Текст книги "Партизан Фриц"

Автор книги: Алексей Егоров

Соавторы: Павел Александровский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

10. На другую дорогу

Мощные операции объединившихся партизанских отрядов обеспокоили гитлеровское командование. Боясь бросить войска в густые зеленые массивы, оно решило взять партизан измором. Многочисленные эсэсовские и полицейские части плотным кордоном обложили Вадинский лес.

Для отряда «Смерть фашизму» наступили тяжелые дни. Запасы продовольствия таяли. Нормы продуктов для бойцов пришлось сокращать уже несколько раз. А голод усиливался с каждым днем. К тому же болезни, эти постоянные спутники недоедания, подкарауливали ослабевших бойцов отряда.

В отчаянии и партизанский врач – нет медикаментов.

Беда, говорят, не приходит одна. На исходе были и запасы боевых средств. На каждый автомат всего по 30–50 патронов, на пулемет – по одному диску. Патроны берегли, как хлеб, и выдавали по строжайшему лимиту.

Васильев, исхудавший, озабоченный, решил всех здоровых людей разбить на группы и отправить добывать продовольствие. В отряде оставить лишь охрану. Уходящим рекомендовал использовать все: просить помощи у населения, нападать на немецкие склады, отбивать гурты скота, угоняемого фашистами. Словом, всеми средствами спасать отряд.

Первым вернулось отделение Виктора Коровина. Уже по усталым, мрачным лицам бойцов было видно, что порадовать они ничем не могут. Коровин достал из-за пазухи буханку хлеба и молча положил на стол командира.

– Это все? – спросил Васильев.

– Было две, – ответил Виктор. – Одну отдали в Кушлеве. Зашли в избу, а в ней пятеро, Мал мала меньше. И все опухшие. Мать седая от горя… Вот и отдали им каравай.

Вторая группа принесла два пуда картошки.

– По штуке каждому не хватит, – заметил командир.

– Прошли пять деревень, – развел руки Петр Рыбаков, – ну хоть шаром покати. Фашисты увидят курицу – тащат, увидят козу – хватают, увидят в огороде лук – дерут… Грабьармия, одним словом… Приказы развешаны повсюду: каждому двору сдать по сто раков, по пять килограммов сушеных грибов или ягод и многое другое…

С большой надеждой ждали возвращения партизан с мельницы. Мельник был своим человеком. Он часто выручал: размалывал зерно для отряда, отсыпал для него немецкую муку, сообщал через посыльных о времени отправки вражеских обозов.

Но и оттуда бойцы вернулись с пустыми руками. Мельница оцеплена солдатами. Партизаны и носа сунуть не смогли.

К ночи все группы возвратились. За исключением одной – Николая Козуба. Не вернулась она и на следующий день. В отряде росло беспокойство. Васильев выслал разведку, чтобы узнать о судьбе бойцов Козуба. Но и ей ничего не удалось выяснить.

– Очевидно, погибли товарищи, – предположил кто-то.

– Не может быть, – возразил другой, – люди-то они уж больно смекалистые. Один Шменкель чего стоит. А Толик? Даром что мальчишка, а парень не промах!

…Командир сидел в своей землянке, погрузившись в тяжелое раздумье, когда к нему вошел связной и радостно доложил!

– Вернулись!

Вперед вышел Николай Козуб. Он вытер рукавом лицо и устало проговорил:

– Привели немецкий обоз. В километре отсюда. Ребята стерегут. Надо скорее разгрузить, как бы фашисты не спохватились…

Все, кто был способен передвигаться, побежали к обозу. Огромной километровой змеей он растянулся по проселку: до ста подвод, нагруженных продовольствием, боеприпасами, медикаментами, горючим, обмундированием.

Это было спасением для отряда.

Позднее командир пригласил героев дня на чашку чаю и попросил рассказать о подробностях операции.

– Вышли мы из лагеря, – начал рассказ Николай, – разбились по двое и отправились по деревням. Всю округу обошли, собрались к вечеру в условленном месте. Ни у кого ничего. С пустыми руками, значит. Посоветовались: что делать будем? В лагерь возвращаться? Неловко как-то. Оставаться надо.

