Текст книги "У нас убивают по вторникам (сборник)"

Автор книги: Алексей Слаповский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Так прошли день и вечер и наступила ночь.

Быстров лежит в постели со Светланой.

В углу спальни клюет носом человек в штатском.

– Черт знает что, – говорит Светлана. – Теперь я знаю, что чувствуют звери в зоопарке.

– При чем тут звери? – возражает Быстров. – Звери не понимают. А люди понимают и все равно лезут в клетки. Реалити-шоу всякие. Что их, нарочно загоняют?

– Я не хочу жить в реалити-шоу. Зачем ты придумал это самоубийство?

– Я не придумал. У меня нет другого выхода. Я не хочу жить в вечном унижении.– Тебе все равно не дадут этого сделать. Может, признаешь свою вину?

– Мне нечего признавать. Если тебе плохо, можешь от меня уйти.

Светлана целует мужа в плечо.

– Ты же знаешь, что я тебя люблю. Просто – сплошные неудобства. И дочь страдает.

В соседней комнате страдает дочь. Она даже стонет. На пару с молодым человеком в штатском. То есть сейчас он не в штатском.

Светлана ворочается, достает из тумбочки таблетки.

Человек в штатском, тут же встрепенувшись, подходит. Протягивает руку:

– Позвольте.

– Это снотворное!Штатский вертит упаковку. Достает одну таблетку, дает Светлане. Подносит стакан воды – запить. Следит за тем, как Светлана глотает таблетку. Прячет упаковку в карман, садится в свой угол.

Утро. Быстров бежит по парку. За ним трусят двое сопровождающих. Быстров оглядывается, усмехается и прибавляет скорость. Бежит изо всех сил. Сопровождающие, запыхавшись, не отстают.

– Чего это с ним? – спрашивает один.

– Черт его знает… Понял! – вдруг озаряет другого.

– Что?

– Он так себя хочет до смерти довести! Самоубийство при помощи бега!

– Хитрый, зараза!

Они догоняют, один мчится наперерез. Вылетев из кустов, оказывается на пути Быстрова, останавливает его.

– Потише, пожалуйста!

Быстров возвращается к дому. Там журналисты с камерами, микрофонами, блокнотами.

Вот один из них приближается.

– Вы обещали интервью дать, я вам звонил, – говорит он Быстрову.

– Две минуты! – предупреждает сопровождающий и зорко смотрит на журналиста.

Журналист делает знак оператору, тот наставляет камеру, журналист поднимает микрофон:

– Скажите, ваше заявление о самоубийстве – это не блеф? Есть такое мнение.

– Молодой человек, – веско отвечает Быстров, – я не слесарь Вася Пупкин. Люди моего положения так не блефуют…

– Ну, блефуют и покруче…

– Но не я. Да и зачем мне блефовать?

– Внимание прессы, слава.

– Кому нужна предсмертная слава?– Не скажите, – возражает журналист. – Недавно случилась история.

Он рассказывает, а мы видим эту историю:

– Молодой человек, назовем его Костя, начитался о вас, насмотрелся по телевизору.

(Худой и бледный юноша Костя видит портреты Быстрова в газетах и по телевизору.)

– А была у него девушка. Ну, как была: влюблен он в нее был, а она нос воротила.

(Костя что-то горячо говорит юной красавице, а та воротит нос.)

– Зато у нее все стены оклеены разными знаменитостями.

(Действительно стены оклеены знаменитостями, то есть их фотографиями. Красавица сдувает с них пыль, а некоторые целует.)

– И она сказала ему: ты мне нравишься, Костя, но полюбить тебя и выйти за тебя замуж я могу только в том случае, если о тебе будут писать в газетах и показывать по телевизору.

(Красавица говорит Косте:

– Ты мне нравишься, Костя, но полюбить тебя и выйти за тебя замуж я могу только том случае, если о тебе будут писать в газетах и показывать по телевизору.)

– Костя думал, думал, думал, – продолжает журналист, – ничего не мог придумать. Талантов у него нет, заслужить славу долгим и упорным трудом проблематично, а главное, пока заслужишь, на пенсию пора, какое уж тут жениться. Тут-то как раз он и узнает о вашем поступке. И приходит ему в голову идея.

(Косте приходит в голову идея. Я понимаю, что это не киношная ремарка. Как это показать? А не знаю. Пусть режиссер и актер думают, как это показать, у них такая профессия.)

