Текст книги "«Непроницаемые недра»: ВЧК-ОГПУ в Сибири. 1918–1929 гг."

Автор книги: Алексей Тепляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Взаимодействие и конфликты с партийно-советским аппаратом

Органы ГПУ-ОГПУ были такой же частью советской номенклатуры, как и ЧК. Их руководители обычно входили в бюро партийных комитетов, обретая реальную власть, и регулярно отчитывались перед бюро. Руководящие работники губерний активно использовали информацию спецслужб и давали чекистам разнообразные поручения, в марте и июне 1923 г. бюро Томского губкома постановляло принимать меры к повышению авторитета ГПУ как в партии, так и среди беспартийных, призывая бороться «со взглядом на органы ГПУ как специфически карательные и органы сыска» и предложив местным партработникам «строго оберегать их от всяческих… нападок». Работу чекистов губком постановил считать «первостепенной важности партийной работой, почётной и обязательной также для каждого». Агитотделу было поручено провести кампанию «популяризации органов ГПУ и милиции», а секретарям укомов и райкомов указано, чтобы они не требовали от уполномоченных «докладов сверх рамок», причём эти рамки устанавливали сами уполномоченные. Губком поручил «выработавшихся товарищей заменить свежими» и дал конкретные оперативные поручения: усилить осведомительный аппарат, обратив сугубое внимание на «антисоветский элемент», особенно в нарымской ссылке. Используя аппарат карательных органов в корыстных интересах, секретари партийных комитетов могли водворять угодные им порядки на территории целых уездов. Занявший пост секретаря Кузнецкого укома РКП(б) в июле 1922 г. Ф.И. Травников сколотил вокруг себя кружок, куда вошли начальник милиции К.М. Рогов и зампредседателя у исполкома, бывший чекист М.И. Осипов. Эта тройка вечно нетрезвых дебоширов установила диктатуру над всем уездом и с помощью чекистов долгое время нейтрализовывала и преследовала всех недовольных, включая партийцев, пытавшихся информировать губернские власти о творившемся произволе [320]320
  Олех Г.Л. «Кровные узы…» С.75; ГАНО. Ф. п-1 Оп.2. Д.359. Л.13,72 об.


[Закрыть].

Очень важным элементом сотрудничества партии и ГПУ было создание чекистами системы политической информации верхов. С помощью агентуры чекисты составляли регулярные справки и обзоры о всех важных событиях в районе, уезде, губернии и Сибири в целом, выделяя остроактуальные темы. Парткомы нередко пользовались чекистскими записками для составления своих информации, предназначенных для более высоких инстанций. В некоторых таких обзорах политико-экономического состояния регионов доля чекистской информации превышала 50 %. В свою очередь, Лубянка пеняла чекистам из регионов за то, что те в своих информациях широко пользовались официальными справками из разных учреждений, не давая труда дополнять или осмысливать полученные материалы.

Очень подробно центральную власть информировали о положении в деревне, причём до конца 1927 г. сводки фиксировали истинные причины крестьянского недовольства: непосильные налоги, «ножницы цен», произвол местных властей. Затем весь негатив стал связываться с происками классового врага.

С осени 1927 г., когда Сталин начал наступление на основы нэпа, в сводках стало меньше информации по хозяйственным вопросам и гораздо больше места стал занимать анализ политической обстановки причём пристрастный: не ситуация в целом, а лишь «антисоветские проявления» и классовая борьба как таковая [321]321
  Угроватов А.П. «Информационная деятельность органов безопасности…» С. 82–84; «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД». Том 2. С. 7–8,21,38,46.


[Закрыть].

Органы ОГПУ следили за всеми специалистами, а также за исключёнными из партии. Неблагонадёжные личности в советских учреждениях по представлениям ОГПУ подлежали увольнению. Перлюстрация была очень широкой, но не сплошной, особое внимание уделялось контролю переписки неблагонадежных лиц, письмам, отправляемым и получаемым из армии и из-за границы.

Чекистские досье до конца 1920-х гг. охватывали сравнительно небольшую часть населения края: к 1928 г. на учёте сибирских работников госбезопасности стояло 36.764 «антисоветских элемента». Самой массовой прослойкой были «кулаки», репрессированные в 1919–1922 гг. – 12.000, а также белые казаки (7.500) и бывшие офицеры (5.230). К повстанцам были отнесены 3.644, к членам политических и уголовных банд – 3.542, к бывшим контрреволюционерам – 700 чел. Служителей культа учитывалось до 2.000 чел. Членов антисоветских партий насчитывалось 2.058 (860 эсеров, 624 меньшевика, 132 дашнака, 131 анархист, 30 сионистов, 28 народных социалистов). Ещё 253 чел. были отнесены к троцкистам и прочим партийным отщепенцам. Значительную часть «подучётного элемента» чекисты прорабатывали с помощью своей агентуры [322]322
  Угроватов А.П. «Красный бандитизм…» С.187.