Николай отхлебнул из кружки горячего чаю и продолжал:

– Взяли курс на Симоновку. Переночевали у Митяя. А утром к нему племянница из Прохоровки пришла да и говорит, что там обоз немецкий стоит. Мы так и вскочили от радости. Спрашиваем, куда он идет: в тыл или на фронт? «А я почем знаю», – отвечает она.

Немцы, наверно, с нею не обсуждали своих планов, заметил Васильев под общий смех.

– По мы все таки узнали маршрут, – вставил молчавший до сих пор Толик.

– И каким же образом?

– Очень просто. – Козуб отхлебнул еще глоток чаю. – Мы попросили племянницу вспомнить, в какую сторону торчат оглобли у телег. Вспомнила! Значит, узнали: обоз идет на фронт. Начали прикидывать, что будем делать. Послать одного в лагерь, чтоб доложить вам? Далековато. Километров двадцать будет. Отпадает! Напасть? Еще неизвестно, как охраняется. Ведь нас-то: раз, два – и обчелся. А время идет. Вышли в огород.

Немцы вот-вот будут здесь. Деревню эту не миновать. Толик – на березу. Глядь, а обоз-то уж тронулся. До Алексеенок километров пять. Сверху видно все. Толик дождался, пока последняя подвода выехала из деревни, и слез на землю.

– В охране – взвод автоматчиков, – сообщил он нам. – Они в голове обоза. А впереди мотоциклист разъезжает. Оторвется на километр и сразу же обратно: дескать, вес в порядке, можно двигать дальше. Вот мы за этого мотоциклиста и ухватились.

– Как же это вы ухватились за него, коли он еще не подъехал?

– А вот как. Сразу же огородами, задворками прямо в лес. Торопимся, спешим, чтобы занять повыгоднее позицию. Шменкель залег поближе к деревне, а мы дальше. Там, где от большака проселок ответвляется, посреди дороги колышек воткнули и доску к нему по-немецки: «Мины», а объезд стрелочкой показали. Лежим в зарослях, ждем.

Лицо Николая раскраснелось. Он снова переживал все перипетии боя.

– Вот дорога делает крутой поворот. Мотоциклист поравнялся с кустами, где Ваня Шменкель. А тот – хлоп его из «бесшумки». Мотоциклист – кувырк. Ваня его за обочину, а сам за руль. Едет себе, и обоз за ним. Никто там и в ум не взял, что на мотоцикле замена. А Шменкель вперед-назад, вперед-назад. К обозу-то близко совсем не подъезжает, а так: мелькнет метрах в двухстах – и опять вперед. Вот и мы его увидели. Он приметил, где мы притаились, помахал нам рукой – и снова к обозу. Подъехал к указателю «мины», дождался, когда охранение приблизится, поднял руку, несколько раз махнул ею в сторону проселка и съехал с большака. За ним все подводы и потянулись. А уж около нас подпустил охрану совсем близко, развернулся и ударил по фашистам. Тут и мы выскочили на дорогу, тоже ударили. Солдаты разбежались кто куда. Да нам и не до них было. Взять-то взяли обоз. А как на базу привести мимо караулов? И опять загвоздка. Лошади дюжие, немецкие, ни с места. Никакого сладу с ними! Не слушаются нас, да и только. Кричим: «Но! Но-о!» – все без толку. Тут к коням подошел Ваня Шменкель, тихо сказал: «Аб!» – и они пошли. Где тропками, где просекой, так и добрались сюда. Ну, об остальном вы знаете, – закончил рассказ Николай.

Наутро партизанам объявили приказ, в котором всем участникам операции по захвату вражеского обоза объявлялась благодарность.

…– Эх, Ваня, Ваня! Наверно, опять с этой «личной просьбой»? – голос Васильева прозвучал укоризненно. – Десять раз говорил и еще повторю. Не могу рисковать людьми. Не могу!

– Мы хорошо планироваль, товарищ командир, – тихо произнес Шменкель, смущаясь оттого, что так легко разгадана причина его появления в штабной отрядной землянке. – Два дня сидели. Дольжно получиться.

– Новый, совершенно новый вариант! – из-за спины Фрица поддакнул Рыбаков – его неразлучный товарищ.

