Текст книги "Москва - Варшава"

Автор книги: Алексей Биргер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

– Этот человек почти безвылазно сидел в Париже, – напомнил Игорь. – И, не забывай, твоя мать не знала, кто он на самом деле такой и как велики его возможности оградить тебя в Москве от всех неприятностей.

– Но тогда почему?..

– Возможно, для того, чтобы ты и в самом деле в полном объеме изучил славянскую культуру, – усмехнулся Игорь. Он вытащил сигареты и пододвинул к себе пепельницу, полную окурков. Похоже, до его прихода Тадеуш курил не переставая – вон, у него даже голос подсел. – Ответь мне на ещё один вопрос. Когда ты в последний раз видел свою мать?

– В зимние студенческие каникулы.

– Ты не заметил ничего странного? Может, сейчас, задним числом, ты можешь припомнить мелочь, которая тебя смутила?

Тадеуш задумался.

– Ну... не сказать, чтобы... Мы были дома, потом ездили под Краков, к бабушке... Там хорошо, и вообще... Нет, ничего особенного... Хотя...

– Да? – Игорь насторожился.

– Мне показалось, у мамы с бабушкой произошел какой-то серьезный разговор.

– Показалось или ты уверен?

– Почти уверен. Меня отпустили – вытолкнули, можно сказать – кататься на лыжах. А потом весь вечер они были... ну, какие-то слишком церемонные, что ли.

– Как бы, с трудом разговаривали, дулись друг на друга?

– Нет, наоборот. Очень... то есть, очень сердечно общались, как всегда, никакой скрытой обиды не чувствовалось. Но чувствовалось... не знаю... какая-то постоянно висящая пауза, что ли. И бабушка периодически посматривала на меня искоса, с таким любопытством, как будто видела впервые. Наверно, присматривалась, замечаю я что-нибудь или нет.

– Да, вполне вероятно, – кивнул Игорь. – То есть, разговор у них был на какую-то важную тему – но без ссоры, без обиды друг на друга?

– Да, мне показалось, что так, – Игорь, похоже, достиг своего: парень втягивался в воспоминания как в своего рода наркотик, заглушающий боль. Послушайте... – Тадеуш выпрямился. – А может, мама впервые рассказала бабушке об... об этом человеке, и оттого бабушка приглядывалась ко мне: гадая, какой будет моя реакция, когда догадаюсь и я?

– Самое вероятное объяснение, – согласился Игорь. (А про себя подумал: "Скорее, её волновало, какой будет твоя реакция, когда ты узнаешь, что... Если узнаешь когда-нибудь, если мать решится тебе рассказать.") – Но тут напрашивается и следующий вывод. Раз узнала твоя бабушка и предстояло узнать тебе – значит, твоя мать собиралась наконец уйти к этому человеку, уйти открыто и навсегда. И он готов был открыто с ней соединиться, несмотря ни на что. И вот... они встретились, чтобы принять окончательное решение и погибли. Кто-то не захотел, чтобы они были вместе. Если, конечно, их смерть – не трагическая случайность.

– Кто? – глаза Тадеуша вдруг блеснули гневом. – Надеюсь вы не намекаете на отца? Убийство из ревности – это настолько глупо, надо его знать...

– Да ни в коем случае! – ответил Игорь. – Разумеется, выбрось это из головы.

– Тогда кто же? Ваше КГБ?

– Ну, уже не КГБ, а... – Игорь покачал головой. – К нашим спецслужбам можно относиться по-разному, так же, как к спецслужбам всего мира, но, уверяю тебя, они тут ни при чем.

– Откуда вы так уверены?

– Хорошо, скажу тебе все, – Игорь загасил сигарету, сразу достал другую и принялся разминать её в пальцах. – Там тоже на ушах стоят. Смерть Гитиса явилась для них полной неожиданностью. Да, агенты иногда гибнут, но тут ничего не предвещало беды. Но главной неожиданностью для них явилась связь Гитиса с твоей матерью. Он тоже скрывал её от всех. Ты понимаешь? Игорь встал и прошелся туда и сюда. – Важнейший работник скрывает то, чего скрывать не должен: многолетнюю связь с женой одного из людей, некогда близкого к руководителям "Солидарности", и до сих пор, наверно, представляющего определенный интерес. Ради твоей матери Гитис обманывал свою службу... Совершил то, что спецслужбы всего мира очень часто запросто называют "предательством". Меня уже вызывали...

