Текст книги "В поисках построения общего языкознания как диалектической системы"
Автор книги: Алексей Лосев
Жанр:
Философия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
Некоторые концепции фонемы за последние десятилетия
После создания фонологии как самостоятельной науки в работах И.А. Бодуэна де Куртенэ, Фердинанда де Соссюра и Н.С. Трубецкого появилось необозримое число разных концепций фонемы, представляющих собой в основном разработку отдельных деталей с разной степенью успешности.
а) Прежде всего совершенно необходимо указать на Копенгагенскую школу языкознания, главным представителем и вождем которой был Луи Ельмслев. В начале сороковых годов вышла книга Л. Ельмслева «Пролегомены к теории языка», в которой, во-первых, проводится старая теория де Соссюра о языке как системе отношений, но, во-вторых, проводится без той противоречивости, которая была у де Соссюра и с доведением этой теории до полного и бескомпромиссного конца.
Что касается фонемы, то представление о ней у Л. Ельмслева складывалось из противопоставления содержания и выражения в языке с пониманием того и другого как «фигурного» построения и с применением этой фигурности как в содержании, так и в выражении. Содержание и выражение в языке, с точки зрения Л. Ельмслева, не оторваны одно от другого, но совмещаются в том, что он вслед за де Соссюром называет знаком. А знак как раз и есть тождество означаемого и означающего. И сами эти знаки тоже имеют фигурное строение. Л. Ельмслев не употребляет здесь слова «структура», но ясно, что его «фигуры» складываются не во что иное, как в то, что мы сейчас понимаем под структурами. Правда, в этих «фигурах» Ельмслева основную роль играет система отношений, как это и вытекает из его основного учения, в то время как для нас структура есть не только система отношений, но и определенное качество, определенный смысл этих отношений, т.е. определенного рода субстанция как носитель отношений. Раз нет субстанции отношений, то остается неизвестным, что же именно и к чему же именно образуется отношение, поэтому Л. Ельмслеву и приходится утверждать, что отношения как раз рождают собою соотносящиеся субстанции.
Эта односторонность понимания фонемы как фигуры плана выражения сказывается у Ельмслева еще и в том, что в плане языкового содержания его фигуры оказываются слишком статическими и неспособными охватить становящуюся динамику языка, если этот последний всерьез понимать как энергию.
И все же, однако, теория Л. Ельмслева исторически имеет для нас огромное значение, хотя бы уже по одному тому, что вопреки традиционной фонологии, включая также и пражскую школу, он находит фигурность не только в плане выражения, но и в плане содержания, а также и в том, что всеобщую реляционность языка с тех пор уже нет никакой возможности отрицать, а можно только ее расширять и углублять.
Большой односторонностью, и в этом, между прочим, вина Л. Ельмслева, обладает математическое понимание сущности фонемы и ее исключительно только модельное понимание.
б) Лондонская лингвистическая школа, которую возглавлял в 40-х и 50-х годах Дж. Фёрс, отвергает логический универсализм Л. Ельмслева, но отвергает также и традиционную чисто эмпирическую установку в языкознании. Самое главное в языке, по Дж. Фёрсу, – это значение, которое здесь понимается настолько широко, что оказываются бессмысленными такие разделения, как содержание и выражение, понятие и слово, мышление и речь. Поэтому, собственно говоря, отпадает даже и надобность в таком термине, как фонема, поскольку фонема, как и все, что относится к языку, есть только одна из модификаций значения. Но при таком широком понимании значения Дж. Фёрс должен рассматривать и все позиционные тонкости тоже как проявление общеязыковой значимости. А это значит, что реальная картина позиционного разнообразия, включая любые фонетические ситуации, тоже является только формой проявления языкового значения.
Отсюда, правда, легко сделать вывод, что ситуативизм является основной языковой теорией. Но едва ли это есть вывод самого Дж. Фёрса, поскольку позиционная ситуация есть только один крайний пример значения, который предполагает также и наиболее общую сферу значения. Нам представляется, что этот умеренный, но все же настойчивый смысловой ситуационизм является весьма полезной теорией, и его едва ли можно игнорировать в наших современных построениях фонологии, хотя в настоящее время само понятие ситуации для нас возможно только с привлечением таких категорий, как континуум, структура и смысловая энергия[74]74
Ольховиков Б.А. История языкознания: Лондонская лингвистическая школа (Пособие для студентов). М., 1974;
Кубрякова Е.С. Из истории английского структурализма: Лондонская лингвистическая школа // Основные направления структурализма. М., 1964. С. 307 – 353.