Васильев, собравшийся было уходить, остановился, заинтересовавшись, что еще придумали эти ребята. Они уж зря говорить не будут.

– Я доложу. – Петр ласково похлопал приятеля по плечу, подошел к столу и почти закричал – Сколько же терпеть можно, Василий Иннокентьевич? Ведь эти гады кровь людскую рекой по селу пустили! Они же ведь и Поручикова кончили!

Рыбаков даже зубами заскрипел от ярости. Помолчал, взял себя в руки, успокоился:

– Все дело в том…

Командир с сочувствием смотрел на друзей, отчетливо сознавая всю сложность и, пожалуй, невыполнимость задания, за которое, однако, взялся бы каждый боец отряда.

Да, июньская акция карателей, можно сказать, провалилась. Гитлеровцы отошли. Они обосновались только в крупных деревнях, оставив, как буфер, вокруг леса хорошо просматриваемую полосу шириной в три-пять километров. Эта «ничейная земля» оберегает фашистов от внезапного удара со стороны партизан. Между лесом и Задорьем – три километра ровного поля. Ни кустика, ни лощинки. А от Задорья всего полкилометра до Добина. Там немцы, у них наблюдатели. Мотоциклы, броневики, танкетки в полной боевой готовности. Тут и шага от опушки не сделаешь, как тебя, словно комара, пристукнут. Нет, нет! С этим Петуновым еще будет возможность рассчитаться!..

Но по мере того, как Рыбаков, горячась и волнуясь, водил пальцем по карте и излагал возникший у них с Фрицем «вариант», лицо Васильева все более светлело. Под конец он даже восхищенно потер ладонью подбородок.

– Не из леса? С тыла, от деревни? Молодцы! – Поднял глаза, добавил: – Зерно есть. Рациональное. Доложу в штабе. Лично я за.

11. Кто-то предает

– … Восемь гектаров самой лучшей земли! – Петунов, недавно произведенный комендантом в волостные бургомистры, надрывался, не жалея голоса.

Пятеро немецких солдат, без которых предатель и носа не смел никуда высунуть, держали автоматы наперевес. Они непонимающе таращили глаза на толпу.

Согнанные к зданию бывшего клуба сельчане угрюмо молчали, не поднимая глаз на стоявшего на крыльце гитлеровского холуя.

Петунов спустился на одну ступеньку, ткнул пальцем в грудь дряхлому старику:

– Ты, например, хотел бы их получить?

– А?

– От восьми гектаров ведь не отказался бы? – заорал бургомистр в самое ухо старика.

– Мне на Задорьинском погосте двух аршин за глаза хватит, – буркнул тот и сплюнул.

– Земли не желаешь? А новый дом с большими окнами? Не нуждаешься? Насчет коровы тоже интересу нет? Так, так…

Он шагнул к старику, схватил рукой его за седую бороду и дернул изо всей силы.

– Бандиты! С вами по-человечески нельзя говорить! – Петунов погрозил кулаком стоявшим.

Затем посадил на нос очки в большой роговой оправе (они стоили жизни старому доктору, их владельцу), развернул большой плотный лист, который держал в руке.

– Что на этот раз отбирать-то будут? – тихо выдохнул кто-то.

Но чуткое ухо бургомистра разобрало шелест приглушенных слов:

– На этот раз будут давать. Слушайте все:

«Объявление. Кто окажет содействие в поимке партизана Фрица Шменкеля, 26 лет, дезертира германской армии, тот получит вознаграждение:

русский – 8 гектаров земли, дом и корову,

солдат вермахта – 25 тысяч марок и двухмесячный отпуск.

Фельджандармерия».

Потом он приколотил к двери только что зачитанную бумагу. Посмотрел, крепко ли она держится, и поехал на бричке дальше.

Подошел дед к афише, всмотрелся в фотографию, разобрал по складам слова. Качнул головой:

– Ну и дела, господи. Немец, а за нас!..

– …Бумаги не пожалели, даже на курево не годится, – потрогал Рыбаков объявление, принесенное Толиком из Задорья. А мы с тобой, Ваня, на эту сволочь, Петунова, не будем листки расклеивать. Так доберемся!