– Пошел Костя в супермаркет. Встал перед камерой слежения.

(Костя стоит в супермаркете перед камерой слежения.)

– Поднес к виску травматический пистолет, который он купил накануне.

(Костя подносит к виску пистолет.)

– И крикнул: меня покажут по всем каналам, я стану знаменит! И ты никуда не денешься, полюбишь меня и выйдешь за меня замуж!

(Костя кричит, но его слов не слышно: камера не записывает звука. Костя стреляет и падает.)

– На другой день это действительно показали по всем каналам: очень уж эффектные кадры.

(Чередуются три канала и три ведущих: показывают одно и то же. Ах, дескать, какой ужас. Это как рушащиеся в Нью-Йорке здания показывали бесконечное число раз. Ах, как ужасно. Гибнут люди… Летят из окон… Посмотрите еще раз, как это страшно. И еще раз. И еще. Страшно, не правда ли? Кто не видел, показываем еще раз. После репортажа смотрите фильм «Титаник», там тоже все очень интересно.)

– Видела эти кадры и девушка. Но Костя оказался прав только наполовину. Да, она полюбила Костю, хоть и посмертно, а вот выйти замуж за него не могла. По понятным причинам. Не рассчитал парень.

– К чему вы мне это рассказываете? – сухо спрашивает Быстров.

– Просто к слову пришлось. Не дадите автограф?

Журналист достает блокнот и ручку.

Сопровождающий насторожился, но не усмотрел ничего криминального.

Журналист шепчет:

– Оставьте ручку у себя. Наконечник смазан токсином ботулизма. Мгновенная смерть. Только подождите, пока мы отойдем.

Журналист берет блокнот, отходит, делает знак оператору.

Они приготовились снимать.

Быстров держит ручку в опущенной руке, спрятав ее в кулак.

Идет к двери подъезда.

Оператор наставил камеру.

Быстров оглядывается. Видит усмехающегося журналиста. Тот провоцирует его усмешкой. И Быстров поднимает руку – непроизвольное движение, хотя можно было сделать все незаметно. Человек в штатском тут же подскакивает, выхватывает ручку. Озирается. Журналиста и оператора след простыл.

Человек в штатском осматривает ручку. Пробует что-то написать у себя на ладони.

И падает.

Умирая, шепчет:– Так я и думал. Токсин ботулизма. Черт, вот досада…

Быстров – у батюшки Иннокентия в пустом храме. Естественно, один из сопровождающих находится тут же.

– Великий грех ты задумал, сын мой, – увещевает батюшка. – Опомнись!

– Если я сам себя не убью, они меня все равно убьют.

– На все божья воля. Может, еще и не убьют.

– Убьют. Я их понял. Как только поймут, что я передумал, тут же и убьют.

– А ты передумал?

– Нет. Пока нет. Не вижу выхода, батюшка.

– В спасении выход. В спасении души.

– Знаете, у меня такое чувство, что я не себя убиваю, а кого-то другого.

– Это кого же?

– Не знаю. Я с ним еще плохо знаком.

Батюшка не знает, чем утешить Быстрова.

Тот выходит, опустив плечи.

Батюшка упрекает сопровождающего:

– В храме Божием находишься, а не молишься, не крестишься. Где совесть у тебя?

– А я буддист.

– Что же ты тут делаешь, нехристь?– Служба, – отвечает сопровождающий и выходит вслед за Быстровым.

Быстров идет по улице и видит странную картинку: хрупкая миловидная девушка что-то собирает возле мусорных баков. Пригляделся: она собирает книги. Кто-то выкинул целую груду, вот она и хочет унести. Но забрать все сразу никак не получается.

Быстров подходит:

– Помочь?– Ой, спасибо… А то пока отнесу, мусорка приедет, на свалку заберет. Уже бывало так – не успевала.

Они несут две стопы книг.

Подходят к библиотеке. Это обычная библиотека местного значения: две комнатки на первом этаже.

Быстров вносит книги, девушка начинает разбирать их. Быстров видит на металлических стеллажах разнокалиберные издания. Но есть и собрания сочинений классиков, хоть и потрепанные.

– Это все с помоек, – говорит девушка. – У нас фонды бедные, сами ничего приобрести не можем, вот и приходится…

– А что, много книг выбрасывают?

