Текст книги "У нас убивают по вторникам (сборник)"

Автор книги: Алексей Слаповский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– Партизаны, – хихикнула Маша.

– Но вечером опять вышел Георгий и стал опять говорить с Ольгой, но бесполезно. «Я уйду или с тобой, – сказала она, – или умру тут». После этого выскочила бешеной фурией Ирина…

– Кем? – Маша была очень увлечена рассказом, но не хотела упустить ни одного оттенка смысла, поэтому и спросила.

– Фурия – это, ну, типа бешеная женщина, которая на всех кидается.

– Ага, – кивнула Маша, и по лицу ее было видно, что она запоминает хорошее слово, чтобы использовать его в практической жизни. Среди пассажиров народ бывает очень разный, а матом ругаться начальство не рекомендует, бригадир накачку делает перед каждым рейсом во избежание жалоб от пассажиров. А скажешь какой-нибудь скандалящей халде: «Фурия!» – и обидно, и не матом.

– Выскочила бешеной фурией Ирина, – Людмила подхватила там, где ее прервали, – и стала нецензурной бранью поливать Ольгу, что будто бы она не дает им жить. «Живите, – ответила Ольга, – я вам не мешаю, сижу и все». Следующие дни были превалирующим кошмаром. С утра Георгий и Ирина демонстративно ушли из дома, причем Георгий молчал – скорее всего потому, что она ему запретила. Маленького сына Ирины они взяли с собой, а потом не вернули, так как отвезли его к бабушке. Но сами вернулись вечером и опять молча прошли в квартиру. Там Ирина коварно напоила Георгия спиртными напитками, тот вышел и стал в беспамятстве ругать Ольгу и напоминать ей те поступки, в которых она никогда не была виновата. Но это говорил не он, это говорила его несправедливая злость. Не добившись результата, Георгию стало плохо и его стало тошнить прямо на лестницу, Ольга достала платок, чтобы помочь, но выбежала…

– Фурией! – с удовольствием подсказала Маша.

– Да. Выбежала фурией Ирина и закричала, что за ним есть теперь кому ухаживать, и начала тряпкой все вытирать, а потом принесла тазик и нарочно вымыла так, чтобы все стало мокро. Гергий в это время заснул у двери, Ирина потащила его в квартиру, а он начал на нее нецензурно возмущаться, а она закричала, что такими словами он может обзывать жену, а она не позволит. И утащила Георгия, – Людмила подумала и добавила, помня, что в книгах есть красивые сравнения с животным миром. – Как хищная птица утаскивает добычу в свое гнездо! После этого Георгий не показывался, из чего следует вывод, что она продолжала его держать в алкогольном дурмане, а сама предприняла самые непредсказуемые последствия. Она вызвала сначала милицию, но милиция, воочию убедившись в ситуации, не сочла нужным забирать Ольгу, так как не видела состава преступления, так как Ольга не врывалась в квартиру, а просто сидела, а документы у нее все были при себе и в порядке. Тогда Ирина вызвала психиатрическую бригаду, но психиатры как приехали, так сразу и уехали, поняв с одного взгляда, что еще неизвестно, кто тут на самом деле психованный. Тогда Ирина решила поступить в частном порядке и позвала на помощь своего брата с другом. Брат и друг взяли Ольгу за руки и за ноги и пытались втащить в лифт, но у Ольги оказались неимоверные силы сопротивления. Она расцарапала щеку одному и чуть не вырвала пальцами глаз у другого, тогда один из мужчин ударил ее.

– Гад! – сказала Маша, всхлипнув и презрительно посмотрев на Глеба Галкина, который сделал вид, что он тут ни при чем.

– После этого они испугались, потому что из лица у Ольги пошла кровь, и ушли, поссорившись с Ириной и сказав, что они ничего не могут сделать, когда им наносят такой физический ущерб, а в тюрьму им неохота. Так Ольга сидела на лестнице несколько дней, никуда не отлучаясь. Она ничего не ела и не пила. Она даже не ходила куда-то…

Людмила запнулась. Речь шла о деликатном деле, ей не сразу пришли на ум слова, выражающие это художественно. И – недаром она столько читает! – она вспомнила такие слова.

