Текст книги "Свидание с морем"

Автор книги: Алексей Кирносов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Глава двенадцатая

Всё произошло быстро, озорно, легко и красиво, прямо как в книжке про разведчиков.

Отряд вернулся с обеда, улеглись исполнять команду «тихий час». Только Игорь закрыл глаза с намерением досмотреть ночной сон (ему приснилось путешествие в Индию, но в Индии он успел лишь выбежать из пальмовой рощи на берег океана, искупаться в набегающей волне с белой гривой так и не успел, потому что раздался сигнал «подъём», а его слышно даже в Индии, и каждый пионер, услышав этот сигнал, обязан немедленно возвратиться в отряд, хоть из Индии, хоть из самой Антарктиды), кто-то тихо сел на его койку, пружины чуть-чуть скрипнули. Открыл глаза – сидит Дунин.

– Слушай, – зашептал Борис, не шевеля губами, – Марина проводит в столовой на веранде совещание вожатых. Это до самого конца тихого часа. Всё начальство там, даже тётя Шура, а Виктор Петрович уехал в Севастополь за новым шлангом. Рискнём?

– Как же это, среди бела дня...

– Какая разница, когда тебя не поймают, ночью или среди бела дня? Бумага здесь.

Дунин похлопал себя по груди, и под рубашкой зашуршало.

– Ну, рискнём.

Игорь оделся и направился было к окну, но Дунин твёрдо взял его за руку, и они на цыпочках вышли через дверь.

В лагере было тихо и безлюдно. Хорошо слышались раскаты сердитого голоса Марины Алексеевны, кого-то ругавшей там, на веранде столовой.

– Сейчас таиться не надо, – наставлял Дунин шёпотом, не шевеля губами. – Шествуем спокойно, неторопливо, якобы гуляючи.

– Почему у тебя губы не шевелятся? – спросил Игорь.

– Некоторые разведчики обладают способностью читать по губам, что человек говорит, – объяснил Дунин. – Страхуюсь. Как у меня губы, совсем не шевелятся?

– Почти. Чуть-чуть только. А откуда здесь разведчики?

– Когда появятся, поздно будет учиться.

– Ты, наверное, будешь разведчиком, когда вырастешь?

– Ещё не решил, – ответил Дунин, и на лице его не дрогнул ни единый мускул, и губы не шевельнулись. – Очень хочется в цирке работать факиром... Знаешь, как Игорь Кио.

– Видел один раз.

– А я пять раз смотрел! – Тут губы Дунина пошевелились.

– Повезло... Слушай, Иван Иванович тоже на совещании?

– Нет, он в скалах с Викой купается.

– Врёшь! – не поверил Игорь. – Это же нарушение, а Иван Иванович никогда не нарушает распорядок. Он говорит, что если мы будем нарушать законы, обычаи и правила, то станем дикарями.

– Всякое правило имеет исключения, забыл, что ли? У девчонки сегодня день рождения. Иван Иванович уговорил вожатого, чтобы отпустил её на тихий час купаться. Викашка счастлива, будто ей куклу с закрывающими глазами подарили.

– Это подарок получше куклы, – сказал Игорь. – А ты откуда всё знаешь?

– А у меня же бинокль.

– Очень уж ты много знаешь, – сказал Игорь, испытывая не то зависть, не то опасение.

– Многовато, – согласился Дунин. – Иногда такое узнаешь, чего лучше бы и не знать...

С такими разговорами, якобы гуляючи, дошли до кабинета.

Оглядевшись, Дунин быстрым и точным движением вставил ключ в скважину, отомкнул, распахнул дверь:

– Прошу входить.

Зашли, прикрыли дверь, и тут гуляние, конечно, кончилось. Торопливо раскрепили рамку, рисованную грамоту вынули, настоящую вставили на место, закрепили уголки рамки и повесили её на стену. Всё как было, ничего не было. Операция заняла не больше трёх минут времени.

