Текст книги "Свидание с морем"

Автор книги: Алексей Кирносов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Глава четырнадцатая

Скала выходила из-под земли косо, навесом, и получалась полупещера. Тут и развели костёр. Забили в гальку две рогатины и повесили котелок с рисом, чтобы варился. Поставили рядом унесённый из столовой противень и насыпали на него полведра холодных, гремящих, как камни, мидий. Противень накалился, и ракушки стали раскрываться.

Руки умиротворённого и просветлённого Бориса Дунина плавно парили над котелком и противнем. Вдруг одна рука резко дёрнулась и хлопнула своего хозяина по лбу.

– Никак комар? – удивился Игорь.

Удивился, потому что ни одного комара, так жутко злодействующего летней порой в балтийских пределах, не видел на берегу Чёрного моря.

– Соль забыл и масло, – объявил Дунин. – Сейчас!.. Он сорвался с места и побежал к ангару. Девчонки расстелили большое махровое полотенце,

уселись на него очень удобно и обнялись.

– Интересно, кому Захар Кондратьевич сделал подарок, – проговорила Света. – Боре или, прежде всего, нам?

– Больше нам, – сказала Лариса. – Игорь, открой лимонад, пить хочется.

Игорь поддел пробку ножом, и она далеко отлетела.

– Про стаканы Борис тоже забыл, – сказал Игорь.

– Сходил бы за стаканами, – предложила Света. – Не всё же Боре крутиться.

– Могу, – великодушно согласился Игорь и побежал к ангару.

– Ты за чем? – спросил Дунин.

– Стаканов нет.

– Вот голова дырявая, – ругнул себя Дунин. – Возьми на полке.

– Тарелки взять?

– Не глупи! Мидии с рисом надо есть прямо с противня, ложкой.

Когда вернулись к костру с маслом, солью и стаканами, все ракушки раскрылись. Рис кипел, бурля и булькая. Дунин стащил противень с костра и сказал:

– Единственная сложность – это вынуть из раковин мясо. Смотрите, как это делается, и учитесь, пока я жив.

Он брал ракушку за ракушкой, движением ножа вынимал розоватую мидию, кидал её на противень, а ракушку под скалу.

– Ловкий человек, – заметила Света. – С таким не пропадёшь на необитаемом острове.

– Чем язвить, попробуй лучше рис, – отозвался Дунин. – Он должен быть сварен до полуготовности...

– Я не язвлю, я по-хорошему, – перебила Света, – Лариса тебе язвит, а я никогда.

– Боря, я не буду дожидаться открытия камеры хранения, – сказала Лариса, – я сделаю тебе подарок сейчас, сразу: я тебе всё прощаю и больше не буду тебе язвить, ну если только не нарочно, по старой привычке. Можешь меня не бояться и не проваливаться сквозь землю, увидев меня на своей дороге.

– И это она говорит, что не будет язвить, – вздохнул тонко понимающий оттенки речи Дунин. – Но всё равно, Ларочка, спасибо за подарок, он мне нравится. Больше не буду проваливаться сквозь землю. Попробуйте, наконец, рис, его нельзя переваривать! Получится каша, и будет невкусно.

Света достала ложкой из бурлящего котелка несколько рисинок, подула и положила в рот. Разжевала задумчиво.

– До полуготовности, по-моему, готов, – сказала она.

– Игорь, сними котелок и слей воду, – распорядился Дунин.

Пока Игорь выполнял распоряжение, Борис расправился с последними ракушками и налил в противень масло.

Насыпал рис, перемешал всё ложкой. Поставил противень на угли. В противне зашипело и защёлкало.

– Там делается что-то вкусное, – сказала Света, неотрывно глядя на противень. – Можно, мы пока искупаемся?

– Всё можно дорогим гостям. Света отвела глаза от пищи:

– Лариса, пойдём.

Девочки взяли полотенце и побежали к воде, где светилась полоса пены. Через минуту послышались визги.

– Это они от холода? – спросил Игорь.

– Скорее от счастья, – сказал Дунин. – Купаться ночью! Никакое дневное купание в сравнение не идёт. Плывёшь, и страшно. Кругом тайны и опасности, и ничего не видно. Тебе не кажется, что для полного счастья должно быть немножко страшно?

– Я об этом ещё не думал.