[Закрыть].

Конфликты крупных чекистов с руководством губерний становились реже, причём именно работники ГПУ оказывались пострадавшей стороной. А начальник Енисейского губотдела ГПУ А.А. Денисов в 1923 г. стал жертвой как интриг своих подчинённых, недовольных прекращением практики кредитования сотрудников за счёт частных фирм, так и противостояния сибирского партцентра с властями губернии. Красноярцев обвинили в сепаратизме (они выступали против самого существования такой надстройки, как Сиббюро ЦК РКП(б). В назидание, без согласования с ними, члены Сиббюро убрали начальника местного ГПУ.

Для чекистского начальства 20-х гг. было обыденным явлением участие в различных интригах и склоках. Некоторые из них носили довольно криминальный характер. Желая в угоду местным властям спровоцировать противостоявших им военных, уездный уполномоченный ГПУ в Бийске Г.П. Сысоев в конце 1922 г. заявил начальнику политотдела 4-й бригады РККА Л.А. Бакуеву и его заместителю военкому Евсееву, что в Бийске «очень много всякой нэповской и прежней эсеровской сволочи», поскольку теперешние законы позволяют «безнаказанно существовать тем элементам, которые в 18–20 г. были всегдашними квартирантами подвалов ЧК». Подметив у Бакуева с Евсеевым недовольство местными властями, чекист предложил им взять «на себя организацию этого красного бандитизма». Узнав, что директивы сверху на этот счёт не было, военные решительно отказали Сысоеву.

Чекисты иногда принимали участие и в прямых аппаратных атаках на партийных чиновников. Уездный уполномоченный Иркутского губотдела ОГПУ по Киренскому уезду В.И. Алмазов 26 февраля 1926 г. за участие в склоке с целью смещения секретаря укома ВКП(б) получил строгий партвыговор со снятием с должности. В свою очередь, как и в начале 1920-х гг., партийная верхушка старалась не допускать излишней самостоятельности со стороны чекистских структур; постановление бюро Сибкрайкома ВКП(б) от 21 декабря 1928 г. отметило «недопустимость со стороны ПП ОГПУ отстранение от обязанностей нач. ОГПУ Иркутского округа тов. Атенкова без согласования с бюро Крайкома и Иркутского окружкома».

Тем не менее, вопросы, касавшиеся внутренней жизни полпредства ОГПУ и состояния его парторганизации, ни разу не рассматривались на заседаниях бюро Сибкрайкома ВКП(б). А в апреле 1929 г. по заявлению Заковского опросом членов бюро крайкома, то есть без обсуждения, было принято решение «об откреплении от партячеек органов ОГПУ товарищей, не имеющих отношения к органам ОГПУ» [323]323
  Олех Г.Л. «Кровные узы…» С. 79–80; ЦДНИИО. Ф.1. Оп.1. Д.2614. Л.26–27. Д.2608. Л.45: ГАНО. Ф. п-2. Оп.1. Д.1460. Л.7; Оп.4. Д.23. Л.158; Акишин М.О. «Источники по и деятельности бюро и секретариата Сибкрайкома ВКП(б) (к постановке вопроса)» //Проблемы истории местного управления Сибири XVII–XX веков Выпуск II. – Новосибирск 1999


[Закрыть].

Закрытость положения внутри чекистских аппаратов сочеталась с внимательным агентурным наблюдением ОГПУ за партийно-советскими структурами. Хотя разоблачение агентурных мероприятий против партийных комитетов грозило чекистам крупными неприятностями, они не избегали соблазна следить за коммунистами. Начальник особого отдела ОГПУ 9-й кавбригады СибВО В.И. Мочалов в 1925 г. был снят с должности и ненадолго исключён из партии за ложные материалы на коммунистов и организацию «слежки за членами РКП сетью беспартийных [секретных] сотрудников». В октябре 1925 г. ТомгубКК ВКП(б) постановила убрать с работы уполномоченного ОГПУ по Мариинскому уезду А.Ф. Шкляева, «неконтактно ведшего работу с укомом», вскрывшего секретные пакеты, адресованные секретарю укома партии и начальнику ДТО ОГПУ, и «вызывающе державшего себя» перед партийными начальниками. Но, скорее всего, чекистам удавалось прятать следы и получать агентурную информацию о деятельности и кадрах партийно-советских органов.