– В последнее время – очень. Особенно если издания не в виде. Ну, слегка подержанные. Сейчас же всё издают, что угодно, в красивых переплетах. Не знаю… Зачитанная книга, мне кажется, даже лучше выглядит. В крайнем случае можно подклеить, переплести…

– Вы прямо пионерка, – с легкой иронией говорит Быстров. Но слышится в этой иронии и какая-то затаенная тоска.

Другой бы не заметил, а девушка сразу почувствовала. Внимательно глянула на Быстрова. На сопровождающего штатского, который сел на стул у входа, скучая.

И вдруг спрашивает:

– У вас что-то случилось?

– А вы разве меня не узнали?

– Нет.

– Ну как же. По телевизору показывают, в газетах мои фотографии. Горячая новость недели.

– Я телевизор не смотрю, газет не читаю. А чем вы прославились?

– С собой хочу покончить. Якобы по политическим мотивам. Демонстративно.

– А на самом деле?

– Вам действительно интересно?– Да. Чаю хотите?

И вот Быстров пьет чай и рассказывает. Машинально макает в чашку пакетик с чаем. В зависимости от темпа рассказа и его содержания, пакетик то быстро снует туда-сюда, то опускается и поднимается медленно, задумчиво…

Девушка берет пакетик и кладет на блюдечко. Быстров благодарит и продолжает рассказ.

Поскольку мы и так все знаем, то можем обойтись без слов. Достаточно показать кадры, иллюстрирующие печальную историю Быстрова.

Он закончил.

Девушка смотрит на него с грустью.

– Вас как зовут? – спрашивает Быстров.

– Извините, не представилась. Варя.

– Так что вы думаете по этому поводу?

– Думаю, что проблемы нет.

– Как это? Интересно вы рассуждаете! Вопрос жизни и смерти, а вы говорите – нет проблемы!

– Не знаю… Вот скажите, им ваша смерть зачем?

– Как зачем? Чтобы другим неповадно было. Так решили, так договорились. Я и судиться пытался, и…

– Понимаю, – мягко перебивает Варя. – Но убить вас хотят – как кого?

– Не понял. Как меня.

– А вы – кто?

– Вы что имеете в виду? Вообще-то я в статусе министра.

– Ясно. А если бы вы не были в этом статусе, вас бы убили?

– Кто? Разве только сосед по пьяни.

– Значит, убить вас хотят как министра и от самоубийства вас оберегают – как министра?

– Само собой.

– А если вы станете частным человеком?

– Это как?

– А так. Не пойдете на работу и скажете, что уволились.

– Я и так сейчас не хожу.

– Но не уволились?

– Нет.

– А вы увольтесь.

Предложение для Быстрова настолько неожиданное, что он не сразу находится, что ответить. Наконец говорит:

– Нет, а кем я работать буду?

– Да хоть кем. У нас вот в библиотеке есть вакансия заведующего. Образование у вас подходящее. Я не слышала, чтобы кто-то когда-то убил библиотекаря. Хоть по политическим мотивам, хоть по экономическим.

– Постойте. А жить на что?

– На зарплату. Если вы хотите вообще жить.

– Да конечно хочу! Но я… Я в системе, я… Я всю жизнь этого добивался…Я… Нет, как это?

– То есть лучше умереть министром, чем жить библиотекарем?

Быстров смотрит на Варю, глуповато, надо признать, выпучив глаза.

И вдруг начинает хохотать.

– Черт бы меня побрал совсем! – кричит он. – Так просто, а я не додумался! А ведь точно, кому нужен библиотекарь? Варя, я вас обожаю! Вы умница! – Чуть помедлив, Быстров добавляет: – И красавица, к тому же.– Не врите, – строго отвечает Варя. – Я симпатичная, да. Но не красавица. Кстати, предупреждаю, я с женатыми мужчинами романов принципиально не завожу.

Ох уж принципы наши, куда они деваются, когда появляется то самое, чему нет названия, поскольку слово «любовь» никому ни о чем уже не говорит.

Темно в библиотеке – вечер. Книги валяются на полу, будто кто-то в спешке их раскидал. И один стеллаж стоит косо, опершись о другой.

А вот почему: тут была борьба. Но борьба любовная, борьба страсти: Быстров и Варя лежат на полу, утомленные и томные.

Звонит телефон Быстрова.

Это Светлана.

– Ты где? – спрашивает она.