– Она даже не ходила куда-то по неотложным физиологическим проблемам, а свои естественные потребности отправляла в мусоропровод, стараясь это делать аккуратно во избежание конфликта с жильцами. Но потом этих потребностей уже не осталось. Ольге стало совсем плохо, а Георгий и Ирина закрылись и сидели в квартире, как мертвые. За все время только одна старушка вынесла Ольге стакан воды и этим поддержала ее угасающие силы. И эта же старушка принесла ей кусок хлеба с маслом. Ольга жадно набросилась на него, но тут же у нее начались страшные боли в животе, настолько сильные, что она потеряла сознание. И ее без сознания отвезли в больницу, когда она этого не чувствовала.

Людмила замолчала. Отпила чаю. Глеб и Маша не торопили, они понимали, что в этом месте нужно сделать передышку. Сделав еще несколько глотков (Маша тут же подлила свежего), Людмила сказала:

– После недельного заболевания Ольгу отпустили домой. Она больше не поехала на ту предательскую квартиру. Она взяла отпуск и отгулы и просидела дома целый месяц. Она даже не могла поехать к дочери, которая была ее единственным утешением, чтобы не напугать ее своим видом. И однажды раздался звонок в дверь.

– Явился! – воскликнула Маша, угадав это своим женским сердцем.

– Да, это явился Георгий. Он явился с вещами и сказал: «Я безрассудно увлекся этой женщиной. Она моложе тебя и красивее, если быть верным объективным обстоятельствам. Но я к этому быстро привык. Зато я задал себе вопрос: а могла бы она просидеть вот так четыре дня без пищи и воды ради меня и нашей любви? И ответил себе: нет! Она впадает в истерику, если ей покажется, что несвежая сметана или что погода на улице не такая, как ей хочется, не говоря о глобальных вещах. Я оценил, – сказал он Ольге, – твой поступок и понял, что никто меня так не будет любить и никого я не буду любить так, как тебя, потому что я вспомнил, что я тебя все-таки люблю». Но Ольга сказала: «Уходи».

– Молодец! – закричала Маша и хлопнула себя по коленке.

– Он просил и умолял, но она сказала: «Уходи. Я могу тебя простить, но как мне простить свое унижение? Я не могу простить себя!»

– А себя-то чего? – не поняла Маша.

Людмила досадливо поморщилась: не мешай!

– «Я не хочу, чтобы ты жил с женщиной, которую не уважаешь, потому что ты видел мое унижение, поэтому уходи и живи, как хочешь!» После некоторых препирательств он ушел, но не насовсем. Он сел на лестнице и стал там сидеть. Он сидел, а она терпела. Прошли сутки. Прошли вторые. Он все сидел. Она вышла и сказала, что это бесполезно. Он сказал, что, если ты считаешь, что унижалась, я тоже тогда унижусь и будем наравне. «Хотя, – сказал он ей, – я считаю, что это подвиг, потому что уже подыхаю от голода и не представляю, как ты выдержала». И тогда Ольга сказала: «Пойдем, я приготовлю тебе ужин».

Людмила замолчала.

– И все? – спросил Глеб Галкин.

– А чего тебе еще? – раздраженно спросила Маша. – Люди опять стали жить вместе, разве не ясно?

– Да, – подтвердила Людмила, улыбнувшись. – Георгий и Ольга стали жить вместе, но отношения у них стали намного лучше, потому что они прошли испытания, которые закалили их любовь.

Галкин, услышав эти слова, как-то сразу заскучал и поднялся:

– Пойду, а то Серега там без меня. Ему тоже отдохнуть надо.

– Иди, иди! – насмешливо проводила его Маша.

Потом долго с печальной улыбкой глядела в окно.

И вдруг встрепенулась.

– Постой, Людмила! Ты прошлым летом целый месяц на работу не выходила. И ребенок у тебя был в деревне у бабки.

– Сын, а не дочь. А не выходила – нормальный отпуск был.

– Да ты вышла после этого нормального отпуска, как из Освенцима! Щеки к зубам прилипали. И еще я вспомнила: тебя один раз назад вне очереди послали, с другим поездом, значит – раньше приехала!