[Закрыть].
в) Большой оригинальностью явилась в 50 – 60-е годы теория математической фонологии. Здесь совершенно односторонним образом выдвигался на первый план момент числового упорядочения фонемы, с привлечением таких наук, как алгебра, теория множеств и так называемая математическая логика. Поскольку фонема всегда мыслилась как единораздельная цельность, ясно, что без четкого числового разграничения составляющих фонему моментов совершенно невозможна никакая фонемная теория, и число здесь, несомненно, играет первостепенную роль. С другой стороны, однако, свести разумно-жизненное общение людей только на числовые структуры означало не больше и не меньше, как полную дегуманизацию всей языковедческой науки. Этот математизм сыграл свою огромную роль в борьбе с закоснелой обывательщиной традиционных теорий. Но это было, конечно, только слишком явным преувеличением, и от такого абстрактного математизма скоро отказались даже и сами его представители[75]75
Ради примера изложения и критики языковедческого математизма можно привести следующие работы:
Лосев А.Ф. О методах изложения математической лингвистики для лингвистов // ВЯ. 1965. № 5. С. 13 – 33;
Он же. Логическая характеристика методов структуральной типологии // ВЯ. 1967. № 1. С. 62 – 79;
Он же. О возможности сближения лингвистики классической и лингвистики структуральной // ВЯ. 1968. № 1. С. 50 – 63;
Он же. О пределах применимости математических методов в языкознании // Ленинизм и теоретические проблемы языкознания. М., 1970. С. 184 – 195.
[Закрыть].
Другое увлечение, тоже, безусловно, одностороннее, и тоже исторически полезное, но требующее в настоящее время самой серьезной критики – это учение об языковых моделях. Истории этого термина и колоссальному разнобою в его фактическом употреблении мы посвятили небольшое, но специальное рассуждение[76]76
Лосев А.Ф. Введение в общую теорию языковых моделей. М., 1968. С. 13 – 20.
[Закрыть]. Нами произведен также и анализ фонемы с точки зрения ее модельной структуры[77]77
Там же. С. 34 – 48, 73 – 118.
[Закрыть], и этим анализом мы в настоящее время воспользуемся, хотя и для специальных целей.
Мы стоим на той точке зрения, что языковая модель – это не только неизбежный, но прямо-таки замечательный принцип и всего языкознания и, в частности, учения о фонеме. Однако для односторонних преувеличений и увлечений в этой области сейчас время уже давно прошло.
г) Американская лингвистическая школа десятки, если не сотни раз излагалась, анализировалась, приветствовалась или отрицалась и, можно сказать, вопреки ее подлинно исторической значимости. И дело здесь не только в том, что американская лингвистика чрезвычайно пестра, разнообразна и противоречива[78]78
О коренном разнобое в американской так называемой дескриптивной лингвистике можно получить яркое впечатление по работе: Арутюнова Н.Д., Климов Г.А., Кубрякова Е.С. Американский структурализм // Основные направления структурализма. М., 1964. С. 211 – 239.
Об американской проблеме фонемы писал А.А. Реформатский: Реформатский А.А. Из истории отечественной фонологии. М., 1970. С. 204 – 248.
Обзор основных американских определений фонемы можно найти в кн.: Хемп Э. Словарь американской лингвистической терминологии. М., 1964 (ст. «Фонема»).
[Закрыть].
Дело в том, что самый принцип американской лингвистики, а именно «чисто описательная» позиция, до крайности односторонен и уже с самого начала не мог проводиться без противоречий. Американцы захотели изучать язык так, чтобы не фиксировать в нем ровно никакой семантики, ровно никакой внезвуковой значимости, и захотели оставаться только на почве чисто звукового описательства.
Нельзя сказать, что подобного рода подход к языку совершенно не осуществим. Он вполне осуществим и даже приносит свои большие результаты. Но язык вовсе не есть только звуки, и уж тут ничего не поделаешь. И покамест американцы «описывают» звуковую природу звука, они создают много полезного для науки, хотя это к человеческому языку не имеет никакого отношения (лягушка и комар тоже издают звуки). Правда, фонема в этом случае является самое большее каким-нибудь общим типом, классом, рядом, характеристикой для известного множества позиционных аллофонов. И эта типология у американцев настолько широка, что они изучают также, например, суперсегментные стороны фонемы, т.е. учитывают не только линейную последовательность разных изучений, но и такие мощные факторы, как ударение, как долгота и краткость или как интонация.
