Текст книги "Свидание с морем"

Автор книги: Алексей Кирносов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Глава восьмая

Игорь выбрался через окно бесшумно, таинственно и успешно. Прокрался на цыпочках до угла здания, где лежала тень.

Дальше шёл осторожно, избегая света повсюду понатыканных фонарей и ступая мягко, как охотящийся тигр, потому что в ночной тишине, нарушаемой лишь звоном цикад, каждая сухая веточка под ногой ломалась с оглушительным треском.

За тёти Шуриным складом фонари, к счастью, кончились, но началась такая темнотища, что пришлось идти, вытянув вперёд руку, чтобы не наткнуться глазом на острый сук.

Как ни осторожно он ступал, Дунин услышал. Свистнул по-птичьи. Игорь ответил и, подправив на слух направление своего движения, подошёл и упёрся рукой в шершавый бок камня.

– Не трусишь? – спросил Дунин.

– Что ты выдумываешь, – обиделся Игорь. – Пойдём. Дунин поправил зловещим шёпотом:

– Не «пойдём», а подкрадёмся.

– Я и крадусь.

– Тише крадись, топаешь, как бегемот на танцах. Повторяй мои движения, ступай след в след. Если я щёлкну пальцами, вот так, падай и прижимайся к земле по-пластунски.

Игорь ступал след в след совершенно беззвучно.

За тёти Шуриным складом посветлело, сюда уже проникал свет фонарей. Игорь вдруг обмер: у Дунина сзади под ремень, как топор у лесоруба, был заткнут огромный пистолет.

– Боря, ты что, опупел? – тихо ахнул Игорь. – Зачем пистолет взял?

– Виктора Петровича боюсь, пожарного, – шепнул Дунин. – Он часто по ночам ходит. Если застукает, придётся отстреливаться.

– Ты по-настоящему?

– Запомни: у нас всё по-настоящему, – сказал Дунин.

– Может, пистолет всё-таки не настоящий?

– Самый настоящий пистолет. Ракетный. У Игоря отлегло:

– Ах, это ракетница.

– Сам ты ракетница... Надо называть по-правильному, как в паспорте изделия написано: ракетный пистолет. Опять затопал?.. Сейчас главную дорожку переползём, и больше опасных мест не будет до самого кабинета... Так и знал! – тихо рявкнул Дунин. – Вон он тащится, ложись...

Они залегли рядышком в тени дерева.

По главной дорожке вниз не спеша двигался пожарный Виктор Петрович и не подозревал, что на него направлен ракетный пистолет, правда не заряженный ракетой. Впрочем, когда не знаешь, что проходишь под дулом направленного на тебя оружия, в этом ничего не приятного нет, и Виктор Петрович безмятежно насвистывал известную песенку «Тень твоей улыбки», держась руками за перекинутое через шею махровое полотенце.

– Прижмись, врасти в землю, не дыши, – жарко нашёптывал Дунин, – у него глаз, как телескоп...

По странному совпадению глаза Виктора Петровича были устремлены к звёздам.

Наконец утихло шлёпанье его вьетнамок.

– Нам повезло, что он купаться пошёл, – сказал Дунин. – Теперь знаем, где самый опасный человек находится. – Он засунул ракетницу под ремень сзади. – Двигаем!

Мигом перебежали главную дорожку, прокрались под стенкой музыкального салона, свернули налево между «Мягкой игрушкой» и «Умелыми руками» и, пригибаясь, побежали в гору, от дерева к дереву. Замерли у неосвещённой стены кабинета. Отдышались.

– Мы у цели, – сказал Дунин.

– Дверь-то на свету...

– Ты хочешь, чтобы уж совсем без всякого риска было? Но ты не очень трусь, дверь со всех сторон цветами загорожена, лишь с одной дорожки можно увидеть.

– Я не трушу.