– Я?.. Да тут… Важное дело…

Варя с легкой усмешкой смотрит на Быстрова.

– Я влюбился, Света! – решается Быстров. – Я встретил замечательную девушку. Ее зовут Варя. Нет, ты тоже замечательная, но я… Я влюбился. Сердцу не прикажешь.

– А позвонить ты мог? Первый час ночи, я волнуюсь.

– Извини, не имел времени и возможности. Ты меня понимаешь?

– Понимаю. И как она?

– В смысле?

– Ну, насчет секса?

– Света, какие ты вопросы задаешь…

– Нормальные вопросы. Дай-ка ей трубочку.

– Зачем?

– Девушка будет стараться, как тебе угодить, а я-то знаю, что тебе нравится. Объясню ей, чтобы не мучилась.

– Не надо. Она не мучается. Она сразу догадалась, что мне нравится.

– А у нас охрану сняли, – сообщает Светлана.

– Правда? Это хорошо.

– Ну ладно, пока. Когда вернешься?

– А если не вернусь?

– Дело твое. Но позвони, предупреди, ладно?

– Хорошо.

Быстров отключается и зовет штатского:

– Эй, как тебя там?

Ответа нет.– Ушел! Я свободен, Варя! Ты понимаешь? Я свободен!

В зале заседаний – известные нам лица во главе с Капотиным.

– Я не понял, – недоумевает Пробышев. – Нам что делать теперь? Столько готовились, столько времени потратили!

– И что вы хотите сказать? – спрашивает Капотин. – Хотите, чтобы над нами вся Европа смеялась? И Америка заодно? Библиотекаря убили! Мы великая держава или шайка мелких бандитов? Прямо смешно слушать вас, товарищ генерал Пробышев. Если мы будем заниматься такими ничтожными убийствами, нас никто уважать не будет! Вон те же американцы – сволочи, но молодцы. По мелочи не расходуются, оккупировали чужую страну, тысячи человек угробили, своих в том числе. Да, их не любят – но уважают. А мы будем за библиотекарями гоняться?

Капотин обводит глазами присутствующих.

– Какие предложения?

Молчание.

Рубак понимает, чего ждет Капотин, и решает угодить невысказанному желанию начальства:

– Тогда другого надо… Это самое.

Капотин одобрительно кивает, но видит поднятую руку Переметнова.

– Что еще?

– Понимаете… У меня тут мысль возникла… Мы же чего хотели? Мы хотели, чтобы мы напугались. Ну, чтобы наглели поменьше. Так?

– Ну так. И что?

– Мы уже напугались. Я вот вчера мог бы два миллиона откатить себе, а только миллион откатил.

– А я третью яхту продал! – тут же хвастается Рахманович. – Зачем мне столько? Мне и двух хватит.

– Я тоже сократился! – торопится вставить Деляев. – Хотел на восемьсот квадратных метров дом построить дочке, а оставил в проекте только шестьсот. В самом деле, иметь надо же эту…

– Совесть, – подсказывает Переметнов.

Капотин задумчиво стучит пальцами по столу. И изрекает:

– Ладно. Посмотрим, что дальше будет. Что еще на повестке у нас?

– Бюджет, – говорит Манин.

– Предложения?

Манин открывает папку.

– На текущий момент главный дестабилизирующий фактор: оборот незаконных средств фактически равен бюджету. То есть пятьдесят на пятьдесят. Я предлагаю довести процент нелегальных финансов до хотя бы сорока пяти процентов.

– Думаете, реально?

– Утопия! – возражает Субботин. – Нельзя так резко. Ну сорок девять, сорок восемь. А то сразу сорок пять. Жить на что, интересно?

– Действительно, – соглашается Капотин. – Надо исходить из возможного, а не из желаемого. Пишем сорок восемь с половиной. Никто не против?Никто не против.

Пробышев, недовольный результатами заседания, встречается в укромном месте с Валерой Свистуновым и говорит ему:

– Я не хочу, чтобы в меня пальцем тыкали и за спиной шушукались! Слаб стал Пробышев, уже и ликвидировать без спросу никого не может.

– Так ликвидируем! – успокаивает Свистунов.

– Да я бы рад – не могу открыто идти против власти! Давай ты его порешишь в частном порядке, а? Все, конечно, будут понимать, кто замешан, а нам того и надо.

