Текст книги "Заклятие слов"

Автор книги: Алексей Биргер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

– Да, – сказал я. – Любой клочок бумаги с записью Блока – это сокровище. А тут целая переписка…

– Вот я и приглашаю вас поглядеть. Пошли?

– Пошли, – живо согласился я, и ребята тоже.

И мы пошли в библиотеку. На улице, когда мы немного отстали от задумавшейся Татьяны, Саша дернула меня за рукав и прошептала:

– Ведь это все мы сделали, верно?

– Да, – ответил я. – Это сделали мы.

ДНЕВНИК САШИ КОРМЧЕВОЙ (5)

17 июля.

…Ох, и намучились мы с этими стихами. Но ничего не поделаешь, подготовиться надо на все сто. Что такое внутреннние рифмы и аллитерации, мне удалось втолковать Кольке, но это не значит, что придумывать стало легче. Колька так извелся, что в конце концов беситься начал и дурака валять.

– “Желудь желтый”, – бормочу я. – Какая есть рифма к слову “Желтый”.

– “Траволта”! – бухает Колька. – “Желудь желтый, желудь желтый, В один фильм попал с Траволтой!”

– Да пошел ты! – огрызнулась я.

– Вот именно, – ухмыльнулся Колька. – “Пошел ты” – тоже рифма.

…– Послушай, – не выдержал он, когда мы родили, пытаясь для Четверти Розы нужные слова найти, нечто вроде “Роза мира, ты прекрасна, Ты пророчишь нам безгласно…”, – может, и так сойдет?

– Нет, это ты послушай! – завелась я. – “Так” не сойдет. В этой книжке, что я прочла, ясно сказано, что стихи должны быть хорошими, и чем лучше стихи, тем больше они действуют, тем сильнее начинает работать магия. С тем, что у нас есть, у нас просто ничего не получится! Неужели мы хоть что-то нормальное не можем придумать?

– Чем лучше стихи, тем круче магия, – задумчиво пробормотал Колька. – Но, получается тогда, если совсем хорошие стихи написать, то никакой магии не нужно, потому что эти стихи и так сработают на полную мощь? Получается, прав этот писатель, и магия действительно ниже поэзии, и нужна она только тем, кто не умеет сочинять или понимать настоящие стихи?

– Получается, так, – сказала я. – Но, в любом случае, нам-то этот обряд с магическим колесом нужен, потому что, хоть ты зашибись, мы еще не можем сочинять стихи такие хорошие, чтобы одними ими обойтись, без всяких вспомогательных средств. И даже Йейтсу эти средства были нужны, хотя он, не в пример нам, гений, как все о нем пишут.

– Но ему-то магия была нужна, чтобы раскочегариться для стихов, – сказал Колька. – А у нас наоборот получается, стихи нам нужны, чтобы дотянуться до настоящей магии…

– Пока что так, – сказала я. – Но ты не совсем прав. Нам нужны настоящие, хорошие стихи, которые вроде пропуска, и это вовсе не значит, что наши стихи не будут управлять магическим колесом. И вообще, перестань трепаться. Чем больше мы будем спорить, что там да как, тем меньше времени у нас останется, чтобы сочинить хоть что-то пристойное.

А про себя я подумала, что, да, писатель, получается, прав, поэзия выше той магии, которую большинство людей магией считают. И если у нас все получится, то я, может быть, отдам ему свои дневники – пусть послушает, как я сама дорастала до этой мысли. А может, они ему и пригодятся…

КОРОТКОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ

“И вот вам вся история, и ей цена – пятак”.

О своем выступлении перед читателями я рассказывать не буду. Оно было похоже на большинство таких выступлений.

Разве что, когда мое выступление началось, в зале появились и Бурдюков, и Огульных, со всеми своими охранниками, и тихо уселись в заднем ряду, и слушали меня так, как будто за каждым моим словом искали второй, тайный смысл.

И вернувшись в Москву, я продолжал размышлять над оставшимися загадками.

Саша убеждена, что все узлы развязались и концы соединились благодаря нашему обращению к Великому Колесу Йейтса. Других объяснений ей и Кольке не требуется.

Но я-то знаю больше…

И я спрашиваю.

Приснился мне в ту ночь ворон Артур в моем гостиничном номере или нет?

Почему я был вызван в Квашинск именно в тот момент, когда начал писать повесть, перепугавшую бандитов? Да, вызван в самый срок, не раньше и не позже. За неделю до того повесть еще не была начата. А получи я приглашение днем позже – и я успел бы продолжить повесть настолько, что любым, самым тупым, бандитам стало бы ясно: это – литературное произведение, а не доклад настоящего офицера спецслужб. Мне буквально несколько слов оставалось до этого дописать…

Может ли это означать, что некто или нечто видел сверхдальним зрением всю мою жизнь и заранее планировал извлечь меня в Квашинск, защитить Татьяну таким оригинальным способом? Какие невидимые и непостижимые ниточки могли быть протянуты между начатой повестью, библиотекой и совершенно особыми силами?

И Ремзин…

Ремзин мне симпатичен. Он сделал много хорошего. Но, при всем том, он из тех людей, которые действуют с дальним умыслом и дальним прицелом, прежде всего заботясь о том, что нужно им самим.

Зачем ему было нужно открывать мне подоплеку всей истории Татьяны?

Я выделяю два момента.

Во-первых, он ненавязчиво, но очень старательно внушал, что в несчастьях Татьяны он не виноват.

Во-вторых, точно так же ненавязчиво и старательно он внушал мне, что в истории Татьяны нет ничего фанастического, что всему находятся естественные объяснения.

