Текст книги "Божественный кулак Масутацу Ояма"

Автор книги: Алексей Горбылев

Соавторы: Олег Артеменко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Об этом пишет Рояма Хацуо: «Стили поединка всех этих сэнсэев и сэмпаев и их индивидуальные особенности служили питательной средой, в которой проходило формирование моей собственной техники каратэ, они указывали мне направление, в котором я должен был работать.

И я думаю: «Как же хорошо, что я пришел в додзё сэнсэя Ояма»! Кантё Ояма постоянно говорил нам: «У сильного сэнсэя вырастают сильные ученики»! И я не могу не думать о том, что необычайная сила и вера кантё позволила ему пробудить и собрать в своем додзё многих сильных сэнсэев и сэмпаев.

Придя в Ояма додзё абсолютным новичком, не имеющим представления даже о самых основах каратэ, я имел возможность расти, наблюдая за индивидуальностью многих сэнсэев и сэмпаев, в первую очередь, конечно, самого кантё Оямы. И в процессе моего общения с ними я смог прийти к своему собственному ответу на главный вопрос: «Что же такое каратэ»?

«Каратэ – значит, сила»! – вот мой ответ на него, мой вывод. Эта моя точка зрения совершенно не изменилась с тех пор, я думаю так же и сегодня. Однако общение с разными сэнсэями и сэмпаями позволило мне узнать, что сила может быть совершенно разной.

Оставляя в стороне силу кантё Оямы – это, вообще, разговор отдельный, я хочу сказать, что имел возможность видеть совершенно разную силу сэнсэев и сэмпаев. Совершенное, абсолютно классическое каратэ сэнсэя Ясуда; боевое каратэ сэнсэя Куросаки, характеризовавшееся необычайно мощным психологическим давлением; элегантное, стильное каратэ сэнсэя Исибаси; каратэ сэмпая Окада с кимэ, красивым, как на картинке, – все эти разные виды силы вызывали мое восхищение, являлись целями, к достижению которых я стремился.

Я прилагал все силы для того, чтобы, как зеркало, отразить их силу и индивидуальность, и, хотя бы на один шаг, приблизиться к ним. Так, совершенно незаметно для самого себя, я погружался в каратэ».

Тренировки в «Ояма–додзё»

О том, как проходили тренировки в «Ояма–додзё», рассказывает Ояма Сигэру: «Тренировки начинались около половины шестого и продолжались приблизительно до 10 часов вечера. Каждый день мы тренировались, словно члены олимпийской сборной в специальном подготовительном лагере. Сосай с головой, постоянно повязанной полотенцем, с выглядывающими из-под тренировочного костюма бугрящимися мускулами, сверх всякой меры заставлял нас выполнять подготовительные упражнения (дзюмби ундо).

Естественно, что в то время у нас не было щитков для предплечий, подушек для отработки ударов, нагрудников, какие используются сейчас. Тренировка базовой техники включала в себя удары руками, ногами и блоки, выполняемые в воздух. Сосай каждый базовый технический элемент объяснял очень подробно и притом тщательно. Какой бы малозначимый, почти неиспользуемый в спарринге прием мы ни брали, повторяли мы его, самое меньшее, 50 раз. Когда же мы отрабатывали такие приемы, как сэйкэн–дзуки (прямой удар кулаком), маэ–гэри (удар ногой вперед), маваси–гэри (круговой удар ногой) или хидза–гэри (удар коленом) число повторений часто с 50 возрастало до 500, а с 500 до 1000.

Чем больше в додзё приходило новичков, тем больше возрастало число повторений базовой техники, и тренировочное время естественным образом увеличивалось с 4–х до 5 часов.