– А если неувязки? Раньше было все организованно, а теперь никакой страховки. Свидетель какой-нибудь найдется, еще что-нибудь. Повязать могут.

– Следствие в наших руках, ты забыл?

– Отвык я от партизанских методов…

– Вот и привыкай опять.

– Неужели теперь будем подпольно работать? Как уже все хорошо наладилось: открыто обсудили, дали задание, я фактически открыто убил, пресса, интервью. Все как у людей. Сын мной гордится – у меня папа киллер! А теперь что? Прятаться будем, будто мы карманники какие-то?

– Терпи, Валера. Что делать, если у нас наверху либералы сидят? Ничего, будет и на нашей улице праздник!И Пробышев мечтательно глядит в окно, в сторону улицы, где ему чудится будущий праздник с грохотом государственной музыки и маршировкой тысяч подкованных ног.

Все зрители знают: перед тем как убить героя, в фильме обязательно показывают, как ему хорошо и какой он славный. Чтобы жальче его было.

Не будем отступать от традиции.

Покажем, как Быстров и Варя наводят порядок в библиотеке. Быстров ремонтирует полки, Варя моет окна и вешает занавесочки.

А вот они сидят вечером в скромной комнатке Вари, и Быстров читает Варе вслух «Войну и мир». А теперь Варя читает Быстрову вслух «Войну и мир».

А вот они катаются по Москве-реке на трамвайчике. Стоят, обнявшись, у борта и любуются видами.

– Посмотрите направо! – командует Варя. А потом: – Посмотрите налево!

Но Быстров не смотрит направо и налево, он смотрит только на Варю.

Они целуются.

А теперь они пришли в гости к Светлане и тому штатскому, что сидел с нею на диване и пожимал ей руку. Бодро и мирно беседуют, пьют чай с конфетами.

Выходя из подъезда, Быстров видит, как на его машине подъезжает дочь. Она выходит – и бросается к папе на шею.

– Папа, как я соскучилась!

Она видит Варю. Оценивает:

– Мне нравится. Может, вас подвезти?– Нет, мы пешком. Подышим свежим воздухом.

Утро. Валера Свистунов просыпается. Смотрит на календарь. Неважно, какое число. Главное – вторник. Валера снаряжается: два пистолета, нож за пояс, спортивный костюм сверху.

Просыпается и Гена, который должен выполнить поручение Светланы. О нем, может, и она уже забыла, а он помнит. Человек долга.

Просыпается и Быстров.

Умывается, одевается, выходит из дома.Бежит в парке.

Валера подходит к парку. Из переполненной остановившейся маршрутки вываливается толстый мужчина, падает на Валеру, Валера, придерживая его, выронил пистолет. Валера тянется к нему и видит ноги милиционера. Поднимает голову. Милиционер строго смотрит на него.

– Это что у вас такое? – спрашивает он.

– Пистолет.

– Какой еще пистолет?

– Макарова.

– Какого еще Макарова?

– Служивый, отстань, я тут по делу, мне убить кое-кого надо. Госзаказ, понял?

– Удостоверение! – не отстает милиционер.

– Какой же дурак с собой на дело берет документы, ты соображай! Уйди, а то и тебя пристрелю!

– Еще чего. У меня двое детей маленьких. Ладно, ты только не торопись, я подальше отойду. А то скажут: твое дежурство, а ты ничего не видел. А я скажу – далеко было.– Минут десять у тебя есть.

Милиционер отходит.

Быстров бежит. Он ровно и мощно дышит. Он улыбается.

Из кустов выскакивает Валера.

А из других кустов появляется Гена.

Трое человек бегут по аллее: Быстров впереди, убийцы за ним.

Валера почти поравнялся с Быстровым, достает пистолет.

Достает пистолет и Гена.

Валера окликает Быстрова.

– Быстров, стой, прицелиться мешаешь!

Быстров останавливается. И неожиданно тоже выхватывает пистолет.

В это время приближается Гена.

– А ты что здесь делаешь? – удивляется Валера.

– Мне тебя заказали.

– И ты знал, что именно меня?

– Конечно.

– Гена, Гена, не совестно тебе? Мы с тобой рядом воевали! В одном окопе спали, из одной бутылки пили, одну закрутку на двоих курили!

– Да я помню. Заплатили уж очень хорошо. Не обижайся, Валера.

– А сколько дали? Просто интересно, сколько я стою?