– Ас тобой такого не было? По три раза за сезон. Ты что, думаешь, я про себя рассказывала? Вот чудачка! – негромко засмеялась Людмила. – Говорю же: сестра двоюродная, Ольга Витушанская, стюардесса.

– Прошлый раз она у тебя, кажется, моделью была?

– Она подрабатывает. С такой фигурой – почему нет? Со мной такого быть не может. А если было бы, я что, стала бы рассказывать, что ли? Очень надо.

Действительно, Людмила о себе рассказывать не любит и не умеет.

А когда будто бы о ком-то другом, пусть даже и придуманном, – ничего, получается. И, главное, не так больно, как если бы о себе.

А двоюродной сестры Ольги Витушанской у Людмилы нет, была одноклассница, подруга с такой фамилией, которая Людмиле очень нравилась своей благозвучностью. История настоящая – и фамилия настоящая, соединяешь – все как в жизни.

Обман

– Ольга, как вы знаете, была стюардессой. Однажды она, вернувшись из рейса в отсутствие мужа Георгия, который был на работе, пользуясь свободным временем, пошла на рынок. Была весна. Светило солнце. У Ольги было отличное настроение. Ее целью были продукты, но там же располагались многочисленные павильоны с одеждой и обувью. Вообще-то Ольга предпочитала привозить себе вещи из-за границы.

– Она разве за границу летает? – спросила Маша.

– В том числе, – ответила Людмила. – За границей можно найти вещи и качественней, и дешевле. Но тут, проходя мимо одного из ларьков, Ольге бросилось в глаза кожаное пальто, о котором она давно мечтала. Ольга, как и все женщины, любила модные вещи, но не всегда могла себе это позволить. Но не расстраивалась. Она заметила, что модные вещи все равно выходят из моды. Ты будешь попусту завидовать, что у тебя нет модной вещи, а через два года никто уже ее не носит и завидовать нечему, а тебе получается все равно, носила ты ее или нет, потому что ведь уже никто не носит.

– Большая разница, – мудро возразил Глеб Галкин. – Что получается? Все, например, сидят и выпивают на день рождение, а тебе нельзя, потому что в рейс, а когда закончат, то все равно, кто пил, а кто не пил?

– Кто пил, тем хуже, – возразила на это возражение Маша.

Глеб пожал плечами.

– Вы будете слушать? – спросила Людмила.

– Давай, давай, – поощрила Маша.

– Ну вот. Но это пальто было не из разряда моды, а совсем другое. Такое пальто когда-то носила одноклассница Ольги, красавица Нина Петельникова. Оно сидело на ней безукоризненно, подчеркивая талию и вызывая интерес у одноклассников. Но родители Ольги не могли позволить купить дочери такое пальто. А потом Ольга хотела купить сама, невзирая на моду, но таких пальто или не было или они стоили слишком дорого. И вот Ольга увидела пальто, которое было точно такое же, как у Нины Петельниковой. Оно висело прямо на двери павильона. Пощупав материал пальто, он ей понравился, и Ольга вошла в павильон, где находился мужчина выше среднего возраста. «Чего желаем, мадам, у нас все есть!» – воскликнул он. «Я хочу посмотреть это пальто», – сказала Ольга, ничем не выдавая своего волнения. Продавец ловко снял его, а Ольга скинула плащ и одела пальто. Оно сидело великолепно. Ольга смотрела в зеркало и чувствовала, будто вернула себе всю свою молодость и красоту. «Вам очень идет! – сказал продавец, и в голосе его Ольга услышала искреннее восхищение. – И вам повезло, последнее такое пальто осталось. Натуральная кожа, шелковая подкладка, вы посмотрите!» Ольга отвернула край пальто и посмотрела на подкладку, которая была бордового цвета, очень эффектно. Все было отлично, но какова цена? И Ольга спросила с замиранием сердца: «Сколько стоит?» Продавец ответил ей, что для кожаного пальто это стоит ерунду, восемь тысяч, обычно такие пальто стоят от пятнадцати и выше, но он боится, что кончится сезон, поэтому продает со скидкой. Ольга огорчилась: у нее было с собой всего семь тысяч с половиной. Это были все ее деньги до конца месяца, но она рассчитывала на зарплату мужа. И она сказала, что у нее всего семь с половиной тысяч. Продавец сначала огорчился, а потом сказал: «Только из-за моей доброты, отдаю за семь с половиной, берите, мадам, и будьте счастливы!»

