Текст книги "Свидание с морем"

Автор книги: Алексей Кирносов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

– Ой, какая у меня собачка! – пискнула девочка и убежала.

Тут же на её месте возникла другая:

– Иван Иванович, пожалуйста, подпилите мне ноги, а то он шатается!

Иван Иванович взял фигурку какого-то нестандартного зверя, отпилил маленькой пилкой кусок задней ноги и поставил на стол.

– Ой, как ровно стоит! – обрадовалась девочка. – Теперь можно лаком покрывать?

Иван Иванович нахмурился:

– Лодыри... Всё бы вам лаком покрывать. Такого лешего лаком покрыть – только испортить. Потрудись, протри его хорошенько олифой, а потом отполируй войлоком и газетной бумагой. Будет настоящая вещь.

Игорь раскрыл рот, чтобы сказать, что он тоже хочет сделать какую-нибудь настоящую вещь, но тут подбежала девочка с перекошенным лицом и закричала:

– Иван Иванович, Колька у моего оленёнка ногу отломал!

Иван Иванович вскочил с табуретки: т? – А ну-ка сюда! – В тот же миг явился упомянутый Колька, со стамеской и сучком в руках. – Ты вандал и троглодит! Это было прекрасное произведение, жемчужина нашей будущей выставки! А ты ногу отломал. Вон из мастерской, чтобы я тебя не видел! Никогда. Во веки веков.

Иван Иванович сел и утёр со лба пот.

Колька тихо положил на стол стамеску и сучок. Заправил подол рубашки в шорты и безмолвно покинул мастерскую. Наступила тишина. Никто не строгал, не пилил, не колотил молотком.

– Вика... – медленно, с натугой проговорил Иван Иванович. – Догони этого злодея...

– Сейчас!

Вика выбежала за дверь.

– Понимаешь, весёлый человек, – обратился Иван Иванович к Игорю, – беда не так велика. Ногу можно подклеить, и очень ловко, ни один эксперт не заметит. А мальчишка хороший, старательный, с искоркой... Зачем он ногу отломал, не понимаю? Вроде бы не завистлив...

Вика ввела за руку Кольку:

– Вот он вам.

– Вот что, Николашка, – мягко сказал Иван Иванович, – ты извини, что я накричал, жалко стало Викиных трудов. Я понимаю, что ты отломал ногу нечаянно, по неосторожности...

– Он пробовал, какая она крепкая, – пояснила Вика.

– Что ж, любознательность, она порок не такой уж большой. Вот тебе, Коля, баночка. Пойди к художнику Виталию Павловичу в пионерскую комнату – он там сейчас создаёт потолочную фреску на темы нашей замечательной жизни – и попроси от моего имени немножко клею ПВА, на котором он свою гуашь разводит. Нынче занятие уже к концу, принесёшь завтра. Ступай с миром. Мы с Викой тебя прощаем и, как прежде, любим.

– Спасибо, я больше не буду, – сказал Колька, сунул под рубашку баночку и ушёл.

Снова завизжали пилы, застучали стамески и молотки.

Подошла пионерка с сучком:

– Иван Иванович, а из этого что может получиться?

– Дрова, – кратко ответил Иван Иванович, едва взглянув на сучок.

– А я думала, это змейка будет...

– Сук дубовый, твёрдый, как базальт, – сказал Иван Иванович. – Во-вторых, змейский этап творчества мы прошли на первых трёх занятиях, возвращаться к нему неразумно и нерентабельно – погляди, сколько этих рептилий на стенах и на стеллаже. Вот тебе прекрасный материал. – Иван Иванович вытащил из-под своего стола сучок. – Сделай из него динозавра.

– Я никогда не видала динозавров. – Девочка широко раскрыла голубые глазки.

– Я тоже, – кивнул Иван Иванович. – Образ динозавра раскрывает громадный простор творческой фантазии, ибо динозавр не обязан быть похожим на самого себя, как, например, слон или заяц. Нужно добиться единственного: чтобы человек, увидевший твою вещь, воскликнул: «Ого, какой динозавр!» Ясно? Бери шкурку и сдирай грязь. Впрочем, займёшься этим завтра. Дети! Времени без четверти семь. Осталось пятнадцать минут до ужина. Вася, Наташа и Валя убирают во дворике. Вика подметает комнату... Дети, я достаточно громко говорю, все слышат? Веселее собирайтесь. Мусор кидайте в очаг... Вот так, весёлый человек, – сказал Иван Иванович Игорю. – Каждый раз – хоть коленкой выталкивай.