– И допрашивали? – спросил Тадеуш.

– Не допрашивали, а расспрашивали. Во-первых, я все-таки "свой", во-вторых, никакого криминала за мной нет. Интересовались, не знал ли я хоть что-нибудь об их связи. Мне оставалось лишь руками развести – для меня это оказалось таким же шоком, как и для других.

– Тогда кто... кто мог это сделать, если это убийство?

– В том-то и вопрос! И, если это убийство, то почему надо было убирать их обоих? Гитиса можно было подстеречь одного – и спрятать его тело так, чтобы оно навеки исчезло, чтобы никто не знал, где, когда и как он кончил свои дни.

– Они могли решить, будто моя мать тоже что-то знает, опасное для них... – медленно проговорил Тадеуш.

– Кто – "они"? – в свою очередь вопросил Игорь.

– Откуда мне знать, если даже вы не знаете?

– То-то и оно! Поэтому я и говорю, что тебе сейчас нельзя ехать в Польшу. Если за смертью Гитиса и твоей матери кто-то стоит, этот "кто-то" может припомнить, что мать отправила тебя учиться в Россию – наперекор своим убеждениям и характеру – и решить, вполне логично, что ты тоже в игре. Что Гитис вовлек тебя в неё с подачи матери. А значит, что ты последний носитель какого-то смертельно опасного знания. Если это так, то, поверь мне, вне Москвы тебя всюду может ждать удар из-за угла.

– Но что же мне делать?..

– Заболеть! Исчезнуть! Запить с горя до той стадии, когда человек уже не отвечает за свои поступки! Что угодно! Если хочешь, я устрою твое "похищение" – отсидишься пока что на какой-нибудь подмосковной даче, где тебя никто не вздумает искать!

– И надолго?

– Пока не будет твердо доказано, что двойная смерть на Острове Влюбленных – действительно несчастный случай. Или пока не станет ясно, что разборки, из-за которых они погибли, не касаются тебя никаким боком и тебе ничто не угрожает. Или пока мы не найдем убийц и не обезвредим их. Видишь, сколько вариантов? Самый худший – третий, потому что тогда тебе придется отсиживаться непонятно сколько. Если один из двух первых – то не больше нескольких дней.

Тадеуш был настолько ошарашен и выбит из колеи, что практически потерял способность принимать решения. Игорь посматривал на него с сочувствием: ещё бы, сразу после известия о смерти матери узнать такое!.. Но это жесткое, почти хирургическое, вмешательство было необходимым – ради безопасности самого Тадеуша.

Парень, однако, быстро сумел собраться.

– Но, если эти таинственные "они" считают необходимым убрать и меня, то разве нельзя выманить их на меня как на живца? Или вы это и имеете в виду?..

– Не совсем так, – усмехнулся Игорь. – Видишь ли, идея ловить на тебя как на живца наверняка придет в голову многим, раз даже тебя, далекого от всех наших дел, посетила. Я тоже заинтересован в том, чтобы найти и наказать убийц. Но я – единственный, кого безопасность "живца" – если иметь в виду тебя – будет волновать в первую очередь. Понимаешь?

– То есть, профессионалы из "органов" просто используют меня, и все, а вы постараетесь меня защитить?

– Приблизительно так, – кивнул Игорь. – Помешать им ловить на тебя как на живца я вряд ли смогу, но, по крайней мере, я буду при тебе телохранителем. Если надо, и в Варшаву за тобой отправлюсь. Но здесь я смогу прикрыть тебя намного надежней, чем в Варшаве... или ещё где бы то ни было.

Тадеуш ещё раз все взвесил в уме.

– В любом случае, нам надо исчезнуть с этой квартиры? – осведомился он.

– Да.