– Не трусишь, не трусишь, – погладил его Дунин по плечу. – Вот тебе ключ. Подползи, вставь ключ, поверни на два оборота, толкни дверь внутрь и вползай. Быстро сними грамоту – и обратно. Не забудь дверь замкнуть. И сюда, ко мне. Я буду караулить. Ну, действуй. Если какая-нибудь опасность появится, я свистну. Тут уж ноги в руки – и бежим кто куда, только не в одну сторону. Вместе в два раза больше шансов, что поймают, это каждому разведчику известно. Не тяни, секунды дороги.

И он пихнул Игоря в спину.

Игорь пополз. Когда выполз на освещенное место, показалось, что много людей смотрят на него со всех сторон, и сердце забилось так, что прыгало до самого горла, мешая нормально дышать... «И зачем я всё это делаю...» – тоскливо подумал Игорь.

Но тут пришла мысль о трусости, а трусом он быть не хотел.

Решительно дополз до двери и, приподнявшись, вставил ключ в замочную скважину. Ключ легко повернулся два раза. Он надавил на дверь, и та приоткрылась, слегка скрипнув. Игорь вполз в кабинет и встал на ноги.

В кабинете было по-домашнему тепло и приятно пахло. Свет фонаря, проникая через стекло, отражался в створках полированного шкафа. Под ногами был мягкий ковёр. Игорь вспомнил мягкий ковёр перед кроватью в маминой спальне. Стало хорошо и спокойно, как дома, не захотелось уходить отсюда, так бы лёг тут на ковёр и задремал. Он даже зевнул, стал искать глазами, что бы подложить под голову, но опомнился.

Снял с гвоздя Ларисину грамоту, выполз из двери, запер её на ключ, вынул Ключ из скважины, повернулся, чтобы ползти дальше, – и замер без всяких сил. Ноги и руки как бы отнялись. Горячая волна ужаса ударила в голову, в глаза и в уши.

Перед ним стоял Тюбик.

Стоял серьёзный, недоуменный, спрашивая глазами: «Что это ты тут такое непонятное для меня делаешь?»

Когда Игорь сообразил, что на него смотрит всего лишь Тюбик, ужас отошёл. Там, где клокотала секунду назад горячая волна, остались пустота и холодок. Перед Тюбиком ему было только стыдно: сам же просил его охранять, чтобы никто не похитил грамоту...

– Это я, Тюбик, – прошептал Игорь и погладил собаку. – Не сердись, я плохого не делаю, я за справедливость. Ларисину грамоту взял, больше ничего даже не трогал, видишь? Завтра я тебе утром три куска сахару вынесу.

Тюбик смотрел серьёзно и, казалось, печально. Долетел сдавленный шёпот Дунина:

– Чего застрял? Ползи скорее!

– Я пойду, Тюбик, да? До свиданья. Только не рычи. Тюбик не собирался рычать. Он отвернулся и лёг на тряпку.

Стали пробираться обратно.

Опять у главной дорожки пришлось пережидать – пока прошли возвращающиеся с пляжа взрослые. И больше никого до самого ангара не встретили, лагерь совсем успокоился и уснул.

Дунин спрятал ракетницу под отцовский матрас и сказал:

– Пойдём руки мыть.

Почистили одежду, вымыли руки и принялись за работу.

Дунин раскрепил металлическую рамку и вынул из-под стекла грамоту. Игорь всё точно разметил по линейке, чуть заметными чёрточками разлиновал плотный чистый лист, такой же по размеру, как грамота. Тушью написал текст, от первого до последнего слова. Потом все рисунки перерисовал с грамоты на кальку. Остро заточенной спичкой передавил их на бумагу. Обвёл выдавленное тушью и сам удивился, как получилось похоже. Раскрасил акварельными красками листики, флаги, ягодки, цветы, трубы и барабаны. Тщательно стёр мягкой резинкой следы от карандаша.

Перед ним лежала точно такая же грамота, какую Ларисе выдали на конкурсе, только без печати.

– Ну, и кто отличит? – спросил стоявший за спиной Дунин.

Игорь согласился:

– Сам не подозревал, что можно так похоже сделать. Кто специально не знает, ни за что не догадается.