– Какой вежливый, – неприязненно заметила Маша. Она, как и все, кто имеет опыт проживания в нашей родной стране, сразу заподозрила, что эта история добром не кончится.

А Глеб Галкин мудро посоветовал:

– Кожаные вещи надо в Турции покупать. У меня сестра там в прошлом году…

– Да погоди ты с сестрой, – осадила его Маша. – Ну – и что?

Людмила продолжила:

– Придя домой в состоянии эйфории…

– Чего? – не поняла Маша.

– Эйфории, то есть безграничного и неконтролируемого счастья.

– Будто выпил? Будто себя не помнишь? – уточнил Галкин.

– Что это ты все время о выпивке сегодня? – ехидно спросила Маша.

– Не все время, а так. К слову.

– Придя домой в состоянии эйфории, – держала нить повествования Людмила, – Ольга бросилась к зеркалу, достала из пакета пальто, одела его и стала смотреть. Ее ожидало ужасное разочарование. Пальто оказалось намного короче, чем в магазине. Но и с самой Ольгой что-то случилось, она стала будто ниже ростом и толще. Ужасная догадка стала вкрадываться в ее сознание.

– Подменил? – попробовал догадаться Галкин, не знающий, как многие мужчины, тонкостей рыночной торговли.

– Нет! Просто там было другое зеркало, обманным образом улучшающее фигуру. Но это еще не все. Рассмотрев пальто, Ольга обнаружила, что подкладка потертая по краям, будто ее носили, а на некоторых сгибах кожа кажется не черной, а какой-то коричневатой. Ольга взяла немного одеколона на ватке, потерла в одном месте, и тут же краска стерлась, что свидетельствовало о том, что пальто в первый дождь или снег облезет. Тут Ольга поняла цену своего поступка. Она отдала все деньги. Это чревато ссорой с мужем. Она купила негодную вещь. И главное – ее обманули на ее глазах! Конечно, Ольга знала и читала о подобных случаях наглого обмана, но ей казалось, что с ней этого никогда не случится. У нее была два эпизода с некачественными товарами широкого потребления: бракованный электрический чайник и миксер, но чайник ей заменили на другой, а за миксер отдали деньги, потому что он был последним и заменить было нечем. Но это были магазины и там ей дали чеки, а тут она, находясь в невменяемо счастливом состоянии, даже не удосужилась взять чек. Тем не менее она пошла на рынок.

– А что, я один раз ботинки на рынке сдал, – похвастался Галкин. – Купил, а на другой день подошва отвалилась. – Я ему их обратно: бери назад свое барахло и верни мои деньги!

– Вернул? – спросила Маша.

– Попробовал бы он не вернуть! – с достоинством сказал Глеб, показывая этим Маше свое мужество в критических житейских ситуациях. Но она, похоже, не оценила, слегка зевнула от вечерней усталости и, похлопав по рту ладошкой, сказала:

– Извини, Люд. И чего дальше?

– К своему разительному удивлению, – продолжила Людмила, – Ольга увидела на двери точно такое же пальто, которое купила. Войдя в павильон, она обнаружила, что продавец занимается с покупательницей по поводу мехового жакета, говоря ей, что это чистая шерсть и уговаривая купить. На Ольгу он сделал вид, что не обращает внимания. Ольга не имела привычки скандалить при посторонних, поэтому дождалась ухода покупательницы и сказала: «Я хочу вернуть пальто. Вы мне дали неправильную информацию. У вас зеркало какое-то специальное», – Ольга подошла к зеркалу и увидела себя выше и стройнее, чем дома. «Мы хотим, чтобы наши покупатели были красивыми», – шутливо ответил продавец, еще не подозревая, что назревает серьезный конфликт. «Это не главное! – сказала Ольга. – Оно еще ношеное и никакое не кожаное, а неизвестно какое. Вот посмотрите!» – и она показала потертое пятнышко. Продавец рассердился и начал говорить, что Ольга испортила ему пальто, что это не кожа, а краска, а если краску начать тереть химикатами, то никакая краска не выдержит. «Поэтому идите отсюда, женщина, и не предъявляйте претензий, учитывая, что я вам продал его со скидкой». Ольгу до глубины души взволновала перемена отношения его к ней. Он называл ее мадам и льстиво улыбался, а сейчас говорит грубо, как с врагом, будто ненавидит ее за то, что она поймала его за руку.