Практика постоянной чекистской слежки болезненно воспринималась многими ответработниками. Недовольство его отразилось в письме от 21 июля 1927 г. заместителя секретаря Рубцовского окружкома ВКП(б) Токмакова в Сибкрайком С.И. Сырцову. Получив жалобу на перлюстрацию «частной переписки ответработников», Токмаков обратился за разъяснениями к начальнику окружного ОГПУ Н.М. Белякову, который уверял, что это всё неправда. Но затем замначальника окротдела И.В. Овчинников передал члену окрКК ВКП(б) сведения, почерпнутые из личной переписки и касавшиеся только что приехавшего в округ уполномоченного крайвнуторга Дорошенко. Токмаков писал Сырцову, что считает такое поведение чекистов «совершенно недопустимым без согласования с Партийным Комитетом. Правда, может быть, такой порядок существует, но я о нём не знаю. (…) Нельзя, очевидно, не отметить сомнений на счёт своеобразных внутриаппаратных взаимоотношений в ГПУ, идущих по линии обособленности аппарата и зависимости его, прежде всего, от "начальства" (если, предположим, вызвать кого-либо из сотрудников – членов партии – и спросить о чём-нибудь, то наверняка без разрешения "начальства" не скажет)». Токмаков также указывал на грубость Белякова на курорте – где начальник окротдела угрожал персоналу словами: «Что, хочешь побывать в ГПУ?» – и просил перебросить чекиста из Рубцовска [324]324
  ГАНО. Ф. п-11. Оп.1. Д.233. Л.20 об., 28 об., 46 об.; Ф. п-6. Оп.1. Д.189. Л.140; Ф. п-2. Оп.2. Д.182. Л.6–7.


[Закрыть]. Вскоре Белякова перевели в Барабинский окротдел ОГПУ.

Жалобы в инстанции на «некоммунистическое поведение» работников госбезопасности были распространённым явлением. В апреле 1928 г. прокурор Балаганского района в Иркутском округе Куб сетовал, что «уполномоченные ГПУ на местах о себе слишком много мнят, унижая достоинство других работников, ведут за ними слежку и прочее». Незаконные действия в отношении коммунистов не оставались без ответа со стороны партийных комитетов. Старший помеченный отделения ДТО ОГПУ ст. Красноярск М.Ф. Царев в 1926 г. получил партвыговор за проведение обыска у ответработника-партийца без согласования с райкомом ВКП(б). Партийные власти не упускали возможности указать чекистам на недостатки в работе. Уполномоченный ОГПУ на ст. Татарск С.И. Шан в декабре 1927 г. получил от РК ВКП(б) взыскание за несвоевременную информацию о забастовке 250–300 сезонных рабочих. Чекист, оправдываясь, заявил, что большая часть забастовщиков – жители изобильного притонами пос. Сахалин, отличающиеся «особыми качествами»: буйством, грабежами, воровством… [325]325
  Там же. Ф.20. Оп.2. Д.224. Л.285; Ф. п-6. Оп.1. Д.409. Л.186–187. Ф. п-82. Оп.1. Д.117. Л.23,24,29,55.


[Закрыть]

Прокурорский надзор за деятельностью чекистов был обычно довольно символическим. В апреле 1926 г. Сибирское совещание работников прокуратуры отметило, что надзор за ОГПУ носит формальный характер, а наблюдение за адмссылкой вообще отсутствует. В 1927 г. бийский окрпрокурор отмечал сочетание у ряда оперработников «полного правового невежества со стремлением показать своё "я" и приёмы ЧК». В 1928 г. омский окрпрокурор сообщал в контрольную комиссию о своей беседе с начальником окротдела, в которой тот жёстко заявил, что органы ОГПУ доказали свою ценность для дела революции, в отличие от органов прокуратуры. Если прокуратура находила какие-то чекистские действия провокационными, Заковский предпочитал заступиться за подчинённого. Так, начальник ЭКО Канского окротдела ОГПУ Я.Я. Веверс в 1928 г. провоцировал подозреваемых на получение взятки, в связи с чем прокуратура рекомендовала наложить на него адмвзыскание – за необоснованное возбуждение дела на нескольких человек. Заковский отказал прокуратуре в этой просьбе [326]326
  «Маргиналы в социуме…» С.236, 121; ЦХАФАК. Ф. п-4117. Оп.1. Д.1. Л.21,30,40; ГАНО. Ф.20. Оп.2. Д.195. Л.18–19.


