Текст книги "Сталинъюгенд"
Автор книги: Алексей Кирпичников
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
Так неспешно тянулось барабановское лето. До учебного года оставалось сорок дней.
* * *
Ваня и Серёжа Микояны со дня убийства безвылазно находились в Зубалово. Когда Реденсу и другим родственникам Сталина отказали от дачи, жизнь братьев стала значительно скучней. Раньше огромная мальчишеская ватага, населявшая несколько жилых корпусов, имела на выбор кучу развлечений. Любимым делом было соревноваться в «воздушные бои» на велосипедах. Побеждал тот, кто ударом своего переднего колеса по велику соперника заставлял последнего дотронуться ногой до земли для поддержания равновесия. Само собой, играли и в «казаков‑разбойников». На развесистой лиственнице, росшей у «Малого дома», мальчишки устраивали штаб, приколотив между двух больших ветвей пару широких досок. «Казацкий» наблюдатель, размещённый в штабе, руководил поимкой «разбойников». Потом стороны менялись местами.
Все эти забавы стали теперь недоступны, но и без них хватало, чем заняться. В километре текла Москва‑река, где находилась лодочная станция. Водных лыж ещё не ведали, но к моторным лодкам привязывали на длинной верёвке широкую доску и поочерёдно катались, сидя на ней. В поместье ребят окружало множество охранников: Лещенков, Сальников, Лукин, Крюков, Щибрик… Последний был сильным шахматистом и учил Микоянчиков играть всерьёз. Остальные тоже сражались профессионально, правда, не в шахматы, а в «козла». Эту игру ребята освоили в совершенстве, особенно Серёжа, ставший постоянным партнером лучшего зубаловского спеца, электрика Коли. В пределах дачи равных им в этом популярном, даже в высших кругах виде спорта не было. А любимым делом были ежедневные тренировки в стрельбе под руководством чекистов. Дальше интересы братьев расходились.
Серго не мог жить без книг. Он и прозвище получил от девчонок из класса Шахурина – «Старый букинист». (Правда, дома у него была иная кличка – «Голод в Абиссинии»[10], за фантастическую худобу.) Внешне Серёжа больше походил на отца, и темперамент у него был в родителей – южный, вспыльчивый. Малоотходчивый, он часто часами бился за свою точку зрения в спорах с ровесниками или обижался, замыкаясь на долгий срок, когда проявлялось несогласие с взрослыми. Всё это, конечно, не имело отношения к Анастасу Ивановичу, чей авторитет был непререкаем.
Вано чертами походил на красавицу маму. Высокий и мужественный, он очень нравился девочкам. Девочки тоже не оставляли его равнодушным, и Ваня регулярно заводил пока ещё невинные романы. А вообще он был «технарь от бога» и постоянно уединялся в хозблоке, мастеря разные поделки – любил вырезать стамеской деревянные формы различных фигурок и заливал их расплавленным оловом. Сырьё ребята добывали, выламывая оловянный крепёж из роскошных витражей. Правда, юные литейщики забирали не все куски подряд, а через один, так что витражи не выпадали, и никто этого не замечал, кроме госбезопасности, но её эта проблема не сильно волновала.
Так шли дни. Поначалу, вечерами, Ваня делился с Серёжей своими переживаниями о трагической глупости, совершённой им в начале лета. Но время, как известно, лучший лекарь. И потихоньку события на Большом Каменном мосту стали всё меньше тревожить братьев.
* * *
Лучшие ученики класса – Петя Бакулев, Феликс Кирпичников и Арманд Хаммер – сдали экзамены без напряжения. Дальше их пути расходились до сентября.
На время каникул родители решили определить Петю в трудовой лагерь – отряд добровольцев из старшеклассников сформировали для помощи подшефному колхозу. Бакуль уехал туда в начале месяца, а на побывку должен был вернуться двадцать четвёртого июля.
Арманда сразу же после экзаменов отправили к родственникам в Новый Иерусалим, и до начала учебного года он расстался с одноклассниками.