Мастерская постепенно пустела. Последними уходили уборщики.

– Иван Иванович, можно мне вечером прийти поработать вместо массовки? – спросила Вика.

– Нельзя, девочка, – улыбнулся Иван Иванович. – Танцевать тоже необходимо.

– А завтра утром вместо купания можно прийти? Вожатый меня отпустит.

Иван Иванович разрешил:

– Приходи. Вместе отремонтируем твоего оленёнка.

– Спасибо! Вика убежала.

Иван Иванович повернулся к Игорю:

– Так и не удалось, весёлый человек, нам поговорить... Константин! А ты почему ещё здесь?

Высокий складный мальчик подошёл к столу:

– Лошадку заканчивал. Посмотрите, какая получилась!

– Дай-ка... – Иван Иванович рассмотрел лошадку, вертя в пальцах. – Отличная лошадка. Отмечена вкусом и аккуратностью. Ставь её на стеллаж.

– А можно, я сперва ребятам в отряде покажу?

– Покажи, Костя. Отчего же не порадовать товарищей... А ты, ушастый, откуда взялся?

Иван Иванович выволок из-под стола сонного Тюбика.

– В-ваф, – сказал Тюбик. Мол, чего пристаёшь.

– Это со мной пришёл, его Тюбик зовут, – сказал Игорь.

– Любишь зверей?

– Люблю, они хорошие.

– Это приятно слышать. Непременно приходи завтра. Поговорим наконец. А сейчас, ребятишки, пойдём ужинать.

Они вышли из мастерской. Пропустив Тюбика, Иван Иванович запер дверь на ключ.

Костя шёл впереди всех и небрежно помахивал своей прекрасной коричневой лошадкой, будто он каждый день таких делает и ему это пара пустяков.

Игорь не отводил глаз от лошадки, она всё больше нравилась ему. Хорошо бы сделать такую же и подарить Ларисе.

«Надо хорошенько попросить Ивана Ивановича, – подумал Игорь, – чтобы он научил, как сделать такую замечательную лошадку».

Глава пятая

На полдник Игорь не пошёл и помчался в мастерскую. Как он и рассчитывал, народу ещё никого не было. Иван Иванович приделывал к двери во дворик верёвочную сетку.

– Муха, понимаешь ли, начинает наведываться, – объяснил он назначение сетки. – Муха – это один из тех немногих зверей, которых я никак не могу полюбить. Нахальный, приставучий и очень невежливый.

– Осы хуже, – выразил своё мнение Игорь. – Они жалят. Видели, сколько ос в столовой? Над каждым стаканом компота по двенадцать штук вьётся.

Иван Иванович не согласился:

– Оса всё-таки разборчивее, чище, в ней есть благородство. Кстати: почему ты во время полдника не вьёшься в столовой над стаканом компота, а пребываешь в ином помещении?

– Я не хочу кушать, я хочу в кружок, – сказал Игорь.

– Нарушающих распорядок дня я в кружок не беру.

– Да? – сокрушённо вздохнул Игорь. – Жалко, что у вас такое правило. Я так хотел сделать лошадку!

– Какую именно лошадку?

– Такую, как у Кости из шестого отряда.

– Ты сможешь сделать такую лошадку?

– Ну, совсем такую, наверное, никому больше не сделать, но хотя бы вроде неё.

– Любопытная постановка вопроса. Ну, хорошо. Допустим, что ты сделал точно такую лошадку. Что от этого прибавилось в нашем мире? Неужели тебе не хочется сделать что-то такое, чего ещё никто не делал? В твоей голове не возникают образы, навеянные личным отношением к миру, а не чужими произведениями?

Игорь признался с улыбкой смущения:

– Во сне иногда что-то такое небываемое мерещится. А так, в жизни, я ничего не могу придумать. Что вижу, о том и воображаю.

– Это свойственно каждому, – согласился Иван Иванович. – Вся разница в том, кто на что обращает внимание, кто как видит. Движение предмета в сознании от фотографии к образу составляет и смысл и тайну творчества. Если бы этого не было, человек никогда не узнал бы, что за скорлупой ореха таится вкусное и питательное ядро. Схватываешь?