[Закрыть].

Таким образом, несмотря на то, что подчинённое отношение чекистских органов по отношению к партийным структурам было выстроено ещё в начале 20-х годов, работники ОГПУ по-прежнему старались действовать как можно более независимо от них. Размах операций против политических врагов с конца 1920-х гг. способствовал резкому увеличению масштабов работы ОГПУ и повышению их влияния. В агентурной разработке, для начала которой было достаточно любого сигнала, находились очень многие партийно-советские и хозяйственные чиновники. Вместе с тем руководители окружкомов и райкомов ВКП(б) нередко вмешивались в оперативную работу ОГПУ, а также старались использовать чекистов для помощи в проведении различных хозяйственно-политических кампаний, что становилось одной из дополнительных причин взаимных трений.

Агентурный аппарат ОГПУ

Уже в начале 1920-х гг. чекистам удалось осуществить массовое агентурное проникновение во враждебную им среду – как внутри России, так и среди белой эмиграции. Многие стали агентами в большевистских тюрьмах, купив жизнь и свободу в обмен на тайное сотрудничество, другие заплатили своей внутренней свободой за возможность вернуться в Россию из эмиграции. Так стали агентами ВЧК-ГПУ и генералы царской армии И.К. Серебренников с A.M. Зайончковским, и эсеровский боевик Г.И. Семёнов, и агент Б.В. Савинкова Э. Опперпут-Стауниц, и видные деятели эмиграции: генерал П.П. Иванов-Ринов, бывшие министр колчаковского правительства С.Н. Третьяков, военный атташе П.П. Дьяконов.

Будучи неплохими психологами, чекисты отбирали людей, разочаровавшихся в прежних идеалах, преклонявшихся перед силой нового государства, особо обращая внимание на лиц с авантюрной жилкой, чтобы эксплуатировать их любопытство к тайной работе и жажду приобщения к кругу «избранных». Не брезговали при вербовке и открытым подкупом. Чекисты широко привлекали ущербных и криминальных личностей, доверяли прежде всего негативной компрометирующей информации. Как гневно отмечал наркоминдел Г.В. Чичерин, «руководители ГПУ слепо верят всякому идиоту мерзавцу, которого они делают своим агентом» [327]327
  «Военные архивы России». Вып. 1. – М., 1993. С.101; Беседовский Г.3. «На путях к термидору». – М., 1997. С.412.


[Закрыть].

Характерно, что нередко работа на спецслужбы была семейным делом – например, секретными агентами ОГПУ-НКВД работали муж Марины Цветаевой С.Я. Эфрон и их дочь Ариадна Эфрон. Литературовед О.М. Брик некоторое время был гласным сотрудником секретного отдела ГПУ, его жена – держательница литературного салона Л.Ю. Брик – сотрудничала с Иностранным отделом ГПУ. Отец и дочь Зайончковские сыграли видную роль в истории крупных чекистских провокаций – генерал A.M. Зайончковский помогал легендарной операции «Трест», дочь О.А. Зайончковская-Попова, привлечённая отцом к работе на ГПУ в 1922 г. и вхожая в ряд генеральских семейств, много лет сочиняла клеветнические материалы о «заговорщике» Тухачевском, пристрастно «освещая» также С.С. Каменева, Б.М. Шапошникова и других военачальников [328]328
  Кудрова И. «Гибель Марины Цветаевой». – М, 1995. С.144, 151, 174–178, 244–245, 256; Кочик В.Я. «Разведчики и резиденты ГРУ за пределами Отчизны». – М., 2004. С.467; Ваксберг А.И. «Лиля Брик. Жизнь и судьба». – М.-Смоленск, 1997. С. 96–98, 109–112,120; Тумшис М.А. «ВЧК. Война кланов». – М, 2004. С. 25–26.


[Закрыть]. Часто семейными парами являлись содержатели конспиративных квартир.

Некоторые документы, регламентировавшие работу с агентурой, ныне известны. В конце 1920-х гг. одним из таких документов была «анкета предварительной обработки» объекта, предназначенного для вербовки. Помимо обычных вопросов (социальное происхождение, служба в белых армиях) в анкете были и специфические: личные качества, политические убеждения, политическая эволюция, среда, в которой вращается и степень авторитетности в данной среде, благоприятны ли формы связи с объектом. Указывалось и то лицо, которое должно было освещаться кандидатом на вербовку. Анкета заполнялась сотрудниками ОГПУ на основании данных, полученных негласным путём [329]329
  ЦДНИТО. Ф.3791. Оп.1. Д.30. Л.20 об.