– Да они хамы там просто все на этих рынках! – заявила Маша. – Как продать, они сразу: сю-сю-сю, а как им что-нибудь предъявишь, гавкают, как собаки. Обратно, Люд, это ж, наверно, какой-нибудь азербайджанец был или армян? Они нас вообще за людей не считают.

– Да нет, – ответила Людмила вне рассказа, поэтому простыми словами. – Я про это думала. Не без этого, они нас не очень любят. Потому что их меньшинство, они так защищаются. Своих они любят, а чужих нет. Но это все так: и азербайджанцы, и чеченцы, и прибалты, и продавцы, и милиционеры, и даже артисты, и даже мы, проводники, если нас взять.

– Ты что-то путаешь! – усомнился Галкин. – Милиционер или проводник – это что, нация, что ли?

– Не нация, но меньшинство, – пояснила Людмила. – Ну, профессиональное. Мы вот удивляемся, что кавказцы друг к другу лучше относятся, чем к другим, а сами? Ясно же, что проводники друг друга больше любят, чем пассажиров. Потому что их много, а нас меньшинство и мы на них работаем.

Галкин и Маша переглянулись. Эта простая мысль показалась им новой и оригинальной, они никогда об этом не размышляли.

– А в самом деле, – задумчиво произнес Галкин. – Милиционер милиционера никогда не тронет, если только не по службе. А у чеченцев бывает кровная месть. Или мы с Серегой можем пособачиться, но так, по дружбе. А русские-то почему тогда друг с другом не по-человечески себя ведут? – озадачился он побочным вопросом.

– Потому что нас большинство и мы друг друга не бережем, – ответила Людмила.

– Умная ты, Люд, – вздохнула Маша, – недаром музыкальное училище почти закончила. Ты бы с этим продавцом живо разобралась. А Ольга-то как?

– Ольга испытала резкую обиду. «Послушайте, – сказала она, – вы сами прекрасно знаете, что говорите неправду, поэтому верните мне деньги». Но продавец повел себя возмутительно, начал кричать, что на него наезжают и вымогают деньги. «Женщина, уходи, – грубо сказал он, – а то я милицию позову за то, что мешаешь торговле». Это навело Ольгу на мысль и она сама решила позвать милицию. Она увидела у метро милиционера и позвала его. Милиционер пошел с ней, хотя и без особого энтузиазма. Приведя его в павильон, Ольга сказала: «Вот, товарищ милиционер, этот человек продал мне фальшивое пальто вместо кожаного и не хочет возвращать деньги». – «Женщина, ты видела, что покупала, какие претензии?» – спросил продавец, при этом не испугался милиционера, а наоборот, посмотрел на него с улыбкой. Милиционер тоже почему-то улыбался, как будто считал мелочью человеческое горе. «Хватит называть меня по половым признакам и тыкать!» – гордо распрямилась Ольга.

Людмила произнесла это так хорошо, так убедительно, что Маша почувствовала желание тоже слегка распрямить спину. И сделала это.

