Текст книги "Коррумпированный Петербург - Документальные очерки"

Автор книги: Алексей Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Константинов Алексей
Коррумпированный Петербург – Документальные очерки

Константинов А.Д.

Коррумпированный Петербург: Документальные очерки

АНОНС

Книга известных петербургских журналистов "Коррумпированный Петербург" продолжает разговор, начатый Андреем Константиновым в уже хорошо знакомом читателю "Бандитском Петербурге". Журналистское расследование посвящено истории развития коррупции в Петербурге с момента основания города Петром I до наших дней. Учитывая чрезвычайную актуальность затрагиваемых в книге проблем, книга "Коррумпированный Петербург" представляет интерес для самого широкого круга читателей.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Предисловие

Часть I. Кавалеры "Ордена Меншикова"

Часть II. Товарищи в законе

Часть III. Господа реформаторы

Глава 1. В коридорах власти

Глава 2. Азартные игры чиновников

Глава 3. Чистые руки

Глава 4. Из жизни звезд

Часть IV. Металлический бум

Продолжение следует

ПРЕДИСЛОВИЕ

"Взятка уничтожает преграды и сокращает расстояния, она делает сердце чиновника доступным для обывательских невзгод".

М.Е. Салтыков-Щедрин

Идея этой книги, которую вы, уважаемый читатель, держите в своих руках, поначалу была встречена с сомнением даже некоторыми нашими коллегами. "Коррумпированный Петербург? – переспрашивали они. – А заслуживает ли наш город столь категоричного и жесткого поименования? Патриотично ли, – говорили нам, – выставлять его в таком свете в ту пору, когда все мы просто обязаны быть заинтересованными в благоприятном имидже северной столицы, способном привлечь к ней то внимание влиятельных деловых кругов, что поможет Петербургу возродиться в качестве ведущего экономического и культурного центра России?"

"Несвоевременная это книга, – подсказывали нам те, интересы которых непосредственно задевают опубликованные в ней истории. – Нельзя делать обобщающие выводы из разрозненных фактов злоупотреблений, взяточничества и продажности отдельных политиков, отдельных чиновников, отдельных представителей всех четырех ветвей власти города – законодателей, исполнителей, сотрудников силовых ведомств и средств массовой информации. Эти факты – еще не доказательство тотальной коррумпированности нашего города".

"Коррупция, – наставляли нас, – это нечто широкомасштабное и всеобъемлющее, чего в России, а следовательно и в Петербурге, нет и в помине. Этого понятия нет даже ни в одном нормативном акте. И уже поэтому сам ярлык "коррумпированный" будет звучать более чем некорректно применительно к нашему родному городу".

Попробуем разобраться. Что такое коррупция в нашей стране? Миф, придуманный журналистами? Или повседневная реальность, уже развратившая все общество сверху донизу?

Ежегодно обновляемое международное ранжирование по степени развития коррупции, которое проводят признанные и авторитетные эксперты в этой области (в частности, исследователи Геттингенского университета), выдвинуло Россию в 1996 году в десятку самых коррумпированных стран мира. В ранжировании, как обычно, оценивалась та степень, в которой государственные чиновники и политики втянуты в коррупцию. Под коррупцией во всем мире понимаются следующие вещи: "злоупотребление наделенной государством властью для личного обогащения, подкуп государственных чиновников, получение "благодарности" за предоставление контрактов на осуществление самых разных проектов и сделок".

Выявленной коррупции в России раза в четыре меньше, чем в первенствующей в этом списке Нигерии. Чуть поменьше, чем в Китае. Но, увы, даже Индия – страна, хронически сотрясаемая громкими скандалами вокруг мздоимства политиков и чиновников – идет в этом списке вслед за Россией. Как и страны Латинской Америки, считающиеся классическими примерами коррумпированных режимов. У России – восьмое место в десятке самых отпетых...