[Закрыть].

Грубое принуждение было одним из главных инструментов вербовки. Отказ от сотрудничества с чекистами воспринимался не только как нелояльность, но как вызов и нередко преследовался в уголовном порядке. В декабре 1923 г. чекистами рассматривалось дело по обвинению священника А. Воскресенского в «распространении ложных слухов с целью подрыва авторитета органов ГПУ» – тот, по показаниям четырёх свидетелей, рассказывал «каждому встречному», что в Енисейском губотделе ГПУ его пытались завербовать для борьбы против сторонников патриарха Тихона. За это ПП ОГПУ ходатайствовало о высылке священника из Енисейской губернии.

Обычно только откровенная фабрикация обвинительных материалов давала шанс найти жертвам чекистского натиска защиту у прокуроров. Например, чекисты Енгуботдела ОГПУ за отказ работать на них сфабриковали дело на В. Митича, обвинив его в антисоветской агитации. Прокуратура в мае 1925 г. отметила, что настоящим мотивом для высылки стал «отказ Митича быть сексотом и опасение, что он может расконспирировать метод работы органов ГПУ по вербовке сексотрудников», найдя «такой мотив не заслуживающим уважения».

Не надеясь на заступничество местных властей, студент Томского университета Н. Пучкин в 1926 г. писал А.В. Луначарскому, что в селе, где молодой человек работал учителем, работник ОГПУ с помощью угроз заставил его подписать обязательство быть агентом. Требования доносов продолжались и в университете, куда Пучкин поступил в августе 1926 г. За нежелание сотрудничать ему угрожали исключением из университета. Пучкин писал, что стоит перед выбором, доносить на товарищей или покончить с собой: «Сделайте, что возможно! Буду обязан Вам своей жизнью». Реакция наркома просвещения на эту мольбу о помощи осталась неизвестной. В том же 1926 г. служащий с. Алейское Барнаульского округа И.Я. Соловьев написал в Президиум ВЦИК жалобу на уполномоченного окружного ОГПУ К.Г. Селедчикова, который, в ответ на отказ Соловьёва стать осведомителем, пригрозил сфабриковать на него дело и выслать, сообщив, что одного отказавшегося от работы на «органы» чекисты расстреляли [330]330
  Олех Г.Л. «Кровные узы» Ф.21; Измозик B.C. «Глаза и уши режима…» С. 118–119; Плеханов A.M. «ВЧК-ОГПУ…» С.243.


[Закрыть].

Вот драма ссыльной княгини В.Н. Трубецкой – ноябрьским днём 1928 г. её остановил прямо на улице уполномоченный контрразведывательного отделения Иркутского окротдела ОГПУ В.И. Леший, объявил об аресте, а доставив в ОГПУ, потребовал от неё, запугивая расстрелом, согласия стать сексоткой. Двумя годами раньше Трубецкую уже пытались сделать осведомительницей, но тогда ее выручил заместитель окрпрокурора Мирошников. Чекисты не отступились, и в результате прокуратура получила новое заявление Веры Николаевны: «Леший мне говорил, что он может уничтожить для революции хоть десять человек и что для революции все хорошо, то есть цель оправдывает средства».

В прокуратуре Трубецкую, находившуюся на грани самоубийства, убедили, что её не расстреляют, и отправили в местное ОГПУ отношение, в котором требовали принять меры «к недопущению подобного приёма к вербованию осведов». Полпредство ОГПУ вынуждено было сделать своим подчинённым указание быть осторожнее в «методах работы», одновременно попросив прокуроров впредь не оформлять подобные факты, чтобы они никоим образом не фиксировались на бумаге… [331]331
  ГАНО. Ф.20. Оп. З. Д.32. Л. 185, Оп.2. Д.20. Л.19,20.


[Закрыть].

Эффективность агентурного осведомления базировалась как на широком сотрудничестве с ОГПУ партийно-советской номенклатуры, так и интенсивным проникновением агентов в среду интеллигенции, церкви, ссыльных, бывших белых офицеров, нэпманов и других парий режима. Верхушка партии требовала от властей учитывать чекистскую информацию, вникать в тонкости агентурной работы, оберегать агентов от расконспирирования, определять меры наказания провинившимся. За состояние агентурно-осведомительной сети с местных чекистов спрашивало не только их непосредственное начальство, но и партийные власти.

