Текст книги "Последняя зима"

Автор книги: Алексей Федоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

– Взялись!.. Теперь плавно! Помалу! – командовал Резуто.

"Телка" охотно поддалась, вылезла из ямы и легла у ее края. Ребята разогнались к ней: интересно же посмотреть.

– Стоп! Всем назад, в окоп, – потребовал Дмитрий. – Торопиться тут нечего. Пусть немного полежит... Мало ли что ей вздумается!

Ничего "телке" не вздумалось. Первым подошел к ней опять Резуто... Да, это была немецкая пятисотка, большая и толстая, с ржавчиной по всему корпусу.

Оставалось сделать самое неприятное: вывинтить у бомбы головку. Заниматься этим всегда страшно, с каким бы весом минер ни имел дело. Для того чтобы разнести человека, вполне хватит и килограмма взрывчатки. Но тут была еще и дополнительная неприятность. Головка у полутонной бомбы настолько велика, что ее трудно прихватить имевшимся случайным инструментом. Придется как-то приспосабливаться... Ничего не поделаешь! И Резуто опять погнал всех подальше от бомбы, обратно на хутор.

* * *

Ранней весной 1942 года из леса, неподалеку от границы между Черниговской областью и Брянской, вышли трое оборванных, изможденных, заросших бородой мужчин с крестьянскими кошелками в руках.

Неизвестные остановили проходивших через поляну девушек и начали расспрашивать, есть ли дальше в лесу люди, а если есть, то кто они такие. Девчата охотно ответили, что сами живут на хуторе, который тут совсем рядом, но в лесу поблизости никого нет. Иногда, правда, проходят через хутор какие-то вооруженные дядьки, кто в немецких, кто в мадьярских мундирах, но кто такие, не разберешь, вроде бы полицаи. Впрочем, и эти давно уже не появлялись.

На встречный вопрос – откуда да куда они идут? – один из обросших бородой мужчин ответил, что направляются из-под Корюковки в брянские села, где хотят поменять кое-что на продукты.

– А сейчас-то, наверно, голодные! – сердобольно воскликнула самая бойкая из девчат. – Обождите, домой сбегаю, молочка принесу... Да вы не бойтесь! Никого сюда не приведу. Вот и подружек в залог оставляю!

Действительно, она вскоре вернулась с полным кувшином молока. Однако побывать она успела не только у себя дома, забежала и в соседнюю хату.

Когда неизвестные уже почти покончили с молоком, из-за кустов бесшумно вышли несколько хлопцев с винтовками и потребовали от бородачей поднять руки вверх. Те повиновались.

– Оружие есть? – раздался вопрос.

– Откуда ему взяться...

Начался обыск. У одного из дядек между днищем корзины и подшитым к нему рядном оказался пистолет ТТ с полной обоймой. У другого тоже нашли ТТ, у третьего наган.

Через час эти пистолеты и револьвер лежали передо мной. В нашу штабную землянку ввели задержанных у заставы неизвестных. По-видимому, они уже сообразили, куда попали, и держались уверенно. На первый же мой вопрос последовал ответ, что все трое являются советскими офицерами-окруженцами и сейчас пробираются к фронту, хотят его перейти. Дальше мы допрашивали задержанных поодиночке и таким образом, чтобы они не слышали ответов друг друга. Однако все ответы сходились даже в мелких деталях.

Выяснилось, что офицеры идут из Киева, где сначала скрывались в разных местах, но потом установили между собой связь. Под Киевом, еще на правом берегу Днепра, их задержала полиция и отправила в ближайший районный центр. Окруженцы убили конвоира, потом нашли для переправы лодку. По левобережью шли они долго, не один месяц, так как, не имея ни компаса, ни карты, часто сбивались с дороги и блуждали в лесах. Все трое хотят, если невозможно перейти фронт и попасть в армию, остаться у партизан.