Сосай, исподлобья глядя на нас, своих учеников, которые во время тренировки задыхались, хрипели и шатались от изнеможения, говорил: «Чем иметь тысячу учеников, лучше иметь одного, но сильного, как призрак»! Но, произнося эти жестокие слова, он тут же добавлял:

«Ну, вы! Всякий человек начинает с младенчества. Вы понимаете, что это значит?! Ни у кого не бывает ни трех, ни четырех ног! И рук у каждого человека только две! А вы – просто неумехи, а это все равно, как иметь только одну ногу или одну руку. Понимаете?! Главное – тренировка! Тренировка, понимаете?! Понимаете вы это? Если противник ударил вас руками сто раз, вы должны отвечать сотней ударов руками. Если противник ударил вас сто раз ногами, отвечайте сотней ударов ногами. Сотней!…»

Говоря это, сосай все активнее размахивал руками, жестикулировал. Наблюдая за его движениями, вслушиваясь в его слова, мы чувствовали, как по изможденному телу, которое только что жаждало поскорее усесться, пробегала сила, подобная молнии, и оно внезапно наполнялось энергией. Глаза учеников, готовых разрыдаться, вдруг преображались и начинали излучать ярчайшее сияние, и после этого, под вдохновением от вселяющих мужество слов сосая, мы были в состоянии заниматься еще и отработкой техники в перемещениях и ката.

Перед кумитэ мы обычно занимались годо кэйко – «объединенной тренировкой», т. е. комплексом базовых упражнений на развитие силы, после чего все ученики за исключением двух или трех сэмпаев усаживались в углу у стены. Порядок посадки был строго определен: ближе всех к центру усаживались сэмпаи, а на самом дальнем конце занимали места самые новенькие ученики. Затем начинались яростные схватки.

Когда молодые ученики начинали нервничать, сосай обращался к ним со словами: «Эй вы! Противник – не привидение! Так же, как и у вас, у него две руки и две ноги. Если вам нанесут один удар рукой, отвечайте двумя или тремя ударами. Если вам нанесут один удар ногой, отвечайте вдвойне. Ну, что?! Разве это сложно»?!

Не обращая внимания на подавленное состояние духа кохаев, трясущихся от страха, он старался вселить в них мужество, но столь драматического эффекта, как во время тренировки базовой техники, во время кумитэ это не производило.

Когда я обращаюсь в своих воспоминаниях к тем давним тренировкам, мне припоминаются только отдельные эпизоды, но, с другой стороны, некоторые случаи я помню совершенно отчетливо, словно дело было только вчера. Даже сейчас, когда прошло уже около пятидесяти лет с тех тренировок в кумитэ, у меня все еще сохраняется живое ощущение тех ударов руками и ногами, которые обрушивались на меня. Своим сэмпаям, дохаям и кохаям я наносил неисчислимое количество ударов руками, нокаутировал их ударами ног, но воспоминаний о таких приятных вещах у меня почти не осталось. При этом, как ни странно, я совершенно отчетливо помню о своих промахах, о том, как противник «прочитывал» мои движения, и мои попытки провести коронные приемы оканчивались неудачей.

Эти схватки совсем не походили на современное кумитэ, когда господствует «турнирное каратэ». Это были совершенно варварские реальные бои. В этих схватках использовались не только такие удары как сэйкэн–дзуки (прямой удар кулаком), фури–ути (круговой удар кулаком), сита–дзуки (сита–ути, апперкот), гэдан маваси–гэри (лоу–кик) и хидза–гэри (удар коленом). В них тот, кому не удавалось навязать противнику свою игру, в которой он мог бы использовать свои специфические умения, рожденные им самим, оказывался вынужденным играть по правилам противника…

Главным в этих схватках было научиться обнаруживать слабости противника и скрывать свои слабости. Естественно, что, также как и в изучении наук, для успеха в этом были важны учение и повторение. Мы «потели» и до, и после тренировок. Фудзихира, который был гораздо младше меня, запросто тренировался до 2–х или 3–х часов ночи.

Тогдашние схватки были столкновением двух индивидуальностей. Стоило противнику один раз «прочесть» твою «коронку», твои движения, если ты быстро не перестраивался, то терпел поражение раз за разом. Перед тренировкой на следующий день нужно было каким-то образом обновить свой стиль боя. Поэтому студенты, раскрывая свои учебники, продолжали размышлять именно об этом, а сотрудники фирм, выполняя свою работу, постоянно раздумывали об изменении дыхания, тактике использования приемов. Так проходили целые дни, словно тренировка и не прекращалась.

Каждый день, направляясь в додзё, я чувствовал биение своего сердца. Вот электричка вползает на станцию Икэбукуро. Я иду в людском потоке, и мне кажется, что все окружающие меня люди – мои враги, которые сегодня сойдутся со мной в бою не на жизнь, а на смерть.