В феврале 1926 г. ЦК ВКП(б) в своём циркуляре отмечал, что местные партийные органы в своей работе недостаточно используют сводки и информационные доклады ОГПУ, из-за чего слабо учитывают политическое настроение масс и не в состоянии быстро устранить замеченные «органами» злоупотребления. В свою очередь, циркуляр Сибкрайкома ВКП(б) от 2 августа 1926 г. констатировал проблемы в такой важной сфере, как обратная связь органов безопасности с партийными властями: «В большинстве случаев парторганы не ставят в известность органы ОГПУ о принятых мерах по выявлению и изживанию тех или иных ненормальностей по сообщениям ОГПУ». Сибирская верхушка также указывала, что руководящие работники предприятий и учреждений при проверке сообщаемых фактов действуют неосторожно и в результате расшифровывают лиц, «давших ОГПУ сведения».

В том же августе 1926 г., откликаясь на циркуляр ЦК ВКП(б) № 4900/с об укреплении органов ОГПУ, Сибкрайком поручил заместителю Заковского Б.А. Баку и ответработнику крайкома Осипову «проработать вопрос о пополнении кадра секретных сотрудников ГПУ за счёт совпартшкол» [332]332
  Там же. Ф. п-6. Оп.1. Д.937. Л.11 об.,12.


[Закрыть].

Чекисты постоянно выступали перед местным начальством с отчётами, в том числе и о конспиративной работе. Промахи своих осведомителей они старались сглаживать. Например, в феврале 1923 г. выступавший на заседании президиума Минусинского укома РКП(б) уездный уполномоченный ГПУ Я.П. Пакалн заявил, что исключение из партии сексота Машкина преждевременно, т. к. он «под видом спекулянта исполнял секретные задания ГПУ». Президиум, сочтя доводы чекиста убедительными, отменил решение об исключении Машкина из партии.

В апреле 1923 г. тот же Я.П. Пакалн докладывал на заседании бюро укома РКП(б) о работе своего аппарата – 10 гласных сотрудников и трёх прикомандированных. Нехватка грамотных людей привела к тому, что от уполномоченного по информации коммуниста Базаркина – надёжного, но малограмотного – «пришлось всю информационную сеть передать мальчику Салмину». Е.Г. Салмин служил в ЧК-ГПУ с 14 лет и стал руководить осведомлением по огромному уезду в 17 лет. Тогда же он попался на том, что вместе с сотрудником ВЧК Дорошенко выкопал из земли ценности, принадлежавшие дяде Дорошенко, но Пакалн заступился за юнца и предложил всего лишь освободить его с ответственной работы (пять лет спустя Сапмин будет отдан под суд за издевательства над арестованными при допросах). Уполномоченный по политическим партиям Я.Э. Левит тоже характеризовался своим начальником как хороший работник, но Пакалн пенял, что агентура у Левита беспартийная и поэтому не очень ценная.

Уездный уполномоченный жаловался укому, «что губерния даёт большие задания, совершенно не учитывая штат» и попросил возбудить ходатайство перед губкомом о присылке работников. Соответствующее постановление Минусинским укомом было принято, но его секретарь Пигилев просил губернские власти заменить Пакална либо прислать ему в помощь сильного начальника ИНФО: «Слишком слаба агентурная сеть как в деревне, а также в советских и хозяйственных организациях. Никаких сведений они не имеют…». В августе 1923 г. секретарь укома требовал от Пакална: «Необходимо установить твёрдую связь агентуры с сексотством. Обратить внимание на усиленное обслуживание совучреждений, ни одна организация не должна быть без наблюдения» [333]333
  Там же. Ф. п-1. Oп. U. Д.276. Л.87; ЦХИДНИКК. Ф. п-1. Оп.1. Д.498. Л.55,76 об., 99 об.


[Закрыть].

В мае 1924 г. на конференции уездных уполномоченных Новониколаевского губотдела ОГПУ замначальника губотдела Г.А. Молчанов основное внимание уделил проблемам перегруженной «мёртвыми душами» агентурно-осведомительной сети. Сексоты-коммунисты, по его словам, показали свою неработоспособность, отчего упор следовало делать на беспартийное осведомление, вербуя учителей и прочую сельскую интеллигенцию, секретарей волисполкомов, кооператоров, кулаков и бедняков, а также «пользуя коммунистов, перебрасываемых в деревню в партийном порядке» и демобилизованных солдат, особенно из войск ОГПУ. Партийную сеть предписывалось считать подсобной, но, судя по масштабам сотрудничества коммунистов с политической полицией, она и в последующие годы сохраняла своё огромное значение для информации «органов».