Последним мы допрашивали темноглазого крепкоскулого шатена, который говорил немного картавя. Попал он в окружение на Полтавщине, где был тяжело ранен. Решил пробираться домой, в Киев, чтобы залечить рану. Ночью, сунув за пояс пистолет и действуя лишь одной здоровой рукой, он переплыл Днепр. В Киеве скрывался в доме отца-железнодорожника, с его же помощью установил связь с другими окруженцами. По своей мирной профессии темноглазый парень – шофер, действительную военную службу проходил в авиации.

– Что ж, оставайтесь у нас, – сказал я окруженцам. – Сегодня и распределят вас по ротам.

– А как с оружием? – спросил тот, что немного картавил.

– Известно как... В бою добывать надо! – усмехнулся кто-то из штабистов.

– Но у нас же есть оружие... Вот оно! – кивнул темноглазый на стол.

– Пистолеты вам не положены, – уточнил я.

– Но ведь мы офицеры!

– У нас пока будете рядовыми бойцами.

Уловив в моем голосе нотку приказа, все трое вытянулись.

Темноглазого, немного картавящего техника-лейтенанта звали Дмитрий Миронович Резуто.

* * *

Солнце поднялось над болотом уже высоко, но времени до вечера хватит, должно хватить, если только пойдет эта окаянная головка. Дмитрий осторожно вставил в ее пазы два железных штыря и начал их пошатывать. Не идет! И не должна сразу пойти. Сверху ржавчина придерживает, на резьбе смазка давно затвердела... И главное, нельзя ее двигать резко, рывком!

Дмитрий то садился на "телку" верхом, то ложился с ней рядом, нажимая на штыри под разными углами. Он обливался потом, но не от мускульного, а от нервного напряжения... Страшно! Не страшновато, а по-настоящему страшно! Резуто старался подавить в себе это чувство, внушал себе, что все обойдется.

Наконец головка чуть сдвинулась влево. Наступило самое опасное. Если взрывной механизм сработал, но не полностью и ударник держится лишь на какой-то заусенице металла, на волоске, то при вращении головки он может сорваться, и тогда...

Лично для него, для Дмитрия Резуто, после этого ничего уже не будет. Минер отчетливо сознавал, какому риску он подвергался, но продолжал осторожно, понемногу, с паузами поворачивать влево чуть поддавшийся взрыватель.

О чем думал в эти минуты Резуто? По традиции чисто литературной, ему полагалось бы вспомнить маленький домик на окраине Киева, добрую старушку мать, отца, шагающего на станцию с железным сундучком... Ну что еще? И себя должен был бы вспомнить, и обязательно таким, когда впервые садился за шоферскую баранку... Любимую вспоминать тоже как будто бы полагается.

Но Дмитрию было не до воспоминаний! Он думал только об одном: как бы плавнее, без малейших рывков вывинтить взрыватель.

Он не знал, двадцать ли минут или весь час ушел на первый оборот. Потом еще несколько таких же, выматывающих душу оборотов. Но вот тяжелая головка авиабомбы наконец освободилась от последнего витка резьбы и тяжело легла на ладони минера. Распрямившись, Резуто отшвырнул ее далеко в сторону. И сразу же из-за кочек, из-за кустов бросились к нему со всех ног партизаны.

"Телку" поставили стоймя на стабилизатор. Она и теперь доходила Дмитрию до подбородка.

– Лошадей надо, – сказал Резуто устало. – И телегу там или сани. Скоро темнеть начнет.

Но хуторяне уверяли, что напрямик, по болотным кочкам и кустам, ни на колесах, ни санями не проехать. Оставалось одно – транспортировать "телку" вьюком. А в ней около тридцати пудиков! Пришлось партизанам немало подумать, прежде чем они нашли подходящее решение.

Попросили у хуторян двух самых крепких лошадей и поставили их рядом. На спины – попоны, всякую мягкую ветошь, а сверху с одной коняги на другую перебросили несколько дубовых жердей. Сюда-то, на эти жерди, уложили с величайшим трудом тяжелую "телку".

В путь тронулись, когда стемнело.

Партизан было пятнадцать человек. Резуто и еще четверо бойцов сопровождали бомбу: кто поддерживал ее, кто вел лошадей под уздцы. Три партизана отправились в разведку, остальным предстояло занять позиции по обе стороны моста, нести здесь охрану, пока минеры сделают свое дело.