– А ты вообще часто думаешь? – спросил Дунин. Вопрос показался Игорю обидным. Он пригляделся к лицу приятеля: нет ли в нём язвительного выражения? Вроде такого не наблюдалось. Освещенное оранжевым огнём костра лицо было спокойным, внимательным и добрым.

– Всегда думаю, если не сплю, – сказал Игорь.

– Всегда – это не то, – отозвался Дунин. – Всегда мы, как бы это назвать... соображаем, что ли. А думать – это когда у тебя вдруг в голове появляется неизвестное открытие. Ни в книге об этом не читал, никто не говорил, а сам открыл, своей головой.

– Такого не помню, – сознался Игорь. – Но ты, наверное, неправильно рассуждаешь. Думать, это и есть думать. А неизвестные открытия делают учёные.

Девочки прибежали к костру с распущенными мокрыми волосами, и Света, лишившись аккуратной башенки волос, стала гораздо миловиднее. Они сели на полотенце и опять обнялись. Рожицы были совсем счастливые.

– Готова пища? – спросила Лариса. – Жутко хотим есть!

Дунин запустил ложку в противень, долго на неё дул, сунул в рот и стал медленно жевать.

– Ещё две минуты, и гостей пригласят к столу, – сказал он, проглотив. – Игорь, откупоривай лимонад. Мидии приятно запивать лимонадом.

Сказав, Дунин скрылся в темноте, но скоро вернулся. Он тащил большой плоский камень, прижав его к животу.

Положил камень рядом с костром и перетащил на него противень.

– Вот нам и стол. Дорогие гости, усаживайтесь, наливайте стаканы и вооружайтесь ложками.

Света сказала, придвинувшись к противню с едой:

– Ложками мы вооружились, но стаканы ты обязан наполнить сам.

Лариса тоже придвинулась.

– Не знал такого правила, – сказал Дунин. – Но его не трудно исполнить... – Налил лимонад. – Эх, навались на вкуснятину!

– Фу, какой невоспитанный, – опять осадила его Света. – Мы к тебе пришли ужинать, на праздник.

– Сколько можно ругать человека, – проныл Дунин тонким голоском. – Чего тебе ещё надо? Вы есть хотели? Ну и ешьте.

– Тебе не восьмой год пошёл, а уже четырнадцатый, – сказала Света. – Стыдно набрасываться на вкусное без всякой торжественности. Итак, я хочу предложить тост.

– Вот оно что. Ну, предлагай. Только попрошу без грубостей.

– Какая грубость? Здесь все хорошие. – Света улыбнулась. – Я хочу, чтобы у нас всё было по-настоящему. Ребята... – начала Света, глядя в сторону, туда, где светилась морская пена. – Ребята... Я предлагаю первый тост не за нашего именинника, которого мы все, безусловно, любим, ценим и уважаем, а за море и за небо в звёздах. За прекрасное и вечное.

– Красиво говоришь, – пробормотал Дунин. – Но длинно.

– Обидно, – вздохнула Света. – Не оценил.

– Руки-ноги у него уже выросли по возрасту, а уши ещё нет, – сказала Лариса.

– Этот тост я принимаю, – сказал Дунин. – Благодарю!

Выпив лимонад, запустили ложки в противень, и несколько минут ели, ничего не говоря, а только время от времени мычали.

– Пить, – простонала наконец Лариса. Дунин снова наполнил стаканы.

– Стойте, имейте же самообладание! – сказала Света. – Я не могу без тоста. Пусть кто-нибудь предложит тост.

– Я предложу, – сказал Игорь. – За небо и за море мы правильно выпили. Но у нас не было бы сегодня ни моря, ни неба, и мы бы скучно спали в своих койках, если бы не Боря. Правильно я говорю? Поэтому – да здравствует Боря, пожелаем ему здоровья.

– Ура, – сказал Дунин. – Ясно и откровенно. Вот что значит друг и мужчина. Он смотрит в корень вещей.

– Ты понимаешь ли, что значит «друг»? – спросила Света.

– Когда я чего-то не понимаю, я молчу, – огрызнулся Дунин.