Поскольку районные информаторы ОГПУ с милицейскими мандатами уже расконспирировали себя, Молчанов призвал использовать для прикрытия резидентов удостоверения статистиков и других советских служащих, «а также проводить работу под видом торговцев, используя для конспирации разъездов своих лошадей». Материальное вознаграждение предусматривалось только для наиболее ценных информаторов; для этой цели использовались как средства ОГПУ, и секретные суммы, «получаемые от местных органов». Оплата таких ценных агентов была достаточно высокой. Бывший сибирский партизан и старшина эскадрона П.С. Ржавин с 1924 г. работал сексотом Енисейского губотдела ОГПУ с жалованьем 56 руб. в месяц, что соответствовало приличной тогдашней зарплате. Его коллегой с аналогичной ставкой был В.И. Грошен – член ВЦИК в 1917 г., избранный от своего полка, который поработал в Енисейской губчека, затем стал продработником, а с 1923 г. являлся сексотом Енгуботдела ОГПУ [334]334
  ГАНО. Ф.20. Оп.2. Д.5. Л.4-10, ГАРФ. Ф.374. Оп.27. Д.489. Л.100.


[Закрыть].

Характерен эпизод с партийцем А. Мельниковым, который в 1922 г. был арестован по подозрению в контрреволюции и, соответственно, исключён из партии. Поскольку в некую «контрреволюционную организацию» Мельников был внедрён как сексот, осенью 1924 г. Алтайской губКК РКП(б) восстановила его в партии и конспирации ради постановила перебросить в другой район.

Обыденным примером тайной службы на ОГПУ мелкого номенклатурного работника-коммуниста выглядит деятельность С.М. Стычковского, в 1924–1925 гг. возглавлявшего союз пищевиков в райцентре Хабары Алтайской губернии и одновременно в качестве осведомителя «прорабатывавшего» зажиточного немца – владельца паровой мельницы. Осенью 1925 г. Стычковский был взят в штат ИНФО Славгородского окротдела ОГПУ, а затем работал участковым уполномоченным по Хабарскому и другим районам [335]335
  ЦХАФАК. Ф. п-3. Oп.2. Д.129. Л.69, ОСД УАДААК. Ф. р?. Оп.7. Д. п-10953.


[Закрыть].

Реальная численность чекистского аппарата была значительно выше за счёт наиболее квалифицированного слоя агентуры – так называемых резидентов, которые фактически являлись тайными уполномоченными. В каждом районе с начала 1920-х гг. обязательно работал негласный работник – районный резидент, на которого были «завязаны» многочисленные рядовые осведомители. Свои резиденты имелись и в воинских частях, и в крупных учреждениях. С резидентами и важными агентами участковые уполномоченные и оперативники окротделов регулярно встречались, получая информацию и направляя их деятельность. Многие резиденты со временем становились штатными сотрудниками госбезопасности. ОГПУ в конце 1920-х гг. имело в окружных центрах не менее двух городских резидентов: так, в г. Камне такими резидентами работали заведующий секретной частью окрисполкома Г.И. Вдовий и помощник участкового фининспектора И.Л. Будкин. В 1929 г. оба они стали официальными уполномоченными районных органов ОГПУ.

Значительная часть оперативников перед зачислением на чекистскую должность имела внушительный стаж секретной работы. В том же Каменском окротделе ОГПУ с 1927 г. участковым уполномоченным трудился С.С. Рубан, имевший примечательную биографию: служа в колчаковской армии, он через брата передавал партизанам разведывательные сведения о передвижениях белых. В 1921–1927 гг. Рубан был сексотом и по настоянию чекистов даже выбыл из партии, чтобы соблюсти конспирацию. Профсоюзный работник К.К. Пастаногов являлся сексотом Барабинского окротдела ОГПУ с середины 1920-х гг. и в период коллективизации стал штатным уполномоченным окружного отдела [336]336
  ГАНО. Ф. п-6. Оп.1. Д.937. Л.11–12.


[Закрыть]. С рядовой негласной работы начинали и многие руководители: начальник Бийского окротдела ОГПУ К.К. Вольфрам, Рубцовского и Барабинского – Н.М. Беляков, Бурят-Монгольского облотдела и Красноярского окротдела ОГПУ – Н.Д. Ермилов.