Стал ли Петербург белой вороной, островком чистоты и непорочности в нашей тотально коррумпированной, если доверять этой оценке международных экспертов, стране? Выказали ли его политики и чиновники стойкое сопротивление стародавним российским традициям злоупотребления властью и мздоимства? Или, напротив, питерцы вывели эти традиции на новые высоты, добавив богатый опыт внешнего мира? Ответы на эти вопросы наш читатель и найдет в этой книге – сборнике непридуманных историй, повергнувших, как мы знаем, в уныние многих и многих петербуржцев, некогда вручавших мандат доверия своим новым демократическим кумирам.

Фраза о том, что "никто не нанес такой урон зарождающейся в России демократии, как сами демократы – Господа Реформаторы", стала уже крылатой. Урон этот заключается не только в разочаровании общества, с понятным скептицизмом относящимся теперь к возможностям демократии. Дело в том, что коррумпированные политики и чиновники немало потрудились над тем, чтобы свести на нет роль таких существенных для демократического общества институтов, как пресса и судебная система. Ведь одна лишь простая огласка совершенного могла бы быть неплохим средством борьбы с коррупцией – даже в таком обществе, этика которого вполне терпима к злоупотреблениям власть предержащих. Что уж говорить об эффективно работающей судебной системе, которая была бы способна сделать неотвратимым наказание за злоупотребление властью!

Надеемся, теперь наш читатель и сам сможет дать ответ на вопрос: зачем нам понадобилась эта книга? Сегодня гласность – едва ли не единственный способ борьбы с коррумпированностью, поскольку иных карантинных шлагбаумов на пути расползания этой тяжелой болезни, кажется, практически не существует.

Еще весной 1992 года здравствующий и полный сил президент России подписал указ "О борьбе с коррупцией в системе государственной службы". Намерения были заявлены. И что же? Реальная борьба со злоупотреблениями так и не началась. Более того, попытки следовать букве этого указа как встречались, так и встречаются в штыки даже членами самой президентской команды. Свежий пример уже наших дней – та реакция, которая последовала на сенсационное обнародование состояния банковских счетов руководителя администрации президента, правой руки тяжело больного лидера государства, петербуржца Анатолия Чубайса.

Огласка фантастических сумм на банковских счетах этого чиновника, предпринятая в начале 1997 года, повлекла за собой вроде бы аргументированные возражения преданной президенту прессы – о вторжении в тайну банковских вкладов, о сыске и беспределе, от которого не может защититься даже правая рука президента... Между тем, господа, как будто бы и был забыт тот пункт президентского указа о борьбе с коррупцией, в соответствии с которым всякого госслужащего обязывали добровольно предоставлять сведения о своих доходах, банковских счетах, движимом и недвижимом имуществе.

Да, личность должна быть защищена от бесцеремонного вторжения. Но все-таки надо чувствовать разницу между личностью так называемого "частного человека" и личностью "общественной персоны", у которой, в принципе, не может быть никаких секретов от общества, от избирателей. Выбирающий стезю политика или чиновника человек обязан принимать это как аксиому. Чего, опять же, в нашем обществе – и в петербургском в том числе не наблюдается. "Считаю унизительным для себя оправдываться", – такой ответ всегда бросал бывший мэр Петербурга на вопросы об очевидном превращении его положения в источник пополнения благосостояния и благополучия всего многочисленного семейства городского главы. Мэр (кстати, профессор юриспруденции) отлично знал, что никто не может назвать его ни взяточником, ни прочим преступником до приговора суда.

Это так. Но разве общество, избиратели мэра, не вправе выносить свои моральные оценки? И не стал ли такой оценкой провал "демократического" мэра на губернаторских выборах 1996 года? Как бы ни были разочарованы избиратели в нашей специфической российской демократии, но именно она дала им возможность не только вынести свою оценку, но и реализовать ее, весьма эффективно наказав мэра, минуя робкую судебную систему, – лишив его власти как источника личного обогащения...