– Тогда поехали. Куда скажете.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Итак, они выследили её и в Риме. В ней начинала закипать холодная ярость, с которой она постаралась справиться и взять себя в руки. Ярость плохой советчик.

Во-первых, они не неуязвимы, раз уже второй раз (нет, третий, если считать, что она догадалась об обыске в номере) раскусила их слежку, несмотря на все их старания. Ведь если бы они так и оставались невидимками, для неё это было бы намного хуже, верно?

Во-вторых, они не догадываются, что она их раскусила – считают, что "ведут" её идеально. Значит, этим надо воспользоваться.

В-третьих, как они взяли её след на этот раз? Вели до самого Рима так, что она ничего не заметила? Невозможно!..

Впрочем, ответ ясен. Нетрудно предположить, что после неудачного покушения она помчится в римский банк, чтобы отправить "черную метку" своему нынешнему заказчику – которого наверняка посчитает виновным в этой попытке её убрать... То есть, не надо надрываться и "пасти" её от Женевы до Рима – надо просто дежурить возле банка, дожидаясь её появления, а уж потом не упускать из виду. Возможно, не считай она, что оторвалась от своих врагов окончательно и не будь так потрясена известиями об убийстве заказчика, она бы от самого банка заприметила слежку – и сумела бы разобраться... Теперь плохо то, что парень из Женевы (так она мысленно его называла) успел передать её напарнику, а сам, наверно, помчался докладывать наверх, что она опять в поле их зрения. Если бы она заметила его, когда выходила из банка, она бы сумела с ним разобраться так, чтобы он исчез, бесследно и навеки, не успев никому ничего сообщить, а она бы уже гнала машину во Францию, пока её преследователи в растерянности метались бы по Риму. И уж позаботилась бы о том, чтобы они ещё долго не напали на её след... Но сделанного не переделаешь. Придется разбираться с тем, что есть.

Она не спеша доела торт, допила "капуччино", встала и отправилась гулять по старым улицам. Слежку – если этот мужик за ней последовал – она старательно не замечала. На небольшой площади она увидела три стоявших рядом таксофона, в очень удобном месте, с угла площади, почти напротив церкви. Она зашла в тот таксофон, который работал за наличные (римские таксофонные карты она приобрести не удосужилась, а международными ей пользоваться пока не хотелось), и набрала первый попавшийся номер.

– Извините, кажется я ошиблась, – по-французски проговорила она, когда ей ответил незнакомый голос. И повесила трубку.

Выйдя из будки таксофона, она помедлила на площади, поглядела на часы. Потом остановилась и стала рассеяно созерцать церковь: будто только что назначила кому-то свидание на этом месте, и теперь ждет.

Как она и предполагала, следивший за ней не мог упустить такой возможности. Убедившись, что она никуда не уходит и он её не потеряет, он быстро шмыгнул в будку и снял трубку, чтобы увидеть, на какой номер был сделан последний звонок – циферки звонка высвечивались на узкой полоске экранчика в верхней части аппарата. Бывали аппараты, которые стирали эти последние циферки и выщелкивали нули – но тогда мужику достаточно было нажать кнопку "повтор", и таксофон, набрав последний номер, выкинул бы его на экранчик...

Мужик старательно переписывал в крохотный блокнотик номер телефона, на который был сделан последний звонок, когда она, рывком открыв дверь, ткнула дуло пистолета ему под ребра.

– Не рыпайся, – предупредила она. – Пистолет работает почти беззвучно, никто ничего не услышит.

Мужик окаменел.

– Отвечай коротко и ясно, понял?

Мужик осторожно кивнул.

– На кого ты работаешь?

Мужик замешкался.

– Ну?! – она чуть вдавила дуло в его тело, показывая, что готова в любой момент готова нажать курок.

– По большому счету, я не знаю, – ответил мужик. По-русски ответил, что её несколько успокоило. Пока разборка остается делом внутрироссийским и к ней не подключены международные "работнички", ей будет намного легче справиться с врагами.

– То есть, как это "не знаешь"?

– Меня наняли.

– Неужели ты не знаешь нанимателя?

– Я знаю только того, кому подчиняюсь.

– Кто он?

– Глава одной из московских охранных фирм. Но его самого кто-то нанял.