Мы практиковали кумитэ, в котором разрешалось абсолютно все: удары головой; удары по глазам (конечно, мы не вонзали пальцы в глаза, а наносили по ним чиркающий удар их кончиками); прямые и круговые удары кулаком и удары локтем в лицо; захваты; прихваты; броски; удары ногой в колено; удары ногой в пах; удушения; болевые приемы…^[11]

Однажды брошенный наземь боец утащил за собой противника и впился зубами ему в руку. Другие сэмпаи, удивившись, стали ему говорить: «Эй! Ну, ты что!? Кусаться ведь нельзя! Нельзя кусаться»! А сосай заступился за этого кохая:

«Ну, вы! Не прошло еще двух–трех месяцев, как он поступил в школу. Конечно же, он не может использовать различные приемы так же, как вы. Поэтому он и стал кусаться. Молодец! Прекрасные у тебя зубы»!

Парень машинально ответил: «Да нет! У меня слабые зубы…». И тут зал, в котором висела мертвая тишина, вдруг разразился хохотом, потому что сосай в ответ сказал:

«Слушайте! За зубами нужно следить! У человека со слабыми зубами – слабые желудок и кишечник. Вы понимаете, что значит слабые желудок и кишечник? У человека со слабыми желудком и кишечником плохая выносливость, и силу он набрать не может. Поэтому за зубами нужно следить очень внимательно. Плохо вам придется, если у вас не будет таких зубов, чтобы можно было откусить противнику ногу или руку. Нужно иметь такие зубы, чтобы не уступить в драке даже тигру»!

Когда он дошел до этого места, у учеников пооткрывались рты от удивления. А сосай все не унимался:

«Если вы спросите, что самое страшное, я вам скажу: голод. Кода-то давно один мой друг ужасно проголодался. Он отправился на берег реки, чтобы наловить себе рыбы. Но из-за голода он так ослаб, что, хотя рыба плескалась у самых его ног, он не смог ее поймать. Не знаю уж, может быть, у него в голове помутилось, но тогда он схватил камень и сказал: «Вот, я поймал рыбину»! И тут же откусил кусок камня. Киай при этом он издал просто ужасный. Это был такой вопль, словно он, зайдя в джунгли, одним разом загрыз на смерть Тарзана…».

Когда сосай дошел до этих слов, ученики разразились смехом. Сам сосай расхохотался над своим рассказом, но тут же добавил: «Вы, наверное, думаете, что это ложь, но на самом деле это правда. Наверное, моего приятеля одурачила какая-нибудь маленькая рыбка. Он тоже занимался будо. Возможно, он хотел выставиться передо мной и, назвав камушек рыбой, просто проглотил его. Если бы он его укусил на самом деле, то, наверное, зубы поломал. Ха–ха–ха»!

Иногда рассказы кантё перерастали в настоящие лекции, прерывавшие тренировку. Тем не менее, если бы мы сейчас использовали тогдашние методы тренировки, додзё на другой день просто развалилось бы. Мы тренировались в точном соответствии с лозунгом Оямы, который я уже приводил: «Чем иметь тысячу учеников, лучше иметь одного, но сильного, как призрак»!

Поскольку, как я уже говорил, мы практиковали столь жестокие спарринги, что, казалось, в них нет никаких правил, то мы должны были уметь использовать самые различные приемы. Сколько я помню, особенно часто мы применяли удары ногой в пах. Поскольку в то время паховые раковины еще не использовались, то в спарринге порой такими ударами даже рвали пенис.

Однажды Харуяма доспарринговался до того, что у него брюки тренировочного костюма окрасились кровью. Тут к нему обратился сэмпай: «Эй! Да у тебя кровь течет»! До этого момента он только выкрикивал: «Ойся! Ойся»! – и продолжал драться. Заглянул он к себе в брюки, чтобы посмотреть на своего «младшего брата», и тут же вскрикнул, а лицо его сразу побелело.