Феликс делил свободное время между городом и дачей в Барвихе, причём, появляясь в Москве, он неотлучно крутился во дворе «Дома правительства», где у Петра Ивановича была комната, появившаяся при любопытных обстоятельствах. Осенью 41‑го столица осталась без горячего водоснабжения. Из жилых это не коснулось только домов на Грановского и Серафимовича. Тогда‑то Кирпичникову и выделили в пользование свободную квартиру в «Доме на набережной». Однако пустой она оказалась весьма относительно: четыре из пяти комнат стояли опечатанными – прежних жильцов, «врагов народа», посадили, а новых, будущих «врагов», ещё не заселили. Оставалась открытой только комнатушка для прислуги. Её‑то и закрепили за Кирпичниковым. Вся операция по обеспечению заместителя члена ГКО горячей водой оказалась «подскоком на месте», поскольку Пётр Иванович жил в Москве без семьи и принимал душ в комнатах отдыха своих рабочих кабинетов. Пользу от этой истории извлекла только молочная сестра Евгении Даниловны, Люба, поселившаяся в этой комнате после возвращения из эвакуации.
В то несытое для простых людей время племянник постоянно подкармливал тётку, почти ровесницу, всякими вкусностями, таская их из дома. Этого Любе хватало не только на собственное пропитание, но и побаловать любимцев из раненых – вечерами, после работы чертежником в ОКБ‑16, она дежурила медсестрой в госпитале.
Двадцать первого июля по пути со службы Евгения Даниловна забрала сына с Тёмкой в Барвиху.
* * *
Хмель с Кирпичом начали дачную жизнь с рыбалки на пруду в цековском санатории, превращённом на время войны в госпиталь. Наловив с раннего утра пару дюжин плотвичек и карасей, они сдали улов тётке Феликса, Зелде, и рванули на великах к Москве‑реке. Назад вернулись часам к семи, накупавшиеся до посинения и проголодавшиеся, как волки. Добрейшая Зелда усадила их за стол и начала потчевать. Больше всего на свете она любила, когда кто‑нибудь с аппетитом ел её стряпню. К тому времени с работы уже вернулась Евгения Даниловна и, зная крутой нрав хозяйки дома, ребята сидели за столом немного притихшими.
– …Ну, голубчики, чем занимались?
– С утра рыбы наловили, а потом весь день – у воды.
– Я уж вижу – оба красные как раки. Феликс, ты на ночь натри спину одеколоном, а то волдыри пойдут.
– Да, Евгения Даниловна, плохо быть краснокожим и рыжим, – немного пугливо пошутил Тёмка, не выносивший тишины.
– Ну, чего привязались?! Лягу спать – помажусь, – огрызнулся Феликс.
– Костенки сегодня за грибами ходили. Принесли по полной корзине. Я и не помню, когда грибы так рано начинались. Говорят, слой пошёл, – сменила тему разговора Зелда.
– Это – дело. Неизвестно, какими будут август и сентябрь, а о заготовках надо побеспокоиться. Мальчики, может, вы по грибы сходите? – спросила Евгения Даниловна.
– Мам, мы завтра снова на реку собрались. Там с друзьями уже договорились встретиться.
– Ну, так после грибов и езжайте на пляж.
– Да ты что? Мы же без ног вернёмся. Правда, Тём?
– Евгения Даниловна, давайте послезавтра за грибами – все уже настроились в футбол поиграть, а без нас состав не наберётся.
– Дело ваше.
11
Феликс проснулся без будильника, в половине шестого утра. Посмотрев на часы, он поднялся и начал расталкивать Артёма:
– Вставай, соня – грибы проспим.
– Палёна мышь! Ты чего, рехнулся в такую рань будить? То на рыбалку – ни свет ни заря… то – за какими‑то дурацкими грибами. Дай поспать! – шёпотом отбрехнулся Тёмка, не открывая глаз.
– Забыл? Мы же с утра решили идти.
– Кирпич, а попозже нельзя?
– Можно, но только за счёт завтрака.
– Ну, его к лешему этот завтрак – разбудишь, перед выходом.
– Как знаешь. Ты точно есть не будешь?
Ответа не последовало.
Тихонько, чтобы никого не разбудить, Феликс привёл себя в порядок, перекусил и упаковал в дорогу сухой паёк. Потом налил дополна офицерскую фляжку из ведра с колодезной водой, достал в чулане две просторные корзины из ивовых прутьев и пошёл поднимать друга.