– Нет, – покачала она головой, – ты часто бросаешься словами без понятия. Друг – это человек, с которым ты переживал опасности и лишения, который помог тебе в тяжёлую минуту, жертвуя собой и всем, что имеет. В нём ты уверен больше, чем в себе самом, он вступится за тебя всегда и везде, он всё тебе простит и не выдаст твоей тайны, даже если его будут жечь на огне.

– Умно, скучно и длинно, – сказал Дунин. – У нас с Игорем всё было, не сомневайся. И опасности и жертвы. Тайны тоже есть.

– И прощение имеется, – вставила Лариса. Вздрогнув, Дунин посмотрел на неё в упор, перевёл взгляд на Игоря, всё без слов понял и опустил глаза.

– Кто-то чего-то обещал, – пробормотал он. – Разве подарки забирают обратно?

– Я не забираю, – сказала Лариса, – ты не так понял, честное слово, я не язвлю.

– Может быть, гладишь по головке?

– Вроде того. – Лариса улыбнулась, подошла к Дуни-ну, погладила его лохматую голову и вернулась на место. – Чтобы ты больше о том не думал и не мучился.

– Понял, спасибо. Тоже хороший подарок... Рассказал бы я вам один .случай, только не знаю, как Игорь. Разрешишь?

– Смотри сам, – сказал Игорь. – Я не против.

– Ну, слушайте детективно-приключенческую повесть, девочки...

Дунин стал рассказывать, как похищали и перерисовывали грамоту и как потом возвращали её обратно. Девочки ахали. Игорь заслушался: Дунин рассказывал так интересно, вспоминал такие подробности, что Игорю показалось вдруг, будто и не о нём самом рассказ. Сам он чего-то тогда не заметил, что-то упустил из виду, на что-то не обратил внимания, что-то уже позабыл. Дунин приметил и запомнил всё.

Ну и, конечно, слегка раскрасил картину без помощи цветных карандашей...

Игорь почувствовал дыхание у правого уха. Лариса незаметно приблизилась к нему и положила руку на плечо.

Сидящая теперь отдельно от всех Света смотрела в море. Когда она повернула лицо, Игорь заметил закушенную губу и злое выражение в сузившихся глазах.

– Вот так ничем и закончилось, – засмеялся Дунин. – Но всё равно не жалко, да, Игорь?

– Жалко, – ответил он. – Грамота-то не у нас. Глубоко вздохнуло море. Большая волна набежала на берег, рассыпала светящуюся пену.

– Любовь, что ли... – проговорила Света.

– Я так однажды сказал, – отозвался Дунин. – Чуть по шее не получил.

Света поморщилась:

– Значит, не так сказал. Пойдём купаться?

– Только сперва ещё немножко поедим мидий, – попросила Лариса. – Это так вкусно, никаких слов нет.

Игорь первый раз в жизни погрузился в море ночью. Море оказалось очень тёплым. Волна окатила его с головой и на своём обратном пути по-приятельски пихнула под коленки и сбила с ног. Он решил доплыть до двух камней, которые торчали из воды метрах в ста от берега. Камней в темноте видно не было, но Игорь хорошо знал направление и поплыл.

Неподалёку от него проплыла Лариса – настоящим кролем, почти не брызгаясь, красиво и быстро. Она исчезла впереди.

Опуская лицо в воду, Игорь раскрывал глаза. Сперва, пока было мелко, внизу светилось дно. Видны были очертания камней и тёмные пятна зарослей тины. Потом дно исчезло. Ничего, кроме непроглядной тьмы и случайных, быстро пропадающих огоньков, не было под ним. И волны стали побольше, вздымали его вверх, опускали вниз, иногда захлёстывая рот и нос. Сердце заныло, ощущая опасность. Захотелось вернуться, ведь он и так уже много проплыл, а до самых камней доплывать не обязательно, он ни с кем не уговаривался, всё равно на камни трудно вскарабкиваться даже днём, они шершавые и ноздреватые, выщербленные волнами, а по поясу обросли скользкой противной тиной. В этой тине живут разные морские обитатели и вполне может жить какой-нибудь морской чёрт. Уколет своим ядовитым шипом, потом ногу отрезать придётся...

Игорь вспомнил плакат с изображениями ядовитых морских животных, вывешенный на стене ангара. Стало ему страшновато.