Тем не менее игнорирования всей сферы языковых значений американцы, конечно, не могут провести до конца. Из многочисленных фактов этой области мы бы указали хотя бы на такую категорию, проводимую у некоторых американцев, как морфофонология, или морфонология[79]79
О сложной логической ситуации в связи с понятием морфонологии см.: Кантино Ж.П. Сигнификативные оппозиции // Принципы типологического анализа языков различного строя / Под ред. Б.А. Успенского. М., 1972. С. 61 – 95.
[Закрыть]. Это уже совсем означает самокритику и отход от первоначальной чисто звуковой описательности. В этом смысле читать труды старшего поколения американских фонологов, Л. Блумфилда и Э. Сепира[80]80
Блумфилд Л. Язык / Пер. Е.С. Кубряковой и В.П. Мурат. М., 1968. С. 72 – 141;
Сепир Э. Язык: Введение в изучение речи. / Пер. А.М. Сухотина. М.; Л., 1934. С. 33 – 44.
[Закрыть], конечно, интересно. Но надо прямо сказать, что этот наш интерес в данном случае, т.е. относительно фонологии, только чисто исторический. По существу же исключительная описательность фонемы не только не устраивает нас, но от нее в конце концов отказались даже и сами американцы. В 50 – 70-е годы от прежнего описательного метода в американской лингвистике ровно ничего не осталось ввиду ее перехода на анализ языковых значений[81]81
О том, с каким трудом американцы освобождались от своей описательности и подходили к значению, хорошо рассуждает В.А. Звегинцев во вступительной статье к сборнику: Новое в зарубежной лингвистике. М., 1981. Вып. 10. С. 5 – 33.
[Закрыть].
В заключение, для достижения полной ясности в американском понимании фонемы, необходимо сказать, что выводимая здесь фонема хотя и обладает некоторого рода общностью (ей соответствует известный набор частичных аллофонов), тем не менее общность эта не зрится умом как некое завершенное целое, как некая, хотя бы и только умственная, хотя бы и только смысловая, но все же самостоятельная субстанция. Общность, о которой идет речь у американцев, мы бы сказали, формально-логического, а не диалектического характера.
С точки зрения формальной логики, чем больше объем понятия, тем беднее его содержание: «француз» беднее «парижанина», «европеец» беднее «француза», «человек» беднее «европейца». Совсем другое дело в диалектике, в которой чем больше объем понятия, тем больше и его содержание, поскольку всякая общность как раз и мыслится здесь как единство частичных противоположностей содержания. Вот для американцев общность их фонемы есть нечто гораздо более бедное, чем отдельные реально звучащие ее аллофоны, в то время как для нас фонема как раз совмещает все соответствующие ей аллофоны, являясь их вполне самостоятельной, хотя и чисто смысловой, субстанцией. И эта вражда американцев к самостоятельно субстанциальному пониманию фонемы доходит до того, что некоторые из них называют фонему даже «фикцией». Нам представляется, что без нашего доведения американской описательности до ее полного конца нельзя понять и самой сущности американской описательной фонологии, и нельзя понять ее основной тенденции.
P.O. Якобсон
P.O. Якобсон является настолько мощной фигурой в языкознании последних десятилетий, что его учение о фонеме мы никак не можем игнорировать. Этот исследователь известен своим весьма тонким описанием языковых звучаний, которые он характеризует в виде 12 пар дифференциальных оппозиций. К этому важно прибавить еще и то, что при своем строгом различении звука и значения этот исследователь требует изучать дифференциальные признаки также и в области чистой значимости. Однако, для нас в настоящую минуту очень важно и оригинально его учение о фонеме.
а) Вопреки традиции, но в согласии с одной из сторон учения Н.С. Трубецкого, P.O. Якобсон не считает фонему наименьшим элементом языка. Наоборот, это у него очень сложная категория. Эта сложность фонемы заключается, по P.O. Якобсону, в том, что фонема является пучком дифференциальных признаков. Слово «пучок» звучит с внешней стороны несколько механистично. Но для самого P.O. Якобсона это не проста сумма признаков, но и их определенная структура. И поскольку фонема охватывает собою ту или иную последовательность «просодических» явлений (например, ā равняется двум а), то к существу фонемы обязательно относится и ее «протяженный» характер. И это наблюдение P.O. Якобсона очень важно, потому что здесь у него проявляется понимание континуума, а без допущения континуума невозможно построить и структуру, которая ведь и есть единораздельная цельность континуума. Звуки дифференцируются во времени, в своем временном протекании. Но это не мешает им оставаться самими собой; и это не мешает нам исследовать их дифференциальные признаки, по существу своему уже вневременные.