Дунин уже успел вырезать из старой накладной печать. Рассчитали место и точно, аккуратно, нигде не капнув клеем, прилепили печать к новой грамоте. Дунин засмеялся:

– Может, эту грамоту твоей Лариске отдать? Не отличит!

Игорь поморщился от «твоей Лариски» и сказал:

– Это издали не отличишь. Вблизи всё-таки заметно.

– И вблизи ничего не заметно. Ну, я вставляю...

Он вставил новую грамоту под стекло и закрепил рамку.

Игорь отошёл на три шага, вгляделся. Да, отличить трудно. Это в самом деле надо специально знать заранее...

– Слушай, а настоящую куда спрячем? – спохватился он. – В отряд опасно нести.

– И камбале понятно, что не в отряд.

– А куда?

– Спрячу в формуляр от лодочного мотора. Папка твёрдая, на тесёмочках, её никто никогда не открывает. Пусть там и полежит, пока не вручишь своей Лариске.

Пока Игорь, снова поморщившись, думал, сказать ли Дунину, чтобы девочку больше не называл «твоя Лариска», тот засунул рамку с грамотой под шорты. Ракетный пистолет он на этот раз не взял.

– Виктор Петрович уже спит, – сказал он. – Идём!

В звенящей цикадами тишине, в полном безлюдье они пробрались к кабинету, и снова Игорь ползком открыл дверь. Повесил рамку со своей грамотой на место. Проверил, не косо ли.

Выполз, замкнул дверь на ключ.

Поглядел: где Тюбик?

Собаки не было.

Цикады гремели свою ночную песнь, и в небе медленно плыли звёзды с востока на запад.

Глава девятая

Его толкали, дёргали за ногу, стаскивали одеяло. Он засыпал и без одеяла. Позвали вожатого. Андрей Геннадиевич за ногу дёргать не стал. Он положил Игорю на лоб руку. И глаза раскрылись.

– Температура пониженная. Что болит: голова, живот, горло, ноги, спина?

Игорь опомнился. Никак нельзя, чтобы он сегодня был не в порядке, это улика – каждый разведчик знает...

– Ничего не болит, Андрей Геннадиевич. Глаза как-то не раскрываются.

– Надо полагать, перекупался. В умывальник бегом марш!

И завертелось колесо жизни. Бегом в умывальник, бегом на зарядку, бегом на линейку.

Когда стоял на линейке, сон его опять сморил. Голова падала на грудь. Один раз он даже пошатнулся. Ребята поддержали его с двух сторон, и пошёл по строю шепоток, что Судаков заболел.

Такой слух надо было решительно пресечь. Игорь подтянулся и стал внимательно слушать, что говорит в микрофон старшая вожатая.

– ... самым чистым оказался вчера второй отряд! – объявила Ирина Петровна. – Ему мы вручим Мишку-чистюльку. Председатель совета отряда, получите Мишку!

Оркестр грянул туш.

Председатель совета второго отряда подбежал к старшей вожатой, получил ярко-лимонного плюшевого медведя и побежал на место.

– Самые грязные помещения и самая отвратительная территория были вчера у девятого отряда! – продолжала старшая вожатая. – Оркестр, сыграйте позорный марш девятому отряду!

Взвыли вразнобой трубы, забухал вразнотык барабан, писклявая флейта выпевала основную мелодию из «Марша Черномора ».

Девятый отряд поник с опущенными головами.

Когда иссякла дикая музыка, Ирина Петровна объявила распорядок дня:

– Сразу после завтрака проводим трудовой десант по уборке территории. Особенно обратить внимание девятому отряду: чего у вас только не набросано вокруг здания. Третий отряд тоже хорош! Девятый вас, можно сказать, выручил, а то бы слушать позорный марш вам. В десять часов все отряды организованно идут на пляж, купание будет до двенадцати тридцати. После полдника состоится матч по футболу между сборной пионеров и командой вожатых. И после ужина будет кино, название картины узнаете в обед, её ещё не привезли. Всё. Др-ружина, напра-а-а-во! За отрядом пионерских вожатых, за советом дружины ша-а-агом... марш!