– Он сейчас здесь?

– Да.

– Курирует общий ход операции?

– Да.

– Ты можешь с ним соединиться?

– Разумеется.

– Исполняй.

Мужик вытащил мобильный телефон и набрал номер.

– Что сказать? – медленно и старательно, чтобы не промахнуться, тыча пальцем в каждую кнопку, спросил он.

– Что я хочу вести личные переговоры. Что ты даешь трубку мне.

– Алло... – сказал мужик. – Я засыпался. Она хочет с вами поговорить.

Потом он передал ей телефон, а она взяла его, медленно и осторожно, готовая в любую секунду нажать на курок.

– Что вам от меня надо? – сразу же спросила она.

– Сильна!.. – услышала она глуховатый голос. – Меня предупреждали, что ты можешь справиться с крутейшим профессионалом, но я, признаться, не до конца верил. А нужно нам немногое. Устранить вас с нашего пути, – поскольку он вдруг перешел на "вы", после "ты", промелькнувшего в первой фразе, то и она заговорила на "вы".

– Кто вы? – спросила она.

– Могу представиться. Ведь этот олух, которого вы обхитрили, все равно меня назовет, так что чего скрывать. Дыбов Владимир Константинович, глава охранной фирмы "Ястреб".

– Чем я вам, по-вашему, мешаю?

– Мне лично – ничем. Но если б вы не мешали людям, обратившимся ко мне, то меня бы не наняли.

– Кончайте ходить вокруг да около! – взвилась она. – Какие ваши условия?

– Боюсь, что в свете последних событий условие может быть только одно – ваша смерть, – хмыкнул её собеседник.

– Что за события?

– Как будто вы не знаете?

– Представьте, нет.

– Значит, скоро узнаете.

– Одну возможность убить меня вы упустили.

– Еще не одна представится, будьте уверены.

– А если я сейчас убью вашего человека?

– Пожалуйста, сколько угодно. Он все равно уже вне игры. Всего доброго.

Собеседник отключился от связи. Она закусила губу в бессильной ярости, чувствуя себя униженной как никогда. Она – она! – выпрашивала хоть какие-то объяснения происходящему, а собеседник почти откровенно смеялся ей в лицо! Но её голова продолжала работать холодно и четко.

– Значит, так, – сказала она мужику. – Твой работодатель сказал, что после провала ты списан со счетов и что я могу пристрелить тебя, если мне хочется. Ты понимаешь, что это значит?

Мужик аккуратно кивнул.

– Теперь ты никому не нужен, кроме меня. И меня тебе нужно опасаться намного меньше, чем собственных дружков. У тебя есть возможность самостоятельно покинуть Италию?

– Ну... – он замялся. – Денег на билет хватит.

– Давай так, – предложила она. – Зайдем в эту церковь и потолкуем. Если ты будешь со мной откровенен, я помогу тебе нормально улететь в Москву. И дам контакт в Москве. Одного из тех людей, которые способны будут защитить тебя и от Дыбова, и от кого угодно. Но, разумеется, этому человеку ты должен будешь рассказать, что за мной идет охота.

– Я готов, – сказал мужик. – Я-то что...

Они зашли в церковь, уселись на одной из задних скамей, у самого выхода.

– У меня история очень короткая, – сообщил мужик. – Я спортсмен, последние годы работал в частной охране, неплохо себя зарекомендовал. Месяца три назад фирма, в которой я в тот момент работал, разорилась. Какое-то время я искал работу, а потом мне посоветовали обратиться в контору Дыбова – мол, ему нужны такие опытные люди, как я.

– Кто посоветовал?

– Мой друг. Он уже был у Дыбова на хорошем счету и мог дать мне рекомендации.

– Что за друг?

– Сашка Кондратов. Он привел меня в "Ястреб" – вот, мол, тот человек, о котором я вам говорил – и Дыбов тут же зачислил меня на работу.

– Это твое первое дело.

– Нет, второе. До того я две недели провел в Калининградской области.

– Какое задание?

– Надо было решить проблемы, связанные с перекройкой сфер влияния вокруг табака. Защитить одних табачных производителей и импортеров, приструнить других.