– «Меня зовут Ольга Алексеевна, я стюардесса, меня командир корабля на вы называет, ясно вам? И будьте любезны не усмехаться, а объяснить. У вас зеркало нечестное, вы посмотрите, товарищ милиционер!» Но милиционер не стал смотреть, а продавец вдруг сказал с огромным ехидством: «Ольга Алексеевна, а может, вы путаете вообще? Может, вы в другом месте пальто купили.? Где у вас чек?» Ольга задохнулась от возмущения: «Вы сами не выдали мне чек!» – заявила она. «Я всегда выдаю, а если кто в другом месте купил или пусть даже у меня, но чек потерял, я не виноват!» Продавец явно смеялся над Ольгой и самое ужасное было, что милиционер разделял его чувства. «Почему вы не разберетесь?» – спросила его Ольга. «Мое дело не торговля, а охрана порядка, – ответил милиционер. – Он вас не бил, не насиловал, успокойтесь, женщина!» И ушел походкой вразвалочку, как опытный моряк на борту корабля, которого не волнуют бури и штормы, – Людмила помнила, что в художественном рассказе должны быть сравнения и не упускала случая их применить. – «Послушайте, – сказала вдруг Ольга почти спокойно, – вы ведь сами понимаете, что продали не то, что нужно. Неужели вам это приятно?» И в таком духе она беседовала с ним целый час, но продавец стоял на своем. Наконец, заметив, что Ольга мешает ему вести торговлю, он предложил ей в виде снисхождения поменять пальто, объяснив, что у него случайно оказалось точно такое же. Самое последнее.

– И на складе десяток, – вклинилась Маша.

– «Нет, – сказала Ольга. – Я не хочу брать вместо одной некачественной вещи такую же некачественную. Верните мне деньги». Тогда продавец попросил ее выйти, вышел сам, закрыл дверь на замок и ушел в неизвестном направлении.

Ольгу охватило отчаяние. Она вдруг поняла, что никакими силами не получит обратно своих денег. Она побрела домой. И все окружающее изменилось в ее глазах. Ей казалось, что все торговцы обсчитывают, обвешивают, что реклама на улице лжет, что, если раздвинуть мысль шире, обман царит и в телевизоре, и в учреждениях, и в отношениях людей, и в ценах на товары, и в качестве этих товаров, все словно заболели неуемной жадностью и ложью и думают только про то, как бы обмануть, ухватить, обловчить ближнего, дальнего и кого попало. Ольге стало страшно: она поняла, что может за один миг потерять все свое мировоззрение. Но еще хуже было потерять веру в себя и справедливость. Поэтому она сумела скрыть в тот вечер от мужа покупку и отсутствие денег…

– А послать его на рынок, чтобы он этому продавцу башку снес? – перебил Галкин.

– Во-первых, – ответила Ольга, – Георгий не такой человек, чтобы пускаться на авантюры, а во-вторых, он обвинил бы во всем Ольгу.

– Это уж как водится, – подтвердила Маша.

– Ольга сделала по-другому. Ее подруга работала в химической лаборатории проверки продуктов. Она согласилась проверить пальто и дала заключение на бланке, хотя просила этот бланк никому не отдавать и не показывать, кроме продавца, что пальто состоит из полимерных соединений, а кожи там нет ни одной молекулы. Обнадеженная, Ольга устремилась на рынок. При этом, проходя мимо павильоне, испытала дополнительный негативный шок: увидела точно такое же пальто с ценником, а на ценнике было четыре тысячи рублей.

Галкин аж присвистнул.

– Да! Он продал ей фальшивое пальто в два раза дороже! И Ольга явилась к продавцу, горя от возмущения, но с фактами на руках. Она сказала ему про цену в другом павильоне, она показала ему заключение подруги. Тот хотел посмотреть поближе, но она не дала. И закончила свои манипуляции так: «Я поняла, что вы никогда не отдадите мне деньги. Но я пришла не за деньгами! Можете съесть их с маслом, если вы их так любите! Я хочу только одного: признайтесь, что вы меня обманули». – «Женщина, это рынок, – ответил продавец, пытаясь изо всех сил казаться незыблемым и даже усмехался. – Я прошу цену, вы даете или нет, вот и все. Я просил, вы дали, о чем проблема?» – «Повторяю, не женщина, а Ольга Алексеевна, – сказала Ольга. – И про рынок я все знаю. Повторяю: вы не выдали мне чек, вы завысили цену, вы сказали, что это кожа, о вашем зеркале я не говорю. Я требую от вас только одного: признайтесь, что вы меня обманули!» Этот разговор с интересом слушали покупатели, которые там были, поэтому продавец не позволял себе распуститься, а ему очень хотелось, судя по тому, каким бешеным волчьим блеском горели его глаза в глубине зрачков. Он только что-то бормотал и пытался заняться другими покупателями, но они не хотели и уходили. «Обманули вы меня или нет?» – настаивала Ольга. – «Ничего я вас не обманывал. Захотели – купили. Сами себя обманули», – хитрил продавец. Тогда Ольга пошла к будке, где была администрация рынка.