Командир перебил бойца:

– А только ли с объявлением приезжал бургомистр? Меня и другое беспокоит. Вспомни, что после этого было. Не вернулись ведь наши разведчики. А потом эта засада у трех дубов…

…Многое в двух этих случаях было неясным. Взять недавнюю разведку. Пошли трое. На опушке разделились: двое направились в деревню ползком, по канавам, а третий остался у леса. В бинокль ему было видно, как возле самых домов партизаны кого-то встретили. Поговорили. Встали во весь рост, прошли за изгородь. И тут раздались выстрелы: в Курбанове оказались гитлеровцы. Почему же разведчики открыто двинулись туда? Кто их подвел под вражеские пули?

А вот на днях группа партизан шла в Курбаново за картошкой по еле приметной тропинке. С жителями договорились накануне. И на пути, у дубовой рощи, напоролись на засаду. Четырех человек потеряли! Хорошо, что не дрогнули, приняли бой, организованно отошли… Но от кого каратели узнали о намечавшемся приходе партизан?..

– А я, товарищ командир, знаю, почему так получается! – веско произнес Толик. – У нас в округе завелся предатель. Кто? Над этим еще подумать придется.

– Похоже на то, – согласился Васильев. Но нужно действовать. Ждать больше нельзя. Осваивайте новую профессию, товарищи. Будьте контрразведчиками. Для начала выясните, в каких деревнях был Петунов, в чьи дома заходил, с кем встречался. Особое внимание – на Курганове. Есть там у нас кое-кто на примете.

…Марфа вбежала в дом к Сидорову и прямо с порога:

– Зовут тебя, Михайло, ко мне.

– Говори толком, кто зовет, зачем?

– А я почем знаю. Начальство ихнее.

– Кто «ихнее»?

– Знамо, немецкое.

Словно обухом по голове ударили Михаила Яковлевича. Что делать? Бежать? Он посмотрел на жену, ребятишек. Что с ними будет… Неужели выследили, мерзавцы? Ведь так аккуратно все делал. Пожалуй, лучше всего явиться на вызов. Будь что будет!

Михаил Яковлевич сказал жене:

– В случае чего, береги их, – кивнул головой в сторону детей и вышел.

Возле дома Марфы шесть мотоциклов. С пулеметами. Двигатели приглушенно работают. Солдаты на жителей не смотрят: кто в карты играет, кто на губной гармонике пиликает.

В избе уже толпились люди. Сидоров через головы женщин увидел за столом, уставленным яствами, людей в немецкой форме. Обернулся по сторонам. Посмотрел на односельчан, стоявших у порога, все стало ясно. Здесь вызваны родственники партизан. Ему, Сидорову, доподлинно известно, что сын вот этой женщины в лесу, брат той – в лесу, отец вот этой девушки – тоже в партизанах.

Немцы вышли из-за стола. Офицер спросил что-то по-своему. Другой перевел, обращаясь к Марфе:

– Все собрались?

– Кого знаю, все, – ответила женщина.

Офицер опять заговорил по-немецки. И тот же переводчик объявил по-русски:

– Марфа утверждает, что вы знаете, где находятся партизаны. Это верно?

Все молчат. Михаил Яковлевич пристально вглядывается в лицо офицера. Где же он видел эту физиономию? Уж очень знакомыми кажутся эти тонкие губы, высокий лоб, глубоко посаженные глаза, гладко причесанные волосы с пробором посредине головы.

«Ба, да ведь это же мой бывший гость, – догадывается Сидоров и вспоминает тот осенний день, когда в его дом пожаловал немец. – Но зачем он тут? И кто эти его спутники?»

Здесь человек, переводивший немецкую речь, сказал:

– Наши подозрения подтвердились, Марфа Ефремова. Ты подлая предательница нашей Родины! Ты выдаешь фашистам советских патриотов. Ты повинна в гибели партизан. И за это придется тебе отвечать. Собирайся! А вы, дорогие товарищи, свободны!

Люди стали расходиться. Михаил Яковлевич подошел к тому, который говорил по-немецки, протянул ему руку и, лукаво улыбнувшись, сказал:

– Дойч зольдатен. Филь, филь!

– Постой, постой! – немец внимательно взглянул на Сидорова, и его лицо расплылось в добродушнейшей улыбке. Обнял Михаила Яковлевича, с чувством сказал: – Никогда не забуду. Спасибо за все!