– Сто тысяч.– Не густо. Но и не так плохо. Я бы тоже согласился.

И вот стоят трое, наставив друг на друга пистолеты: Валера на Быстрова, Гена на Валеру, Быстров переводит ствол с Валеры на Гену.

Пауза.

– Ну? – спрашивает Быстров кого-то в стороне. – Долго нам еще так стоять?

– Снято! – раздается голос.

Мы видим, что это съемочная группа. Все веселы и довольны – съемки закончились.

Актер, игравший Быстрова, едет по вечерней улице. То и дело ему попадаются плакаты с рекламой будущего фильма: «У нас убивают по вторникам».

Актер устало улыбается.

Он подъезжает к дому, ставит машину на стоянку, идет через подворотню.

От стены отделяется мальчик лет двенадцати.

– Дядь, дай закурить! – говорит он ломающимся голосом.

– Не рано тебе? – добродушно осведомляется актер.

– Нормально.

– А я вот не курю.

– Ну, тебе же хуже, – говорит мальчик и достает нож.

– Ты чего это задумал? – удивляется актер.

– Зарежу тебя сейчас.

– Мальчик, отдай нож и иди домой. Тебе разве не говорили, что убивать нельзя?

– Мало ли чего говорят. А сами убивают. Вон везде плакаты висят про убийство.

– Это кино, мальчик. Больше того, я в этом кино играю. На самом деле этой истории в жизни не было.

– Ага, рассказывай. Я лучше знаю, что в жизни было. Все убивают, а мне нельзя?

– Спасибо, рассмешил, – говорит актер и хочет идти дальше.

Но мальчик делает шаг и вонзает ему нож в живот.

Зажав живот руками, актер сползает по стене.

Мальчик садится перед ним на корточки.

– Больно? – спрашивает он с любопытством.

– Очень!

– Еще раз воткнуть или сам помрешь?

– Вызови «Скорую», мальчик, я все прощу.

– Простит он. За что? Что я такого сделал? – удивляется мальчик. – Ты только не ори громко, у меня бабка больная, шума не выносит. Вон окно на втором этаже. В милицию позвонит, тебе же будет хуже. Приедут и ребра тебе переломают, они не любят, когда их вызывают по пустякам.И мудрый мальчик уходит.

Актер смотрит на свет фонаря. Свет расплывается в его глазах, потухает. – Ну вот… Доигрались… – говорит актер и падает у стены.

Конец фильма

Легендарная жизнь Ольги Витушанской, рассказанная ее двоюродной сестрой проводницей Людмилой Галактионовой

Муж ушел к другой

– У моей двоюродной сестры Ольги Витушанской был почти такой же случай, – сказала проводница Людмила Галактионова, отхлебнув чаю с лимоном.

– Да ну тебя! – махнула рукой и засмеялась ее подруга и сотрудница Маша, женщина довольно красивая, но при этом железнодорожно прямая и откровенная, особенно с пассажирами. – Про что ни расскажи, у твоей сестры был такой случай. Прямо она у тебя какая-то приключенческая.

– Есть люди, на которых все шишки валятся, – мудро заметил Глеб Галкин. – Он частенько захаживал сюда, в соседний вагон, пообщаться с женским полом, а особенно с Машей, которая ему очень нравилась, и он этого не скрывал, но безрезультатно.

– Вот это правда, – кивнула Людмила. – Такой уж Ольга человек.

– Ладно, рассказывай, – согласилась Маша.

И Людмила начала. Рассказывала она странно, как по писанному, вернее, как по читанному. Она любила в дороге читать книги и запоминала не только содержание, но и слова. Поэтому разговаривала с людьми нормально, а рассказывать всегда старалась книжными словами, считая, что так выразительней.

– Моя двоюродная сестра Ольга, как вы знаете, была стюардессой. Однажды она возвращалась из рейса. Было лето.

– Ну ты сроду, Людмил! – перебила Маша. – Как начнешь развозить, уши сохнут! Ну какая нам разница, лето было или зима! История-то про людей, а не про погоду, я правильно понимаю?

– Вот именно, – мудро заметил Глеб Галкин.

Людмила промолчала.