В 6 часов ещё прохладного утра 23 июля, стараясь не шуметь, ребята покинули дом, и вышли на улицу. Тёмка никак не мог отойти от сна – его непромытые глаза были заспаны, а лицо выражало страдание, но потихоньку и он стал оживать. Пройдя вдоль дачных заборов метров двести, ребята свернули за угол и вскоре вышли на опушку леса.
– Пора разойтись в стороны, а то на одни и те же грибы будем натыкаться, – сказал Кирпич, и мальчишки углубились в лес, держась поодаль.
Мокрая от росы утренняя трава им не мешала – на обоих были обуты высокие кожаные «ленд‑лизовские» ботинки, прозванные «говнодавами». Они в отличие от отечественных аналогов не промокали и не изнашивались.
Скоро стали попадаться первые грибы. Сначала сыроежки, потом маслята с козлятами и подберёзовики. Ребята исправно срезали их перочинными ножиками, проверяли на червивость и складывали в корзины. За час они углубились в лес километра на три и вышли к озерцу. Артём сполоснул лицо и развалился на бережку.
– …Кирпич, дай пожрать, а то я впопыхах даже не успел ничего в топку забросить.
– А ко‑ко ни хо‑хо? Да тебя подъёмным краном из постели не вытащить было.
– Ну, тогда я спал, а сейчас проголодался.
– Знаешь что, господ нет – нечего было дрыхнуть. Всё надо вовремя делать – нам ещё ходить и ходить, так что перекусим часов в девять, не раньше.
– Ну, ты и зануда! Подумаешь, проспал… ладно, не жидись, дай бутерброд.
– Ешь, на здоровье. Только потом мне в рот не заглядывай. – Феликс протянул товарищу свёрток с едой.
– Не ссы в компот – там ягод много. Смотреть в рот тебе не буду – всё равно поделишься своей половиной, – расхохотался Тёмка.
Увидев, что предусмотрительный Феликс запасся шестью сдвоенными бутербродами, Хмельницкий удовлетворенно крякнул и в два укуса уничтожил толстый ломоть хлеба с сыром. Запив еду водой из фляжки, он ожил и засобирался дальше.
– Скоро берёзовый лес. Там белые и подосиновые должны пойти, – сказал Феликс, знавший окрестности вдоль и поперёк.
Переговариваясь и подбирая на пути грибы, ребята очутились в редком березняке, перемежавшемся опушками. Здесь их ждала удача – то и дело попадались молоденькие подосиновики, потом пошли и белые. Мальчишки и не заметили, как их корзины дополнились отборными грибами по самый край. Пришло время трапезы. Они сели на поваленное дерево, и Феликс развернул успевший промаслиться пакет с бутербродами, которые они умяли со зверским аппетитом.
– По пути назад придётся грибы по карманам рассовывать, – пошутил Тёмка. – Может, проведём селекцию, как дедушка Мичурин, – оставим здесь сыроеги с маслятами, а то белые девать некуда.
– Жалко ведь.
– Жалко, знаешь где? У пчёлки в жопке.
Артём начал аккуратно вынимать из верхней части корзины белые и подосиновики, выкладывая их в рядок на траву. Запасливый Феликс без охоты последовал примеру друга. Когда благородные грибы закончились, он с видимым сожалением освободил корзину от грибов попроще и аккуратно сложил назад крепыши с бордовыми и коричневыми шляпками.
– Вот так‑то лучше, – резюмировал Хмельницкий, закончив ту же операцию.
Назад к дачному посёлку они вышли усталыми и счастливыми – в руках у них были доверху наполненные корзины.
– Отдадим трофеи, пообедаем и гоним купаться, – приободрился от грядущего удовольствия Артём.
– Ага.
Хмель шёл впереди. Не оборачиваясь, он продолжил:
– А классно мы сегодня выступили!
Около ребят притормозили две «эмки». В каждой сидело по трое молодых, здоровых мужчин. Окно первой машины открылось, и улыбающийся шофёр спросил Хмельницкого:
– Вы что, в этом лесу столько грибов накосили?
– Не… мы далеко ходили. Километров за пять отсюда.
Мужчины высыпали наружу и обступили ребят, цокая языками. Позади себя Артём услышал голос:
– Улов‑то поближе покажи.