На прощанье крепко пожал руку.

– Он спас меня! – обвел взглядом друзей и, повернувшись к Сидорову: – Еще повстречаемся, обязательно!..

12. Беседа с генералом

Когда в ноябре 1942 года для координации боевых действий всех Вадинских бригад был организован единый партизанский центр, Фриц Шменкель одним из первых познакомился с его командиром, генерал-майором Иовлевым.

И произошло это при следующих обстоятельствах:

– Ваня, к генералу! – Толик сочувствующе посмотрел на Шменкеля.

– Ты не знаешь, зачем? – спросил Фриц, и в его голосе была нескрываемая тревога.

– Не знаю, Ваня! – ответил парнишка. И, помолчав, добавил: – Хмурый он, сердитый. Судя по виду, даст на орехи.

– Какой орехи?

– Ну, как тебе лучше сказать, – усмехнулся паренек, – всыплет как следует, наверно.

– Не понимайт. – Шменкель на ходу застегивал пуговицы кителя, одергивая полы. – Что сыплет. Объясни!

– Какой ты недогадливый! – товарищ искренне раздосадовался. Прикурить даст, понимаешь?

Фриц вынул зажигалку и вопросительно посмотрел на него.

– Да не то… В общем швах твое дело…

– Плехо! Так бы и говорил.

Шменкель не на шутку встревожился и, пока шли к генеральскому блиндажу, думал, за что бы это «даст орехи» командир. «Грехов» набиралось много. Может, генералу доложили, как на днях выпил поднесенной кем-то из партизан водки и уснул у всех на виду? А может, в последнем бою допустил какую-нибудь промашку?

Подойдя к блиндажу командира, Шменкель привычным движением руки еще раз проверил, все ли пуговицы кителя застегнуты, поправил ремень, фуражку, чтобы успокоиться, закурил. Но не успел как следует затянуться, как позвали:

– Заходи!

После яркого солнечного света Шменкель не сразу разглядел в полумраке фигуры людей. Шагнул вперед к столу, четко отрапортовал:

– Партизан Шменкель по вашему приказанию явился!

Генерал встал со стула, уперся руками о край стола, пристально посмотрел на вошедшею, после паузы сказал:

– Так вот вы какой! Прошу!

Жестом предложил сесть. Шменкель стоял.

– Садитесь, садитесь! Как это по-вашему: зетцен зи зих.

Фриц осторожно сел на край стула. С опаской посмотрел на протянутый Иовлевым портсигар:

– Спасибо, я только что курил.

– Вы знаете, зачем мы вас пригласили?

– Нет, товарищ генералы.

– Жалуется на вас командир отряда.

Шменкель перевел взгляд на командира, сидевшего у стола справа, как бы спрашивая: «В чем я виноват?» А Иовлев продолжал с подчеркнутой строгостью:

– Командир отряда не знает, что с вами делать… Пришел к нам за помощью… Ведь вот до чего дошло!

– Товарищ генераль, скажите, в чем мой вина?

Иовлев встал, вышел из-за стола, прошелся по блиндажу: два шага вперед, два шага назад, остановился перед Шменкелем, посмотрел ему в глаза. Тот не отвел взгляда. А тревогу, как рукой сняло. Сергей Иванович сказал:

– Мы ценим вас, товарищ Шменкель, за вашу смелость, находчивость. Но объясните, кому нужна ваша бравада?..

В блиндаже воцарилось молчание.

– Ну отвечайте же. Шменкель встал.

– Сидите, сидите. – Иовлев слегка коснулся рукой плеча немца.

– Скажите, товарищ генераль, что есть бравада?

Командиры не удержались от смеха.

– Василий Иннокентьевич, – Иовлев повернулся к командиру отряда, – растолкуйте своему бойцу, что есть «бравада». – Тот погасил улыбку, на какое-то время задумался, стараясь подыскать нужные слова, начал с вопроса:

– Зачем вам в последнем бою понадобилось вставать во весь рост и стрелять стоя?

– Товарищ командир, когда я лежаль, мне плехо было видно мишень, и я поднялся.