Особенно опасаться, что кто-нибудь помешает, не приходилось. Немцы ночью по дороге почти не ездили. Могла появиться лишь одинокая случайная машина, мчавшаяся на полном газу. Такая не страшна. Ну а вдруг все же двинется автомобильная или пешая колонна? На этот случай и выслали к дороге хлопцев. Если заметят опасность, дадут ракету.

Лошади с трудом шагали по болотной тропе, временами приседая под тяжестью необычного груза. Партизаны всячески старались им помочь. Только к полуночи доставили "телку" под мост и сгрузили ее возле средней опоры. Затем Резуто поднялся на дорогу проверить, будет ли видна бомба с подъезжающих к мосту машин. Нет, все в порядке: место, где она стоит, заслоняют откосы.

Теперь оставалось установить взрыватель. Для Дмитрия это уже привычное, нетрудное дело. Быстро и ловко опустил он в бомбу двухсотграммовую шашку тола с механическим детонатором и замедлителем от МЗД-5. Замедлитель нашелся лишь суточный, а нужен был на меньший срок. Но ведь операция с мостом не предусматривалась, когда партизаны выходили из лагеря.

– Можно и сутки подождать, – сказал Резуто. – Пока хоть выспимся на хуторе... Следующей ночью уже не придется! "Телка" разбудит.

Сняли охранение и двинулись обратно. Дмитрий ехал верхом на коне.

Выспались все отлично, подниматься начали только к вечеру. Впрочем, лучше бы проснуться еще позже! Время тянулось изнуряюще медленно, а взрыв должен был произойти лишь в два часа ночи.

Однако в два взрыва не произошло.

– Это же не хронометр! – заметил Резуто.

Не было взрыва и в три часа.

– Запаздывает, случается... Холод на кислоту влияет! – сказал Резуто.

Тихо и в пять часов, и в шесть.

– Что могло случиться? – недоумевал Дмитрий. – Или замедлитель был у меня не суточный, а на больший срок?!

– Нет, суточный. Вместе же мы смотрели! – раздался голос помощника минера.

Вот и рассвело... Тихо на хуторе. Партизаны в унынии. Резуто знал, что все в душе укоряют его: он же устанавливал взрыватель.

Но что же произошло? Никто этого не скажет. А предположений может быть сколько угодно: замедлитель не суточный, – возможно, спутали на заводе маркировку, или плохая кислота, или заело ударник. Вот думал же, что в бомбе заело, и здесь могло случиться! А вдруг еще вчера днем немцы обнаружили "телку"? Нет, с дороги ее не видно, а внизу по болоту никто не ходит. Ну а хотя бы и обнаружили, все равно не решатся подойти... Нет, конечно, просто замедлитель подвел, капризничает на холоде, вот сейчас как грохнет, как загремит!

Тихо... По-прежнему тихо. И нельзя направиться днем к мосту, надо ждать темноты. А ночью? Легко сказать, подойти к бомбе, которая вот-вот может рвануть. Резуто думал об этом и знал, что идти так или иначе придется, идти и что-то делать.

Время тянулось еще медленнее и мучительнее, чем прежде. К вечеру Дмитрий решил, как надо поступить с "телкой". Надо подойти, выхватить из нее и тут же отбросить взрыватель. Затем подвести бикфордов шнур. Вот и все! Шнуром надо бы рвать и вчера. Черт с ним, что опасно! Сегодня будет еще опаснее!..

* * *

Так он и начал свой партизанский путь – рядовым с плохонькой винтовкой, отнятой в первом же бою у мадьяра. Наверно, воевать в пешем строю показалось Мите Резуто скучновато. Ему удалось добиться перевода в кавалерийский эскадрон, но и среди конников бывший шофер и авиатор чувствовал себя как-то не в своей тарелке. Резуто тянуло к технике, вот он и попросился в минеры.

Становились минерами у нас далеко не сразу. Сперва Резуто приучали работать не с минами, а "открытым способом" – подрывать мосты, рушить с помощью толовых шашек телеграфные столбы, вскрывать динамитом сейфы в захваченных полицейских участках.