Вышли, огляделись, заперли дверь, снова огляделись, облегчённо вздохнули и засмеялись. Из-за угла вышел Тюбик, он приветливо помахивал хвостиком. Со стороны столовой слышался голос Марины Алексеевны, но уже в мягких тонах, она кого-то хвалила.

– А ты боялся: среди бела дня, среди бела дня!

– Я всегда удивляюсь, какой ты умный, – сказал Игорь. – Всё заранее предусматриваешь.

Дунин не проявил ложной скромности:

– Да, я умею выбрать момент.

Тюбик подошёл ближе, поднял морду и смотрел на Игоря во все, как говорится, глаза.

– Дай ему сахару, – подсказал Дунин. – Теперь возьмёт.

– Не захватил... – Игорь развёл руками. Дунин вынул из кармана сахар:

– На, дай ему. Собака молодец, вполне человеческая собака.

– Ваф, – сказал Тюбик, то ли при виде сахара, то ли в благодарность за похвалу.

Игорь дал ему сахар.

Тюбик лёг, взял кусок в лапы и стал его обгрызать.

Игорь спросил:

– Ты как думаешь: Марина Алексеевна отдаст Ларисе грамоту?

Дунин помотал головой:

– Ни в коем случае. Кусок золота отдаст, чеканки отдаст, ковёр отдаст, а республиканскую грамоту – нет. Такой уж человек, у неё мания на всё необычайное. В общем, подари Лариске своё произведение, и пусть будет довольна. Только ласпинскую печать отклей, она тут как на рыбе шляпа.

– Нет, у Ларисы будет настоящая грамота, – сказал Игорь.

– Сумасброд и есть, – отозвался Дунин. – Но я тебе в этом деле больше не помощник. Не люблю суеты.

– Обойдусь. Ключ у меня останется, ладно?

– Пусть останется. Ты же не проболтаешься, где его взял.

На такой глупый намёк Игорь даже не стал отвечать.

Вернувшись в отряд, он запрятал нарисованную грамоту в тумбочку под газетку, а ключ засунул в дырку матраса. После полдника пошёл в кружок и до конца занятия вырезал своей танцовщице волосы. Они получились густые, волнистые, длинные, почти до середины спины, только непричёсанные.

Игорь показал Ивану Ивановичу и посетовал:

– Какая-то она растрёпанная получилась.

Иван Иванович смотрел на него повеселевшими глазами:

– Дорогой ученик, ты прекрасно исполняешь не только те советы, которые высказаны впрямую, но и данные в виде слабого намёка. Волосы небесной танцовщицы обязаны быть растрёпанными, ты же представляешь, какой в небесах дует ветер... Когда удалось?

– В тихий час, когда Марина Алексеевна совещание проводила, а вы с Викой в скалах купались.

– Воистину, у детей есть чему поучиться... Я думаю, твои труды и усилия, в основе своей, конечно, неправедные, но бескорыстные, будут в итоге вознаграждены.

– Как?!

– Попытаемся усовестить мать-начальницу, уговорить. Всё же это первая грамота на представительном конкурсе, очень дорогая реликвия... Знаешь, что мне дороже всего в моём архиве? Газетная фотография двадцатипятилетней давности: аккуратно причёсанный мальчик Ваня вручает городскому слёту пионерской организации свой маленький подарок, деревянную скульптуру «Пионерка со скрипкой». Помнится, пионерку сделать было относительно легко, а вот со скрипкой пришлось повозиться... До завтра, Игорёк. Не опаздывай на ужин.

– Вы были пионером двадцать пять лет тому назад?!

– Четверть века, – усмехнулся Иван Иванович. – Вот какой я уже старик.

– Сколько же вам лет?

– Тридцать восьмой годик пошёл.

– Значит, вы даже старше моего папы? Как же это может быть, папа такой солидный, а вы... как вожатый.

Иван Иванович спросил:

– Это хорошо или плохо?

– Плохо, – высказал Игорь свое честное мнение. – Но вы не бойтесь, Иван Иванович, я к вам теперь буду с уважением относиться.