– Кто был главой вашего отряда?

– Сашка Кондратов.

– Вы решили все проблемы?

– Да.

– В способе решения этих проблем для тебя не оказалось ничего нового?

– Ну... – мужик чуть замялся. – Новым было то, что ребята действовали без оглядки. Как будто за нами такая сила, которая ото всего отмажет. Для меня это было несколько необычно.

– До того тебе лично приходилось убивать?

– Нет. И в тот раз не пришлось. Кости в подъездах пересчитывал, бывало. Ну, и на квартирах разговаривал с должниками... жестко, так сказать. Но убивать мне никогда поручали.

– А если бы поручили? – холодно осведомилась она.

– Не знаю... Наверно, от суммы зависело бы. Хотя вряд ли. Я всегда сторонился мокрых дел.

– Однако, получив задание меня убить, ты не раздумывал...

– Ничего подобного! – мужик повысил голос и сразу оробело примолк, потому что его выкрик отдался под сводами церкви гулким, долго вибрирующим эхом. – Я хочу сказать, об убийстве вообще речи не было! Мне было дано задание неотлучно следовать за вами и докладывать обо всем подозрительном.

– Но в Швейцарии вы уже попытались меня убить.

– В Швейцарии меня вообще не было. Я прилетел в Рим три дня назад, с заданием сидеть и ждать, пока не понадоблюсь. Мне было сказано, что, если я не понадоблюсь в течение двух недель, меня просто отправят назад. А потом меня вызвали в кафе... Сказали, Сашка Кондратов покажет мне женщину, за которой я должен следить, пока меня кто-нибудь не сменит. Вот и все.

– Гм... Выходит, Дыбов был уверен, что ты справишься с этим заданием?

– В течение последних лет меня натаскали, как правильно вести слежку. По поручению хозяев фирм, в которых я работал, я вел слежку за их конкурентами – иногда весьма крутыми "авторитетами", умеющими замечать "хвосты", и ни разу не подводил.

– А потом твои хозяева знали с точностью до минуты, когда киллеру стоит ждать их конкурента возле подъезда или на лестничной клетке?

– Не знаю. Это меня уже не касалось. Во всех своих действиях я не выходил за рамки закона.

– Эх, ты... – она медленно и насмешливо покачала головой. – И давай-ка все же выясним, как тебя зовут.

– Натрыгин, – представился мужик. – Степан Борисович Натрыгин.

– Так вот, дорогой мой Степан Борисович, – она прищурилась. – Зря ты влез в это дело. Теперь тебе придется проявить все свои таланты, чтобы улететь из Италии живым и невредимым. Ты стал таким свидетелем, которых подобру-поздорову не отпускают. Да еще, насколько я поняла, ваш Дыбов не очень любит прощать промахи... До тебя все это доходит?

– Доходит... – пробормотал побледневший Натрыгин.

– Это славно. Тогда, вот, держи, – она открыла сумочку и, вынув деньги, отсчитала ему две тысячи долларов. Она заранее, ещё в Швейцарии, приготовила наличные, причем в самой международной валюте – когда тебя обложили со всех сторон, то кредитными карточками лучше не пользоваться. Этого тебе хватит, чтобы возвращаться зигзагами. Сейчас возьмешь билет на ближайший рейс куда угодно. Оттуда вернешься в Италию – ведь возвращаться из объединенной Европы тебе надо через Италию, так? – но не в Рим, а, скажем, в Неаполь или Милан. И уж оттуда вылетишь в Москву. Ну, и, бритву купить, пожрать, ведь возвращаться в гостиницу, или где ты там ещё остановился, тебе не стоит. Теперь самое главное. В Москве тебе придется сделать ход конем.

– То есть?

Она вынула из сумочки свой пистолет и извлекла из него патроны.

– Чтобы у тебя соблазна не было, – объяснила она, перехватив его недоуменный взгляд. – С этим пистолетом ты засыплешься на московской таможне. Окажешься за решеткой, до выяснения обстоятельств. Скажешь, что тебе дала его некая Мари Мишон. Довольно быстро возникнут люди, которые будут интересоваться конкретно мной, Мари Мишон. Ты поймешь, что они – те самые, потому что они будут знать обо мне довольно много. Им ты расскажешь все. Тебя освободят и обеспечат надежной охраной. Теперь ступай.