Кто-то прикоснулся к ноге, и нога дёрнулась. Медуза мазнула его по лицу своей мантией. Хорошо, что маленькая и ещё не жгучая. За кого-то задела рука. И он совсем решил повернуть к берегу. Чтобы отдохнуть, лёг на спину и раскинул руки. Увидел звёзды. Падающая звезда прочертила светлый штрих и погасла. Чуть заметный светлячок медленно плыл между звёздами.

«Спутник», – подумал Игорь. И ещё подумал: надо доплыть до камней, мало ли, что ни с кем не уговаривался, с собой же уговорился, что доплывёт.

Перевернулся на живот, вгляделся и увидел камни совсем близко. Поплыл дальше. Ткнулся рукой в поверхность камня, обросшую мягкой и тёплой тиной. Сейчас тина не показалась ему такой противной, как днём. Цепляясь за выступы, осторожно ставя ноги в ямки, Игорь выбрался наверх.

Распрямился и увидел сидящую Ларису.

– Плаваешь, как медуза несамоходная, – сказала Лариса. – Едва дождалась, хотела уже обратно плыть.

– Откуда ты знала, что я сюда плыву?

– Глупый. Я не знала, а хотела. Вот ты и приплыл. Сядь рядом, закрой от ветра, я замёрзла. В воде тепло, а здесь пробирает.

Игорь сел рядом.

Она обвила его руками, неправдоподобно сильными и гибкими. Уткнулась лицом ему в шею. Он прижался губами к её плечу, и так они сидели долго. Он думал только: «Я люблю». И больше ничего не думал. И мог бы сидеть так всю жизнь.

Со стороны берега донёсся слабый свист.

– Ищут, – шепнула Лариса.

– Пускай, – пробормотал он ей в плечо.

– Нам «пускай», а люди волнуются.

Свист раздался ещё раз, двойной, будто свистели двое сразу.

– Смотри, как Дунин умеет, – тихо засмеялась Лариса. – Поплыли, да?

– Я сейчас не могу плыть, – сказал Игорь. – Весь как варёный, никаких сил.

– Разве мальчик может такое говорить девочке? Плывём!

И она соскользнула в воду.

Лариса щадила его самолюбие, плыла рядышком, не обгоняла.

Держась за руки, выбежали из морской пены.

Игорь замер. Захотелось обратно в море, потому что у костра сидели кроме Дунина со Светой Марина Алексеевна и Захар Кондратьевич. Они доедали мидии с рисом. Дунин и Света ели арбуз.

На Игоря с Ларисой никто не смотрел.

– Может, обратно? – сказал Игорь.

– Трусишка, – шепнула Лариса. – Иди и ничего не бойся, будто так и надо. Только не забудь накинуть на меня полотенце, когда подойдём.

– Хорошо, что напомнила, я бы забыл.

Подойдя к костру, Игорь поднял полотенце и накинул его на плечи Ларисе.

– Здравствуйте! Ой, какая радость! Море – просто чудо! – затараторила Лариса. – Никак не заставить себя из него вылезти!

В их сторону повернулись удивлённые лица.

– Ну и не надо было заставлять, – сказала Марина Алексеевна. – Купались бы себе до утра, раз там такое чудо. А мы бы уж ладно, как-нибудь пережили. Дина Ере-меевна близко, сделала бы нам уколы от сердца.

– Простите, Мариночка Алексеевна, вы же у нас такая добрая, такая хорошая!.. – Лариса присела около начальницы и потёрлась щекой о её голову. – Вы же знаете, как я плаваю, разве я могу утонуть?! Марина Алексеевна ткнула пальцем в Игоря:

– Как ты плаваешь, я знаю, а как плавает это сокровище, мне пока не известно.

Лариса вернулась к Игорю и о его голову тоже потёрлась щекой:

– Это сокровище вполне прилично плавает.

– Оботри его, оно дрожит, – сказала Марина Алексеевна, – не хватает, чтобы оно ещё простудилось... Подумать только! Собрался коллектив всего четыре человека – и тут умудрился оторваться. Да ещё девочку утащил.

– Неизвестно, кто кого утащил, – сказала Лариса. – Может...

– Ладно, всё знаю, – остановила её начальница. – Оденьтесь. Терпеть не могу простуженных, сопливых детей... Как с вами хорошо, ребятки! Ты молодец, Боря, что так придумал. Но почему мало угощения?