Не будем роптать на демократию, уважаемый читатель. Именно она дала нам возможность свободно выносить наши моральные и этические оценки, которые мы, после некоторых споров, решили допустить и в этой книге.

Итак, перед вами – бесславная история питерских коррупционеров, от времен основания Петербурга и до наших дней. Увы, последняя страница нашей книги не станет завершающей в этой долгой истории. У книги – открытый финал, и наша работа над всеобщей историей коррумпированного Петербурга, несомненно, будет продолжена.

Часть I.

КАВАЛЕРЫ "ОРДЕНА МЕНШИКОВА"

В начале 1996 года несколько питерских журналистов, составивших позже костяк Службы журналистских расследований, провели неофициальный доверительный опрос в достаточно широком кругу бизнесменов и политиков. Вопросы касались весьма щекотливой темы – уровня коррумпированности двух российских столиц. Результат получился довольно неожиданным – большинство опрошенных считали, что, конечно, в Москве оперируют суммами на порядок круче, чем в Питере, но при этом по степени распространения самого явления в чиновнично-бюрократической среде, по "коэффициенту безнаказанности", по наглости и "простоте решения вопросов" северная столица явно лидирует. То есть, грубо говоря, если в Москве воруют "глубже", но в Питере – "шире и веселее", с большей выдумкой и фантазией...

Можно конечно, раздирая на себе тельняшку, заявить, что это, мол, "демократы проклятые" во всем виноваты – дескать, не было раньше в северной Венеции ничего подобного, Петербург жил всегда исключительно культурной и духовной жизнью... Ой ли? О демократах – особый разговор, к ним мы вернемся чуть позже, а вот в Питере казнокрадство, взяточничество, протекционизм и лоббирование на самых высших уровнях интересов различных финансово-политических групп началось, строго говоря, уже тогда, когда новая столица России еще только строилась.

...А строился Петербург, как всем известно, тяжело и трудно. На земляные работы сгоняли десятки тысяч крестьян, каторжников и военнопленных. Всю эту огромную армию строителей нужно было как-то обустраивать и кормить, соответственно, возникала необходимость в подрядах – то есть своеобразных госзаказах того времени. Ясное дело, на этих подрядах не наживались лишь те из ближайшего окружения Петра I, кто был либо ленив, либо глуп, либо труслив не в меру... Мотивация у птенцов гнезда Петрова была проста – мы, мол, большое дело делаем, так сказать "Россию на дыбы поднимаем", сил не жалеем, стало быть – имеем моральное право немного и о себе подумать, облегчить свой быт – исключительно для того, чтобы не сгореть до срока на работе и дольше прослужить Отечеству и Государю. Дескать, "...кто воевал – имеет право у тихой речки отдохнуть!" А работный люд – это всего-навсего расходный материал, который на Руси никогда никто не берег, не считал и не учитывал... Помрут от недоедания и холода десятком тысяч больше – не беда, бабы русские еще нарожают...

И ведь какие интересные исторические параллели возникают – Петру I для осуществления его фантастических замыслов хронически не хватало средств, казна постоянно была пустой и именно в это же самое время ближайшие сподвижники и единомышленники царя становятся очень богатыми людьми. За примерами далеко ходить не надо – взять хотя бы дело знаменитого прибыльщика Курбатова – в нем очень характерно отразилось отношение типичного (и не самого, заметим, плохого и бездарного) русского чиновника к тем моральнонравственным принципам, которые стали базой для развития русской коррупции.

Алексей Александрович Курбатов был крепостным графа Шереметева, служил дворецким и часто выезжал с хозяином за границу. Курбатов был человеком грамотным и умным, а самое главное – умел, как сейчас говорят, чувствовать конъюнктуру момента. В 1699 году он написал Петру "подметное письмо", в котором изложил проект введения гербовой бумаги и некоторые свои соображения об увеличении казенных прибылей. Царь, естественно, заинтересовался, сделал Алексея Курбатова "прибыльщиком" с правом немедленного доклада "Первому" обо всех вновь открываемых источниках государственного дохода.