– Но с этим пистолетом... нигде не сорвется? – опасливо спросил Натрыгин.

– Нигде, – этот пистолет был засвечен как орудие нескольких убийств, которые связывали с именем Богомола. Как только Повар – генерал Пюжеев узнает, что задержан человек с таким пистолетом, Повар немедля этим человеком займется. А там Повар сообразит, как быть. Группировка, посмевшая бросить вызов самой Богомолу, будет представлять для него немалый интерес. Он многое даст, чтобы разузнать подноготную этой группировки, а потом разгромить её. В данном случае – как это и прежде бывало – интересы Повара и Богомола совпадут. Она останется в живых и на свободе, а Повар, с её подсказки, наберет очередные очки, уничтожив преступную организацию, действующую на международном уровне.

Возможно, он направит к ней Андрея Хованцева, чтобы досконально выяснить все обстоятельства дела. Тоже неплохо. Мозги Андрея ей бы сейчас очень пригодились.

Больше она говорить Натрыгину не решалась. Нет, он не побежит сломя голову к этому Дыбову, докладывать все, что узнал. Он не такой дурак, и должен соображать, что если сейчас в глазах Дыбова он просто покойник, то, после такой информации, станет дважды покойником... Но если его все-таки перехватят, он ни в коем случае не должен разболтать лишнего.

Натрыгин покинул церковь, а она ещё некоторое время сидела внутри. Минут через двадцать она вышла и отправилась гулять по городу. Пообедала в неплохом ресторанчике, вернулась к автостоянке, на которой оставила свою машину. Пора было совершать бросок во Францию.

Она поднялась на третий уровень крытой платной стоянки, нашла свою машину, открыла дверцу и уже собиралась сесть за руль, как краем глаза заметила что-то странное. Еще прежде, чем она повернулась и разглядела все до конца, у неё холодок пробежал по спине.

Рядом с её машиной была припаркована другая – поставленная, видимо, совсем недавно. На переднем месте, рядом с местом водителя, сидел Натрыгин – мертвый. Его голова запрокинулась, в виске была дырка, вокруг которой запеклась кровь. Его остекленевшие глаза смотрели прямо на неё с расстояния чуть ли не меньше полметра – машины были припаркованы достаточно плотно, только-только дверцу открыть.

Почти машинально, без размышлений, она вскочила в машину и резко рванула с места. Пока она спускалась по спирали к автоматическому шлагбауму, в который нужно было вставить карточку об оплате, она успела прийти в себя. Нельзя поддаваться панике, нельзя бежать сломя голову. Если она сейчас выскочит на трассу, ведущую во Францию, и понесется – лишь бы скорей – она наверняка не успеет вовремя заметить опасность. С ней покончат как со слепым котенком. Видно, они и добиваются того, чтобы она вышла из равновесия. Нет, она должна быть очень осторожной и осмотрительной, хитрой и реагирующей мгновенно.

Прежде всего она заехала в камеру хранения на вокзале и забрала саквояж, в котором был спрятан второй пистолет и достаточное количество патронов к нему. Еще в Швейцарии она похвалила себя за предусмотрительность: там этот пистолет она убрала в арендованный на десять дней банковский сейф, спрятав в роскошный ларчик для хранения драгоценностей. После событий прошлого года, когда Андрей Хованцев умудрился лишить её снайперского ружья – хоть и к лучшему, как выяснилось позднее – она никогда не оставляла оружие без присмотра, даже в самых надежных местах. Один пистолет – при себе, в сумочке, другой – там, где все вещи охраняет полиция и собственные службы безопасности. Если бы этот пистолет находился в номере во время обыска... Да, она все сделала правильно.