– Ну, это совсем голый номер, – приговорил Галкин. – Жаловаться? Они там все повязаны!

– Ты дослушай. Она пошла туда, потому что знала, что там можно сделать объявление по громкоговорителю на весь рынок. Там сидела женщина и она сказала, что коммерческое объявление стоит сто рублей, а частное, если кто, например, потерял ребенка или вещь, пятьдесят. Ольга дала пятьдесят рублей…

– Деньги-то откуда? – не понял Галкин.

– Заняла. Дала пятьдесят рублей и сказала в микрофон: «Уважаемые покупатели! В павильоне номер сто двадцать семь продают поддельные вещи из кожи, которые на самом деле не из кожи! Обратите на это внимание. Продавец этого павильона обманщик!». Женщина-администратор стала хвататься за микрофон и кричать, что это неправильно, что это не частное объявление. «А какое же, коммерческое?» – спросила Ольга. «Нет, и не коммерческое. Оно незаконное, у меня за это будут неприятности!» Но Ольга, удерживая микрофон и не давая его выключить, бросила женщине еще пятьдесят рублей и повторила свое объявление. Выйдя из будки, она увидела, что к ней бегут несколько мужчин. Она была готова ко всему. Но они вели себя противоречиво. Один нецензурно ругался, второй молчал, но смотрел жестоко, а третий, старший по возрасту, придерживал их и приглашал Ольгу пройти для беседы. Они прошли к павильону продавца-обманщика. Тот был там, белый как полотно, и готов был наброситься на Ольгу, но старший прикрикнул на него на своем языке. И они закрылись в павильоне вместе с Ольгой и стали о чем-то между собой говорить. Двое защищали продавца, а старший обвинял и показывал в сторону будки. Ольга догадалась, что речь шла не о том, что нельзя обманывать, а о том, что нельзя доводить такие случаи до края и вредить общей торговле. «Верни деньги!» – сказал старший в конце разговора по-русски. Продавец хмуро полез под прилавок, медленно достал из коробки деньги, отсчитал их и презрительно швырнул Ольге. Но Ольга медлила. «Берите и идите, чего вам еще?» – спросил продавец. Ольга ответила: «При чем тут деньги? Я хотела, чтобы вы признали, что обманули меня!» Продавец молчал. Он понимал, что отдать деньги – временное явление, их можно опять заработать, а признать себя обманщиком – это навсегда, это заглянуть себе в душу и признать ее несостоятельность, а заглядывать в пустую душу гораздо страшнее, чем в пустой бумажник.

– Сама придумала? – поразилась Маша.

– Нет, где-то вычитала, – призналась Людмила.

Глеб Галкин ничего не сказал, но вкось изогнутый его рот, словно он собирался иронически цыкнуть, демонстрировал сомнение в правильности такого сопоставления души и бумажника. Не то что он был сам бездушен, нет, у него жена, двое детей и больная мать, о которых он заботится, но слишком много он знает людей, для которых пустой кошелек намного страшнее пустой души. А Галкин о жизни судит не по себе, а по людям – чтобы не ошибиться.

– Ну, так и что? – торопила Маша.

– «Обманули или нет?» – в третий раз спросила Ольга. Старший что-то негромко сказал продавцу. Наверно, что-то в духе: обмани, скажи, что обманул, а сам считай, что не обманул, а выполнял закон торговли. Но продавец не хотел пойти на это, молчал. «Берите деньги», – опять сказал он. «Нет, – сказала Ольга. – Я вижу, вы хотите легко отделаться. Я вам пальто, вы мне деньги, мы квиты, никто никому не должен. Нет. Пальто возьмите, пусть оно ищет других дур, а деньги я не возьму. Мы не будем квиты, вы навсегда останетесь должны и мне, и своей совести, эти деньги будут жечь вам сердце, вы никогда о них не забудете – и даже перед смертью вы будете помнить про эти деньги и плакать от бессилия, что никаких миллионов не надо по сравнения с это мелочью, которой вы оскорбили свою душу! Пользуйтесь!» И Ольга вышла. Старший со свойственной ему культурностью, которая была в нем видна, попытался вежливо преградить ей путь, но Ольга решительно сказала: «Прочь с дороги!» И удалилась.