Чуть позже Курбатов назначается дьяком оружейной палаты, а в 1705 году занимает место инспектора Ратуши, становясь тем самым во главе управления финансами тогдашней России. Вполне возможно, что поначалу Алексей Александрович был беспорочен и чист, аки голубь белый. По крайней мере в том же 1705 году он весьма энергично писал Петру I: "В городах от бургомистров премногие явились кражи вашей казны. Да повелит мне Ваше Величество в страх прочим о самых воровству производителях учинить указ, до воспримут смерть, без страха же исправить трудно". Царь, надо сказать, буквально зверел от одного только слова "казнокрадство" – оно и понятно, сытый голодному не товарищ, Петру, которому принадлежала вся Россия, видимо, трудно было понять своих соратников, вынужденных собственными головами думать о наполнении карманов. Император, чудак, считал, что воровать у государства – это очень плохо. Говорят, что слушая однажды дело о казнокрадстве, Петр пригрозил издать указ, согласно которому всякий, кто украдет у казны сумму, на которую хотя бы можно было бы купить веревку, будет повешен. На это генерал-прокурор Ягужинский раздраженно заметил государю: "Неужели вы хотите остаться императором без служителей и подданных? Мы все воруем, с тем только различием, что один больше и приметнее, чем другой".

Увы, в категорию "мы все" попал и достойнейший господин Курбатов – в 1714 году он был отрешен от должности Архангельского вице-губернатора и предан суду.

Справедливости ради заметим, что "залетел" Курбатов после стычки в 1711 году в Архангельске с агентом Меншикова Дмитрием Соловьевым, который, вопреки царскому Указу, запрещавшему вывоз хлеба за границу, гнал зерно в Голландию. Курбатов настрочил на Соловьева донос – ну, у Меншикова вырос на прибыльщика огромнейший зуб... Надо полагать, бывшие друзья Меншиков и Курбатов разругались из-за того, что не смогли по-людски деньги зерновые поделить, раньше-то светлейший и прибыльщик были просто не разлей вода. Кстати, во все времена коррупционеры сгорали по большей части из-за собственной жадности и нежелания делиться. От этого и все их беды произрастали. А ведь казалось бы – чего сложного-то. Как сказал в конце 1996 года министр финансов России Александр Лившиц: "Делиться надо... и все будет хорошо". Меншиков с Курбатовым до такой гениальной простоты не додумались, в результате – пострадали оба. Впрочем, о светлейшем разговор особый – чуть позже.

К следствию по делу Соловьева, как это часто бывает, привлекли и заявителя. Все фигуранты-коррупционеры ужасно перепугались. И такое начали друг про друга рассказывать... Из этих рассказов перед Петром встала непригляднейшая картина взяточничества, казнокрадства и протекционизма среди его ближайших и более отдаленных сподвижников. Закручинившийся царь с тоски даже издал Указ от 24 декабря 1714 года, в котором, в частности, говорилось: "понеже многие лихоимства умножились... и дабы впредь плутам невозможно было отговорки сыскать... запрещается всем чинам, которые у дел приставлены... никаких посулов казенных с народа не брать, кроме жалованья". На попытку Петра ввести госслужащим твердые оклады и запретить поборы с населения окружение царяреформатора отреагировало весьма своеобразно. Горный инженер и историк Василий Татищев, например, писал Государю: "Я беру, но этим ни перед Богом, ни перед Вашим Величеством не погрешаю. Почему упрекать судью, когда дела решал честно и как следует?" Петр ему отвечал, что "позволить этого нельзя потому что бессовестные судьи под видом доброхотных подарков станут вымогать насильно". Однако мягкие увещевания царя ничего не дали: коррупционеры XVIII в молчаливо "положили с прибором" на царский Указ – точно также, в конце века двадцатого отреагировали чиновники на указ президента Ельцина "Об усилении борьбы с коррупцией" от 4 апреля 1992 года.