"Все хорошо, – сказала она себе. – Все хорошо. Тебя саму кто-то заказал – и поручил это дело банде отморозков, которые считают, что чем они наглее, тем меньше кто-то попробует призвать их к ответу. Их главарь не скрывал ни своего имени, ни официальной должности! Воображал, что я не могу его сдать московским тузам? Что ж, если он допросил Натрыгина перед тем, как убить, то знает теперь, что это не так. Он, чисто по-бандитски, решил попробовать припугнуть меня напоследок, перед тем, как смыться. Вот и все. Сейчас он драпает, поняв, что заказчик подсунул ему зверя, которого не возьмешь нахрапом и сорвав злость за неудачу на этом Натрыгине, а я могу спать спокойно."

Все выходило предельно логично и убедительно. Но в глубине души она знала, что это не так. Охота не закончена. И как они сумели так быстро перехватить и покарать проштрафившегося? Да ещё подсунуть ей яркое и страшное доказательство своей силы...

Ей пришлось остановиться на выезде из Рима, у небольшого кафе для автомобилистов, чтобы выпить ещё чашку "капуччино", перевести дух и прийти в себя. Без этой передышки она боялась вести машину по трассе.

Итак, им известна её машина. А ей что известно? Имя, адрес "охранной" фирмы... Все это может быть не настоящим. Можно нацепить табличку "Ястреб" на полуподвал, представиться Дыбовым... Твое настоящее имя будет знать лишь ближайшее окружение – те, кто приводят к тебе завербованных. Любые печати, листы бумаги с фирменными "шапками" – все это сейчас не проблема. Судя по всему, кто-то очень хочет подставить некоего настоящего Дыбова...

Натрыгин был опасен тем, что, сдавшись в Москве, мог бы показать помещение подложного "Ястреба". Главарь банды предвидел такую возможность вот и вылез вон из кожи, чтобы "закупорить течь".

То есть, ей не известно практически ничего – кроме того, что эти люди пойдут на все. В таких условиях совершать пятисоткилометровый перегон без какого-либо прикрытия опасно. Да что там, просто глупо, чистый идиотизм. Немало найдется удобных мест, где можно запросто устроить аварию.

Правда... Если бы они хотели просто от неё избавиться, что мешало им сделать это на крытой автостоянке? Ни одного человека на весь уровень, стреляй и режь не хочу, а то и начини её машину взрывчаткой... Но нет, они предпочли продемонстрировать ей труп и исчезнуть. Запугивали. А запугивают тогда, когда на данный момент человек нужен не мертвым, а живым – и покладистым. Чего-то они от неё добиваются... Но чего?

Что-то она должна им выдать перед смертью. Выходит, за три дня, прошедших с первого покушения, обстоятельства сильно изменились?

И тут ей пришла в голову другая мысль. Если они её так тщательно разработали, то не могли не знать, что она скорее будет ждать, пока служитель подгонит её машину к банку, чем станет выводить машину со стоянки самостоятельно. Что не она взорвется, а другой человек... Выходит, это тоже мог быть акт устрашения, а не покушение... Либо они стремились убить двух зайцев одним выстрелом: и напугать её, и получить достаточно времени, чтобы спокойно обыскать её номер...

Они опутывают её крепкой паутиной страха, чтобы она делала нужные им ходы. И чтобы не сопротивлялась, парализованная этим страхом, когда придет время её убрать.

И все-таки, какие-то промашки они допускают. Так сказать, все время чуть-чуть заступают за белую линию. В конце концов, у неё есть одно настоящее (по всей видимости) имя: Александр Кондратов. И ещё она знает, что её заказчик убит. Уж не оформили ли они убийство в её стиле – да ещё и её пудреницу подбросить могли? Чтобы отрезать ей путь в Москву. Выходит, им нельзя допускать, чтобы она оказалась в Москве, или выходила на связь с Москвой.

Впрочем, это тоже лишь один из вариантов.

Она спохватилась, что курит уже третью сигарету подряд. Резким дерганым движением загасив её в пепельнице, она поразмышляла ещё минуту, а потом направилась к выходу и села в свою машину.

Вроде бы, никто её не вел, ни одна машина не отъехала вслед за ней. И на трассе она не замечала ничего подозрительного. И все же...