Только после этого Митя начал участвовать и в железнодорожных диверсиях. Он быстро освоил подрыв эшелонов "на палочку", "на шнурок", "на карандаш", одинаково уверенно ставил мины различной мощности и разных типов. Вскоре Резуто назначили командиром диверсионного взвода.

Во время рейда на Волынь, когда у нас был длительный привал на реке Уборть, он вместе с другими партизанами изучал новую мину замедленного действия – МЗД-5. Был Резуто и среди тех, кто первыми ставили "эмзедухц" на дорогах Ковельского узла.

Рассказывали, что обычно спокойный, уравновешенный Резуто в этой операции заметно волновался. Уже установив мину и вернувшись к группе поддержки, он вдруг спохватился, что как будто неправильно подсоединил детонатор. Дмитрий снова пополз к полотну, вырыл свою мину (тогда они были еще без "кнопок неизвлекаемости") и убедился, что все абсолютно правильно. Не успел он вернуться во второй раз, как опять мелькнула мысль: "Кажется, не убрал всю землю!" Снова – на полотно. Неубранной земли не оказалось, все отлично замаскировано. И сработала у Мити первая МЗД тоже отлично.

Многие минеры считали, что ему всегда сильно везет. Лично я в чистое везение не особенно-то верю, думаю, что удача приходит к человеку по его же собственной воле, но получалось так, что судьба действительно часто благоприятствовала Мите.

Однажды он заминировал участок на выемке железнодорожного полотна. Подорвался здесь эшелон с немецкими танками, да так, что половина танков полетела в болото и навсегда в них увязла. Конечно, Резуто правильно выбрал место для закладки мины, однако напоролся на его мину состав не с картошкой, не с поросятами, как это случалось, а именно с танками.

Или вдруг узнаем, что подорвался поезд, на котором из Ковеля в Маневичи ехал немецкий судья, чтобы провести там нечто вроде показательного процесса над местными жителями, арестованными за помощь партизанам. При взрыве судье-фашисту начисто оттяпало обе ноги. По этому поводу ликовали во всем районе. Выясняем, кто ставил мину. Оказывается, Дмитрий Резуто.

Очень трудно подрывать бронированные поезда. За ними приходилось буквально охотиться. Но кто подорвал бронепоезд среди бела дня и всего-то двумя килограммами тола? Опять Митя Резуто.

Став заместителем командира 6-го батальона по диверсионной работе, Резуто продолжал выходить на железные дороги и в качестве рядового минера. На его личном счету значилось больше десятка подорванных эшелонов, он успел перевыполнить "норму" Героя Советского Союза и был уже представлен к этой высшей из воинских наград.

Мите продолжало "везти"...

Но как отнесется к Резуто судьба на этот раз, когда он опустит руку в стоящую под ратненским мостом авиабомбу?

* * *

Снова идут партизаны по болотной кочковатой тропе, опять высылают разведку, заставы...

– Услышите взрыв, все назад к хутору, – напомнил Резуто.

С ним остались только двое: Гриша Воробьев, бывший тракторист, волжанин, и молоденький автоматчик Василь Круковец, Митин земляк – из-под Киева.

Шли молча. Мост выплыл из полутьмы неожиданно близко, большой, невредимый и соблазнительный, как всегда.

– Троим делать там нечего, – сказал Дмитрий, останавливаясь. – Вы давайте вон туда, подальше, к самой насыпи... Она немного прикроет. Лежать, беречь голову! Нужны будете – свистну. Не вернусь – доложите обо всем комбату. Выполняйте!

Партизаны повиновались приказу.

Резуто помедлил с минуту, пощупал, на месте ли сумка, потом пошел вперед. Он двигался бесшумно, ступал мягко, словно его шаг мог поколебать стальное тело тридцатипудовой "телки".