Харуяму доставили в травмпункт. Сосай схватил за руку врача, который осматривал Харуяму, и прямо на глазах у молоденьких медсестер с самым серьезным видом спрашивает: «Сэнсэй! Сможет он еще им пользоваться»? Никто даже рассмеяться не смог – такое серьезное положение было. Врач взял член Харуямы в руку и говорит: «Да. Думаю, все будет в порядке». Тут сосай обхватил голову Харуямы и машинально забормотал себе под нос: «Какое счастье! Какое счастье»! А Харуяма ответил ему: «Ос»! Сказал «Ос»! – и уставился злобно на стоящих в стороне сиделок. Когда мы вышли на улицу, я невольно расхохотался. И сосай тоже на улице разразился смехом: «Ха–ха–ха»!

Да, что ни говори, а Харуяма – парень был неустрашимый. Я, конечно, точно не знаю насчет его «младшего брата», но, думаю, швов пятнадцать ему наложили. Уж не знаю почему, но Харуяма был доволен.

Ариакэ Сёго, который фигурирует в серии комиксов «Каратэ бака итидай» (и в кинофильме «Обреченный на одиночество» – А. Г.), – это и есть Харуяма. В комиксах он выглядит этаким серьезным, настоящим учеником, но в жизни Харуяма был шкодливым кохаем.

Хотя Харуяма и получил ранение паха, во время спаррингов в додзё удары в пах продолжали применяться очень широко.

Но победу одерживают не с помощью приемов. Все зависит от того, насколько умело боец контролирует ситуацию между приемами. Поскольку в таких спаррингах мы наносили удары в лицо голыми кулаками, единственное, на что все сразу же обращали внимание, была их ожесточенность, но если бы они присмотрелись, то смогли бы заметить, что все наши действия были точнейшим образом рассчитаны.

В настоящее время после создания Кёкусин кайкан наносить в лицо как прямые, так и круговые удары кулаком по лицу, естественно, строжайше запрещено. Запрещен и удар ногой в пах. Более того, когда кто-то из черных поясов или инструкторов причиняет новичкам или обычным ученикам травмы, он получает ужасную отповедь сосая. Похоже, времена изменились…».

Атмосфера «Ояма–додзё»

Несмотря на то, что, судя по воспоминаниям учеников Оямы, на тренировках он был настоящим монстром, заставлявшим их выкладываться полностью, порой до потери сознания, после тренировки он превращался в этакого любящего «папашу».

«Если кто-то не мог внести месячную плату за обучение, Ояма говорил ему: «Можешь не платить». Фудзихира–кун тренировался до полуночи, и когда местные жители приходили к кантё с жалобами на то, что он им мешает спать, учитель звал Фудзихиру и говорил ему: «Ну, ладно, хватит на сегодня». Вот такая атмосфера была в его додзё в то время.

Ояма был не только очень смелым человеком. Он был очень внимателен и дружелюбен по отношению к ученикам, и еще он очень хорошо умел говорить, и его рассказы производили на нас большое впечатление. Эти рассказы я помню до сих пор.

По окончании тренировок он напоминал нам: «Холодную воду пить нельзя. Если хотите чего-то попить, пейте молоко. И масла побольше намазывайте на хлеб», – либо вел нас подкрепиться в якиникуя – закусочную, где подают жаркое из курицы или мяса. Когда я не мог откусить мясо, учитель говорил: «Желудок настоящего мужчины должен железо переваривать». Хотя в экономическом отношении времена были очень тяжелыми, он часто водил своих учеников есть в якиникуя. Он был много должен хозяину закусочной, но все же продолжал водить в нее своих учеников.

Сейчас я вспоминаю, как искренне он хотел воспитать своих учеников, как тепло и по–простому к нам относился, сколь светлая у него была голова. Он много рассказывал нам о своих мечтах, и это оказало на меня очень большое влияние. Думаю, что у него можно было бы многому поучиться… У меня были причины, чтобы покинуть Кёкусин кайкан, но сейчас я хотел бы сполна выразить свою признательность кантё Ояме. Для меня он стал учителем, которого никто не смог бы заменить», – говорит Накамура Тадаси.