Нередкое использование агентуры в личных целях ставило под удар самих чекистов. Председатель Томгубчека С.Г. Чудновский был вынужден уйти с чекистской работы, а потом и уехать из Сибири, поскольку властям надоело заслушивать богатые специфическими подробностями истории его любовниц-сексоток. Возглавлявший секретный отдел Енисейского губотдела ГПУ А.С. Макаров был снят с работы по обвинению в пьянстве, служебных злоупотреблениях и «использовании им подчинённых секретных сотрудниц как женщин». В январе 1923 г. губКК РКП(б) исключила Макарова из партии и постановила снять с работы в ГПУ. Однако сразу после протеста Енгубкома РКП(б) Макарова восстановили в партии «как хорошего чекиста… в смысле открытия контрреволюционных заговоров», пьянство которого «протекало в силу наследственности».

С первой половины 1920-х гг. на «органы» Сибири трудились ценные агенты, проработавшие по много лет. Среди них можно назвать В.Г. Кремера («Спортсмена») – секретаря германского консульства в Новониколаевске. Заведующий иностранным отделом Госбанка в Новониколаевске Г.П. Гиргенсон в 1924 г. получил задание установить связь с работниками германского консульства, чтобы наблюдать за ними и их окружением, что и делал до 1930 г., после чего был переведён на осведомление уже «по внутренней линии». Видным агентом был потомок декабристов князь С.П. Волконский, ставший после освобождения из красноярского концлагеря в 1923 г., где сидел за службу у Колчака, одним из солдат невидимой армии сексотов. Сломленный заключением, он затем в течение полутора десятилетий активно привлекался к фабрикации дел о «контрреволюционной интеллигенции» [337]337
  Белковец Л.П. «„Большой террор“ и судьбы немецкой деревни в Сибири…» С. 242–261; «Сталинские расстрельные списки». – М., 2002; Красильников С.А. «Белогвардейский заговор 1933 г. в Западной Сибири» (по материалам архивно-следственного дела)" //Гуманитарные науки в Сибири. Серия Отечественная история. 2005, № 2. С.61; ГАНО. Ф. п-1. Оп.7. Д.38. Л.10–10 об., 14 об.


[Закрыть].

Церковную сферу для чекистов освещали видные православные священники, включая новосибирского митрополита Никифора, с середины 1920-х гг. находившегося на личной связи у чекиста Ф.Т. Воротилова. С 1929 г. важным сексотом был известный новосибирский священнослужитель Н.В. Сырнев («Демосфен»). Агентами ОГПУ являлись многие священники-обновленцы, а также проповедники евангельских сект и мусульманских общин.

Среди негласных агентов были и представители партийно-советской номенклатуры. По сведениям, содержащимся в следственном деле на бывшего начальника Ачинского окротдела ОГПУ К.П. Болотного, в конце 1920-х гг. его агентами были секретарь окружкома ВКП(б) М.Л. Вузов (кличка «Конёк») и секретарь Ачинского окрисполкома Малик (Малек?), имевший кличку «Лиса».

Бывали скандальные случаи, когда в негласном аппарате вдруг обнаруживались агенты царской полиции. Так, член боевой организации эсеров в Казани с 1905 г. Ф.Л. Львов-Пантелеев одновременно был агентом полиции «Стебельковым». Благодаря его доносам боевая организация эсеров в Казани была полностью разгромлена, а Львов-Пантелеев в 1910 г. выступил главным свидетелем обвинения на процессе эсеров, по итогам которого четверо обвиняемых были осуждены к повешению, а ряд других – отправлены на каторгу и в ссылку. Впоследствии офицер Колчака, «Стебельков» в конце концов (вряд ли по своей воле) стал агентом Енисейского и Томского губотделов ОГПУ. После разоблачения деятельности Львова-Пантелеевн его дело по обвинению в «исторической контрреволюции» было в конце декабря 1925 г. направлено в Особое совещание при Коллегии ОГПУ [338]338
  ОСД УАДААК. Ф. р-2. Оп.7. Д.10787. Л.36–37; ГАНО. Ф.20 Оп.2. Д.54. Л.199.


[Закрыть].

К сексотам из числа противников режима наблюдалось пристрастное отношение, их нередко подозревали в «двурушничестве». Основания для этого были. Завербованные с помощью угроз лица из враждебного лагеря нередко разоблачали свою негласную работу сознательно. В 1923 г. Сибпрокуратура согласилась с высылкой Ф.П. Суставова, коему вменялись в вину «попытка приобретения им средств для нелегальной анархической типографии», добровольное выступление осведомителем Омского губотдела ГПУ с целью освобождения из-под стражи, расконспирирование себя как сексота «и затем отказ его от этой роли ввиду принадлежности к партии анархистов-коммунистов».