И грянул оркестр.

– Первый отряд, держать равнение в шеренгах! – командовала Ирина Петровна сержантским голосом. – Ногу, девочки, ногу!.. Второй отряд идёт прекрасно!.. Пятый отряд, что у вас за куча мала? Командир отряда, наведи порядок!.. Девятый отряд отлично идёт!.. Двенадцатый хорошо. А лучше всех сегодня шагают самые маленькие, тринадцатый отряд!..

Завтрак Игорь старательно в себя запихал, хотя аппетита никакого не было. Но нельзя было опять демонстрировать, что он не в обычном порядке. Сахар сунул в карман. Вышел из столовой, увидел пребывающего под кустом Тюбика. Подошёл, поздоровался, погладил.

Протянул сахар:

– На, Тюбик! Это тебе.

Тюбик лениво взглянул на любимое лакомство и отвернул нос.

– Ты чего?! Не хочешь сахарку? Тюбик посмотрел на Игоря и сказал:

– Р-р-р-р...

Мол, не приставай.

Поднялся и побрёл к другому кусту, опустив хвост.

«Да, дела!..» – встревожился Игорь и побежал догонять отряд.

После трудового десанта пошли на пляж. Искупавшись и выйдя по команде из воды, Игорь почувствовал себя совсем бодро, будто нормально спал ночь. Лёг обсыхать. Повернул голову вправо. Рядом лежал Дунин.

Вздрогнул:

– Какой ты всегда неожиданный.

– Это потому, что я сам собой управляю, – сказал Дунин. – Где хочу, там и появляюсь... Папа приехал, привёз пиротехнику. Праздник Нептуна будет завтра. После концерта костёр на море и фейерверк. Работы у нас завтра – без рук, без ног останемся. Как у тебя физическо-моральное состояние?

– Ничего, терпимо, – сказал Игорь.

– За тобой долг, помнишь?

– Не помню.

– Написать названия на водных велосипедах.

– А, это помню.

– Сказать вожатому, что тебя мой папа зовёт?

– Захар Кондратьевич меня в самом деле зовёт?

– Какая разница? Попрошу – позовёт. Ты же не гулять отправляешься, а работать.

– Знаешь, Борис, всё-таки пусть сперва Захар Кондратьевич в самом деле меня позовёт работать, а потом уж я пойду, – сказал Игорь. – Столько хитрим, сил больше нет.

– Не хитрим, а приспосабливаемся к обстоятельствам, – поправил его Дунин. – Значит, мне лишний раз бежать?

Пришлось Дунину сбегать, спросить у отца разрешения позвать Игоря, чтобы написал названия на велосипедах. Захар Кондратьевич разрешил, тогда Дунин прибежал обратно, спросил разрешения у Андрея Геннадиевича, и только после этого они с Игорем пошли в ангар.

– Многовато у тебя совести, – попрекнул Дунин.

Он принёс краску.

Игорь навёл мелом линейки на борту и стал вырисовывать буквы. Кисть шла легко.

– Завтрак я сегодня проспал, – сообщил Дунин. – Папа приехал, а я дрыхну, как суслик в норке.

– Тебе легче, норка имеется, – сказал Игорь.

– Это верно.

– А меня Тюбик запрезирал за вчерашнее. Сахар не берёт.

– Тоже выдумал! Ты его один, что ли, сахаром питаешь? У него скоро из ушей сироп польётся.

– Ты бы видел, как он на меня посмотрел.

– Воображение.

– Ребята сегодня странно относятся, – продолжал Игорь. – Все помогают, на трудовом десанте ничего тяжелого носить не давали, говорят: «Ты бледный».

– Ты в самом деле немножко похудее стал... Когда будешь отдавать грамоту?

– Сам не знаю. – Игорь печально вздохнул. – Сперва поговорить надо, как-нибудь намекнуть. Может, она и не возьмёт. История-то... запутанная.