Однако вернемся к Курбатову – он в первые годы работы следственной комиссии пытался убедить всех и вся в своей невиновности и безгрешности. Однако, по мере подтверждения следствием одного обвинения за другим тон прибыльщика менялся: "А что до самих нужд моих и прокормления и брал сверх жалованье небольшое, а то не тайно, но с расписками, которой долг и доныне на мне явен есть". Обращался Алексей Александрович и к царю батюшке, напоминая о своих заслугах, как он "без тягости народа" принес казне "многосотные тысячи рублев". То есть Курбатов рассуждал просто и незатейливо. Раз он действительно способствовал существенному увеличению казенных доходов, то ничего преступного в том, что лично для себя "укрысятивал долю малую", не было. В те времена обвиняемый вообще, если не располагал убедительными доводами для своей реабилитации, прибегал к одной из трех формул: прегрешение свершилось либо "с простоты", либо "в беспамятстве", либо "с пьяна". Например, признавая полученную от хлебных подрядчиков взятку в полторы тысячи рублей, Курбатов тут же выдумал оригинальнейшее объяснение: "А те деньги приняты под таким видом, чтобы дослать о том царскому величеству, а в уверении того писал о пресечении дорогих подрядов". Получив от жителей Кевроля и Мезени "в почесть" триста рублей, Алексей Александрович "...запамятовал их отослать в канцелярию на содержание школ и шпиталей"... Следственная комиссия подсчитала, что только за три года Курбатов получил от городского населения управляемой им губернии "харчевых и почесных подносов" на сумму до 4 тысяч рублей. Сам Курбатов сознался в том, что с 1705 года присвоил 9994 рубля казенных денег. Расследованные дела не были закончены – лишь 12 дел были рассмотрены, а к 15-ти комиссия даже не успела приступить, поскольку в разгар следствия Курбатов умер. Следственная комиссия успела лишь подсчитать, что прибыльщик хапнул 16422 рубля. В результате следствие даже не смогло решить, по какому разряду хоронить достойнейшего господина Курбатова – как честного человека или как преступника...

Естественно, Курбатов был не единственным "радетелем за благо Государево", пойманным на взятках и, грубо говоря, "татьбе". Еще в августе 1711 года Петр учредил для выявления злодеев государственную фискальную службу, которую возглавил некто "старик Зотов". Позже его сменил знаменитый обер-фискал Алексей Нестеров, прославившийся раскрытием и преследованием злоупотреблений. Однако господин Нестеров и сам не уберегся от соблазнов по старому российскому принципу "что охраняем, то и имеем". Попался обер-фискал на деле провинциал-фискала Саввы Попцова – на него еще в 1718 году подал челобитную в сенат Ярославский-Посадский человек Иван Сутягин. Челобитную пытались замылить, гоняя по инстанциям из Юстиц-коллегии в Ярославский надворный суд, но ярославский посадский человек, оправдывая свою фамилию, не угомонился и снова пожаловался в сенат, а в 1722 году дошел аж до государя, обвиняя провинциал-фискала в том, что тот укрывал бедных солдат и недорослей дворянских, что через родича своего Лихарева собирал в уезде с крестьянских дворов по гривне серебра без указу, что отпускал из рекрутов за взятки и просто воровал из казны. За Савву Попцова взялись всерьез и в делах его скорбных обнаружили полнейший, как теперь говорят, беспредел – помимо прочего разного, провинциал-фискал имел съезжий двор, где держал колодников, а также лихо налагал штрафы не только на подчиненных, но и на всех подряд – на бургомистров, на соляных голов, на крестьян... Штрафы Попцов, естественно, присваивал. Когда все вскрылось, провинциала-фискала казнили, но перед смертью он успел дать показания и на непосредственного шефа. Выяснилось, что обер-фискал Алексей Нестеров был в курсе шалостей подчиненного, но покрывал его за взятки – за часы серебряные, ценою в 120 рублей, за одеяло на лисьем меху, за триста рублей "налом"... А еще были подношения рожью, скотиной, парчами и лошадьми.