К нему присоединяется и Ояма Сигэру: «После тренировок сосай часто водил своих учеников в якиникуя. Он рассказывал нам истории о своем затворничестве в горах, о боевых приключениях во время путешествий заграницу. И каждый раз он говорил нам:

«У каждого из вас должна быть мечта. Но нужно быть строгим к себе. И еще. Если ты начал заниматься, то должен верить, что сможешь стать чемпионом. Для этого ты и тренируешься. Понятно»?

Когда сосай говорил нам это, он словно становился моложе любого из нас, своих молодых учеников, и глаза у него становились такими же чистыми, как у ребенка. Вот что мне вспомнилось о сосае. По правде говоря, было и много такого, о чем даже вспоминать сейчас не хочется. Но эти неприятные воспоминания уходят куда-то вдаль и там исчезают. Хорошо помнится только, что сосай позволил мне познать всю романтику каратэ.

Велик след, оставленный сосаем. Поистине огромен. И потому драгоценная для меня память о том, как мы пробуждались вместе ото сна, ели, проливали пот, навсегда отпечаталась в моем сердце». Несколько интересных штрихов к этому добавляет Стив Арнейл: «В додзё Оямы царила особая атмосфера трудолюбия, самоотдачи, полной преданности воинскому искусству. Эта школа была не для всех, но я интуитивно почувствовал, что мы с Оямой во многих отношениях подходили друг другу и были близки по духу.

В тот момент, когда я принял решение перейти в зал Оямы, он находился в США с показательными выступлениями. Поэтому меня не допустили к тренировкам, но разрешили каждый день наблюдать за ними. Донн Дрэгер объяснил, что решение примет сам Ояма, когда вернется. Мне сразу понравилась дисциплина и атмосфера взаимоуважения в додзё. Когда через 3–4 недели прибыл Ояма, я через Донна Дрэгера объяснил, где и у кого учился, выразив твердое желание заниматься Кёкусинкай.

Ояма предупредил, что, если я решаюсь стать его учеником, то это на всю жизнь. Он сказал, что моя первая тренировка начнется этим же утром, и подарил мне каратэги, чем я очень гордился.

Я выполнял всю хозяйственную работу вместе с другими белыми поясами. Мы до блеска мыли полы, забивали торчащие гвозди, чистили туалеты, прибирали алтарь. Мы также стирали каратэги старших учеников, забирая их домой, потом возвращали их на место – на стену зала, где они висели в свернутом виде на штырях. Все воспитание кохаев было пропитано атмосферой будо».

«Секрет» быстрого распространения Кёкусина

Ояма прекрасно понимал, что без рекламы большую организацию создать невозможно. Он регулярно изготавливал плакаты с эффектными рисунками и фотографиями и призывами вступать в его школу. Расклеивать их он посылал своих учеников сразу после окончания тренировки. Как осуществлялись такие «акции», подробно рассказывает Ояма Сигэру:

«Разбившись на группы по 4–5 человек, мы отправлялись в разные стороны: в Оцука, в Мэдзиро, Хигаси Икэбукуро и Ниси Икэбукуро. Перед выходом из додзё сосай обращался к нам с воззванием, говоря что-то вроде следующего:

«Вы деретесь в спаррингах, как звери, избиваете всех, и новички очень быстро бросают занятия. Поразмыслите об этом! Теперь настало время пропагандировать каратэ. Если вы не станете расклеивать плакаты в таких местах, чтобы они сразу бросались в глаза, трудно мне придется. И смотрите, чтобы никто ко мне жаловаться не приходил»!…

Плакаты были очень смелыми, даже дерзкими. На них значилось: «Кэнка каратэ Ояма–додзё» – «Зал каратэ для драк Оямы».

Однажды мне вместе с Харуямой и еще двумя–тремя учениками было поручено расклеить плакаты в Ниси Икэбукуро, Хигаси Икэбукуро и в районе монастыря Гококу–дзи. С собой мы взяли два больших ведра с клеем и четыре кисточки. В путь мы отправились со скоростью, не уступающей скорости шага участников соревнований по спортивной ходьбе. Для бега это было вроде бы слишком медленно, а для обычного шага – слишком быстро. По возрасту я был самым старшим в группе, остальные были учениками повышенной образовательной школы.