– Схватываю, – кивнул Игорь.

Он в самом деле понимал смысл речей Ивана Ивановича, несмотря на много непонятных слов. Составленные вместе, непонятные слова сами собой объяснялись.

Иван Иванович достал из-под стола затейливо искрученную коряжку.

– Что ты видишь в этом сучке?

– Надо подумать...

Игорь взял коряжку в руки и стал её по-всякому вертеть. Замерещились разные образы, пришлось немного прищурить глаза, чтобы их получше рассмотреть. С прищуренными глазами лишние части отпадали и не мешали видеть.

– Вот так будет лось, – начал он рассказывать, – только с тремя ногами, и голова слишком большая... А с этой стороны вроде старичок сидит на пеньке и ноги протянул, а это рука и в руке палка. А с этой стороны получается... какой-то динозавр.

Иван Иванович взял у него коряжку и поставил на стол вертикально:

– А если так посмотреть?

– Так, вроде на балерину похоже, – пригляделся Игорь. – Только руки кривые и длинные. И ноги уродские. Одна толстая, другая тонкая, и хвост зачем-то. Нет, балерины не выйдет.

– Хвост, он, конечно, совсем непригоден в данном случае, – сказал Иван Иванович и отсёк лишний кусок точным ударом острого ножа. – Это ты прав... А от твоего заявления относительно рук и ног мне стало грустно. Не в примитивной пропорции и не в портретном сходстве красота и правда жизни. Легенда о целесообразности прекрасного отжила свой краткий век. Симметрия – это лишь один из многих видов проявления гармонии миров. Посмотри на эти разной длины и неравной толщины конечности. Сколько в них изящества и полёта! Словом, если хочешь... Впрочем, ты есть разболтанный мальчик, который не ходит на полдник, и в кружок не можешь быть принят.

Заворожённый речью Ивана Ивановича, Игорь забыл, что он разболтанный мальчик и не ходит на полдник. У него уже не было сомнений, что он член кружка «Природа и фантазия» и сейчас примется вырезать из сучка балерину.

Руки опустились. Погасло вдали что-то прекрасное и томительно манящее. Захотелось поклясться, что он больше никогда не будет, но язык не мог выговорить эти глупые дошкольнические слова. Неужели Иван Иванович сам не видит, что Игорь весь раскаивается и никогда больше не будет нарушать распорядок дня: для того чтобы заниматься в кружке, он готов претерпеть любые тяготы и лишения?!

– Вот так устроена жизнь, брат Игорь, – сказал Иван Иванович и запрятал сучок обратно под стол. – Однако, судя по твоей бледности и тоскливо закушенной губе, ты раскаиваешься в своей ошибке и, как пишут в провинциальной прессе, приложишь все усилия. Ладно, даю тебе испытательный срок... – Иван Иванович взглянул на часы. – Ровно сутки и две минуты. Сучок пока сохраню. Придёшь завтра вовремя, будешь равноправно работать. А сейчас – прошу извинить, ибо распорядок дня есть один из видов гармонии миров и нарушать его я не люблю. Всего доброго, Игорь!

– До свиданья, спасибо. Он вышел из помещения.

На сцене, жужжа, топталась толпа кружковцев, выжидая последнюю минутку до начала занятия. А ему стало нечего делать. Решил ещё раз посмотреть на Ларисину грамоту.

В кабинете Марины Алексеевны никого не было, дверь раскрыта, на коврике у порога развалился разморённый жарой Тюбик. Игорь погладил псу нежное брюшко (сахару, так как на полдник не ходил, в кармане не оказалось), посмотрел на грамоту через раскрытую дверь, пожалел, что нет обычая приклеивать к грамоте фотографическую карточку, как на всякий важный документ, и вдруг подумал, что как же эта ценная грамота висит здесь без охраны, и никого нет, и кто-нибудь может забраться и похитить её. Стало тревожно на душе.

– Ты, Тюбик, смотри хорошенько охраняй дверь, – сказал он псу. – Никого не впускай, а если кто заберётся и полезет за Ларисиной грамотой, сразу кусай и гавкай, ладно?

– В-ваф, – сказал Тюбик.