Глеб Галкин, на что мужчина уже в солидном возрасте, даже рот приоткрыл – не ожидал такого финала. Маша тоже застыла с приоткрытым ртом – она собиралась откусить печенье, но забыла об этом.

– Вот это да! – вымолвила она наконец. – Вот это у тебя сестра…

– Дура, – встал Галкин, как-то сразу соскучившись. – Семь с половиной тысяч отдала. Сумасшедшая какая-то.

– Понимал бы ты! Иди работай! – напутствовала Маша Галкина.

Потом долго с печальной улыбкой глядела в окно.

И вдруг встрепенулась.

– Постой, Людмила! Это же ты тоже потребовала, чтобы бригадир тебя на вы называл, он, бедняга, икал после этого три дня без передышки, не мог опомниться.

– Ну и что? Я у Ольги этому учусь.

– А деньги? Ты весной у меня деньги занимала! Сказала: тысяч семь. И, между прочим, с весны в кожаном пальто ходишь.

– Заменитель, – рассмеялась Людмила. – Полторы тысячи стоит, дешевка. Но сидит хорошо. Нет, Ольга такое бы не купила. С запросами женщина. А со мной ничего подобного и быть не может. А если было бы, я что, стала бы рассказывать, что ли? Очень надо.

Действительно, Людмила о себе рассказывать не любит и не умеет.

А когда будто бы о ком-то другом, пусть даже и придуманном, – ничего, получается. И, главное, не так обидно, как если бы о себе.

А двоюродной сестры Ольги Витушанской у Людмилы нет, была одноклассница, подруга с такой фамилией, которая Людмиле очень нравилась своей благозвучностью. И было у этой Ольги замечательное кожаное пальто, Людмила всегда такое хотела. Пожалела она тогда все-таки продавца, через пару дней пришла на рынок и сказала: «Ладно, давайте, ничего, носить можно». И продавец молча дал ей пальто, которое у него почему-то лежало в сторонке свернутое. И вернул при этом три с половиной тысячи – разницу с общей рыночной ценой. И сказал, хоть и не сразу, а когда она уже выходила: «Спасибо».

История настоящая – и фамилия настоящая, соединяешь – все как в жизни.

Не со зла

– Работала тогда Ольга проводницей, – начала Людмила очередной рассказ.

– Стюардессой? – уточнила Маша. – Она же стюардесса у тебя.

– Стюардессой она потом стала, когда прошла конкурс. А до этого была проводницей, как и я теперь. Это давно было. Еще до ее замужества. То есть совсем она была молодая. В общем, так. – И Людмила настроилась на повествовательный лад. – Моя сестра Ольга, успешно закончив стажировку, приступила к работе проводницей. С непривычки ей все было непривычно – и то, что надо постоянно откликаться на просьбы пассажиров, и выполнение множества обязанностей по обеспечению горячей водой, топкой титана, мытью посуды, контролю за потреблением электричества, запиранию и отпиранию туалетов во время стоянок…

– Это ты нам рассказываешь? – удивилась Маша.

Людмила слегка смутилась: действительно, когда она

что-то рассказывала, то будто бы забывала, кто именно перед ней, она адресовалась кому-то неведомому, куда-то вообще. И она сократилась.

– Все это Ольга исполняла безукоризненно, но самое трудное для нее было не спать. Старшая проводница советовала ей, что, учитывая короткие перегоны маршрута, лучше не спать совсем. Но после этого сама крепко заснула, потому что была предпенсионного возраста и болела повышенным давлением. Ольга пожалела ее будить и со всем справлялась сама. Но как только она видела, что впереди хотя бы десять-пятнадцать свободных минут, она садилась и спала сидя, чему способствовал ее молодой организм, но при этом обязательно ставила на столик перед собой будильник, от которого просыпалась, в отличие от старшей проводницы. В ту ночь у нее была отдельная задача: разбудить женщину из шестого купе в три часа сорок минут утра на станции Ртищево.