Тёмка повернулся, гордо поднял кузов к лицу вопрошавшего и вдруг заметил, что корзинка Феликса валяется на земле, грибы из неё высыпались на дорогу, а самого Кирпича два здоровых мужика уминают на заднее сидение автомобиля. Он ещё ничего не успел толком сообразить, как чьи‑то крепкие руки плотно подхватили его и запихнули в другую машину.
– Не бузи, пацан. Ты арестован, – донёсся до него стальной голос, и Артём сразу затих.
«Эмки» развернулись и погнали в сторону Москвы. На обочине поселковой дороги остались сиротливо лежать две опрокинутые корзины, вокруг которых всё было усыпано белыми и подосиновиками.
Другие грибы в этот урожайный день ребята оставили в лесу.
* * *
Комендант госдачи «Зубалово» Василий Даранов зашёл в хозблок и направился к токарному станку, за которым Ваня Микоян мастерил шахматы. Юный столяр‑краснодеревщик, с головой погружённый в работу, ловко орудовал инструментом. Острое лезвие резца, ведомое уверенной и уже довольно опытной рукой, то врезалось в зажатую в станке и быстро вращавшуюся деревянную заготовку, то плавно выходило из неё. Прямо на глазах у капитана госбезопасности из куска дерева рождалась шахматная фигура. В помещении стоял шум, и попахивало горелым. Ванины чёрные волосы и футболку обильно усыпали размельчённые до состояния пыли опилки. Понаблюдав за процессом, Даранов слегка тронул парня за плечо. Ваня вздрогнул от неожиданности, отдёрнув стамеску от почти уже готовой фигуры. Обернувшись и увидев коменданта, он не спеша выключил станок и снял защитные очки. Когда шум стих – спросил:
– Что произошло, Василий?
– Не переживай, ничего не случилось. Просто ты нужен
– ?…
– Товарищ приехал и задаёт вопросы. По технике. А я не знаю, что отвечать. Ты у нас специалист… Вот я и пришёл за помощью.
– Спрашивайте. Что могу – расскажу, но только я вряд ли знаю больше электрика Коли.
– Знаешь, Ваня… точно знаешь. Пойдем в комендатуру, а то товарища неудобно сюда тащить – здесь пыль, и оглохнуть можно.
– Пошли.
Отключив питание станка и кое‑как отряхнув опилки, Ваня направился вслед за чекистом. В кабинете Даранов отрекомендовал ему своего знакомого – сотрудника центрального аппарата НКГБ, Николая Александровича.
– Садись, Ваня, – комендант указал ему на свободное место. – Побеседуйте пока, а я займусь кое‑какими делами.
Плотно закрыв за собой дверь, Даранов оставил слегка удивлённого сына Микояна наедине с улыбающимся молодым мужчиной, одетым в двубортный светло‑серый летний костюм и белые парусиновые туфли с коричневыми дерматиновыми носами.
Покинув кабинет, комендант быстро зашёл в дежурку и приказал сержанту, несшему вахту:
– Срочно, по внутреннему, позвони на дачу и позови к телефону Серго. Когда тот возьмёт трубку, скажи, что Ваня попросил его как можно быстрее подойти в столярку.
Отдав приказ, Даранов вышел на двор и неторопливо направился к хозблоку. С Серёжей они столкнулись у его дверей.
– Привет, Серый. – Мягко встретил капитан младшего сына хозяина охраняемого им объекта.
– Здравствуйте, Василий. Что‑нибудь стряслось?
– Да ничего серьёзного. Просто тебе надо помочь Ване, а он у меня в кабинете.
– Вы что, «козла» забиваете?
– Хм… Ну, почти.
– Так бы и сказали.
Как и его брат, бесхитростный мальчишка последовал в комендатуру, где увидел незнакомого мужчину и растерянного Вано.
– Познакомься, Серго. Это мой коллега – Николай Александрович.
Мальчишка вежливо поздоровался и представился. В ответ то же самое сделал гость и предложил ему занять свободный стул. Когда «Голод в Абиссинии» уселся, московский чекист, как бы продолжая прерванный разговор, сказал:
– …В общем, ребята, вам надо на десять минут подъехать со мной в наркомат, чтобы провести опознание пистолета. Без этой процедуры мы не можем закрыть уголовное дело об убийстве Уманской.
– Раз надо, значит надо, – ответил за двоих старший брат. – Давай, Серёга, предупредим маму, быстро переоденемся и… через десять минут уже будем тут.
