Текст книги "Тёмная ночь"

Автор книги: Алексей Биргер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

Теперь он поглядел в зеркало, с глупым ощущением, что там сейчас силуэт Марии проплывет или Кирзач появится, потом достал "вальтер" и, встав у приоткрытой двери так, чтобы его не было видно с улицы, стал ждать.

Он почему-то был уверен, что никто его в этой подсобке не потревожит, что случайный работяга не влетит в него, перепугавшись насмерть, чтобы побежать и взахлеб рассказывать всем приятелям, что "там начальник с пистолетом торчит". И еще он был уверен, что Кирзач обязательно появится. Главное, его не пропустить.

Может, это было глупо, но он доверял своему сну, вот и все.

Время шло и шло, мерно тикая в его мозгу. Движение было не очень оживленным. Он опознал нескольких оперативников в штатском. Хорошо они прикидывались пассажирами, ждущими поезда, или бездельниками, соображающими на троих, совершенно сливались с фоном. Да, кадры у полковника Переводова были подобраны, что надо.

Но и они пропустили Кирзача. И сам Высик его чуть не пропустил.

Подошли одновременно две электрички, в Москву и из Москвы. Два потока сошедших с них пассажиров смешались, в разные стороны направляясь через железнодорожный переезд к своим домам. Из этой небольшой, минуты на две, толчеи, выделились разрозненные личности, бредущие через площадь кто куда: к автобусной остановке, на центральную улицу, к дачным поселкам. Внимание оперативников и Высика привлекли несколько лиц и фигур, но только не невзрачный папаша, кативший детскую коляску.

Вот он остановился, поправил одеяльце, пошел дальше, задумчиво и не спеша. В нижней сетке коляски – этаком поддоне – покоились авоська с несколькими банками тушенки и нехитрый огородный инвентарь: пружинный секатор, тяпка на короткой ручке, небольшая пила для обрезки веток.

"Чудак, – сперва подумал Высик. – Под конец лета совершенно новый инвентарь покупать – это как-то... Обычно весной покупают, если надо. И не в дефиците садовый инструмент, нет надобности хватать тогда, когда в магазине попадется... Впрочем, всякое бывает."

И лишь затем его насторожило то, что инвентарь и впрямь СЛИШКОМ НОВЫЙ, прямо из магазина. Он пригляделся повнимательней – и в этой сгорбленной, втянувшей плечи фигуре под нелепой панамой стал различать знакомые очертания... Поля панамы отбрасывали тень на лицо, только усики и можно было разглядеть, но, если мысленно убрать усики...

Высик вышел из своего укрытия и крикнул:

– Кирзач!

Папаша непроизвольно обернулся, и Высик увидел этот взгляд бешеного зверя.

Дальше все произошло в долю секунды. На крик Высика со всех сторон обернулись оперативники, двое, безмятежно гуторивших возле пивного ларька, отставили недопитые кружки пива и рванулись бежать наперерез Кирзачу, с другой стороны покинула скамейку с бутылкой троица алкоголиков, Кирзач выхватил из детской коляски два пистолета, и метил он прежде всего в Высика, но Высик уже выстрелил, и Кирзач рухнул на землю как подкошенный.

На площади началось смятение, кто-то побежал, послышался истерический женский визг, оперативники оттесняли народ от трупа, от детской коляски, в которой никакого младенца не было, а был сверток, прикрывавший пистолеты, а Высик, с пистолетом в руке, подошел и поглядел.

Зрачки Кирзача уже остекленели и застыли, он невидяще глядел в небо, и любая злоба куда-то делась из его взгляда, намек на ярость оставался лишь в искаженных губах.

– Вот и все, – сказал Высик.

26

– И все же, как ты догадался? – спросил полковник Переводов, после всех поздравлений.

– Садовый инструмент был слишком новый, – ответил Высик.

– Понимаю, – полковник кивнул. – Но не разумею, на что он, при всей своей хитрости звериной, рассчитывал. На подходе к "Красному химику" и его бы проверили, с коляской он там или без коляски. Сторож-то, в сторожке при входе, всех дачников знает в лицо и на любого незнакомца сразу указал бы оперативникам.