Вот и она! Как оставили, так и стоит. Вплотную к бомбе Резуто подошел почти крадучись. И опять забилась в мозгу тревожившая целые сутки мысль: "Ну что там со взрывателем?" Никто не ответит Дмитрию. Но сейчас все выяснится... Если взрыватель отказал, он извлечет его из бомбы. Если же замедлитель сработал, а ударник висит на каком-то волоске или перекошен, прикосновение руки минера дошлет стальной стерженек вниз до конца. Не станет тогда на белом свете ни моста, ни минера Резуто.

Может случиться и третье, только это будет почти чудо.

Можно коснуться взрывателя так легко и выбросить его так быстро, что он, и сработав, не успеет послать в тол раскаленные искры, а метнет их, уже находясь в воздухе.

"Значит, у меня все-таки два шанса против одного, – подумал минер, но сразу же поправился: – Какое там два! Чудеса случаются редко... Полтора на полтора!"

И в неожиданном для самого себя приливе холодной, трезвой и ясной решимости Резуто опустил руку в пасть "телки", осторожно и цепко обхватил пальцами крышку взрывателя и тут же, ни мгновения не медля, плавным и сильным движением выбросил его наружу. Почти коснувшись земли, а может быть, еще не коснувшись, взрыватель щелкнул, как щелкает пистон, и сверкнул огненным букетиком. Именно в этот момент Дмитрий с особенной остротой почувствовал страх, хотя взрыва уже не могло произойти, – страх был за прошлое, страх перед тем, что могло случиться.

Резуто сел на землю, прислонясь спиной к безобидной теперь "телке", и просидел так минуту или две.

Затем он поднялся, сделал несколько шагов вдоль насыпи и тихо свистнул Василю и Грише.

– В общем, все в порядке, – сказал Дмитрий подбежавшим партизанам. Сейчас пойду на шнур ее брать. Насчет дистанции и прочего объяснять вам больше не надо? Ну и хорошо, что не надо... Отваливайте!

Резуто вернулся под мост. Он вынул из сумки моток шнура и отрезал пять метров. Один конец вставил в маленькую, стограммовую, шашечку тола и опустил ее в бомбу. Проверил, как лежит шнур, нет ли резких изгибов; затем прижал к свободному концу спичку, чиркнул по ней коробком. Шнур зашипел, втягивая в себя пламя. Дмитрий опустил его на землю и побежал от моста.

Бикфордов шнур горит по сантиметру в секунду. У Резуто было в запасе около восьми минут. За это время надо уйти в безопасное место. Только неизвестно, где безопасно, когда поблизости рвется бомба в пятьсот килограммов!

Резуто бежал широкими скачками вдоль насыпи. Мешали кочки, вязкий кое-где грунт. Увидев в полумгле приподнявшихся с земли Василя и Гришу, минер крикнул им:

– Давайте дальше! Дальше! За мной!..

Побежали втроем. Резуто оглянулся и тут же почувствовал, как лица его коснулся тугой, будто спрессованный воздух. Он понял, что это значит; падая, руками потянул за собой хлопцев и в этот момент увидел желтое пламя и черный дым. Донесся оглушительный грохот взрыва. Зашуршали, засвистели на всех тонах летящие над болотом осколки. Да, все произошло как бы в четыре счета: волна – пламя – грохот – полет осколков.

Когда отсвистело и отшуршало, партизаны поднялись.

– Да-а-а! – уважительно произнес Василь, но неизвестно, в чей адрес.

– Надо посмотреть! – сказал Резуто.

Смотреть на мост не пришлось. Его уже не было. Взрыв разломал на части и расшвырял по сторонам все двадцатипятиметровое полотно настила. Исчезла и центральная опора, у которой стояла "телка". Боковые опоры искорежило, помяло, груды бетона повисли на перекрученном железе арматуры.

– Прилично! – одобрил Дмитрий.

Ни одного стекла в окнах на хуторе не осталось. Партизаны пообещали вставить их при случае. Теперь маленький отряд здесь больше не задерживался. Скорее в лес, в лагерь. Там уже беспокоятся, наверно.

Командир 6-го батальона Федор Кравченко, выслушав Резуто, долго пробирал его за излишний риск. Но Дмитрий знал, что выговор делается для проформы, сам Кравченко поступил бы точно так же. И Кравченко великолепно это знал.