Вон, какой-то "фиат" вылезает на основную магистраль с бокового шоссе. Высунулся чуть больше положенного – нетерпелив. Или не только нетерпелив? Ее рука дрогнула, машина вильнула, зацепила "фиат", послышался скрежет металла, звон разбитого стекла. Оба автомобиля нелепо замерли.

Увидев вылезающего из "фиата" разъяренного итальянца, она устало прикрыла глаза...

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Семьдесят девятый год пролетел, почти незаметно пришел к концу, и даже удивительно, как быстро дни сменяли дни, и месяцы – месяцы. Почему-то лето этого года запомнилось мне как душное и жаркое, хотя, когда говорят о большой жаре, всегда вспоминают другие года – семьдесят третий, например. Я все время думал о Марии – точнее, она все время жила во мне, и то, что я испытывал, нельзя назвать мыслью. Скорее, это был то ли воображаемый разговор с ней, то ли негласная примерка её образа на все вокруг.

И постоянно крутилась в мозгу песенка из "Вестсайдской истории" песенка, которую мы, отлученные в то время от этого фильма, знали по пластинке, на которой её пел Дин Рид:

Maria!

I shall never forget your name!

Maria!

The world will never be the same!..

Не помню, близилась к концу летняя сессия или уже завершилась, когда я обнаружил в почтовом ящике конверт, адресованный мне. У меня бешено забилось сердце, хотя почерка Марии я не знал.

Я открыл конверт. В нем оказался один билет в кинотеатр "Россия", на очередной показ Московского кинофестиваля, который как раз в эти дни набирал обороты. Билет на представленный на фестивале польский фильм, о котором много говорили: "Надо убить эту любовь". И никакой записки, билет, и только.

Ох, как заколотилось мое сердце! Забылись все дурные мысли, все сомнения, я думал только об одном: раз она мне прислала билет – значит, завтра она будет там!

А может... Тут мне сделалось дурно. Может, название фильма – это намек: нам нельзя встречаться, и мы больше не встретимся никогда?

Как бы то ни было, я заметался по Москве, стал обзванивать друзей, выясняя, у кого в эти дни квартира будет свободная и кто мне может дать ключи. Эту проблему я решил, и на следующий день, вечером, отправился в кинотеатр с ключами от квартиры приятеля в кармане.

Пестрая оживленная толпа, хорошие наряды, атмосфера праздника, отличный буфет – все такое редкое для советских времен. Но я шел сквозь этот блестящий мир, ничего не замечая. Я искал глазами Марию: ведь должна она быть где-то здесь, в этой толпе!

Я её так и не нашел – и, не найдя, прошел наконец в зал – с третьим звонком, пробираясь по ногам.

Я так понял, что место мне досталось очень престижное: рядом со мной сидели Глеб Панфилов и Инна Чурикова. Будь я не так замкнут на Марии, я бы, конечно, набрался смелости и заговорил с ними. Уж о моем любимом их фильме, "В огне брода нет", я бы точно высказал им свое восхищение. А заодно сказал бы – если б разговор зашел, и мое мнение было кому-то интересно – какие у меня, у меня лично, претензии к их фильму "Прошу слова".

Кстати, они могут оказаться – если меня убьют до того, как я осуществлю задуманное, потому что, если меня убьют после, то, значит, мне на все наплевать, и на любые свидетельства в том числе – невольными свидетелями, хотя бы частично, что я рассказываю вам правду и только правду: Им достаточно для этого вспомнить – если они вспомнят за давностью лет – что, да, на таком-то по счету Московском кинофестивале, на таком-то показе, рядом с ними оказался странный, не принадлежащий к особенному киношному миру ( к "киношной тусовке", как сейчас сказали бы), высокий и худощавый молодой человек с очень узнаваемым разрезом серых глаз.

Тешу себя иллюзиями, но ведь каждому человеку хочется верить, что от его жизни остался след, пропечатавшийся тут и там.

Но тогда – к стыду моему, потому что любое соприкосновение с такими людьми надо принимать как дар и этим даром воспользоваться – я отметил их присутствие рядом со мной пустым сознанием. Я ждал Марию, и ничто другое меня не волновало.