б) В связи с этим нужно считать весьма важной у P.O. Якобсона его критику «линейного понимания фонемы», согласно которому фонема имеет только одно измерение, а именно, измерение во времени. В каждый момент временного становления фонемы она является самой собой и уже во вневременном смысле. Тут нужно было сделать только один шаг, чтобы трактовать фонему как диалектическое единство звуковых противоположностей. Но этого шага P.O. Якобсон не сделал, хотя и был близок к диалектике. Ведь понимание фонологического уровня языка как системы (или структуры) бинарных звукоразличительных оппозиций, характерной для каждого отдельного языка, – это звучит вполне диалектически[82]82
Наиболее сжатое изложение проблемы фонемы P.O. Якобсоном дается в работе: Якобсон Р.О. Звук и значение // Избр. работы / Под ред. В.А. Звегинцева. М., 1985. С. 30 – 82, особенно с. 80 – 92.
[Закрыть]. Но диалектики здесь не получается потому, что момент протяженности внутри фонемы недостаточно ясно отождествлен с моментом мгновенности.
в) Свой метод фонологии P.O. Якобсон резко противопоставляет младограмматической теории, изучавшей историю звуков, но мало обращавшей внимание на специфику самих звуков. Младограмматический метод P.O. Якобсон называет «изолирующим», а свой метод «интегральным». Для фонологии всякий звук есть целое и потому важна система звуков, а не просто их фактическое изменение в языках[83]83
Там же. С. 117.
[Закрыть]. И это целое имеет для P.O. Якобсона вполне положительное значение. Здесь он резко критикует де Соссюра, по мнению которого, фонема указывает на различие звуков, но сама не обладает никаким положительным содержанием. Если взять такую грамматическую категорию, как множественное число, то будет ошибкой, если мы в этой множественности не станем находить ничего, кроме противопоставления единственному числу. На самом же деле
«решающим для категории множественного числа является именно наличие у нее собственной положительной значимости».
Эту положительную и самостоятельную значимость мы должны находить и в фонеме в сравнении с теми дифференциальными звуками, обобщением которых она является[84]84
Там же. С. 64.
[Закрыть]. Фонема объединяет несколько звуков. Однако неправильно думать, что два или несколько звуков нельзя произнести сразу и мгновенно, и что их можно произносить только постепенно и разновременно. Фонема как раз и есть такая звуковая сущность, в которой два или несколько звуков имеются в виду сразу и одновременно[85]85
Там же. С. 82.
[Закрыть].
Таким образом, фонема, по P.O. Якобсону, есть положительная и самостоятельно значащая интегральная сущность для какого угодно числа дифференциально данных фактических оппозиций, противопоставлений.
В итоге необходимо сказать, что из всех зарубежных авторов P.O. Якобсон ближе всех подошел к диалектике фонемы, поскольку фонема у него прямо объявлена положительным и интегральным единством фактически различных звуковых оппозиций. Но осознать свою диалектическую теорию в терминах именно диалектики P.O. Якобсону все-таки не удалось.
г) В заключение необходимо сказать, что теория фонемы отнюдь не носит у P.O. Якобсона какого-нибудь случайного и беглого теоретизирования. Я. Крамски подробно рассматривает категорию понятия фонемы в научном творчестве P.O. Якобсона[86]86
Krámský J. Op. cit. Р. 103 – 126.
[Закрыть]. Оказывается, интерес P.O. Якобсона к проблеме фонемы зародился у него еще на студенческой скамье в 1915 г. и впоследствии развивался. Во множестве своих выступлений, и устных, и печатных, P.O. Якобсон неизменно развивал свою любимую идею о фонеме как об интегральной общности и цельности фактических дифференциальных оппозиций в реальном произношении, и в этом его неувядаемая заслуга, заставляющая считать его гениальным языковедом. То, что такое богатое представление о диалектике действительно специфично, а для самого P.O. Якобсона органично в течение всей его научной жизни, – это действительно так и есть. И надо сказать, что эта диалектическая сторона теории фонемы не только у P.O. Якобсона, но до сих пор и ни у какого другого автора еще не нашла для себя достаточного признания и уж тем более не дошла до необходимой здесь терминологии.