Бреясь в землянке перед осколком зеркала, Резуто впервые заметил у себя на висках седину.

– Да и пора! – уронил он вслух.

Ему не было еще и тридцати лет, но случается, что минеры седеют рано.

ПО ТУ СТОРОНУ БУГА

В двадцатых числах ноября, когда уже выпал первый снег и начал прихватывать морозец, из батальона, "обслуживающего" диверсиями дорогу Ковель – Брест, пришла следующая радиограмма: "Нашем расположении находится группа в четырнадцать человек, прибывшая на связь от польских партизан. Просит препроводить наверх. Жду указаний. Тарасенко".

– Пусть немедленно даст провожатых, – сказал я начальнику штаба Рванову. – А здесь приготовьте все для встречи – баньку там, землянку...

Нас очень интересовала обстановка в Польше. Рядом с районом, в котором мы действовали, за широким полноводным Западным Бугом лежала земля братского народа, придавленная сапогом того же агрессора, что вторгся и в Советскую страну. Беды, нужды, настроения поляков не могли быть нам безразличны. Но приближалось уже то время, когда Красная Армия перейдет Буг и Вислу, чтобы громить фашистов за советским рубежом. Поэтому нарастал и чисто стратегический интерес к территории, на которой скоро развернутся новые наступательные операции. Тем, кто их планировал, требовались точные и всесторонние сведения о положении в Польше.

Еще в сентябре специально выделенная нами группа разведчиков выясняла по заданию Москвы, строят ли немцы укрепления по ту сторону Буга. Многое узнавали мы от беженцев из Польши. В наши леса они пробирались целыми семьями, невероятно изможденные, исстрадавшиеся. Нужную информацию удавалось получать и от небольших партизанских отрядов, организованных в Польше бежавшими из фашистского плена советскими воинами.

Собственно, такие отряды мы не считали в полном смысле партизанскими. Бывшие военнопленные объединялись прежде всего для того, чтобы быстрее пробиться на Родину, а воевали, так сказать, попутно, при удобных случаях. И с дисциплиной в подобных отрядах было не всегда благополучно. По-настоящему боевыми, партизанскими отряды из-за Буга становились уже у нас, после переформирования, пополнения и большой работы с людьми.

Данные о положении в Польше, поступающие по случайным каналам, хотя и представляли известную ценность, были разрозненными, отрывочными. Они нуждались в проверке, уточнении. Для этого мы собирались послать в Польшу, в ближайшее к нам Люблинское воеводство, свою глубокую разведку. Одновременно нашим людям предстояло связаться с польскими партизанами. Разведку намечалось отправить примерно через месяц, как только установится зима. Но вот, как следовало из радиограммы Тарасенко, контакт с друзьями по ту сторону Буга мы сможем наладить уже теперь. Нетерпеливо поджидал я прибытия в лагерь посланцев из Польши.

Явились они дня через два. Группа выстроилась возле штаба, я вышел к ней, взглянул на гостей. Стояла шеренга рослых, бодро выглядевших, неплохо вооруженных людей, но почему-то с лицами явно российского и украинского типа. От правого фланга отделился и зашагал ко мне, четко печатая шаг, худощавый человек в белой кубанке. Остановясь на положенной воинским уставом дистанции, он отдал честь и, заметно волнуясь, отрапортовал:

– Товарищ генерал-майор, Герой Советского Союза! Группа партизан в составе четырнадцати человек из русского отряда второго округа Гвардии людовой прибыла на связь в расположение вашего штаба. Потерь в пути не имели. Докладывает командир отряда Ковалев.

"Вот оно что! Значит, русские отряды тоже входят теперь в Гвардию людову!" – понял я и поздоровался с гостями. Ответное приветствие грянуло весело, дружно.

Федор Ковалев оказался лейтенантом Красной Армии, бежавшим из фашистского плена. Вместе с другими бывшими военнопленными лейтенант организовал отряд действительно партизанский, активно боровшийся с оккупантами. На его боевом счету несколько подорванных немецких эшелонов, разгромы полицейских участков, расправы с пособниками врага. В партизанские силы Гвардии людовой отряд влился не так давно. Продолжая им командовать, Ковалев одновременно стал заместителем командующего 2-м округом Гвардии людовой, то есть вошел в руководство всеми отрядами на определенной территории. Пришел к нам в группе связных и комиссар русского отряда Яков Письменный.