– Выходит, это вызывалось необходимостью, – улыбнулся Иовлев.

– Да, да, необходимость, – обрадовался поддержке Шменкель.

– Нашел оправдание, – не сдержался от улыбки и Васильев. – А вот после того же боя была ли необходимость гнаться за фашистами, отрываясь от своих на полкилометра? Сергей Иванович, командир перевел взгляд на генерала, – к тому времени была дана команда прекратить преследование.

– А на это что скажете? – уже более строго спросил Иовлев.

– А в этом случай я совсем виноват. Увлекся, приказ не слушал.

Командир готов был еще приводить примеры «бравады» Шменкеля, но генерал посмотрел на часы, что значило: пора кончать беседу.

– Не помню только где, но наш великий Толстой писал: «Храбрость есть способность человека подавлять чувство страха в пользу чувства более возвышенного… Только люди высокой добродетели способны к истинной храбрости…»

Сергей Иванович подошел к Фрицу. Шменкель встал…

– Мы знаем, что вы человек храбрый, я бы даже сказал, очень храбрый. Но никогда не забывайте о «чувстве более возвышенном». У нас еще столько боев впереди. Надо победить врага и вернуться домой, к своим семьям. Желаю от души вам дожить до победы.

Генерал протянул руку брату по оружию, сказал на прощанье:

– Как это говорится: «Ауф видерзейн!»

Из блиндажа Шменкель вышел сияющий. Шел сюда с тревогой, а вышел с крыльями за спиной.

13. «Тюрьмы должны быть пусты!»

Маленькая вяземская деревенька Погорелое.

Невысокий, с покосившейся крышей дом сплошь окутан паутиной проводов и кабелей, огорожен колючей проволокой. У крыльца часовые с автоматами обыскивающими глазами шарят по фигурам проходящих солдат и офицеров, Здесь штаб – мозг и сердце 9-й гитлеровской армии, обороняющей один из самых ответственных участков центрального фронта.

Солдаты караула в это хмурое январское утро 1943 года особенно зорко всматриваются в пропуска. Уже по одному тому, что в такой ранний час перед домом скопилось большое количество машин и броневиков, что с фронта прибыли вызванные сюда командиры армейских и танковых корпусов, они понимают: идет важное совещание.

Изба занята под кабинет начальника штаба армии. Над большим столом, устланным штабной картой с многочисленными кружками, дугами и разными другими цветными значками, только красные генеральские погоны, и лишь чуть поодаль, во втором ряду, в углу, наискось от хозяина, – черное пятно эсэсовских мундиров. Это представители высшего руководителя СС и полиции безопасности группы «Центр» обергруппенфюрера фон дем Бах-Залевского, прибывший из Могилева, и офицеры зондеркоманды «7а», действующей в полосе обороны армии.

Когда до семи часов осталось всего несколько секунд, в комнату вошел Вальтер Модель. Шум, обычный при встречах давно не видевшихся генералов, – приветствия, короткая устная информация о делах – мгновенно оборвался. Пятидесятилетнего «сурового Моделя» боялись все.

Ответив на приветствие, как по команде, поднявшихся начальников управлений, отделов и служб армии, командиров соединений, Модель сразу же кивнул головой своему начальнику штаба.

– Положение на фронте осложняется с каждым днем, – без промедления начал Ганс Кребс, генерал пехоты. – В последние дни авиация зафиксировала, к сожалению, только зафиксировала, а не приостановила…

Он сделал короткую паузу, и все взглянули на высокого генерала в мундире авиационных войск, побагровевшего при последних словах.

– …подтягивание русскими свежих сил к линии Зубцов – Ржев. Мы на пороге нового крупного наступления большевиков на нашем участке фронта…

Кребс лаконично изложил оперативную обстановку, сообщив данные, о которых штабные генералы уже знали, а фронтовые командиры догадывались.

– Проблема тыла – важнейшая в этих условиях, – наконец генерал подошел к теме, ради которой и было созвано столь представительное совещание. – Но о какой безопасности, о какой охране линий снабжения войск может идти речь, если для нашего солдата фронт проходит везде – в ста метрах от русских войск и в ста километрах от них?