– Я думаю, он не стал бы подходить к поселку напрямую, – предположил Высик. – На полпути он свернул бы на боковую дорожку, ведущую к дачному кооперативу Мосторга или к СОТ* (сноска: *Кто подзабыл – Садово-Огородное Товарищество) типографских работников, например, и о нем бы совсем забыли. А он бы на полпути свернул бы с этой дорожки в лес, в лесу бросил бы коляску и подобрался бы к "Красному химику" задами, там же лес вплотную подступает к дачным участкам и можно где угодно через забор перебраться. Он хорошо местность знал, это да. Конечно, шансов у него все равно было немного, потому что его пистолеты – это не снайперское оружие, подойти все же надо довольно близко, а участок академика Петренко весь был оцеплен, и участок у академика – гектар... Но чем черт не шутит. Если бы он засел чуть поодаль и стал подстерегать машину Марка Бернеса, чтобы попытаться в машине его расстрелять...

– Да, чем черт не шутит, – согласился Переводов. – Но все хорошо, что хорошо кончается, – добавил он.

...К вечеру, когда уехали Переводов и другие столичные чины, когда увезли труп Кирзача и опять воцарились тишь да гладь на вверенной Высику территории, Высик добрел до врача.

– Сделайте мне стопарик, – попросил он.

– Переживаете? – спросил Игорь Алексеевич, разводя спирт.

– Чего переживать? – Высик пожал плечами. – Везло этому гаду как дьяволу, из самых мертвых ситуаций выкарабкивался. А счастье игрока кончается резко и внезапно, таков закон. Вот на мне оно и кончилось. Я вроде того старичка оказался, который...

– Какого старичка?

– Да так, – Высик отмахнулся и дернул стопарь. – Сон снился. Я другого не пойму. Почему я будто наперед знал, как и что будет? Это что, интуиция?

– Возможно, – после небольшой паузы сказал врач.

– То-то и оно, что возможно... А главное, начинала работать эта интуиция с того, что сны мне снились... Которые заживо за прошлое дернули, многое разбередили... Вроде, и вечер такой ясный, и жизнь будто заново начинается... Словно, понимаете, с половины жизни заново родился и все еще впереди... А вот, не получается у меня не вспоминать того, что было в прошлой жизни. Наяву, вроде, давно успокоился, так через сон достают, и снова раны болят. И зачем это? Почему? Я нескладно объясняю, да?

– Отчего же. Все очень понятно. Вы хотите сказать, что, как только вы начинаете предвидеть будущее, сразу прошлое начинает болеть?

– Приблизительно так.

– Это потому, что все нити в будущее тянутся из прошлого. И когда мы беремся за такую нить и тянем к себе, чтобы разглядеть, что ждет нас в будущем, другой конец нити дергает крючок, который в наше прошлое всажен. Можно сказать, мы сами эти крючки теребим, чтобы будущее узнать.

– Красиво излагаете, – усмехнулся Высик.

– На этом вся наука история построена.

– История... – Высик повертел в руке пустой стопарь. – Знаете что, поставьте мне этого вашего... Окуджаву.

Высику хотелось попросить, чтобы врач сразу поставил песню про медсестру Марию, на нее отмотав – но постеснялся: Игорь Алексеевич слишком о многом догадался бы, по этой просьбе.

И перед “Медсестрой Марией” иная песня стала его забирать – та, которую он в первый раз вполуха прослушал, особого внимания не обратив:

…До свидания, мальчики!

Мальчики,

постарайтесь вернуться назад.

…Вы наплюйте на сплетников, девочки,

мы сведем с ними счеты потом.

Пусть болтают, что верить вам не во что,

что идете войной наугад…

До свидания, девочки!

Девочки,

постарайтесь вернуться назад.

– Да, – сказал Высик. – Наплевать на сплетников – самое правильное… – и вдруг резко повернулся к врачу. – Кстати, вы у Андрея Николаевича насчет Стрельца не спрашивали?