Последние слова предназначались московскому чекисту. Сказав их, Ваня посмотрел на того, ожидая одобрительного кивка.
– Ребята, времени на сборы нет! Проблема опознания возникла в последнюю минуту. Знаете, как бывает – попался крючкотвор‑прокурор, и очевидные вопросы требует документально подтвердить, поэтому меня так срочно и отрядили за вами. Поверьте, на площади Дзержинского вы больше трёх минут не задержитесь, а потом этой же лошадью мы вас мухой сюда домчим.
– Ваня… Сергей, – поддержал гостя комендант, с которым ребята за многие годы совместной жизни успели сдружиться. – Давайте, дуйте на всех парусах – скорее вернётесь.
– Ну, если надо – поехали, – согласился обязательный Вано и поднялся.
Вслед за ним встали остальные и направились к дверям здания, выходившим за пределы дачи. Рядом с палисадником братья увидели немного запылённую «эмку». Николай Александрович сел возле водителя, а ребятам жестом указал забраться в салон. Микоянчики без промедления расположились на заднем сидении. Взревел двигатель, и машина рванулась к Москве.
Они стремительно приближались к городу. Московские улицы, свободные от праздной публики, сиротливо пустовали. Через полчаса «эмка» выскочила к площади Дзержинского и затормозила у центральных ворот НКГБ. Массивный глухой стальной створ тотчас распахнулся, и машина исчезла в чреве здания. Заехав во внутренний двор Лубянского комплекса, она остановилась у неприметного подъезда. Николай Александрович неспешно покинул салон, велев братьям обождать, и исчез за местами облупившейся двустворчатой дверью. Вскоре оттуда вышел капитан внутренних войск и строгим голосом приказал ребятам следовать за ним. Мальчишки послушно выполнили команду. Зайдя внутрь, они оказались в длинном пустынном коридоре, застеленном затёртой ковровой дорожкой. В самом его начале была настежь открыта дверь, за которой находилась просторная комната.
– Направо, – скомандовал оперативник и, когда ребята повиновались, уже более миролюбиво продолжил: – Серго, ты жди здесь, а мы с Вано пойдём выполнять установленную процедуру. Её каждому из вас проходить порознь.
Оставшись один, Серёжа осмотрелся. Рядом с окном, метрах в полутора от подоконника, стоял казённый стол с задвинутым в него стулом. С другой стороны стола находились две привинченные к полу стальные табуретки. Большая часть пространства вдоль стены справа от окна занимала пошарпанная, длинная деревянная скамья с массивными подлокотниками. На ней мальчишка и устроился дожидаться свой очереди.
Прошло минут двадцать. Он уже успел пересчитать всех мух, с жужжанием осаждавших окно, и занялся изучением сетки трещин на противоположной стене. Вдруг из коридора послышались шаги, и на пороге показался незнакомый мужчина.
– Серго Микоян?
– Да.
– Пойдём.
Серёжа с видимым облегчением вскочил со скамьи и потянулся к выходу. Чекист пропустил его вперед.
– Следуй прямо по коридору. Нам до самого конца.
Метров через двадцать коридор закончился дверью с табличкой: «Приём арестованных».
* * *
Зажатый между двумя бугаями, Феликс всё равно видел в окно остающиеся позади берёзы и сосны. Он машинально отмечал знакомые повороты дороги и исхоженные десятки раз лесные опушки. Автомобили свернули с Успенского шоссе на Рублёвку. Произведя сложный арест, чекисты расслабились и начали развязно смаковать прелести новой машинистки оперативного отдела, налегая в описаниях на «две разваленные пухлые булки» в той части её туловища, что располагалась ниже спины. Потом они обсуждали недавний, первый в военное время, товарищеский матч по футболу между «Динамо» и ЦДКА, где поочерёдно блистали Константин Бесков и Алексей Гринин. Феликс их не слышал. Он был сдавлен этими злыми людьми и скован от ужаса. Слова – «ты арестован» – всё ещё не доходили до его сознания.