Нестерова сунули в застенок и начали пытать. Любопытно, что решение об этом принял не кто иной, как генерал-прокурор Павел Ягужинский, который, если вы помните, уважаемый читатель, сам признавался Петру в том, что "...мы все воруем...". Дескать, воруем-то мы все, а вот кто попадается на воровстве – тут уж у кого какая планида.

Кстати говоря, несколькими годами ранее Нестеров разоблачил сибирского губернатора князя Матвея Гагарина, который получал взятки за отдачу на откуп винной и пивной продажи. Сенат приговорил князя к смертной казни, при этом взяточник свою вину признал и посылая Петру просьбу о помиловании, писал: "...И я раб Ваш, приношу вину пред Вашим Величеством, яко пред самим Богом, что правил Сибирскую губернию и делал многие дела просто, непорядочно и не приказным поведением, також многие подносы и подарки в почесть и от дел принимал и раздачи иные чинил, что и не подлежало, и погрешил перед Вашим Величеством..." Гагарин был повешен 16 марта 1721 года в присутствии двора и всех своих родственников, а уже в январе 1724 года казнили самого Алексея Нестерова – казнь обер-фискала была обставлена как настоящий спектакль: сам царь наблюдал за действием из окна Ревизион-коллегии. Сначала были отрублены головы трех фискалов подчиненных Нестерова, а затем самому Алексею Нестерову поочередно раздробили конечности и поволокли по помосту к тому месту, где были отрублены головы его помощников. Обер-фискала бросили лицом в их кровь и палач отсек ему голову. Затем головы всех четырех казненных водрузили на четыре высоких шеста. (Надо сказать, что 1724 год вообще выдался достаточно кровавым для тогдашних питерских взяточников и коррупционеров – видать, кампания такая пошла, так сказать, "чистые руки" того времени. В ноябре 1724 года Петр приказал арестовать камергера Виллема Монса и его сестру статс-даму Матрену Балк. Монса обвинили в том, что он "явился во многих взятках и вступал за оные в дела не принадлежащие ему", камергеру отрубили голову на Троицкой площади с последующим водружением ее на высокий шест. У обезглавленного тела брата выслушала свой приговор и перепуганная Матрена Балк, ей достались пять ударов кнутом и ссылка в Сибирь. В день казни на столбах у эшафота были прибиты "росписи взяткам", судя по всему, это были одни из первых гласных российских документов, изобличающих коррупционеров. В росписи Матрены Балк значилось 23 позиции, и среди тех, кто давал взятки, фигурировали князья Меншиковы, Долгорукие, Голицыны, Черкасские, отметились там и граф Головкин, и Волынский и другие более или менее важные персоны того времени. Дело в том, что перед фаворитом императрицы и его сестрой заискивал чуть ли не весь двор, ища их протекции в разных вопросах).

Однако несмотря на чудовищные показательные казни, взяточничество и коррупция в Петербурге и по всей России продолжают цвести пышным махровым цветом. Посетивший Петербург в царствование Петра немец Вебер писал: "На чиновников здесь смотрят как на хищных птиц, они думают, что со вступлением их на должность им предоставлено право высасывать народ до костей и на разрушении его благосостояния основывать свое счастье".