– Можно отдать перед самым отъездом домой. Только ты её, смотри, не разлюби за две недели... Ну, не красней, я это по-свойски, чего уж передо мной прикидываться?

– Слова выбирать надо, – буркнул Игорь. – Есть такие слова, их не каждому разрешается говорить, понял?

На этот вопрос Дунин не ответил и перевёл разговор в другое русло.

К тому времени, как Игорь кончил писать на втором борту второго велосипеда слово «Нерей», купание кончилось, отряды ушли, и пляж опустел. Захар Кондратьевич похвалил Игоря за красиво написанные названия, пожал руку и разрешил немного понырять с причала, только чтобы не опаздывать на обед. Честно говоря, Игорю не особенно хотелось нырять, но упускать такую возможность нельзя было, это кому сказать – обзовут последней без-мозглятиной, если, конечно, поверят, поэтому он немного понырял.

На обед не опоздал, не опоздал и на тихий час, вовремя явился и на полдник. Про его утреннюю болезнь все забыли.

– В ангар или в кружок? – спросил Андрей Геннадиевич после полдника.

– В кружок, у меня там работа не доделана.

– Между прочим, – сказал вожатый, – я специально сходил посмотрел, как ты написал названия. Замечательно, скажу я тебе, написал. Но почему скрывал такой талант?

– Случая не было сказать.

– Пионер обязан доложить вожатому о своих талантах безо всякого случая. Пришёл – и сказал.

– Я так не могу, совестно хвалиться.

– Скромен? Это хорошо, скромность украшает человека... Однако какая же это скромность, если она украшает? То, что украшает, это уже нескромно... Вечно с тобой возникают разные вопросы, Судаков! – огорчился вожатый. – Дуй в свою «Природу и фантазию».

Сделав небольшой крюк, Игорь заглянул в окно кабинета Марины Алексеевны. Грамота висела на своём месте, самая настоящая с виду. Это и радовало его и наоборот.

Игорь удивился, что нет почти никого народу на территории лагеря. Вспомнил, что сейчас идёт футбольный матч между сборной пионеров и командой вожатых. Все побежали на стадион болеть, кто за пионеров, кто за вожатых. Мелькнула мысль: а не пойти ли и ему поболеть за сборную пионеров. Но эта мысль быстро покинула голову, и он не свернул с дороги.

На пустынной площади Космонавтов Лариса репетировала с Валентиной Алексеевной танец морской девы. Игорь остановился, как наткнувшись на стенку. Стоял и смотрел разинув рот, не замечая даже, что неподалёку на лавочке сидит Марина Алексеевна.

– Поди-ка сюда, Судаков, – позвала начальница. – Садись здесь, справа. Подожди, сейчас они кончат, тогда я тебя отругаю...

– За что?

– Помолчи...

И стали оба смотреть.

Смотрели, пока Валентина Алексеевна не сказала:

– Стоп! Теперь верно. Сделаем паузу, отдохнём в тени. Она подошла с Ларисой к лавочке, где сидели Игорь с Мариной Алексеевной.

– Опять попался? – спросила весёлая балетмейстерша.

– Попался, – подтвердил Игорь. – Только не знаю за что.

– У нас без ничего не попадаются. Попался – значит, виноват.

«Хорошо бы, меня сейчас за что-нибудь наказали», – подумал он.

И тут Марина Алексеевна стала его ругать:

– Такой видный парень, такие прекрасные названия написал на водных велосипедах, а что себе позволяет! Просто слов нет. Разум отказывается понимать такое поведение нормального советского мальчика.

Игорь смотрел, как Лариса растирает себе ступню. Иногда она искоса взглядывала на него и один раз показала кончик языка. После этого Игорь понял, что ведёт себя в самом деле неприлично, и отвёл глаза от Ларисы.

– Интересно: что он себе позволяет? – спросила Валентина Алексеевна.

– Ты только подумай: весь лагерь на стадионе, смотрит футбольный матч, а этот эгоист, бродяга и одиночка опять куда-то бежит! Куда ты бежишь, объясни нам.