Когда человек что-то старательно внушает тебе, то очень часто он пытается таким образом скрыть истину.

Предположим… Только предположим…

Что насмешливое предположение Бурдюкова, что сам Ремзин может быть великим магистром, не такое уж беспочвенное.

Что Ремзину было известно, где книги Новикова, а еще известно было, что просто так эти книги не достать. Увидев, что Татьяна в нем нуждается, он сначала поверг ее в бездну отчаяния, а потом сам протянул руку, чтобы извлечь из бездны… Но с условием, что она пройдет особый обряд посвящения, иначе книги ей не достанутся.

В этом обряде она потеряла руку, а могла бы и жизнь потерять, не приди ей на помощь ворон. Возможно, Артур Татьяны – тот самый Артур, который приходит на выручку, посланцем добрых сил, всем истинным мастерам своего дела, и о котором я уже писал.

Тогда многое становится на места…

То, что в доме Ремзина я увидел странную безделушку – пирамида из литого стекла, внутри которой маленький металлический череп. Известная символика, как ни крути…

То, что, в последний день, я прогулялся наконец до костела, где уже полным ходом шла реконструкция (костел, в конечном итоге, получила та фирма, которая собиралась устроить там молодежную дискотеку), и узнал от рабочих, что под каменным полом они не нашли никаких подвалов, тем более, со ступенями и железными дверями…

То, что Саша определенно мне сообщила, узнав от родителей: Ремзин виделся с Татьяной почти непосредственно перед тем, как она потеряла руку. А ведь сам Ремзин утверждал, что не виделся с ней целый год до этого трагического случая. Конечно, тут возможна накладка, обман памяти, в которой у Сашиных родителей произошло смещение времен…

То, что я так и не узнал точно от Татьяны, где она нашла последние шестнадцать книг Новиковского собрания. Уж не из рук ли Ремзина она их получила? И не приезжал ли он в Квашинск специально затем, чтобы отдать их ей? Я вспоминаю странную реакцию Татьяны, когда я упомянул про Ремзина…

Конечно, все это больше – домыслы. Плоды литераторской фантазии, литераторского ума, так привыкшего изобретать нечто такое, чем можно приворожить и увлечь читателя, что работающего в эту сторону уже непроизвольно.

Скорей всего, причина в другом. Ремзину надо было уничтожить Полубратова – и сделать это не напрямую, а руками человека, абсолютно далекого от политики, непричастного ни к каким кланам и пользующегося доверием. Руками человека, который может рассказать, что Полубратов был мелким и грязным доносчиком, и в правдивости его слов никто не усомнится.

Зачем Ремзину это было надо? Да очень просто, зачем.

Вернувшись в Москву, я узнал, что, за те дни, пока меня не было, в изданиях Полубратова появилось несколько статей, обличающих губернатора, при котором Ремзин был вице, во всех смертных грехах: и в коррупции, и в связях с наркомафией, и в заказах на убийства неугодных людей – статей явно лживых и явно оплаченных политическими конкурентами губернатора, но, при всем том, способных повлиять на ход близящейся выборной компании в регионе.

И Ремзин, конечно, решил «прикрыть лавочку».

Я так понимаю, что если и принадлежал Ремзин к какому тайному братству, то к тайному братству номенклатуры, выросшему из советских времен – общности, которая посильней и покруче любых масонов.

Если так, то это совсем не интересно.

Интересней другое.

Я позвонил моему другу, который тоже входил в состав той давней комиссии, направленной в Квашинск.

– Слушай, – спросил я, – ты не помнишь, среди тех, кто подписал этот донос на театры в отдел культуры ЦК, Полубратова не было?

– Не помню, – ответил он. – Столько лет прошло. Но вполне мог быть одним из «подписантов». Я его запомнил в те дни по тому, что он старался играть «и нашим, и вашим». После этого я не мог восхищаться им, когда он стал «прогрессивным главным редактором», как восхищались все.

– А я его в те дни совершенно не запомнил, – признался я.

– Значит, и не стоило, – сказал он. – А чего ты вдруг заинтересовался? Из-за того, что вчера случилось с Полубратовым?

– А что с ним случилось?

– Ну как же! Упился, наконец, до белой горячки! Это ж говорят, полный цирк вчера был, в ресторане Дома Журналиста, после какой-то очередной презентации, когда он метался, круша все, и орал, что за ним черный ворон охотится и придушить его хочет, а его охрана с санитарами крутили, да в машину скорой психиатрической помощи запихивали... А как его до больницы довезли, так оказалось, что он и не шевелится. Еще, понимаешь, инсульт заработал, на своем алкоголизме. Теперь парализованный лежит, под капельницей.

– Ну и ну! – сказал я.

Я медленно положил трубку. И в тот момент, когда трубка коснулась телефонного аппарата, за моим открытым окном, в зыбком от жары летнем воздухе, послышался крик:

– Р-ражий! Р-ражий!..

Я быстро оглянулся, и... почудилось мне или нет, что от подоконника отлетела черная тень, похожая на ворона?

Конечно, всему можно найти естественное объяснение.

Однако ж, как видите, местечко для загадок и тайн остается…

А я бы хотел закончить эту повесть цитатой из Апокалипсиса, которой, очень к случаю и к месту пришлось, закончил свое выступление перед читателями библиотеки города Квашинска:

“И я пошел к Ангелу и сказал ему: дай мне книжку. Он сказал мне: возьми и съешь ее; она будет горька во чреве твоем, но в устах твоих будет сладка, как мед.”

КОНЕЦ