Все это выяснилось в первой же короткой беседе, после чего я попросил Ковалева и Письменного зайти вечером в штаб для более обстоятельного разговора.

Вечером они пришли, познакомились с нашими штабными работниками. Только теперь, когда гости разделись, я рассмотрел их получше. Федор красивый темноволосый малый с энергичным крутым подбородком и внимательными карими глазами. Яков – узколицый, несколько угрюмый, тоже еще довольно молодой человек.

Прежде всего требовалось установить, что представляет собой польский партизанский округ, направивший связных.

– Сейчас у нас шесть отрядов, в каждом примерно до семидесяти бойцов, а в моем около двухсот, – ответил Ковалев.

– Почему такие неопределенные цифры? – удивился Рванов.

– Точного учета нет! Люди приходят и уходят. Мы не сосредоточены в одном месте. Часть отрядов в лесу, а часть квартирует по деревенькам, по хуторам...

– Кто командующий вашим округом? – спросил я.

– Товарищ Метек. Это не фамилия, а подпольная кличка. Всех командиров у нас называют по кличке или только по имени. О моем отряде говорят: "отряд Федора", "отряд Феди"... Известно, что Метек входит в центральное руководство Гвардии людовой и является членом ППР, то есть Польской партии робитничей*.

_______________

* Как выяснилось позже, Метек – польский полковник Мечислав

Мочар, один из видных организаторов Гвардии людовой, ставшей затем

Армией людовой.

– Мы знаем, что Польская рабочая партия стоит на правильных позициях, что это самая передовая партия в Польше, – сказал Дружинин. – Ну, а насколько велик ее авторитет? Идут ли за ППР массы?

– Ого! Еще как идут! – воскликнул Ковалев. – Рабочие, крестьянская беднота, часть трудовой интеллигенции видят в ППР своего вожака. Ведь и Гвардией людовой, в которую входят не только партизанские отряды, но и антифашистское подполье, руководит Польская рабочая партия.

– А какая партия в Польше является наиболее реакционной? Партия эндеков, не так ли? – спросил я.

– Конечно, эндеки льют воду на фашистскую мельницу, – ответил Ковалев. – Эндеки – это от названия партии "Народова демократия", но только ни народом, ни демократией у них и не пахнет. Кто состоит в эндеках? Офицеры-пилсудчики, буржуазия, интеллигенты, которые побогаче. А программа? Подай им Польшу "от можа до можа", подай границы тысяча девятьсот тридцать девятого года! Только неизвестно, с чьей помощью эту программу они хотят осуществить...

– Почему неизвестно? – перебил его Письменный. – Англичане помогают. Ведь беглое панское правительство, признаваемое эндеками, находится в Лондоне, его англичане подкармливают. Из Лондона и оружие эндекам идет с английской маркой. Однако эндеки одновременно делают ставку на немецких фашистов. Да-да, конечно, делают!

– А откуда это видно? – спросил кто-то.

– Очень просто! Эндеки тоже имеют свои подпольные вооруженные силы. Но эндеки только кричат, что воюют с немцами, а фактически ведут бои лишь с польскими партизанами, мешая им бить фашистов.

В глазах Дружинина вдруг зажглись веселые искорки. Сдерживая улыбку, наш комиссар спросил:

– А не говорят ли эндеки и руководители их вооруженных отрядов, что они копят силы для решающего удара, что ударить еще не пришел час?

Ковалев с Письменным в один голос подтвердили, что подобные заявления эндеки делали нередко. Тогда Владимир Николаевич расхохотался и сказал:

– Товарищи, да ведь выходит, что эндеки самые настоящие бандеровцы, но только на польский манер! И час, которого они ждут, это конечно же момент, когда можно будет нанести Красной Армии удар в спину. Никакой не вижу разницы между эндеками и бандеровским сбродом!