Кребс отпил глоток холодного кофе из стакана и продолжил:

– Успешное решение стоящих перед нами задач по отражению готовящегося наступления невозможно без подавления партизанских действий, особенно в наиболее беспокоящем нас районе – в Вадинских лесах.

Генералы согласно закивали головами, на лицах отразилось полное понимание серьезности вопроса. «Вадинские партизаны? Известны. Хорошо известны!»

– Вот почему принято решение о полной ликвидации всех партизанских соединений в этом районе. Единственный недостаток решения – в его определенной запоздалости. Как говорят русские… – Ганс Кребс несколько месяцев в 1941 году провел в России в качестве помощника военного атташе и немного знал русский язык, – мы поехали за зайцами на охоту, а нам надо еще кормить собак.

Начальник штаба сел, сделал жест рукой в сторону офицера с четырьмя квадратами оберштурмбаннфюрера СС в петлице:

– Прошу, подполковник. Сообщите в двух словах о той помощи, которую ваши войска окажут армии в проведении операции.

Кребс не случайно перевел ранг эсэсовца в общеармейский чин, подчеркнув его невысокое положение среди старших по званию – генералов.

– Когда произносят «вадинские партизаны», то высшему руководству СС не нужно объяснять, что это такое. – Белые, холеные руки эсэсовца извлекли из папки отпечатанный на ротапринте лист, в верхнем правом углу которого чернело «Geheim»[3]3
  Секретно (нем.).


[Закрыть]. – Именно мы информировали фюрер и ОКХ[4]4
  Главное командование сухопутных сил (сокр. нем.).


[Закрыть]. Я позволю себе сослаться на этот документ…

– Не документы, а дивизии нужны, дивизии! – достаточно громко, чтоб его услышали все, бросил начальник 582-го тылового района, краснолицый генерал. Складки его жирной кожи свисали на обшлага мундира.

– «Берлин. 20 августа 1942 года. – Представитель обергруппенфюрера никак не реагировал на реплику. – Партизанская деятельность в далеко лежащих восточных областях особенно усилилась в районе северо-западнее Вязьмы. Исключительно сильные партизанские группы наблюдаются в окрестностях Владимирского. Они заняли улицы Холма, производят нападения на прилегающие к нему деревни. В течение только одной недели они произвели 102 нападения!..»

– Хорошо подсчитано, – бросил кто-то из угла.

Да, они бьют нас в солнечное сплетение. – Оберштурмбаннфюрер сделал жест, имитирующий удар под ложечку.

– Они нас вот так держат… – взорвался, не выдержав, все тот же генерал, начальник тыла, и, привскочив, обеими руками сдавил свое горло.

Тонко улыбнувшись одними губами, стоявший продолжал:

– Однако у нас не было сил для их подавления.

Он достал из папки и показал карту, немного приподняв ее над столом:

– Здесь черным отмечены базы партизанских отрядов, штрихами – основные районы их активности. Как видите, в тылу 9-й и других армий группы «Центр» почти нет ни одного белого пятна. Смею вас заверить, что в северных районах и на Украине не лучшее положение. Занятые нами пространства России буквально наводнены борющимися против нас людьми. Партизан – это стало неотъемлемой частью русского ландшафта, как снег, как вот эти равнины, леса с их березами…

– Вы, оказывается, поэт, – насмешливо протянул Кребс и взглянул на свои часы.

– Я не претендую на литературные лавры, равно как и на отличное знание русского языка, господин генерал. – Оберштурмбаннфюрер щелкнул каблуками и учтиво склонил голову. – Но русские говорят, что всех зайцев сразу не поймаешь, их ловят так: сначала одного, а потом другого.

И снова вежливый кивок в сторону передернувшегося Кребса.

– В полосе группы «Центр» борьбой с партизанами занято свыше 100 тысяч солдат…

Речь оборвалась на полуслове. Бесшумно появившийся дежурный офицер положил перед Моделем тщательно прошитый и обильно залитый сургучом пакет (почта из ставки фюрера передавалась немедленно по доставлении фельдъегерем, независимо от времени дня и ночи). Командующий сам распечатал конверт и извлек несколько оттиснутых на ротапринте листов. Края их были окаймлены широкой красной полосой – отличительный признак исключительной важности и совершенной секретности изложенных в них сведений.