Сначала мы на скорую руку расклеивали плакаты по всем телеграфным столбам, какие попадались нам на глаза, от них перешли к стенам гостиниц и т. д. Через некоторые время мы распалились и начали клеить плакаты на ограды частных домов и даже на двери их парадных. Это продолжалось в кромешной тьме уже далеко за полночь.

Два или три плаката мы наклеили даже на стены полицейских будок, которые попались нам по дороге. В одной из них как раз находился несколько полноватый полицейский средних лет. Он тут же нас заметил и, закричав на местном диалекте: «Эй! Вы что тут делаете»? – пустился за нами вдогонку, но где уж ему было угнаться за нами. Я сказал Харуяме и другим товарищам, чтобы они прекратили безобразничать, но они меня не слушались.

В конце нашего путешествия мы расклеили плакаты на улице перед станциями Ниси Икэбукуро и Хигаси Икэбукуро. Кроме того, мы обклеили плакатами даже припаркованные грузовики и легковые автомобили. Но плакаты все не заканчивались, и мы были готовы понаклеивать их прямо на лица идущих мимо людей. Поскольку сосай снял для нас комнату в гостинице, расположенной поблизости от додзё, нам хотелось поскорее закончить и улечься спать.

Закончили расклеивать плакаты мы уже около 3–х часов утра. В то время еще не было специальных магазинов, работающих 24 часа в сутки. А я был еще молод, а Харуяма и его приятели и того моложе. В общем, очень хотелось есть, но пришлось потерпеть.

На следующий день на додзё, естественно, обрушился шквал жалоб. Но сосай только ворчал. «Да, да, прошу извинения», – только и вылетало из его большого, медвежьего тела. Он тут же приносил свои извинения и только злобно поглядывал на нас.

Однако расклейка плакатов все-таки дала нужный эффект. Новички стали приходить к нам один за другим. И я, и Харуяма засыпали их вопросами: «Ты откуда пришел? Ты откуда про наше додзё узнал»? Узнавая, что пришедшие живут в том районе, за который отвечали мы, мы понимали, что это наша заслуга.

Сосай начал с маленького додзё каратэ, располагавшегося посреди трущоб, и, в конце концов, создал самую большую организацию каратэ в мире».

Реклама делала свое дело, и уже к 1957 г. количество учеников в зале Оямы возросло до 700 человек, хотя очень многие просто не выдерживали тяжести тренировок.

Соэно Ёсидзи рассказывает

Многие приходили в «Ояма–додзё» уже после знакомства с другими школами боевых искусств, которые их по какой-то причине не устроили. Одним из таких парней был Соэно Ёсидзи, будущий «Кёкусин–но моко» – «Яростный тигр Кёкусина», серебряный призер Первого открытого чемпионата Японии по каратэ-до по правилам Кёкусинкай, участник 2–го, 3–го и 4–го Всеяпонских чемпионатов, а позднее основатель школы каратэ Сидокан, обладатель 10–го дана. Вот, как он рассказывает об «Ояма–додзё» периода его поступления в ученики к Ояме:

«Я поступил в «Ояма–додзё», когда учился в первом классе повышенной образовательной школы в возрасте приблизительно 16 лет. Наставниками в «Ояма–додзё» в то время были сэнсэй Исибаси и сэнсэй Ясуда. В додзё занимались также сиханы Асихара, Ояма Сигэру и Ояма Ясухико.

Дело было, естественно, еще до того, как было построено современное хомбу–додзё. Так что речь идет о том додзё, которое размещалось в балетной студии на задворках университета Риккё. Помнится, я здорово помучился, прежде чем нашел его, когда шел туда в первый раз, не зная толком, где оно находится.

Перед тем, как я записался в «Ояма–додзё», я обошел множество додзё Вадо–рю и других школ каратэ, совершил этакое муся сюгё – путешествие с целью испытания своих сил и поиска учителя. В то время я восхищался Хидзиката Тосидзо из отряда Синсэн–гуми^[12]. Как известно, до образования Синсэн–гуми Хидзиката, чтобы овладеть фехтованием мечом, странствовал, торгуя лекарствами, и посетил многие додзё. В подражание ему я тоже посещал разные залы.

Тренировки в «Ояма–додзё» были суровые, поскольку в кумитэ били руками в лицо, применяли удары ногами в пах. В то время никакие турниры еще не проводились, и в додзё все отрабатывали наиболее эффективные приемы, то есть такие приемы, которые можно было применить в драке. Свежие травмы прибавлялись тогда с каждым поединком.