Теперь они ехали по Доргомиловке. Кирпич безотчётно улавливал привычные дома, мелькавшие на пути в неизвестность. Вот они миновали «Метрополь» и потянулись на подъём к зданию НКГБ, незыблемым утёсом нависшим над площадью Дзержинского. Когда машина обогнула этот дом и замерла у ворот со стороны Большой Лубянской, Феликс пришёл в себя – прямо над ним на солнце блестели четыре окна, приходившиеся на кабинет Петра Ивановича. Внутри у мальчишки всё оборвалось от вспыхнувшей надежды.
«Папочка рядом! И… может быть, его привезли на встречу с ним?!» – Феликс не понял, что привезли его в ТЮРЬМУ.
* * *
Ленька Барабанов пообедал и развалился на диване с книжкой про Ната Пинкертона. Резко зазвонил телефон. Он услышал, как кто‑то пробежал в родительский кабинет, где на письменном столе стоял аппарат. Несколько секунд спустя дверь в комнату приоткрылась, и показалась голова сестры Тамары.
– Лёнь, тебя Ирка к телефону, – сказала она, ухмыляясь.
Парня будто сдуло с места. Грузно протопав по коридору, он подбежал к аппарату.
– Алё?!
В трубке хрипело, и Лёня едва расслышал:
– Привет Барабанов! У меня лишний билет на «Багдадского вора» горит. Мы с Галкой Лозовской собирались идти, а она сказала, что не может…
– Ир, ты?!
– Ну, да!
– Мы же два раза его видели?!
– Ну и что. Сегодня последний день в «Ударнике» крутят.
– А во сколько?
– Да уже через десять минут начало. Я жду тебя справа от входа в кассы… – Послышались короткие гудки.
Ленька стремглав помчался к себе и начал спешно одеваться. Показалось странным: «Когда Ирка успела простудиться? Голос‑то вроде её, но глухой какой‑то. Ладно, встретимся – всё разузнаю».
В дневной час около кинотеатра было совсем мало народа. Иры Бусаловой почему‑то рядом не оказалось. В аппендиксе между «Ударником» и домом стояла «форд» с водителем за рулем. Барабан покрутился возле него, озираясь по сторонам в поисках своей любви. Кто‑то подошёл сзади и жёстко взял его под локоть:
– Гражданин Барабанов, ведите себя тихо и садитесь в машину.
Лёнька было рыпнулся, но в это же мгновение его вторую руку намертво захватил другой молодой и сильный человек, выросший как из‑под земли.
– Не трепыхайся, кому сказали?! Госбезопасность! Ты арестован, – прошипел, как проорал, чекист.
В Лёнькином сознании ещё успели пронестись мысли о телефонном звонке, о голосе, похожем на Ирин, о какой‑то страшной провокации, а стальные руки уже пригнули его голову и втолкнули в автомобиль.
* * *
В Зубалово пришло время обеда. В хозблок отправили официантку позвать детей к столу. Через пять минут она вернулась, никого там не обнаружив. Поискали в доме, покричали с крыльца – братьев, как след простыл. Их велосипеды стояли в гараже, а дежурные у ворот божились, что мальчишки не выходили за территорию дачи.
– Может, они как‑то незаметно просочились наружу через дом охраны? – предположил один из чекистов. – Там при пересменке иной раз минуту‑другую нет дежурного на вахте.
Все согласились, что так могло случиться – иное женщинам просто не приходило в голову, тем более что они в том доме не бывали и не знали, что пост у входа никогда не остаётся без часового. Уже через полчаса на ногах была вся охрана, старательно имитировавшая поиск. Самого молодого чекиста, Крюкова, командировали к реке посмотреть, не ушли ли ребята купаться без предупреждения, что казалось маловероятным – до воды было больше километра, и мальчишки обычно ездили туда на велосипедах. Когда охранник наконец появился и сказал, что братьев на пляже нет, Ашхен Лазаревна изменилась в лице. Увидев это, Даранов развил ещё более кипучую деятельность – срочно разослал гонцов в лес за участком, связался с постовым на повороте к Барвихе и навёл справки в местном травмопункте. Почему‑то эти мероприятия не дали результатов – мальчишек не видели, и о них никто не слышал. Тревога матери и бабушек перешла в панику, а чекист всё продолжал названивать в больницы, морги и милицейские отделения, но и там ничего не знали о судьбе детей члена Политбюро.
* * *
Лёня Реденс заскочил в квартиру Галины Бурдонской в надежде увидеть Василия Сталина, однако дома того не оказалось.