Большое значение P.O. Якобсона в нашей науке хорошо освещается в работе М. Халле[87]87
Halle М. Roman Jakobson’s contribution to the Modern Study of Speech Sounds // Sound. Sign and Meaning Quinquagenary of the Prague Linguistic Circle / Ed. by L. Matejka. Michigan Slavic Contributions. 1976. 6. Ann Arbor. P. 79 – 100.
[Закрыть].
Н. Хомский и М. Халле
Теория порождающей фонемной модели возникла в Америке в конце пятидесятых годов как результат краха прежней чисто описательной теории. Именно, в 1957 г. в своей книге «Синтаксические структуры» Н. Хомский впервые отчетливо заговорил о необходимости понимать синтаксические структуры в их творчески порождающем характере в отношении реально произносимых предложений. Эти творческие структуры Н. Хомский понимал как врожденные и именно поэтому и как регулирующие речевую практику человека[88]88
Chomsky N. Syntactic structures. The Hague, 1957.
[Закрыть]. С 1957 г. по 1968 г. Н. Хомским и еще М. Халле был создан целый ряд работ с тем же пониманием фонемы, хотя и с разными модификациями[89]89
Название и обзор этих работ можно найти в кн.: Кодзасов С.В., Кривнова О.В. Современная американская фонология. М., 1981. С. 5 – 8.
[Закрыть].
а) Фонема у этих авторов оказалась совокупностью врожденных различительных признаков, и тем самым утверждался ее самостоятельный и положительный характер. Что касается этого положительного и самостоятельного характера, то, как мы видели выше, он был с полной убежденностью высказан еще P.O. Якобсоном. И для нас, собственно говоря, важна не столько врожденность фонемы, сколько именно ее самостоятельный и положительный характер. Однако, новостью явилось понимание фонемы именно как порождающего принципа. Эти авторы отказывались рассматривать аналогичные фразы как только вполне отличные и как только вполне дискретные. Всем таким сходным фразам была свойственна одна единственная структура, которая была не только от них отлична и не только с ними фактически совпадала, но которая именно порождала их, творчески делала их впервые возможными.
б) Весь фонологический уровень, согласно этим авторам, занимал предпоследнее место после всей синтаксической области и перед внешне-звуковым фонетическим уровнем. Таким образом, фонема, с точки зрения Н. Хомского и М. Халле, есть меньше всего звуковое явление, а есть такая языковая конструкция, которая несет на себе всю синтаксическую область, выражением которой она и является. И поэтому если врожденность фонемных признаков производит сначала слишком абстрактное впечатление, то фактически оказывается, что фонема чрезвычайно насыщена в семантическом отношении и даже является носителем тех или иных синтаксических структур, вовсе не являясь просто элементарно звучащим звуком. (Вместо звука здесь могли бы быть, например, цвета или какие-нибудь движения, графика и вообще любые вещественные области). В связи с этим у данных авторов получают большое значение различные суперсегментные явления, поскольку они уже не есть просто качество звучания, но свидетельствуют о той или иной синтаксической значимости. Поэтому Н. Хомский и М. Халле идут не от физического звучания к фонеме, как это обычно делается, и не от фонемы как элемента морфемы к ее реальному звучанию. Фонема в порождающей фонологии более насыщена и более конкретна, чем отдельные изолированные звуки и даже чем их сумма[90]90
Подробный анализ и критику теории Н. Хомского и М. Халле можно найти в кн.: Кодзасов С.В., Кривнова О.В. Указ. соч. С. 8 – 81.
[Закрыть]. В связи с этим и Вяч. Вс. Иванов тоже пишет:
Московская и Ленинградская школы
а) Из всех концепций фонемы за последние полстолетия особенным значением для нас обладают Московская и Ленинградская лингвистические школы, которые в настоящее время имеют за собой уже длительную историю и которые в нашей литературе уже не раз излагались и подробно анализировались[92]92
Это положение и этот анализ можно найти в работах:
Протогенов С.В. Указ. соч. С. 10 – 41;
Руделев В.Г. Фонология слова. Тамбов, 1975. С. 5 – 16.
Однако особенно подробно история Московской фонологии в сравнении ее с Ленинградской школой излагает, конечно, А.А. Реформатский: Реформатский А.А. Из истории отечественной фонологии. М., 1970. С. 9 – 120.
Изложение идей Московской и Ленинградской фонологических школ имеется в работах:
Журавлев В.К. Из истории русской фонологии // Фонология. Тамбов, 1982;
Сидоров В.Н. О Московском фонологической школе // Развитие фонетики современного русского языка. М., 1971;
Виноградов В.А. Позиция, вариант, вариация в теории Московской фонологической школы // Проблемы теоретической и прикладной фонетики и обучение произношению. М., 1973. С. 35 – 37;
Зиндер Л.Р. Основные фонологические школы // Вопросы общего языкознания. Л., 1967;
Зиндер Л.Р., Маслов Ю.С. Л.В. Щерба – лингвист-теоретик и педагог. Л., 1982.