Мол, я постараюсь, а ты в следующий раз не забывай про сахарочек.

Стараться сейчас не потребовалось. Вернулась Марина Алексеевна, в руках она несла папку с бумагами.

– Судаков? Здравствуй, очень хорошо, что ты здесь оказался. Сбегай, пожалуйста, в ангар, передай эту папку Захару Кондратьевичу.

Игорь проявил любопытство:

– А что здесь?

– В этой папке большой праздник, – ответила Марина Алексеевна загадочно. – Больше пока никто знать не должен.

Игорь побежал вниз.

На берегу ребята из отряда моряков пилили доски и что-то угловатое сколачивали. В ангаре Дунин красил жёлтой краской водный велосипед. Захар Кондратьевич возился с радиоаппаратурой.

– Здрасте, – сказал Игорь. – Вам от Марины Алексеевны.

Захар Кондратьевич взял папку, сказал: «Наконец-то», раскрыл её и, углубившись в чтение, прошёл в свою комнату.

– Сценарий принёс? – сказал Дунин.

– Какой сценарий?

– Праздника Нептуна.

– А что такое «сценарий»?

– Ну, вроде пьесы. Когда написано не как рассказ, а с действующими лицами и исполнителями.

– Вот оно что, – сообразил Игорь. – Марина Алексеевна сказала, что в папке большой праздник, а больше никому пока знать не надо.

– «Никому» – это зрителям, – сказал Дунин. – А нам с папой придётся наизусть выучить...

Игорю снова стало хорошо в ангаре, с Дуниным. Обида, конечно, помнилась, но почему-то теперь не обижала, прошло горькое ощущение.

– Давай помогу красить, – сказал он и взял из банки с керосином аккуратно перевязанную кисть.

– Помоги... Крась тот борт, – указал Дунин. – На палубу вокруг не очень капай.

– Вообще капать не буду.

Он макнул кисть в банку с краской, как полагается по науке, на четверть длины ворса, повернув ворсом вверх, мигом донёс до борта и провёл по выпуклой поверхности ровную жёлтую полосу.

– Ловко, – одобрил наблюдавший за ним Дунин. – В какой артели научился?

– Мы с папой квартиру ремонтировали. Сами стенки красили, потолки белили и колера по книжке выбирали.

– Всё в жизни, в общем-то, идёт от папы, – задумчиво молвил Дунин.

– От мамы тоже, – добавил Игорь. – Мы с папой красили, а мама следила за аккуратностью, чтобы не брызгали. Маленькую комнату покрасили без мамы, так потом паркет отмывать пришлось дольше, чем красили... Мама считает, что мой главный недостаток – это неаккуратность.

– Не сказал бы, – заметил Дунин. – Ты чистюля, вроде девчонки.

– Это от воспитания, мама без конца приучает. У нас в квартире аккуратность такая, что в носках ходим, без тапочек. Если где капнешь, воспитания будет на полчаса. Сорить разрешается в стенном шкафу. Там легко убрать.

– А зачем надо сорить в стенном шкафу? – не понял Дунин. – Там же вещи висят.

– Нет, – Игорь помотал головой. – Никаких вещей. Вещи висят в мамином шифоньере. А в стенном шкафу папина мастерская.

– Мастерская есть? Ну, вы счастливчики! А у нас везде вещи.

Игорь накладывал на борт краску быстро, полосу за полосой. Дунин прекратил работу и смотрел.

– В самом деле мастер, – сказал он. – Может, и название сможешь на борту написать?

– Раз плюнуть, – похвастался Игорь. – Я по-печатному могу почти что без линейки писать.

– Слов нет, какой ты клад для коллектива! – восхитился Дунин. – Однако и хитрости у тебя хватает: такой талант скрываешь почти две недели.

– Я не скрываю, – вздохнул Игорь. – Может, я и сам рад порисовать буквы для стенгазеты или бюллетеня какого, да никто не просит...

– Ладно, оправдываются у нас в кабинете Вороны Карковны, – остановил его Дунин. – Я сам не люблю на работу напрашиваться, ничуть тебя не осуждаю. Название одного велосипеда будет «Нептун», а другого «Нерей». Когда краска на бортах просохнет, тогда напишешь. Она до завтра сохнуть будет. Заканчивай и мой борт, у тебя лучше получается. Потом поныряем с причала. Папа тебе, как ценному работнику, разрешит.