– Хорошо, что зашёл, – сказала тётка. – У нас проблема: куда‑то потерялся второй ключ от лифта[11]. Без него страшно неудобно – Васе пока тяжело после ранения ходить по лестнице пешком, и мне с детьми без лифта тоже несладко. Я у коменданта попросила ещё один ключ, и он к завтрашнему обещался сделать. Пока я соберусь, побудь здесь недолго, и поможешь коляску вниз спустить.
– Галь, подожди, я скоро приду.
Лёнька кубарем слетел вниз по лестнице и через секунду уже просил у коменданта дома дать ему дубликат ключа.
– Леонид, у нас слесарь ногу сломал. Другого – сказали, пришлют завтра утром. Я поэтому и объяснил Галине, что ключ сделают через день. Болванки у меня есть, а вот выточить – некому.
– Так давайте я!
– А сможешь?
– Спрашиваете?!
Получив всё необходимое, Лёня помчался домой – там хватало приспособлений и инструментов. Совместив мастер‑ключ с заготовкой, он зажал их в тиски и начал аккуратно выпиливать пазы в болванке, идентичные тем, что имелись в образце. Минут десять спустя Реденс удовлетворённо отложил в сторону напильник и раскрутил тиски. Смахнув ладонью испарину со лба, он побежал в соседний подъезд проверить, подходит ли новый ключ к двери лифта. Тот подходил, но слегка заедал. Лёнька несколько раз его опробовал, внимательно осмотрел поверхность и заметил на бороздке риску в том месте, где требовалось чуть подправить угол. Счастливый, что вскоре справится с просьбой Галины, мальчишка выскочил во двор и побежал к своему подъезду.
– …Молодой человек! – Из стоявшего у тротуара автомобиля его окликнул симпатичный мужчина.
– Что?
– Вы не подскажете?
– ?…
– Подойдите, пожалуйста, поближе, чтобы мне не кричать.
Лёнька подбежал вплотную к машине и почти просунул голову в открытое окно.
– Ты Леонид Реденс?
– Да, а что?
– Придётся проехать с нами.
Лёня сразу всё понял, но по инерции ещё попытался оттянуть арест.
– Мне только ключ отдать нужно.
– Подождёт. Садись в машину.
Парень обернулся и увидел, что за его спиной уже маячит другой чекист, как‑то незаметно вылезший из задней двери, предусмотрительно оставленной открытой. Поняв, что выбора нет, член «тайной организации» опустил голову и нехотя полез в салон.
«Жалко, ключ не доделал. Теперь Галка до завтрашнего дня будет маяться», – подумал Реденс, когда машина, увозившая его в тюрьму, тронулась с места.
* * *
В этот же день в Новом Иерусалиме арестовали ещё одного участника «Четвёртой Империи» – Арманда Хаммера. Чекисты перехватили его, когда с двумя вёдрами, полными водой, он возвращался от колодца к своему участку. Бабушка, заволновавшаяся уже через двадцать минут после исчезновения любимчика, кроме этих вёдер, ничего другого, напоминавшего о внуке, найти не сумела. А Хаммер в это время сидел между двумя здоровыми лбами на заднем сидении чекистской машины, навсегда увозившей его из детства.
Если бы в ясный и погожий день на глазах Арманда вдруг рассыпался на песчинки Мавзолей Ленина со всем его содержимым, он был бы потрясён куда меньше.
* * *
Зазвонил внутренний телефон. Пётр Иванович снял трубку и услышал незнакомый голос:
– Здравствуйте, товарищ Кирпичников. Говорит Влодзимирский, начальник следственной части по особо важным делам… Мне поручено сообщить, что ваш сын Феликс арестован и находится во внутренней тюрьме.
Петру Ивановичу не доводилось раньше беседовать с начследом – только раскланивались при встречах – потому и голос не узнал. Пока чекист говорил, он лихорадочно листал справочник внутренних телефонов и, найдя там Влодзимирского, освежил в памяти имя и отчество генерала.
– …Вас понял… Лев Емельянович… И как это надолго? Вы считаете, что он что‑то серьёзное натворил?
– Пока сказать не могу. Всё зависит – как пойдет следствие. А натворил он не один, а вместе с группой одноклассников. Это связано с самоубийством Шахурина.