[Закрыть]. За полстолетие, в течение которого существовали две эти школы, находилось такое множество разнобойных фактов, что излагать эти две концепции фонемы в настоящее время можно только в порядке специального исторического исследования, которым мы в настоящей нашей работе не занимаемся.
Основное расхождение обеих школ, которое заключается в описательно-типологической и объяснительно-морфологической точках зрения, у конкретных авторов этих школ только в редких случаях выдерживается последовательно, на самом же деле здесь всегда можно находить в той или иной мере смешение обеих позиций. Поэтому для нас важным является в настоящий момент не отдельные авторы и не отдельные исследования, но обзор вообще главнейших методологических тенденций разных фонематических школ, независимо от того фактического их смешения, которое можно наблюдать у отдельных авторов и в отдельных исследованиях из обеих школ, поскольку именно это только и важно для современного построения понятия фонемы. Однако некоторых авторов все-таки придется обязательно коснуться.
б) Необходимо также указать и на то, что мысль о совместимости Московской и Ленинградской школ уже не раз появлялась в науке. А.А. Реформатский[93]93
Реформатский А.А. Из истории отечественной фонологии. M., 1970. С. 75 – 91.
[Закрыть] прямо пишет о синтетизме обеих школ и представителями такого синтеза считает С.И. Бернштейна, С.К. Шаумяна, Р.И. Аванесова, М.В. Панова.
Что касается С.И. Бернштейна, то он прямо утверждает, что ленинградская фонема есть первый тип фонемы, наиболее близкий к акустике, а что московская фонема, трактуемая более положительно, есть только развитие первой фонемы. К этому Бернштейн присоединяет еще третью фонему, т.е. еще более общую, которую он получает из сопоставления различных исторических этапов развития той или иной фонемы[94]94
Бернштейн С.И. Основные понятия фонологии // ВЯ. 1962. № 5. С. 62 – 80.
[Закрыть].
М.В. Панов
Работы этого автора мы считаем целесообразным привлечь здесь потому, что у него как раз даются максимально обобщенные формулы, выходящие за пределы отдельных концепций.
а) В работе 1967 г. «Русская фонетика» М.В. Панов проводит весьма важное разделение парадигмо-фонемы и синтагмо-фонемы.
«Звуки могут чередоваться параллельно чередованию позиций; тогда различие между ними не существенно, не существует в знаковой системе. Поэтому такие звуки помогают отождествлять морфемы и слова и сами отождествляются в целостную функциональную единицу – парадигмо-фонему»[95]95
Панов М.В. Русская фонетика. М., 1967. С. 286.
Немного раньше того о совмещении парадигматического и синтагматического аспекта правильно, но слишком в общей форме говорил А.М. Мухин: Мухин А.М. Функциональный анализ синтаксических элементов. М.; Л., 1964. С. 30 – 32.
[Закрыть].
Таким образом, по мнению М.В. Панова, парадигмо-фонема есть общая цельность всех отдельных позиционных звучаний. Это – и не отдельный звук, и не совокупность звуков, и даже не просто их тип, но нечто новое в сравнении с ними, и отдельные позиционные звучания являются только реализациями этой общей парадигмо-фонемы. Заметим здесь, что это греческое слово – «парадигма» значит не что иное, как «образец», «модель». И хотя сам М.В. Панов этого буквального значения греческого слова не приводит, тем не менее очевидно, что та общая цельность, о которой здесь идет речь, действительно является не чем иным, как именно идеальным и предельно данным образцом или моделью для того или иного множества реально звучащих звуков в разнообразных позициях.
В парадигмо-фонеме очевидно преобладает общность и происходит отвлечение от единичных звучаний. Однако возможна и противоположная ситуация. А именно, можно и нужно рассматривать также и всякое отдельное позиционное звучание в связи с его обобщенным функционированием. Но для этого необходимо точно учитывать зависимость данного позиционного звучания от всего фонетического контекста. Поэтому в наших суждениях о существе звука это сопоставление данного звука с его соседними звуками так же необходимо, как необходимо и учитывать общность, без которой отдельные звучания рассыпались бы на дискретные и друг с другом не сопоставимые звуки. Отсюда и возникло у М.В. Панова учение о синтагмо-фонеме. Это – такая фонема, которая по самому существу своему уже предполагает данное звучание в сравнении с другим звучанием; и поэтому здесь момент синтагмы, т.е. момент взаимного влияния друг на друга соединенных вместе звуков, является совершенно необходимым[96]96
Панов М.В. Указ. соч. С. 198 – 205, 282 – 294.