– Спросил, не удержался, – усмехнулся врач. – Услышал приблизительно то, о чем весь народ толкует… Но авторитетом знающего человека подкрепленное. Чистая подставка была, чистая провокация. Кто-то “хороший” донес, будто Стрельцов подумывает на западе остаться, если на чемпионате мира хорошо сыграет. Ну, и велели проучить его так, чтобы другим неповадно было. Как ни пытались отбить, как ни клялись, что донос ложный и Стрельцов в мыслях ничего подобного не держал, что без него нашей команде не многое светит – ничего не помогло.

– То есть, заранее все расписано было, – задумчиво протянул Высик.

– Получается, так, – кивнул врач.

– Ладно! – Высик поднял мензурку. – Давайте!..

Придя от врача домой, Высик позвонил Шалому.

– Застрелил я Кирзача.

– Поздравляю, командир.

И все. И на этом тема была закрыта.

27

И был ноябрь, самое начало месяца, и Высик глядел в окно, за которым деревья обнажились от листьев, и струйки дождя текли по стеклу.

Высик припоминал ноябрь пятьдесят третьего года, такой ясный, когда в почти летнем – ну, не летнем, а хорошей грибной осени – солнце волокли по улицам транспаранты к празднику Великой Октябрьской Революции, а сейчас эти же транспаранты над универмагом и над зданием местной администрации, раскиданным по другим сторонам площади, мужики натягивали, облачившись в теплые непромокаемые робы, и все равно ежась от холода и сырости.

Ой, как не хотелось Высику отворачиваться от окна. Но, все равно, надо было.

И он повернулся, и оглядел весь наличный состав отделения.

– Товарищи! – проговорил он. – У нас сегодня очень важное собрание, политическое собрание. Нам надо осудить злодейского и антисоветского поэта Пастернака, который... сами знаете, что выкинул.

– Нам надо письмо отправить, с осуждением? – сразу спросил Филатов.

– Нам... – Высик поймал себя на том, что чуть не сказал, "да пошло оно, это письмо!..", что было бы политически неправильным. – Нам никакого письма отправлять не надо. Нам надо запротоколировать, что мы заняли твердую позицию, со всем ознакомлены, и ведем себя как честные советские люди, соображающие, что к чему. Вася, – повернулся он к Овчарникову, – пиши протокол.

Овчарников молча кивнул. Все видели, что начальник очень зол, и лучше его не трогать, иначе можно по загривку наполучать.

А Высик злился, потому что всегда терпеть не мог заниматься не своим делом. Не то, чтоб поэт Пастернак был ему так уж близок к сердцу. Конечно, Высик говорил с врачом, и врач попытался ему что-то объяснить, даже стихи почитал. Стихи эти не для Высика были, факт, а так, почему бы нет. Но не это ж главное. Главное, Высик ощущал за всей этой историей, несколько ему непонятной, очередную подставу – очередной гнилой идиотизм, в который и его втягивали. В чем-то – Высик ощущал это четко – история была сродни истории со Стрельцом, хотя Высик и не взялся бы объяснить, в чем именно.

С другой стороны, думал он, сейчас хоть недовольство обозначить можно. Попробовал бы он, во время одного из подобных собраний при усатом, хоть на миллиметр сдвинуть каменное выражение лица. А сейчас – шевелись, обозначай, если совсем к горлу приперло… И, возможно, надо быть благодарным за это лысому кукурузнику, несмотря на все его качели.

– С этим покончено, – сказал Высик. – Давайте, к оперативным делам.

28

Когда, года через два-три, появилась песня Марка Бернеса “В полях за Вислой сонной…”, Высик, напевая ее про себя, порой думал, не без тихой усмешки: “А ведь если бы не я, этой песни могло б и не быть”. Сам пройдя через эти поля на пути в Германию, потеряв там многих товарищей, он проникся этой песней сразу и бесповоротно. Конец его раздражал немного – но Высик, естественно, понятия не имел и никогда не узнал, что песню долго держали под запретом за “излишний пессимизм” и “принижения подвига советских людей в Великую Отечественную войну, их исторической роли”, и весь авторитет Марка Бернеса не мог помочь прошибить и сломать цензурные рогатки чиновников. Вот и пришлось дописать, что “помнит мир спасенный…”

Что ж, в эти же годы и Окуджаву пинали и прорабатывали за “отсутствие оптимизма”, за “уныние и тоску”.

К О Н Е Ц