– Я догадался. Ну что ж, благодарю за информацию.
– До свидания, Пётр Иванович.
Положив трубку, Кирпичников почувствовал, что дрожит. Это был удар.
«…Конечно, по этому вопросу возникали волнения, и нешуточные. Но когда после трёхнедельного следствия Шейнин спустил дело на тормозах, а потом почти месяц стояла тишина, окрепла надежда, что беда прошла стороной. И вот теперь Фелинька арестован».
Петр Иванович набрал рабочий номер жены, но трубку на другом конце провода никто не снимал. Он посмотрел на часы. Было без пятнадцати четыре.
«Странно, где Геня?» – подумал он и позвонил на дачу.
С той стороны сразу же ответили. Услышав родной голос, Кирпичников глухо сказал:
– Мне только что сообщили, что Феликс арестован.
– Ох… теперь всё понятно… а мы здесь уже с ума посходили – мальчики исчезли. На дороге нашли две наши корзинки… вокруг грибы разбросаны. Меня Зелда срочно вызвала с работы. Уже и в милицию обратились. Они начали поиски… Я всё не решалась тебе и Вере Ивановне звонить – сказать, что Феликс с Артёмом исчезли.
– Меня сегодня не жди. Если и буду, то под утро. Хмельницким не звони. Их, вероятно, тоже проинформируют… когда положено.
* * *
В Зубалово незаметно стемнело. Женщины собрались в гостиной на первом этаже.
– Надо сообщить Анастасу. Больше тянуть нельзя, – прошептала Ашхен Лазаревна.
В кабинете Микояна загудел зуммер вертушки. Анастас Иванович снял трубку и услышал голос наркома госбезопасности:
– Приветствую вас, товарищ Микоян. Меркулов беспокоит.
– Вечер добрый. – Ответил член Политбюро и подумал про себя: «Когда звонит глава госбезопасности, вечер добрым не бывает».
– Анастас Иванович, тут вот какое дело – мне «сверху» поступило указание задержать ваших сыновей, Вано и Серго… и допросить их по поводу оружия, из которого были убиты Шахурин и Уманская. Так что они сейчас в моём ведомстве, на Дзержинского. Предупредите, пожалуйста, жену, чтобы не волновалась.
– Вы что же их и на ночь оставите?
– Согласно предписанию, задержу до выяснения всех обстоятельств.
– Значит, они арестованы?
– Товарищ Микоян, поймите меня верно – я выполняю указание, – заюлил нарком.
– Хорошо, товарищ Меркулов. Всё ясно.
– Тогда, всего наилучшего, – по‑пластунски уполз драматург.
– Всего, – обрезал член ГКО.
Медленным движением Анастас Иванович положил трубку. Внутри у него что‑то оборвалось.
«…Даже на охраняемую дачу они пришли и так арестовали мальчиков, что мне надо из Москвы оповещать об этом Ашхен. Украли… Они всё могут. Боже! И я не последний из виновных, что вся страна – сплошная зона… Тюремные камеры, как сельдями в бочке, набиты заключёнными, мечтающими выбраться из‑за колючей проволоки, разделив хотя бы судьбу простого люда. А этот люд теснится в бараках, сидя друг у друга на головах… мельтешит на работе, чтобы перебраться в камеру – коммунальную квартиру… Мелкому начальству снится отдельная квартира‑камера и камера‑кабинет… Чины покрупнее отдыхают в камерах – дачных посёлках и грезят о самой большой камере, как у меня – двухэтажном кирпичном особняке. Камеры большего размера в этой стране просто не существует. Выше уже всё. Выше – конец. Выше – только жерло вулкана. И самое удивительное – все карабкаются туда, зная, что наверху пропасть, на дне которой раскалённая лава… Думают, дураки, что смогут зацепиться за край и не сверзиться. И я так думаю. И я буду молча хвататься за последнюю травинку своей десятигектарной зоны, обнесённой трёхметровым кирпичным забором, чтобы только эта моя зона с персональным взводом надзирателей не усохла в мгновение ока до размера тюремных нар… Неужели это никогда не кончится?! Стоп, Анастас! Успокойся! Не раскисай! Пока твоя зона ещё находится в Зубалово, ты обязан бороться! Тебе детей спасать и себя спасать»!