– А где я возьму? Мы в ангаре не держим, из столовой свои ужины тащить неприлично. В магазин ходить на гору запрещается.

– Какой ты у нас хороший, какой послушный, – посмеялась начальница. – Захар, вот тебе ключ. Сходи ко мне в домик, загляни в холодильник. Может, там что-нибудь вкусное отыщется. Всё забирай. И захвати пачку чая, мы тут пока водички нагреем. Кутить так кутить.

– Исполняю.

Захар Кондратьевич положил в карман ключ и ушёл.

Дунин вычистил котелок песком, набрал пресной воды и повесил над костром. Потом побежал за посудой. Чувствуя себя при Марине Алексеевне очень неловко, Игорь решил пойти пособирать по берегу топливо. Набрал большую охапку сухих веток, щепок, обломков досок, чурбачков и колобашек, принёс к костру.

Марина Алексеевна что-то рассказывала, девчонки, как им и полагается, ахали, взвизгивали и смеялись.

Пришёл Захар Кондратьевич.

Сперва достал из сумки и расстелил скатерть.

Выложил на неё груши и виноград.

Сыр, хлеб и копчёную рыбу.

Три громадных персика.

Пачку чая.

И наконец, картонную коробку с пирожными.

Борис принёс тарелки, стаканы, ложки и вилки.

Заварили чай, честно поделили персики, и началось пирование.

Обо всём говорили, пели песни.

Игорю показалось, что Марина Алексеевна и Захар Кондратьевич никакие не начальники и не воспитатели, а такие же, как и они, пионеры, только по неизвестной причине выглядящие взрослыми. Борис говорил отцу «ты», и он, забывшись, один раз сказал Захару Кондратьевичу «ты», но тут же опомнился, прикусил язык попросил прощения.

– Ладно, – махнул рукой Захар Кондратьевич, – расти скорее, через десяток лет будем на «ты».

Лариса опять придвинулась близко, шепнула на ухо:

– А мидии с рисом всё-таки вкуснее, да?

– Вкуснее, – согласился он.

– Будешь их помнить?

– Всю жизнь.

– И я.

Переглянувшись с начальницей, Захар Кондратьевич сказал:

– Ребятишки, двенадцать часов ночи. Пора, наверное, спать.

– Ты же обещал хоть всю ночь! – заныл Дунин. И зевнул во весь рот.

Все засмеялись.

– Идите, идите, – сказал Захар Кондратьевич.

Глава пятнадцатая

Вечером в пятницу Игорь писал маме очередной отчёт о жизни.

«...Сегодня мы ходили в поход на Спящую Красавицу. Вышли сразу после завтрака, девочки взяли с собой продукты на обед. Долго шли по берегу моря, а потом вверх, и всё лесом. Когда поднялись до половины горы, все очень захотели пить и удивились, что вожатый не напомнил, чтобы взять с собой воды. Андрей Геннадиевич сказал: «Ищите источник, а то все погибнем от жажды». А как его искать, не сказал. Все стали искать. Я подумал: где вода, там лес гуще. Стал искать самый густой лес, забрался в непроходимые заросли, вышел на полянку и увидел каменную загородку, а в середине выбивается вода и течёт ручейком в неизвестном направлении. Я громко закричал, все прибежали и стали пить. Вожатый меня похвалил. Мы забрались на самую вершину Спящей Красавицы. Она плоская, как стол. Видно море и весь Крым до самой Ялты. Андрей Геннадиевич разрешил нам кричать и радоваться. Насмотревшись, мы пошли в поход обратно. Андрей Геннадиевич интересно рассказывал про деревья и кусты, какие плодовые, а какие просто. Он сказал, что в лесу живут зайцы, олени и кабаны. Мы ни одного зверя не встретили. А птицы летали. Снова пришли к источнику и сели отдыхать. Девочки сделали бутерброды, мы пообедали и попили воды из источника. Командир отряда Вова Заботин предложил назвать источник имени меня, но Андрей Геннадиевич сказал, что он уже называется Татарский. Ну и правильно, Татарский – лучше. В нём очень вкусная вода, Андрей Геннадиевич сказал, что она минеральная и полезна от внутренних органов. Домой вернулись только к полднику, и почему-то многие совсем не устали. Я пошёл в кружок «Природа и фантазия» и доделал свою танцовщицу. Иван Иванович сказал, что её осталось только отполировать...»