[Закрыть].
б) Мы позволяем себе высказать мнение, что в этой своей теории двух типов фонемы М.В. Панов близко подошел к диалектическому рассмотрению всей этой проблемы. Подходили и другие. Но, например, P.O. Якобсон, тоже рассматривающий фонему не как точку, но как сложную длительную структуру, тем не менее оказался далеким от понимания протяженности фонемы как некоего тождества составляющих ее элементов. У М.В. Панова протяженность не только играет роль при конструировании фонемы, но вообще является даже одним из двух главных типов фонемы, а именно синтагмо-фонемой.
в) В другой своей книге М.В. Панов, стоящий в определении фонемы на общемосковской позиции[97]97
Панов М.В. Современный русский язык: Фонетика. M., 1979. С. 94.
[Закрыть], рассуждает еще более четко и еще более настойчиво. Теперь он даже избегает обоих терминов «синтагмо-фонема» и «парадигмо-фонема», считая, что фонема существует только одна, что она не есть звук, но осмысление звука, что ее даже нельзя произнести ввиду ее абстрактности; и тем не менее эта абстрактность мыслится здесь М.В. Пановым как самая конкретная и очевидная картина различия и тождества в соответствующих реальных звучаниях[98]98
Там же. С. 118.
[Закрыть]. Другими словами, под «фонемой» М.В. Панов здесь понимает то, что он раньше называл «парадигмо-фонемой».
Интересно при этом и то, что М.В. Панов вовсе не отвергает изучение аллофонных процессов, а, наоборот, требует самого внимательного изучения всех типов аллофонных позиций. Здесь важно еще и то, что свой фонологический анализ М.В. Панов расширяет и углубляет до целой теории фонетических подсистем языка. Одно дело – обычная разговорная речь, и другое дело – это поэтическая речь[99]99
Там же. С. 218 – 244.
[Закрыть].
Далее мы приведем также весьма важное учение М.В. Панова о гиперфонеме, то есть о той фонологической категории, которая, хотя уже давно и фигурировала в языкознании, тем не менее далеко не всегда отличалась ясностью и точностью.
г) Наконец, в 1980 г. М.В. Панов опубликовал статью, которая вносит последнюю ясность в соотношение его теории и теории P.O. Якобсона[100]100
Панов М.В. О парадигматике и синтагматике // Изв. АН СССР. СЛЯ. 1980. Т. 39. № 2.
[Закрыть]. М.В. Панов утверждает здесь, что внесение момента протяженности в само понятие фонемы разрушает логическую цельность фонемы и может быть связываемо только с синтагмой. Следовательно, полноценную фонему М.В. Панов понимает только как парадигму, а не как еще и синтагму. Главное здесь то, что поскольку фонема для М.В. Панова, с одной стороны, мгновенна и неделима, а, с другой стороны, имеет сложное внутреннее построение, то это обстоятельство и ведет к тому, что соотношение единства и множества в фонеме нужно понимать только диалектически. Правда, мы сказали выше, что из всех иностранных исследователей P.O. Якобсон ближе всего подошел к диалектике. Но теперь мы должны сказать, что последние неясности на этом пути устранил не P.O. Якобсон, но именно М.В. Панов. P.O. Якобсон все-таки признавал временнýю последовательность признаков фонемы или ее протяженность. А это лишало фонему той мгновенности, без которой она не может вступить в диалектическое единство противоположностей.
Впрочем, справедливость заставляет сказать, что и сам P.O. Якобсон отнюдь не везде выдерживает свою точку зрения на внутреннюю временнýю протяженность фонемы. Он пишет:
«Утверждение, что фонема как таковая, да и вообще все языковые знаки, как, впрочем, и сам язык, существует вне времени, оправдано только до тех пор, пока речь идет о измеряемом физическом времени. Но если время рассматривать как отношение, то можно сказать, что оно играет исключительно важную роль в системе языковых значимостей, начиная с наиболее крупной из них, с языка, и кончая простой фонемой»[101]101
Якобсон Р.О. Избр. работы. С. 86.
[Закрыть].