Закончив красить, они пошли на причал, поныряли с него, поплавали в своё удовольствие, заплывая на сколько хочется, потом улеглись на гальку загорать под большим камнем, подальше от работающих на пляже пионеров.

Игорь совсем простил Дунина и проникся к нему прежним доверием.

– Скажи, кто такой был Нептун? – не побоялся он проявить невежество.

– А ещё в Ленинграде живёшь! – изумился Дунин. – Это же древний бог морей!

– Что древний бог морей, это я знаю, – сказал Игорь. – А вот что такое «бог» и чем он занимается?

– Бог... – стал размышлять Дунин. – Ну, это тот, кто всем управляет и всё может.

Игорь засомневался:

– Разве кто-нибудь может всё мочь?

– Всё мочь, конечно, никто не может, – согласился Дунин, – поэтому и бога быть не может. Его люди выдумали.

– Зачем?

– Ну, как же ты сам не понимаешь! Чтобы интересней было жить. Чтобы можно было праздники устраивать. В честь старшей вожатой или Вороны Карковны неудобно праздник устраивать, а в честь бога Нептуна – пожалуйста. Веселитесь, сколько хотите, никому не обидно. Про богов можно сказки придумывать, разные небывалые приключения, можно врать сколько хочешь, и никто не придерётся: с богом всё может случиться.

– Вот в чём дело, – понял Игорь. – Тогда бог – это хорошая выдумка. А почему бога моря так странно назвали: Нептун?

– Наверное, потому, – опять задумался Дунин, – что бог земли назывался Птун. Значит, бог моря – Не-Птун.

– А Нерей – это кто?

– Помощник Нептуна, тоже бог. Помощник Птуна назывался Рей. Вот помощник Нептуна и получился Не-Рей, понимаешь?

– Ясно... Есть такой город за границей: Неаполь. Наверное, Аполь тоже имеется?

Дунин кивнул:

– Обязан быть. Где-нибудь неподалёку и такой похоженький. Вот их и называют Аполь и Не-Аполь, чтобы приезжие туристы не путались.

– А ещё у нас есть учительница Нечаева Галина Михайловна.

Дунин сразу объяснил:

– Её так назвали, чтобы отличать от какой-нибудь Чаевой.

– Ну, от слова «чай» фамилии не бывает! – возразил Игорь.

– Как же не бывает? Даже Чайковский бывает, есть такой знаменитый композитор, знаешь?

– Конечно, он «Времена года» сочинил.

– И оперу «Евгений Онегин», – добавил Дунин. – А композитор Прокофьев, который сочинил оперу «Петя и волк», тот происходит от «кофе».

– Как интересно про слова думать, – сказал Игорь. – Чего что обозначает, что от чего происходит... Просто фамилия, а тоже имеет какое-то значение, не с лампочки берётся. Слушай, а может быть фамилия сразу от двух слов – например, от «чая» и от «кофе»: композитор Чайкофьев? Не знаешь? Он бы сразу взял и сочинил обе оперы – и «Евгения Онегина», и «Петю и волка».

– Чтобы оперы сочинять, не только фамилия нужна, – предположил Дунин.

– Да я понимаю, – сказал Игорь. – Это я так, разговариваю.

Слева донеслись вопли и визги. Захар Кондратьевич разрешил хорошо поработавшему отряду моряков купаться.

– Всё равно это не купание, – махнул рукой Дунин. – Папа им, ну, метров на двадцать разрешит дальше заплывать, чем физрук... Ты зря не пришёл на час раньше.

– Что, весь бы велосипед успел покрасить?

– Думаю, тогда ты велосипед не стал бы красить. – Дунин усмехнулся. – Графиня на причале с Лариской танец морской девы репетировала. Как раз перед твоим приходом ушли. Не отворачивайся, всё равно вижу, что покраснел. Они когда мимо меня проходили, я слышал, как Лариска жаловалась Графине, что Марина Алексеевна её грамоту зажилила и не отдаёт.

– Она не совсем зажилила, – возразил Игорь. – Повесила в кабинете, а после смены обещала отдать.