* * *

– Да, вещь основательная, – ответил Иван Иванович на вопрошающий взгляд автора. – Больше резцом не прикасайся. Сегодня намажь олифой, а завтра, когда хорошо просохнет, отполируй щёточкой, потом войлоком, потом суконкой и под конец бархатом. Будь другом, напиши сейчас объявление, пока руки чистые.

Он дал лист ватманской бумаги, фломастеры и бумажку с текстом, который писать.

Игорь вывел ровно, стройно и разноцветно:

В СУББОТУ 26 ИЮЛЯ

на Большой Летней Эстраде

от 16.00 до 18.30

СОСТОИТСЯ ВЫСТАВКА РАБОТ

членов кружка

«ПРИРОДА И ФАНТАЗИЯ»

Вход свободный для всех

ЭКСПОНАТЫ РУКАМИ НЕ ТРОГАТЬ

Иван Иванович одобрил работу и сказал:

– Вот тебе кнопки, прикрепи эту афишу на доске объявлений у столовой. Теперь бери кисточку и мажь олифой своё произведение.

– Ладно.

Игорь стоял с афишей и кнопками в руках.

– Что-нибудь не понятно? – спросил Иван Иванович.

– А чего, всё понятно, – сказал Игорь.

– В каком же смысле ты стоишь, подобно монументу?

– Смена кончается, – сказал Игорь.

– Явление печальное, но что мы можем этому противопоставить, кроме нашего мужества и умения с улыбкой переносить неизбежные неприятности?

– Вы обещали, – впрямую напомнил Игорь.

– Да, я обещал постараться. Пока что мои старания не увенчались успехом, и ты обязан был сообразить это сам, не задавая лишних вопросов. Теперь всё ясно? Ступай.

Игорь плотно вставил левую ногу танцовщицы в отполированный постамент, можжевеловый кругляшок. Отлил олифы в консервную банку, нашёл чистую кисточку и тщательно промазал всю танцовщицу олифой. Она ожила, заблестела. Неожиданно выражение лица изменилось и стало добрым, в нём выразилось сосредоточенное раздумье о лучшем и прекраснейшем в нашей жизни. Устремлённая в полёт, отрешённая от обыденных горестей и легкодоступных радостей, от всего единичного случайного, танцовщица стала величественной и мудрой, как музыка. В музыке этой слышалась нота горечи и скорби, но Игорь, слыша её, не мог понять, отчего так. Может быть, оттого, что разные ноги, извивающиеся длинные руки, растущие обе из-под шеи, оттого, что слишком короткое туловище и обрублена ступня правой ноги?

Но всё это так и должно быть, небесная танцовщица именно такая, и никакая другая. Игорь смотрел на неё затуманенным взором и вдруг увидел в ней Ларису, хотя прекрасно понимал, что Лариса на неё ни капельки не похожа, ну ни чуть-чуть...

Все ушли на ужин. Иван Иванович не напоминал ему, что пора.

Игорь не хотел есть, но вспомнил про совесть, оторвал глаза от танцовщицы, прошёл в комнату и поставил её на полку.

Подошёл Иван Иванович.

– Вот какая насыщенная вещь вышла, – проговорил он. – Доволен? То-то. Куда она улетает? Сам не знаешь? Вот и я не могу догадаться, только вижу, что недолговечна она в нашей жизни... В глазах твоих светится вопрос. Ну, выговаривай.

– Можно мне... – начал Игорь и запнулся.

– Можно, – сказал Иван Иванович. – Не выставляй своё произведение, эта вещь не для публики, она слишком личная. У девочки останется хорошая, хотя и грустноватая память... Зачем ты сделал эти углубления вокруг губ? Не знаешь? Ну и ладно. Пусть погрустит. – Иван Иванович улыбнулся. – Можешь мне поверить, эти раны тоже заживают.

– Я же ничего не сделал для выставки, – сказал Игорь. – А вы велели делать одну вещь для выставки, а вторую себе.

– Как же ничего? – Иван Иванович пожал плечами. – Ты написал афишу. Афиша тоже экспонат, и не менее важный, чем все другие. Афиша – это лицо выставки, и оно у тебя получилось... чисто умытым и даже слегка припудренным.