Она не знала, как им объяснить, что так положено, так надо. Это в обычном разговоре можно, действительно: какой-нибудь, например, Иванов просто вышел из дома. А в книгах не так. Там обычно: стояла холодная осень, ветер завывал в подворотне, Иванов вышел из дома, судорожно кутаясь в воротник пальто…

– Могу и не рассказывать. А вы, если не нравится – не слушайте, а нравится – не мешайте! – слегка обиделась Людмила.

– Да она шутит! Давай, рассказывай! – разрешил Глеб Галкин на правах мужчины. Вернее, демонстрируя эти права.

Людмила отходчива, она сразу же согласилась. И продолжила. Но, надо заметить, с оттенком некоторого упорства, нажимая на книжные обороты – показывая, что от своих принципов не отречется.

– Было лето. Пренебрегая жару, Ольга ехала домой с улыбкой, что сейчас увидит любимого мужа Георгия. Хотя и сожалела об отсутствии дочери Насти, которая гостила у бабушки на летний период школьных каникул. Приехав домой, Ольга не стала звонить, а, желая сделать Георгию сюрприз, тихо открыла дверь и восторженно бросилась в квартиру. Но ее встретило пустое пространство тишины и отсутствие Георгия, которое ее изумило.

– Слинял, зараза, – прокомментировала Маша.

Людмила не обратила внимания: глаза ее стали вдохновенными и закрытыми, хотя и были открыты; она видела теперь не окружающее, а свою историю.

– Тогда, выхватив мобильный телефон, Ольга позвонила мужу.

– А раньше-то чего не звонила? – встрял Глеб Галкин.

– Сказано же, сюрприз сделать хотела!

– А он не знал, что она прилетает?

– Не знал! Потому что ее на обратный рейс на другой самолет пересадили, вот она раньше и прилетела, причем на целые полсуток! – ответила Людмила, невольно выйдя из вдохновенного состояния. Но тут же опять вернулась в него, обняла себя руками, как бы желая удержаться от мелких эмоций, и, слегка раскачиваясь, продолжила:

– Георгий не отвечал на звонки. Смутная тревога обхватила Ольгу. Это была суббота, а в субботу Георгий никогда не выходил из дома, предпочитая пить пиво и просматривать спортивные телепередачи.

– А может, пиво кончилось, в магазин побежал? – мудро предположил Глеб Галкин.

– Сердце подсказывало Ольге, что тут что-то не так, – гнула свое Людмила. – Она позвонила его матери. Мать ответила неопределенно и уклончиво, что окончательно вселило ужас в сердце Ольги.

– Матери всегда своих сыновей защищают, – осуждающе вставила Маша.

– Тут Ольга обнаружила отсутствие многих вещей Георгия. До нее стала доходить страшная догадка, что здесь замешана другая женщина. За два месяца до этого она с Георгием была на свадьбе его младшей сестры, где обнаружила Георгия у туалета, где он страстно обнимал девушку, имя которой было Ирина, она была подругой друга жениха. На тот момент Ольга решила простить за счет алкогольного опьянения Георгия, который в таком состоянии плохо себя помнил. Но через неделю, взяв случайно телефон Георгия, она обнаружила там имя Ирина, которого до этого не было. Она, не желая скрывать подозрений, спросила Георгия, какая Ирина имеется в виду. Может быть та, с которой он без стыда и совести интимно стоял у туалета? Нет, сказал он, это другая Ирина, по работе. Но после этого имя Ирина исчезло из телефона.

– И появился Андрей, – мудро хмыкнул Глеб Галкин. – Знаем эти штуки.

– Сам, что ли, применяешь? У, кобели вы все! – Маша слегка толкнула Галкина, что тому было только приятно. Приятно ему также было, что его причислили к разряду кобелей, то есть успешных у женского пола мужчин. Хоть это, увы, было не так.

– Оно исчезло из телефона, – все более разгоралась Людмила, увлекаясь своим рассказом, – но Георгий стал задерживаться на работе, хотя будучи при этом работником ремонтного предприятия бытовой техники и имея нормированный день. Он ссылался на частные заказы на дому, но это было малоубедительно. Ольга высказывала свои подозрения, тогда Георгий стал приходить аккуратно, но неизвестно, что он делал во время ее отсутствия.

– Вот именно! – сердито сказала Маша. – Сутки туда, сутки обратно, что там мой Петр делает, хрен его знает. Я ему говорю: смотри, принесешь мне что-нибудь венерическое, я тебя просто на месте убью тогда. А он только смеется, зараза. Да нет, он меня любит, – успокоила себя Маша, не приведя никаких аргументов, которые, впрочем, женщине и не нужны, ей нужна только вера.