Генералы знали это и по реакции углубившегося в чтение старались составить представление о полученных известиях. Однако лицо Модели, кивком головы приказавшего продолжать совещание, было непроницаемым.

– …Что же касается вадинских партизан, то борьба с ними ведется все время. С июня они блокированы в лесах…

– И проводят по сто две операции в неделю! – перебил командир 41-го танкового корпуса, по тылам которого эти партизаны наносили особенно ощутительные удары.

В октябре и ноябре силами нескольких полков СС были образованы крупные защитительные гарнизоны…

– Которые они разгромили, – докончил фразу все тот же генерал.

– …Высшее руководство СС согласно предоставить для проведения операции все наличные и свободные охранные войска и полицейские формирования. Это прежде всего 3-я кавалерийская бригада СС генерала Петриха…

– …4-й лыжный полк, два подвижных отряда зондеркоманды «7а», батальон охранных войск, 308-й восточный батальон капитана Второва, две роты СС, 11 ягдкоманд, в числе их опытная и хорошо зарекомендовавшая себя в проведении истребительных операций команда «Охотники Востока» гауптмана Бишлера, – перевел дух, продолжил: – Полицейские отряды – Шишкинский, Вельский, Дорогобужский. Всего свыше пяти тысяч солдат, если не считать третьей бригады СС. Вместе с тем господин обергруппенфюрер, в соответствии с достигнутой договоренностью, поручил мне выразить надежду, что основные силы будут выделены командованием армии.

Складки на спине эсэсовца расправились от почтительного поклона в сторону Модели.

– Фон дем Бах согласен с предложением о назначении руководителем операции генерала Петриха. Единственное пожелание – чтобы командам и группам СД и СС была предоставлена самостоятельность при проведении истребительных акций против партизан и помогавших им.

Начальник штаба танкового корпуса подробно изложил свои соображения. По его мнению, уничтожение Вадинского центра должно состоять из двух этапов. Первый – очищение от партизан всех окрестных деревень и блокирование их в небольшом массиве собственно Вадинского леса, в пространстве примерно три на пять километров. («Они будут там, как мыши в мышеловке», – потер руки генерал.) Он должен быть начат 12–13 января и закончен к 23 января. После этого решающий этап – сжимание кольца блокады, «словно петли на горле повешенного»: быстрое, решительное, с полным уничтожением обороняющихся. На основном участке предусматривалось достижение превосходства: восьмикратного в силе и подавляющего в огневой мощи. Необходимые войска должны быть изысканы за счет отвлечения с фронта нескольких частей и использования резервов армии и группы армий. Окончание операции – 6 февраля. Кодовое название – «Падающая звезда».

На присутствующих доклад произвел впечатление. Даже Петрих заметно оживился. Командующий встал, подошел к автору плана операции, пожал руку:

– Хорошо продумано, тщательно подготовлено, генерал.

Затем зашагал из угла в угол, тихим, ровным голосом бросая слова, с трудом различавшиеся генералами, поворачивающими головы в направлении движения Моделя.

– «Падающая звезда». Отлично! Мне нравится это название – символ закатывающегося большевизма. Несколько замечаний.

Модель всегда излагал свои мысли, даже по самым сложным вопросам, в четких и лаконичных формулировках.

– Первое. Отведение с фронта бригады и батальонов – не возражаю. Использование резервов армии, применение, я бы сказал, широкое применение всех родов войск – авиации, артиллерии, танков – согласен. Направление главного удара выбрано правильно.

Генерал-полковник остановился.

– Второе. Мы в преддверии наступления врага. Партизаны сковывают значительное количество наших сил. Задача: полностью окончить всю операцию в кратчайший срок – к 1 февраля. Пройти за это время три-пять километров до партизанских баз – возможно. Следует запомнить: каждый лишний день, потерянный на борьбу в Вадинских лесах, – наш проигрыш, победа русских.

Он снова продолжил движение по избе.

– Третье. В армии учащаются случаи дезертирства, перехода на сторону врага. Падает дисциплина. К этому добавляется и страх перед русскими, перед партизанами. Ночью в каждом приближающемся человеке им мерещится «ефрейтор Фриц». Кстати, что нового о нем?