Коронной техникой сихана Асихара были удары в лицо. После окончания обычного кумитэ, он говорил: «Ну, что? Теперь поработаем»?! – обматывал кулаки полотенцами, чтобы не порезать во время боя, и засыпал противника градом ударов в лицо. Если драться незащищенными руками, то их легко рассечь о зубы, я так не раз ранил свои руки. Сихан Асихара использовал характерные хлесткие удары кулаком боксерского типа, после которых у меня было такое чувство, будто сознание куда-то улетучивается.

У сихана Оямы Сигэру удары кулаками были очень сильные, но по характеру они совершенно отличались от ударов Асихары. Они были настолько тяжелыми, что чувствовалось, как от них сотрясается позвоночник.

Удар ногой в пах был коронным приемом сихана Сигэру. Когда я, имея степень 3–го кю, сдавал экзамен на 1–й дан, моим партнером был сихан Сигэру, обладавший в то время (это было еще до его отъезда в США) 2–м даном. Приняв позицию нэкоаси–дати, он нанес мне передней ногой всего два удара в пах, а у меня уже мелькнула мысль: «Вот тут, наверное, я и умру». В общем, по результатам экзамена я перепрыгнул через 2 кю и смог получить 1–й дан, но от этих ударов больновато мне досталось. В общем, эти два сихана не раз «выказывали мне свое расположение».

Да, спарринги в те времена были жестокие, но самыми ожесточенными были бои, когда в наш зал заявлялись додзё–ябури – бойцы из других школ, бросавшие нам вызов. Поскольку в то время никаких турниров не было, а проверить свое мастерство хотелось, поучаствовать в боях с ними вызывались очень многие. Ну, и я тоже часто участвовал в таких схватках.

Это были просто страшные бои. Никакой пощады к противнику. Мы использовали не только тычки в глаза и удары ногами в пах, что считалось само собой разумеющимся, но и удары головой, кусались, в общем, били, как попало, после чего противника нередко отвозили в больницу.

Перед боями с додзё–ябури сосай обычно предупреждал нас: «Бить по–настоящему нельзя»! – но после окончания действа всегда нас спрашивал: «Ну, как»? «Ос! Нос сломали и в больницу отправили»! – хором отвечали мы. При этих словах он радостно смеялся и говорил: «Вот, негодники»!

Сколь бы жестокими ни были наши спарринги, между собой мы все-таки старались быть поосторожнее. Поскольку вести себя так по отношению к додзё–ябури не было нужды, то мы хватали их за глотку, «впечатывали» спиной в стену, били головой и т. д. в таком же духе. Поэтому додзё–ябури были для нас хорошим полигоном для приобретения боевого опыта».

Саваи Кэнъити

Кроме рядовых, безвестных бойцов испытать свои силы в боях с учениками Оямы заходили порой и крупные мастера. Особенно частым гостем в Ояма додзё был Саваи Кэнъити (1903-?), основатель школы кэмпо Тайкикэн – Кулак великой энергии–ки. В молодости он учился у великого китайского мастера и создателя оригинальной школы И–цюань – Кулак воли – Ван Сяньчжая (1885–1963), позже пришел к созданию собственного направления, существенно отличающегося от прототипа. Саваи был человеком чрезвычайно жестким, блестящим бойцом и категорически настаивал на необходимости проведения боев в полный контакт безо всяких ограничений и протекторов. Партнеров по таким схваткам он и нашел в зале Оямы. В первых поединках Саваи буквально разгромил учеников мастера каратэ и стал относиться к ним с пренебрежением, но потом нашелся человек, который сумел пробудить в нем уважение к школе Оямы. Им оказался Ясуда Эйдзи, соратник Оямы Масутацу еще по занятиям Годзю–рю и один из инструкторов его зала. Вот что сам Ясуда рассказывает об этом:

«Похоже, одно время отношения между сэнсэем Саваи и сэнсэем Оямой были несколько натянутыми. Как-то раз сэнсэй Саваи уже к концу тренировки переоделся в тренировочный костюм и, схватившись разом с двумя или тремя учениками уровня первого дана, уложил их. Даже инструктора он бросил с помощью томоэ–нагэ – броска с упором ногой в живот. Делать нечего, и Ояма предложил ему: «Не соизволите ли «поработать» с Ясудой»? А мне сэнсэй сказал: «Можешь бить, не стесняясь! Если ты его не уложишь, придется драться мне. Ты не должен проиграть, не должен уронить честь Ояма–додзё»! Тогда я, улучив хороший момент, не изо всех сил, конечно, но с приличной силой неожиданно нанес маэ–гэри – передний удар правой ногой в живот Саваи и тут же добавил прямой кулаком (сэйкэн–дзуки) в лицо. Сэнсэй Саваи рухнул. Как раз в то время шла работа над книгой «What is karate?», и в зале было много фотографов, и с тех пор сохранились фотографии, засвидетельствовавшие мою победу над Саваи. У сэнсэя Саваи произошел разрыв кишок, ему пришлось пройти через операцию и три месяца пролежать в госпитале Ябэ. Я сам в ту пору много раздумывал, уж не бросить ли мне занятия каратэ…».

Несмотря на тяжелую травму, Саваи не забросил занятий кэмпо. С Оямой у него установились хорошие, взаимоуважительные отношения, и он многому научил учеников каратиста, таким образом привнеся в Кёкусин некоторые приемы, идеи и методы тренировки китайского ушу.

Рояма Хацуо вспоминает

Одним из последних из известных ныне мастеров в «Ояма–додзё» пришел Рояма Хацуо. Он появился в этом зале в октябре 1963 г., ровно за один год до завершения строительства современного хомбу–додзё в Икэбукуро. В его воспоминаниях мы находим вполне достоверное объяснение того, как происходило формирование Кёкусинкай:

«В тот период сосай Ояма постоянно разъезжал, собирая деньги для строительства хомбу–додзё, и сам почти не бывал в додзё. Поэтому вместо него тренировки проводили сэмпаи.

Я думаю, что в то время в «Ояма–додзё» не было жестко фиксированного набора технических элементов, которые можно было бы назвать «Ояма–рю». Сам сосай Ояма изучал Сётокан–рю, Годзю–рю и другие стили каратэ и был скептически настроен по отношению к так называемому «сундомэ» – практике остановке ударов за несколько сантиметров до цели. Свое сомнение он формулировал так: «Разве можно познать настоящую силу, не нанося ударов»?…

Ояма шел не от теории, а от практики, методом проб. Сэмпаи, которые изучали различные школы каратэ, собирались в додзё Оямы со всей страны, привлеченные простой, ясной теорией сосая, выраженной в лозунге: «Не будешь бить – не поймешь»! В его зале сталкивались различные тренировочные методы и теории. Методом проб и ошибок и создавалась современная школа Кёкусин.

Если попытаться сформулировать характер тренировок в «Ояма–додзё» в тот период, то можно сказать, что они походили на ярмарку образцов. Дело в том, что в зале находились сэмпаи, которые занимались другими школами каратэ, боксом, дзюдо, кэндо, айкидо и различными направлениями рукопашного боя. Они использовали самые различные приемы: взяв захват, бросали противника наземь и удушали его с помощью приемов борьбы на земле, наносили удары головой, сжимали яички, хватали за горло, показывали финты уколом пальцами в глаза и т. д. Поэтому мы тренировались, воображая, что противник использует тот или иной стиль будо или рукопашного боя, представляя различные ситуации: что делать, если противник тебя хватает; как защищаться, если противник пытается провести удержание и т. д. Сейчас многие приходят в шок от так называемых боев без правил, от дзю–дзюцу семьи Грэйси, но мы уже в те времена проводили кумитэ без правил на ежедневных тренировках в «Ояма–додзё». Разбитые носы были самым обычным делом, ни одного дня без этого не проходило. Случалось, что ломались пальцы, в пах били так, что от пениса одна кожица оставалась, а яйца разлетались на куски, как гранат. Поэтому мы никогда не становились в стойку Нио – Буддийского стража врат, расставив ноги в стороны, и всегда сжимали бедра в стойке нэкоаси–дати, чтобы защитить пах.