– Итак, Ольга догадалась, что Георгий ушел к Ирине, – взволнованно продолжала Людмила. – Ее поразила эта новость. Да, она знала, что такое бывает, что мужья уходят к чужим женщинам, но она не представляла, что это может случиться с ней.

– Все плохое с другими происходит, – мудро подтвердил Галкин.

– Вся вне себя от несчастья, но держа себя в руках, Ольга позвонила сестре Георгия, та позвонила бывшему другу Ирины, который остался другом ее жениха, то есть теперь мужа, и под ложным предлогом выяснила не только телефон Ирины, но и ее адрес – будто бы из-за необходимости посоветоваться относительно перешивки брючного костюма, который ей был куплен неудачно, потому что Ирина была портниха-подгонщица в ателье и на дому. Костюм отличный, импортный, недорогой, мерила в магазине – все нормально, принесла домой – на размер больше, то ли другой подсунули, то ли просто как-то обгляделась, поволокла обратно, не берут, – пояснила Людмила историю с костюмом, произнеся это все скороговоркой и обычными словами – вне рассказа. И, сделав паузу, вернулась в прежнее русло. – И тогда Ольга пошла прямо туда, по которому адресу жила подлая Ирина. Она вошла в подъезд, воспользовавшись местной старушкой, которая открыла дверь, поднялась на лифте и дрожащей рукой позвонила в дверь. Но в квартире никого не оказалось. Тогда Ольга села на лестнице и стала ждать. Проходили разные люди, но Георгия и Ирины не было. Наконец приехал очередной лифт, и Ольга услышала знакомый голос Георгия. Услышала она также женский голос. Ольга встала перед ними. Мертвец, вставший из гроба на кладбище, так бы не испугал эту отвратительную женщину, как испугала ее Ольга. Но Георгий постарался сохранить жизнерадостный и спокойный вид. Он сказал, что заехал просто так по поводу переговорить о пошиве себе куртки, потому что он никак не может найти себе нормальную куртку для его размера и фасона. Тут Ирина пришла в себя и сказала: «Георгий, ты же мне обещал, что мы не будем врать и скажем ей всю правду». – «Да, – сказал Георгий, – но ее надо подготовить, и я с ней прожил все-таки восемь лет». – «Ты мог ее подготовить раньше, – сказала Ирина, – мы договаривались об этом. Больше того, ты говорил мне, что ты с ней объяснился про нашу любовь и отношения». – «Хорошо, – сказал Георгий, – ты иди, а я ей все объясню». – «Нет, – сказала эта жестокая женщина, – говори при мне или мы расстанемся».

– Сссучка! – с присвистом выдохнула Маша. – Ну, и что?

– Ольга сказала им: «Если уж говорить, то сейчас и всю правду. Да, я желаю знать всю правду. Я уже поняла, что у вас грязные сексуальные отношения, этого мне не надо говорить, но скажи мне ты, Георгий, какое ты примешь решение, если я прощу тебя после твоей измены?» – «Это не измена, – закричала Ирина невыносимо противным голосом, – а это его ко мне любовь, а ты ему надоела!» Но Ольга мужественно не обращала внимания на ее выпады, а общалась исключительно с Георгием, потому что он был ее муж, а эта проститутка была никто. «Я слушаю тебя, Георгий», – произнесла она. И тут Георгий сказал, что да, так получилось, что он любит эту Ирину, и они теперь будут жить вместе с ее малолетним сыном.

– Как будто у самого дочери нет, – пробормотала Маша. – Ну, ну?

– Ольга мужественно вынесла это признание и опять села на лестницу. Она не произнесла после этого ни слова. Георгий и эта женщина постояли и ушли, не найдя никаких других доводов. Наступил вечер. Дважды Георгий звонил Ольге, пытаясь с ней поговорить по телефону, но она не хотела заочного общения. После этого он вышел и стал упрашивать ее одно из двух – или зайти в квартиру поговорить, или уйти домой. Но Ольга не хотела ни туда, ни туда. Наступила темная ночь. Хотя было лето, в подъезде было сыро и холодно. На следующий день было воскресенье. Георгий и Ирина затаились в квартире и ни разу оттуда не вышли. Только один раз приоткрылась дверь и тут же захлопнулась.