ее к танцу и подарил ей девичий венок.

Вскоре они обвенчались, в воскресенье ровно в десять. Их обвенчал пастор Мориц в Плауене. Тошно было на все это смотреть.

Клоп ликовал, но юная невеста всплакнула, и все собравшиеся громко и растроганно всхлипывали.

Господин Мориц произнес проповедь. Он сказал, что совершенно очевидно, что после уплаты налогов можно вступать в брак,

На это нечего было возразить. Все поздравляли супружескую чету, почесывая спины и бедра, – так велика была их родня.

Они отправились из Плауена в Дебельн и на радостях сняли себе летнюю квартиру с вполне сносной мебелью.

Так оба клопа достигли своих жизненных целей и жили, в общем, счастливо, и произвели на свет множество детей.

Из этой простой истории я хочу сделать следующий вывод: нельзя судить о сердцах по лицам.

Как ни противны были клопы, ведь нравились же они друг другу. Но любовь трудно сохранить под ярмом.

О, если бы эти двое насекомых и их пример могли бы и в человеке пробудить заснувшую верность!

Но раз уж это написано, пусть так и будет. Оно так и осталось, к моему стыду и раскаянию.

Но не будем поминать старого. Что было, то – было. Кто может нитками зашить расщелину в скале?

Вы видите, я черпаю свои примеры из гор и ущелий – но не хочется Вам рассказывать, если только это Вам приятно.