– Я не куда-то бегу, – сказал Игорь, почувствовав себя правым и поэтому обидевшись. – Я тороплюсь на занятие в кружок «Природа и фантазия».

– Ну, это ты сочиняешь! – удивилась Валентина Алексеевна.

Игорь даже не успел возмутиться.

– Не обижай парня. Он всегда правду говорит... Давно не заглядывала я к нашему Ивану Ивановичу. Может, навестим хорошего человека, пока у вас антракт? Кстати, и воды попьём, в горле пересохло, – сказала начальница.

– Хорошая мысль, – согласилась балетмейстерша. – Посмотрим, что там новенького появилось на полках,

Марина Алексеевна возразила:

– Заглянуть бы, что у него в шкафу появилось новенького, то, что он сам делает по вечерам! Только в шкаф он не даёт заглядывать... Ну, идём.

В мастерской было необычно пусто. Вика и ещё две тихие девочки работали во дворике. Мальчишек никого не было.

Поздоровавшись, Марина Алексеевна посмотрела на стенку и ахнула:

– Какой олень! Какая прелесть! Какие рога, батюшки, да у настоящих оленей таких красивых не бывает!.. В кабинет. Немедленно в кабинет, повесим на самое видное место.

В дверном проёме появилась Вика, и её лицо выражало тихий ужас, который вот-вот превратится в громкое рыдание.

Иван Иванович незаметно для других подмигнул Вике, улыбнулся и покачал головой:

– После выставки, почтенная Марина Алексеевна. Начальница угасла, поджала нижнюю губу.

– Ладно, после так после... А это что? Русалочка! С дельфином!.. – Снова вспыхнула начальница. – Ой, какая прелесть! Ой, как здорово! Какой поворот, какая полировка! Сами делали, Ваня?

– Коллективно.

– Знаем мы это «коллективно», – засмеялась Валентина Алексеевна. – Пионеры обдирают кору, а Иван Иванович вырезает.

– Это неверно, коллега, – сурово сказал Иван Иванович, и Валентина Алексеевна перестала смеяться.

– Эту русалочку... тоже после выставки? – с неподобающей начальству робостью, вздрагивающим голосом спросила Марина Алексеевна.

Иван Иванович посмотрел в умоляющие глаза начальницы лагеря и ответил:

– Я подумаю.

– Ох, впечатляешь ты, Иван, своим творчеством, – тряхнула головой Марина Алексеевна. – Можно водички попить?

Иван Иванович не предложил Марине Алексеевне попить из ведра, откуда все пионеры пили общей эмалированной кружкой. Он достал из тумбочки стаканы.

– Пожалуйста.

Все попили, только Игорь постеснялся.

– А это что?! – Марина Алексеевна заметила на полке витой полированный канделябр. Он был сделан так, будто две змеи, стоя на хвостах, переплелись друг с другом, держа во ртах свечки. – Тоже пионеры делали?

– Да. Вещь имеет автора, разговор о ней неуместен.

– Да, Иван Иванович, просто удивительно. Удивительно, как талантливый человек может поставить дело. Я, конечно, очень люблю необычайные вещи, какие-нибудь неповторимые реликвии, но больше всего я люблю необычайных, неповторимых людей. Ванюша, я в вас постепенно влюбляюсь.

Иван Иванович поклонился:

– Храните это чувство, Марина Алексеевна. Не давайте ему угаснуть в потоке повседневной суеты и мелких административно-хозяйственных забот.

– Иронизируешь? – нахмурилась начальница. – Я могу и обидеться... Эх, никто меня по-настоящему не может понять. Но всё равно я в тебя влюблена, Иван. Слушай, почему ты лично мне ничего не подаришь? Всем даришь, даже физруку подарил. А мне ничего. Почему так?

– Делать подарки начальству – это дурной тон. Такой подарок трудно отличить от взятки.