И вот что особенно любопытно – даже в те "укромные" времена, все титулованные коррупционеры понимали, что красть и брать взятки – это, мягко говоря, нехорошо. Совсем нехорошо. Более того, уже тогда обвинения в коррумпированности делаются эффективнейшим оружием в святом и многотрудном деле внутриполитической борьбы и в интригах между многочисленными дворцовыми группировками и кланами. Руцкой со своими "компроматными чемоданами" в апреле 1993 года в Верховном Совете России был, увы, далеко не оригинален. Еще в петровском сенате государственные мужи пытались решать "кадровые вопросы" обвинениями в коррумпированности – шумные были скандалы, когда сенаторы выясняли, кто из них ворует больше и кто у какого коррупционера "на связи состоит". А предметов разбирательств хватало – в Санкт-Петербурге с горькой иронией горожане говорили: "Сенат и Синод подарками живет". Не затихавшее никогда противостояние между "старой" знатью и "новой" выливалось в разоблачения в этом самом Сенате.

В 1717 году в Сенате начались слушания по, так называемому, "почепскому делу" – и касалось оно, прежде всего, светлейшего князя Меншикова, которому еще в 1709 году Петр подарил город Почеп, ранее принадлежавший Мазепе, – подарок этот был сделан Александру Даниловичу за участие в полтавской баталии. Меншиков из года в год приумножал свои почепские владения самовольными захватами прилегающих земель. Казаки, которых он пытался обращать в крепостных, принялись жаловаться в Сенат... Сенаторы Голицын и Долгорукий, представители старой знати, пытались использовать "почепское дело" для нанесения ударов по "выскочкам", при этом действовали они тонко и не напрямую, а руками "худородного" сенатора Петра Павловича Шафирова. (Барон Шафиров, кстати, был не просто худородным, а все из тех же "петровских выдвиженцев", как свидетельствовал обер-прокурор Сената Скорняков-Писарев: "...Шафиров не иноземец, но жидовской породы, холопа боярского, прозванием Шаюшкин сын, а отец Шаюшкин был в Орше у школьника шафором. Отец Шафирова служил в доме боярина Богдана Хитрова, а по смерти его сидел в шелковом ряду, в лавке, и о том многие московские жители помнят").

Петр Павлович – человек, несомненно, образованный, историк и вице-канцлер, – бесстрашно обличал князя Меншикова и стоявших за ним сенаторов. Того же Скорнякова-Писарева он даже пытался шпагой ткнуть, во время пьянки в доме Ягужинского, по случаю вступления русских войск в Дербент в 1722 году Шафиров и письменно разоблачал "сенатских коррупционеров" в доносах Петру, особо отмечая при этом свои заслуги: "...Не захотел я допустить противного Указа вашим", хотя и пытались его, бескомпромиссного, "...склонить... на свою сторону сначала наговорами, потом криком, ... гневом князя Меншикова...". Однако пионер хорошего дела борьбы с коррупцией на вершинах российской власти Шафиров не учел одного обстоятельства – того самого, на котором впоследствии спотыкались многие его последователи: если уж берешься кого-то разоблачать, то желательно самому быть чистым и незапятнанным, а иначе и тебя разоблачить смогут... Выяснилось, что сенатор Шафиров употребил свое влияние для того, чтобы брату его Михаилу выдали лишнее жалование при переходе из одной службы в другую – мелочь казалось бы, но ведь это как посмотреть... А 31 октября 1722 года в Сенате начали слушать дело о почте, которой как раз барон Шафиров и управлял. Так вот, Петр Павлович, не имевший по закону права присутствовать на обсуждении, устроил безобразную сцену, не желая покидать заседания. После шумных выкриков, взаимооскорблений и взаиморазоблачений князь Меншиков высказался в том духе, что Шафиров то, однако, нарушает, и не что-нибудь, а Закон – а стало быть его от сената надобно отрешить... (Не правда ли, уважаемый читатель, все это до боли похоже на некоторые нынешние заседания Думы и Совета Федерации).