Игорь хотел пойти, но не смог. Вернулся к танцовщице. Она снова стала Ларисой. В комнате танцовщица была больше Ларисой, чем на улице, – наверное, из-за слабого света.

Он подумал, что уйдёт сейчас, а она останется и будет жить здесь неизвестной ему жизнью. Через четыре дня он уедет в Ленинград, а настоящая Лариса уедет к себе, и ничего больше не будет, не на что надеяться, просто все разъедутся, расстанутся, и всё.

В нём всё восстало против такой бессмысленности, взбунтовалось, закипело, – но сразу наткнулось на непробиваемую стену, а на той стене было написано красным фломастером: НИЧЕГО НЕ БУДЕТ. Как будто упало, разломалось, рассыпалось и застонало.

Наверно, он и сам застонал, потому что Иван Иванович подошёл сзади и ласково обнял его.

– Больше мужества, юноша, – сказал он. – Ах, сколько ещё будет потерь в жизни!.. Каждая наша новая привязанность – это наша очередная потеря, и чем светлее чувство, тем тяжелее утрата. Крепись и плачь только наедине с собой, ночью, в подушку... А утром начинай работать. Работой мы не только добываем себе хлеб и место под солнцем. Работа выполняет ещё одну важную функцию: она осушает слёзы. Работа – это огонь, на котором сгорают все наши беды, печали и разочарования.

Он вытер Игорю лицо платком, от которого пахло удивительными духами и почему-то новым кожаным портфелем.

Отвлекаясь мыслями от этой странности, Игорь успокоился, шмыгнул носом и сказал:

– Я пойду прикноплю объявление.

– Иди, словотворец, – усмехнулся Иван Иванович. – Завтра вы свободны от тихого часа, прибегай сразу после обеда.

* * *

Утром Игорь проснулся до подъёма, оделся и вышел на веранду. Красное ещё после ночного сна солнце только что показалось из-за горы. Оно осветило левую половину моря. Справа, на западе сохранилась глубокая синева.

Маленький кораблик стоял неподалёку от берега. Прохладный ветерок дул сверху, с гор. Игорь подумал, что солнце весь день освещает бухту Ласпи, всходит над ней утром, а поздно вечером спускается за Спящую Красавицу. Над бухтой Ласпи всё время солнечно. А как же там, за горами? Там всё время тень, что ли? Ведь горы загораживают солнце...

Стало жалко местность за горами. «Наверное, люди там не живут, – подумал он, – одни звери. Им там хорошо, не жарко и можно прятаться от врагов...»

Раздались отдалённые удары колокола, и строгий голос сказал: «Вира якорь!»

Загремело железное об железное. Из трубы кораблика запыхал голубой дымок, потянулся вперёд расплывающимся шлейфом.

«Сейчас поплывёт на работу, – подумал Игорь, – сегодня уже двадцать шестое число, осталось ровно четыре дня...»

Оглядевшись, он увидел в углу веник и совок.

Подмёл веранду, собрал мусор и отнёс в ящик.

Кораблик плыл к горизонту, оставляя за собой светлую полосу потревоженной винтами воды.

Игорь поставил на место совок и веник. В этот момент прозвучал горн. Начался день.

После завтрака был конкурс рисунков. Потом пришёл дежурный по лагерю и послал отряд в трудовой рейд на площадь Космонавтов. Оказывается, приходили дикари, набросали на площади разного мусора, а портретам космонавтов пририсовали усы. Иван Иванович с кистями и красками ликвидировал это безобразие, а пионеры убирали мусор и подметали.

В обед Игорь, испытывая гордость и радость, смотрел, как возле написанного им объявления толпятся пионеры и взрослые. Сама Марина Алексеевна подходила и читала.

Допив компот, побежал в мастерскую.

Олифа хорошо просохла. Иван Иванович дал ему щёточку, войлок и разные тряпочки. Игорь принялся полировать.

Ребята принесли на сцену столы. Тётя Шура расщедрилась и выдала две скатерти из тёмно-красного бархата. Накрыли столы этими длиннющими скатертями и расставили экспонаты. Больших змеев и других крупных зверей поставили прямо на пол.

Староста кружка, старательная маленькая Вика, зашла во дворик, спросила:

– Игорь, ты почему не участвуешь?

– Я уже участвовал, – ответил он. – Я афишу нарисовал.