– А ты всё-таки подари, – сказала Марина Алексеевна. – Мы с тобой отличим, что есть что, а остальные пусть думают в меру своей испорченности. Ты не начальнице лагеря подари, а Марине Шабуниной. Только что-нибудь красивое подари!.. Не с полки, – добавила она почти шёпотом.

Иван Иванович засмеялся:

– Если при свидетелях, тогда согласен.

Он приоткрыл дверцу шкафа и вытащил изнутри коричневую доску. Плотно закрыл дверцу. Протянул доску Марине Алексеевне:

– Преподношу Марине Шабуниной добровольно и с искренним уважением.

Марина Алексеевна приняла простую доску, сперва растерялась, но сразу догадалась её перевернуть. И тут все ахнули.

Доска превратилась в старого колдуна, обросшего дикой бородой, с кривым носом и выпученными глазами. Глаза колдуна шевелились, морщины на лбу то расправлялись, то нахмуривались вновь. Губы что-то бормотали. Явно он колдовал.

– Ба-а-тюшки... – Марина Алексеевна всхлипнула и вытерла глаза запястьем свободной руки. – Нет слов... Иван Иванович, какой вы художник!

– Пустячок... – Иван Иванович смутился. – Небрежный плод моих забав в нерабочее время... Я вас попрошу, Марина Алексеевна, повесить эту маску дома. В кабинет её не тащите.

– В кабинет! – сказала начальница. – Только в кабинет! Кто её увидит дома? А здесь все увидят, какой у меня художник работает. У меня же министры бывают, профессора, писатели!

– Я возражаю... – начал Иван Иванович. Присутствовать при спорах взрослых не так уж приятно. Игорь и Лариса вышли во дворик.

– Как здесь интересно! – сказала Лариса, осматривая верстак, пеньки, инструменты и заготовки. – А ты что сделал?

– Пока ничего. Только начал.

– Покажи.

Игорь разыскал свой сучок:

– Видишь, только начал обдирать кору.

– А что это будет? – спросила Лариса.

– Танцовщицу сделаю.

Лариса стала рассматривать сучок.

– Знаешь, – сказала она, – тут почти ничего и делать не надо. Только голову. И немножко спину.

– Ну и немножко руки, немножко ноги, немножко талию, – сказал Игорь. – Всего понемножку. И поставить на что-то, чтобы стояла.

– Ты уже придумал, на что поставишь?

– Ага, – кивнул Игорь. – Отполирую кружочек из сердцевины можжевельника, он получится как каменный, проверчу в серёдке дырочку и поставлю на одну ножку, на клей ПВА.

– Я её уже вижу! Ой, какая будет красивая... Ты её кому-нибудь подаришь?

Игорь поднял глаза и встретился с её глазами. И не смог сказать ничего, кроме того, что думал:

– Тебе.

– Да?.. Чудак ты... Вот и хорошо. Вот и хорошо, вот и хорошо, – стала напевать Лариса. – Будет мне твоя танцовщица вместо грамоты. Утешение.

– Я могу и грамоту тебе подарить, – выпалил Игорь. Девочка нахмурилась:

– Утащишь из кабинета?

– Зачем такое слово – утащишь... Заберу для справедливости.

– Нет, – помотала она головой. – Это всё равно утащишь. Мне тайком ничего не надо. Пусть она сама мне вручит перед строем всей дружины, тогда возьму!

– Ты гордая.

– А ты только что заметил?

– Ага, – признался он. – Я всё смотрел, какая ты красивая, а какая внутри по натуре – не смотрел.

– Почему ты такой откровенный? – спросила Лариса и, не дождавшись от смущённого мальчика ответа, сказала с грустью: – Красивые должны быть гордыми.

– Почему должны?

– Ты представить не можешь, как пристают к красивым... – тихо сказала Лариса. – И приходится быть гордой, даже высокомерной, язвительной, недотрогой...

– Ты тоже откровенная. Лариса засмеялась:

– Только с тобой, Игорёк, только с тобой! А про мои откровенности молчи, попробуй только сказать кому-нибудь!