Таким образом, P.O. Якобсон не просто требует временнóй протяженности внутри фонемы, но склонен понимать эту протяженность как систему отношений внутри фонемы. Правда, для диалектики и этого еще мало, внутрифонемное «время», не будучи физическим временем, все-таки оказывается некоторого рода протяженностью, хотя протяженностью уже чисто смысловой, чисто функциональной, или, можно сказать, содержит в себе свой собственный, чисто смысловой континуум. О том, что такого рода внутрифонемный смысловой и чисто функциональный континуум определенно чувствуется и даже формулируется некоторыми языковедами, можно судить по следующим заявлениям.
У Г.А. Климова читаем:
«Под протяженностью лингвистической единицы следует, конечно, понимать не физическую длину соответствующего сегмента в тексте, измеряемую субстанционально, а некоторую функциональную протяженность фонемы и морфемы, измеряющуюся числом лингвистических единиц, описывающих данное целое»[102]102
Климов Г.А. Фонема и морфема. M., 1971. С. 30.
[Закрыть].
Т.В. Булыгина пишет:
«…понятие „неразложимости во времени“ определяется и собственно временной последовательностью определенных артикулярных движений; каждая фонема определенного языка „неразложима во времени“ лишь с точки зрения данной фонологической системы, так что понятие фонологической и „субфонологической“ симультанности и линейности могут не совпадать»[103]103
Булыгина Т.В. Грамматические оппозиции // Исследования по общей теории грамматики. М., 1968. С. 199.
[Закрыть].
Поэтому фонема, с точки зрения Т.В. Булыгиной, с одной стороны, сложна, т.е. протяженна, а с другой стороны, мгновенна и единовременна:
«…фонема (с одной стороны – сложная, т.е. не элементарная, единица, представляющая собой совокупность симультанных дифференциальных признаков, с другой стороны – единица минимальная, не способная к разложению во времени)»[104]104
Булыгина Т.В. О некоторых аналогиях в соотношении семантических и звуковых единиц // ВЯ. 1967. № 5. С. 79.
[Закрыть].
Как считает Л.Р. Зиндер,
«…фонеме, которая представляет собой дискретную единицу в плане языковом, отнюдь не обязательно соответствует четко отграниченный сегмент в артикуляторно-акустической картине речи… звука речи как такой дискретной единицы, обладающей определенной физической характеристикой (как это представляют себе лингвисты), которая могла бы лежать в основе анализа понятия фонемы, реально не существует»[105]105
Зиндер Л.Р. Материальная сторона языка и фонема // Ленинизм и теоретические проблемы языкознания. М., 1970. С. 377.
[Закрыть].
В.А. Виноградов пишет:
«Фонема „артикуляционно беднее“ звука в том смысле, что она означает совокупность существенных признаков и служит как бы идеальным эталоном, контролирующим звуковое разнообразие и варьирование в речи. Такое контролирование необходимо для того, чтобы не нарушалось понимание высказывания».
В.М. Солнцев рассуждает так:
«Фонема, взятая в виде своего конкретного варианта – звука, не есть раз и навсегда сделанный маленький „кусочек“ звуковой волны. В процессе речи одна и та же фонема воспроизводится вновь и вновь, т.е. фактически „делается“ заново. Поэтому одна и та же фонема может одновременно (например, в речи разных людей) существовать в разных точках пространства. Она характеризуется отсутствием временной и пространственной непрерывности»[107]107
Солнцев В.М. Язык как системно-структурное образование. М., 1978. С. 239.
[Закрыть].
После всего этого вопрос о протяженности или непротяженности внутри фонемы будем считать для себя решенным. Именно вопрос этот решается для нас только диалектически: фонема есть неразложимое и непротяженное единство всех ее разложимых и последовательно протекающих противоположностей; точно так же и в отношении своих аллофонов каждая фонема, с одной стороны, едина и неразложима, а, с другой стороны, проявляет себя во всех своих аллофонах и проявляет везде по-разному.
Некоторые отдельные формулировки
Среди множества всяких выводов, которые приходится делать из обозрения фонемных теорий, можно сделать один, и притом весьма неутешительный, вывод о том, что все существующие определения фонемы представляют собою необозримое множество. Правда, поскольку мы здесь не занимаемся специальной историей фонемного учения, вывод этот для нас не очень страшен. И тем не менее это множество теорий приходится в некоторой мере учитывать, приводя не все, но самые распространенные из них, необходимые для современной науки. Это и заставляет нас учитывать также и многие отдельные формулировки, особенно те, которые вошли в словари и в учебные руководства, а также многие из специальных исследований.