– Не отдаст, – покачал головой Дунин. – Она такой человек, обожает всё выдающееся. Видал, сколько там в кабинете разных грамот и дипломов висит за спорт, самодеятельность, за технику? Коллекция!

Игорь вздрогнул:

– Нет, обязана отдать, как же так...

– Чепуха, – сказал Дунин. – Уговорит Лариску, та ей сама подарит.

– Это не честно, – сказал Игорь. – Слышь, она там висит без охраны, а Марина Алексеевна выходит и кабинет не закрывает. Любой может стырить.

– Как же, у неё стыришь! – присвистнул Дунин. – В тот же миг весь лагерь перевернёт, не успеешь ни за ограду вынести, ни в землю закопать. Это тебе не Пётр Иваныч, растяпа, у которого можно перед носом электроточило отвинтить и унести. Был в прошлом году такой случай...

– А кому оно понадобилось?

– Поварятам на кухне, ножи точить... Дунин задумался.

Хлопнул себя ладонью по лбу. Воскликнул приглушённо и сипло:

– Можно стырить! И ничего не будет. И главное, никто не будет обижен, вот ловко-то!

Он захохотал.

– Это как же? – Игорь вылупил глаза.

– Пойдём в ангар!

Дунин провёл Игоря в свою комнату и усадил за стол. Положил перед ним лист бумаги и ручку. Достал из тумбочки плотную бумагу с золотой надписью БЛАГОДАРНОСТЬ, положил перед Игорем.

– Попробуй переписать точно так же, как здесь. Как говорится, скопируй. Линейку надо?

– Попробую, – сказал Игорь, всё больше удивляясь. – Дай, конечно, линейку, с ней быстрее получится.

Получив линейку, стал писать ровными печатными буквами:

«Тов. ДУНИНУ Захару Кондратьевичу за активное участие в работе по организации культурно-массовых мероприятий...»

Старательно вывел последние слова: «Начальник пионерского лагеря ЛАСПИ Шабуника М. А.».

– А как же рисунки, подпись? – спросил Игорь.

– Этого пока не надо. Дай-ка, сравним...

Дунин поставил оба листа рядом на тумбочку и отошёл на два шага. Прищурился, посмотрел через кулак.

– Сам бы не увидал, – не поверил бы. – Дунин поглядел на Игоря с новым выражением на лице. – А ты ещё спрашиваешь, как же!

Игорь заволновался. Смутные догадки мелькали в его голове, одна перебивала другую, потом появлялась третья, и весь этот беспорядок никак не мог превратиться в определённую мысль.

– Что ты придумал? – спросил он осипшим голосом. – Скажи!

Дунин молча сел на кровать, запустил пальцы в волосы и стал чесаться. Игорь терпел. Он понимал, что Дунин не от того чешется, что голова грязная, рядом с ангаром душ есть, банного дня ждать не надо. Чешется Дунин по другой, тайной пока причине, и ничего неприличного в этом, наверное, нет, а только так кажется.

Наконец Дунин опустил руки, положил их на колени.

– Пиротехника! – Он смотрел на Игоря ясными карими глазами, и его губы постепенно растягивала улыбка. – Завтра папа уезжает в Севастополь за пиротехникой к празднику Нептуна. Приедет только послезавтра. Всю ночь ангар в нашем распоряжении.

Игорь начал понимать. Беспорядок мыслей и предположений прекратил своё кружение в голове.

– После отбоя и проверки дежурного воспитателя, – продолжал Дунин, – ты бежишь из отряда и тайно скрываешься в неизвестном направлении. Там я тебя жду. Мы с тобой подкрадываемся к кабинету Марины Алексеевны, бесшумно в него проникаем, похищаем грамоту и опять скрываемся в неизвестном направлении.

– В каком это неизвестном? – не понял Игорь.

– Это я для красоты, – Дунин махнул рукой, – на самом деле бежим в ангар, тайно и незаметно, чтобы никто не учуял. Перерисовываем всю грамоту, вставляем наш рисунок в рамку, а настоящую прячем в глубокий замурованный тайник. После этого снова бесшумно проникаем в кабинет, вешаем нарисованную грамоту на стенку и бесследно скрываемся.

– Тут много неясного... – Игорь незаметно для себя стал одной рукой чесать голову.

– Ещё сутки впереди, додумаем. А теперь беги, а то ужин прозеваешь.