– Как ты могла такое подумать. Они вернулись в комнату.

Там уже кончился спор. Марина Алексеевна согласилась не вешать колдуна в кабинете, но потребовала за это русалочку. Иван Иванович, посмеиваясь, дал своё согласие.

– Немедленно! – распорядилась начальница, завладевшая желанными предметами.

– Ну, значит, немедленно, – кивнул Иван Иванович. – Игорь, грузи русалочку на плечо.

Пришли все вместе в кабинет Марины Алексеевны. Пока взрослые выискивали для русалки подходящее место, Игорь рассматривал собранные тут чудеса. Их было много, на стенках и на полках, на тумбочках и под потолком. Полированный сервант, в каких богатые хозяйки держат напоказ свои хрустали, был наполнен произведениями умельцев-пионеров. Среди всех чудных камней и корней, мягких и твёрдых игрушек, вышивок и альбомов, дипломов и грамот, чеканок, скульптур и моделей, среди всего этого роскошества пещеры Али-бабы самым главным чудом был макет морского дна.

Смотрит на него человек, и как будто сам погружается в подводные джунгли. Тут и морские травы, и разные рыбы, и камни, и медузы, и кораллы, и раковины. Два краба встали на задние ноги, или, как это у них там называется, переплелись передними клешнями и борются друг с другом. Морской конёк танцует над зарослями морской капусты. Плывёт рыба-игла. Запутался в тине головастый бычок. Чванливо смотрит на рыбью мелюзгу надутый морской петух. И всё в натуральную величину, в натуральном цвете, по самому настоящему. Игорь увлёкся, размечтался, прищуриваясь, и опомнился, только когда донеслись до него слова Марины Алексеевны:

– Два прекрасных приобретения для кабинета за нынешнюю смену: ваша, Иван Иванович, русалочка и вот эта Ларисина грамота. Первое место на республиканском конкурсе в Киеве!

Марина Алексеевна указала пальцем на грамоту.

Иван Иванович подошёл поближе и рассмотрел.

Отошёл на шаг, приставил согнутую ладонь к левому глазу и ещё с полминутки посмотрел.

Приблизился вплотную и посмотрел ещё минуту.

Сердце Игоря оборвалось и упало в живот. Руки и ноги заледенели, по спине поползли щекотные мурашки.

Кого угодно можно обмануть и ввести в заблуждение, только не знаменитого художника Ивана Ивановича. Иван Иванович сразу учуял подделку. Сейчас он скажет, разоблачит, и такое начнётся...

Безнадёжное жужжание гудело в голове: «Бежать, бежать, бежать, бежать, бежать...»

Наконец Иван Иванович высказался:

– В самом деле, интересное приобретение. Мастерская работа.

Марина Алексеевна обрадовалась:

– Вы бы видели, как девочка танцует! Это вихрь, полёт, пламя страсти и в то же время нежнейшая лирика...

Сердце Игоря всплыло обратно, заняло положенное место и принялось за привычное дело, погнало кровь в руки и в ноги. Они ожили, потеплели, а в груди томило его горячее чувство благодарности Ивану Ивановичу, что не выдал. Хотелось хоть как-то выразить эту благодарность, дать Ивану Ивановичу понять, как он ценит его благородный поступок, но дать понять значило выдать себя и Ду-нина, поэтому Игорь сдержался, наступив на горло своему желанию. Когда-нибудь он сделает для Ивана Ивановича что-нибудь такое же ценное, спасёт его от жуткой беды, защитит от убийц и грабителей, вытащит из горящей мастерской, но сейчас – увы...

– Лариса, – позвал Иван Иванович, – как же ты отдала свою грамоту?

– Я не отдавала, – сердитым голосом сказала Лариса. – У меня её попросили до конца смены и обещали вернуть.

Марина Алексеевна обняла и приласкала Ларису:

– Что за счёты, девочка, у тебя таких грамот ещё знаешь сколько будет в жизни!.. Ну, пойдём, товарищи. Может быть, ещё успеем на окончание футбольного матча.