– Чего еще захотел! – обернулся я к Дружинину. – Разницу между всеми националистическими партиями давно раки съели.

По свидетельству наших гостей, мобилизации сил польского народа на борьбу с захватчиками мешало обилие в Польше политических партий. Будь там только пепэровцы и эндеки со своими совершенно противоположными программами, то к Польской рабочей партии примкнуло бы гораздо больше народа. Беда в том, что существует множество промежуточных партий – больше тридцати! – и каждая тянет людей в свою сторону, старается прельстить своими программными установками. ППР стремится сейчас создать единый антифашистский фронт, хочет, чтобы под знамена Гвардии людовой встали все, кому дорога независимость Польши.

Много интересного, нового услышали мы о своеобразных методах партизанской борьбы в польских деревнях, об оккупационных порядках в "генерал-губернаторстве". Жутью повеяло от рассказов о фашистских лагерях уничтожения. Я поручил Рванову и работникам разведки продолжить завтра разговор с Ковалевым и Письменным, все, что нужно, уточнить, зафиксировать и выяснить, в какой именно помощи нуждаются поляки.

С утра гости опять отправились в штаб, а ко мне зашел один из руководителей нашего особого отдела.

– Ну и дела, Алексей Федорович! – сказал он. – Хорошо, что хоть удалось сразу разоблачить! И кто бы мог подумать?! Вот как случается...

– Короче! – попросил я.

– Командир прибывшей из-за Буга группы – немец.

– Что за ерунда?

– Замаскировался. Не иначе как агент абвера!..

– Да откуда такие данные?

– От нашего немца. От Карла. Я вокруг этого Ковалева в кавычках уже и людей своих расставил... Настоящая его фамилия – Альбрехт. Это у прибывших связных выяснили.

– Сейчас же пришлите ко мне Карла.

Особист вышел выполнить приказание.

В нашей контрразведке были неплохие работники. Они обезвредили немало вражеских лазутчиков. Честь за это и слава партизанским чекистам! Не раз предотвращали они покушения бандеровских агентов и на мою жизнь. За это личная благодарность! Однако порой некоторые особисты, как говорится, перегибали палку. Шпионы им мерещились там, где их и в помине не было. Таких, сверхбдительных, приходилось часто поправлять. Утверждение, что Ковалев – немец и агент абвера, показалось мне чепухой.

Вспомнился случай, когда усилиями слишком рьяных контрразведчиков чуть не был превращен тоже в агента немецкой разведки политрук нашей диверсионной роты Николай Денисов.

Однажды уполномоченный особого отдела одного из стоявших у дороги Ковель – Брест отрядов прислал нам вырезку-фотографию из какого-то явно зарубежного журнала. Снимок запечатлел группу военных не то в немецкой, не то в другой иностранной форме, изучавших радиоприемник. С фотографии смотрел на нас... Коля Денисов.

Что за черт? Денисов у нас с 1941 года, и не случайно же мы сделали его политруком роты, да еще такой, как подрывная. И все же факт оставался фактом: Денисов сидит в чужеземном мундире и прилежно изучает радиотехнику.

– Шпион! Подослали!.. Арестовать! – зашумели некоторые особисты.

– Тут недоразумение! Ведь все мы отлично знаем Денисова! – заметил я.

– Замаскировался! Схватить, пока не поздно! Нет, сначала выясним, где он прячет радиостанцию!..

Я велел позвать Николая и показал ему снимок.

– Очень смахивает на меня, но это не я, – заявил Денисов.

А сходство действительно большое: то же узковатое лицо, тот же взгляд... Но откуда вырезка? Что за журнал? Подпись срезана, текста на обороте нет. Приказал отыскать журнал. Посылали за ним к работнику, подавшему "тревожный сигнал". Что же оказалось? Вырезка сделана из польского военного ежемесячника за 1936 год. Изображены на снимке польские солдаты. Конечно, Денисов был только удивительно похож на одного из них... Так, быть может, и прибывший к нам Федор Ковалев имеет лишь внешнее сходство с каким-то немцем?