В результате, "делом Шафирова" начал заниматься сам Петр, и его суд был назван "Вышним". Царь на решение был скор – суд приговорил барона Шафирова к смертной казни, потому что помимо его недисциплинированного поведения в Сенате и способствования выдачи лишнего жалования брату, вскрылись еще и незаконные траты из госсредств во время поездки Петра Павловича во Францию, а также выяснилось, что Шафиров взял у полковника Воронцовского в заклад деревню под видом займа, но денег полковнику не заплатил...

15 февраля 1723 года сенатору и вице-канцлеру Петру Шафирову должны были принародно отрубить голову, но, когда топор палача уже взмыл в воздух, секретарь тайного кабинета Михайлов провозгласил, что император решил из уважения к заслугам Шафирова заменить казнь заточением в Сибирь. Топор ударил по плахе...

Причины, по которым борец с коррупцией был наказан так строго, Петр объяснил позже, в указе от 5 февраля 1724 года: "Понеже, видя другого неправдою богатящегося и ничего за то наказания не имущего, редкий кто не прельстится, а тако по малу все бесстрашие придут, людей в государстве разорят, Божит гнев подвигнут..."

Однако главная причина осуждения Шафирова, конечно же, заключалась в другом – вице-канцлер осмелился "наехать" на главного коррупционера петровской эпохи, на любимца царя, на светлейшего Александра Даниловича Меншикова...

В жестоком приговоре Шафирову проявился, идущий от царя и господствовавший в те времена по всей России, двойной стандарт, когда одним прощалось то, за что безжалостно карали других. Впрочем, этот двойной стандарт сохранился и доныне... Кстати говоря, Петр, так энергично искоренявший взяточничество и насаждавший "коммерческую честность", так беспощадно каравший мздоимцев – тот же самый Петр широко практиковал обесценивание монет, пуская в оборот деньги "низкопробного достоинства", тогда, когда у него возникала нужда в средствах – при этом сохраняя на монетах прежние обозначения. Деньги обесценивались настолько, что правительство на операциях этих наживало 150 процентов прибыли. Этой порочной практике конец положили лишь объективные экономические законы, проявлявшиеся при перечеканке полноценных монет в неполноценные. Русский рубль XVI в. равнялся примерно ста рублям конца XIX в. – в XVIII в. упал до 9 рублей конца XIX в. Это обесценивание монеты, представлявшее попытку обойти законы экономические и, собственно, государственные, развращающе действовало на все российское общество. При этом глубоко и прочно укоренялась идея, что политической властью можно пользоваться для собственного незаконного обогащения...

Самым ярким адептом этой идеи стал, как Вы уже, наверное, догадываетесь, уважаемый читатель, светлейший князь Александр Данилович Меншиков... Какой был человек, как масштабно мыслил! Как аферы умудрялся прокручивать под самым носом у Петра! Его бы в наши времена – все "новые русские" просто отдыхали бы... Меншиков воровал с таким размахом, так элегантно запускал руку в казну и настолько трогательно употреблял свой политический авторитет для обеспечения своей же коммерческой выгоды, что было бы оправданно и даже целесообразно учредить специальный "Орден Меншикова" (с детальной разработкой в администрации Президента положения о нем) и награждать им особо выдающихся современных последователей Светлейшего.

Итак, Меншиков... В самом начале его головокружительной карьеры все "богатство" Александра Даниловича состояло из кузова с пирогами – но правду, видать, говорят в народе – была бы голова, а деньги появятся... Знакомство Петра с Меншиковым произошло через Лефорта, который взял Алексашку к себе в услужение. Петру понравился разбитной пройдоха, он забрал Меншикова к себе в денщики, а затем зачислил его в только что учрежденный Преображенский полк. Вскоре между Петром и безродным простолюдином Меншиковым завязываются очень тесные отношения, переросшие в дружбу, если, конечно, императорам вообще свойственно дружить с кем-то... Дружба ведь предполагает некоторое равенство, а о каком равенстве в данном конкретном случае можно было говорить? Алексашка, скорее, стал наперсником "затей Петровых"...