– Ты, – удивилась она, – нарисовал эту красивую афишу? Как это? Ты разве умеешь? Никогда бы не подумала. Ну, тогда, конечно, работай.

И он работал.

Танцовщица сияла, переливалась и светилась. Обозначилась и заиграла каждая линия, выступил рисунок дерева, легли тени.

Он принёс её Ивану Ивановичу.

– А ты говоришь! – Иван Иванович чмокнул губами. Открыл ящик стола и положил туда танцовщицу. – Когда потребуется, приди и возьми... Или всё-таки выставишь?

– Не хочу, – сказал Игорь. – Что теперь помогать?

– Вот тебе лист, напиши: «Выставка работ кружка «Природа и фантазия». Прибей слева, у лесенки на сцену.

Игорь написал и прибил слева, у лесенки на сцену. В голове мелькнула ценная мысль. Обдумывая её, он взял нож и пошёл в лес. Обследовал кусты и обнаружил веточку, похожую на стрелку: два сучка образовывали остриё, а два сучка сзади – как бы оперение стрелки. Вырезал эту веточку (ну, ничего, что живая, она же маленькая!) и прибил её около надписи «Выставка», остриём в сторону столов с экспонатами.

– Хорошая выдумка, – похвалил Иван Иванович и не заметил, что Игорь срезал живую ветку.

Тут повалили посетители, потому что настал срок, шестнадцать часов. Лариса долго не приходила, наконец и она появилась. Игорь спрятался, чтобы Лариса сперва осмотрела всю выставку.

Встретил её у последнего стола.

– Какая красота! – сказала Лариса. – Мне даже не верится, что всё это сделали маленькие ребята.

Она присела на огромного чешуйчатого ящера, стоящего на четырёх суках-лапах.

Откуда-то, как всегда некстати, появилась Верона Карловна и сказала:

– Написано русским языком, что экспонаты нельзя трогать руками!

Лариса посмотрела на Верону Карловну с глубокой тоской в глазах, и сразу стало понятно, до чего ж ей неприятна эта толстая, некрасивая, неуклюжая, занудливая и скрипучая замша...

– Так я же не руками, Верона Карловна, – сказала Лариса своим прекрасным, нежным голосом.

– Никак нельзя, – отрезала Верона Карловна.

– А почему не написано? – спросила Лариса, глядя на заместительницу Марины Алексеевны без всякого юмора, с той же тоской.

– Пойдём, – сказал он и взял Ларису за руку.

На глазах у обдумывающей ответ Вероны, на глазах у всех Игорь ввёл Ларису в мастерскую и закрыл за собой дверь.

В пустой мастерской она положила голову ему на плечо и потёрлась об его шею щеками и носом.

Подняла лицо.

Игорь увидел счастливые сияющие глаза и стал в них тонуть.

– Не утопай, – сказала Лариса. – Ты хотел подарить мне танцовщицу. Ну, дари.

– Сейчас я тебе покажу, а подарю вечером, – сказал Игорь.

– Ты можешь подарить сейчас, – разрешила Лариса, – а вечером я её заберу.

– Ладно, так можно.

Он открыл ящик, достал оттуда танцовщицу и протянул Ларисе.

Она не брала, не протягивала руку. Спросила:

– Ты... это сделал?

– Я.

– И мне можно потрогать?

– Потрогай.

Она взяла наконец танцовщицу, стала её ласкать.

– Тёплая, уютная, – прошептала Лариса. – Это мне?

– Сколько раз говорить? Тебе, конечно.

– И с самого-самого-самого начала было мне?

– Ещё даже до самого начала, – сказал Игорь. – Я ещё и сучка не видел, а она уже была тебе.

– Что ты выдумал, какой вечер? Я с ней не расстанусь! Лариса чмокнула Игоря, прижала танцовщицу к груди и выбежала из мастерской.

Всё помутилось в глазах, линии заколебались и поплыли.

Он пошёл.

Ударившись плечом о косяк двери, вышел во дворик, и пошёл, и пошёл.

Уткнулся в каменный забор.

Услышал голос Ивана Ивановича:

– Сударь, там закрыто!

Всё стало на место. Он увидел, где находится.

– Чего закрыто, – сказал он. – Ничего не закрыто. И одним прыжком перемахнул через забор.