– А прежде ты ко мне относился без уважения?

– Совсем не боялся, – сказал Игорь смущённо. Иван Иванович захохотал, обнял Игоря, похлопал по спине:

– Нет уж, лучше относись ко мне «без уважения» и дальше, Игорёк! До завтра, весёлый человек...

Завтра Игорь в кружок не пришёл, отряд назначили дежурить по столовой. Накрывали столы, потом убирали со столов, мыли посуду, потом по приказанию докторши Дины Еремеевны перемывали её снова, подметали пол и выносили мусор на помойку, собирали пищевые отходы и выносили в особый бак, за которым каждый день приезжает машина из свиноводческого совхоза. На баке так и написано: «Для свинок».

Самых дисциплинированных пионеров Андрей Геннадиевич назначил в хлеборезку: резать и выдавать хлеб.

После ужина вымыли столовую начисто, сдали дежурство Дине Еремеевне и получили от неё отметку «отлично», несмотря на перемывание посуды. Докторша сказала, что с первого раза ни у кого ещё чисто не получалось, все перемывают. Бывало, что хорошо мыли тарелки, но уж стаканы – никогда.

Домой пришли поздно, кончалась уже массовка для малышей.

Кое-кто переоделся и побежал на массовку для старших – хлеборезы, подметальщики и убиральщики столов. Посудомои так устали, что никто на массовку не пошёл. Кто повалился на койку с книжкой, а кто и вообще сразу лёг спать.

Игорь писал маме письмо с отчётом за прошедшую неделю.

«... А ещё, – писал он, – у нас была дискуссия о подвиге. Мы решили, что подвиг бывает не всегда правильный. Если ты обзовёшь, кто сильнее тебя, подерёшься с ним и даже победишь, – это не правильный подвиг. Храбрость, когда ты думаешь, только чтобы поднять свой авторитет среди ребят, – это тоже не подвиг и не нужна никому. Одна девочка сказала, что храбрость – это когда для всех. И Андрей Геннадиевич её похвалил. А ещё был ужасный случай. В воскресенье к Ире Новгородцевой, которую никто у нас не любит, приехала мама. Ира ей пожаловалась, что её голую выгоняют на зарядку, заставляют мыть полы, подметать землю и убирать мусор после других, заставляют ходить в строю в ногу, да ещё ругают и не дают спать, когда хочется. Ирина мама возмутилась и стала кричать на вожатого и махать руками. Андрей Геннадиевич ничего ей не сказал, повернулся и ушёл. Тогда Ирина мама стала на нас кричать, называть нас трусами, подхалимами и подлизами. Так сильно кричала, что нам было страшно, а некоторые девочки заплакали. Она покричала, покричала, схватила свою дочку и уехала из лагеря. Мы не жалеем, потому что Ира была очень капризная, приставучая и попрошайка, чтобы за неё делали. А ещё у нас была беседа-диспут под названием «Расскажи мне обо мне». Ребята обсуждали каждого человека. Говорили всё прямо, что друг о друге думают. Некоторым пришлось покраснеть за свои поступки. Но обижаться было нельзя, такое условие. Андрей Геннадиевич в конце беседы-диспута объяснил, что все наши недостатки временные и мы от них всех избавимся, если будем хорошо себя вести, отлично учиться и всерьёз уважать себя и других. Но если будешь уважать только себя, тогда никаких недостатков не исправишь. Я решил всех уважать, чтобы исправить свои недостатки, но это трудно, потому что не все ещё такие хорошие, чтобы их всегда уважать. Хорошо бы, они все исправились, чтобы легче было их уважать. А ещё мы проводили у костра вечер загадок и сказок. Знаешь, мамочка, у костра сказки становятся какими-то другими, не такими, когда сам читаешь, и если страшное место, то страшно по-настоящему, а вокруг темнота и деревья, из-за которых может выскочить что-нибудь лохматое, кривоногое, на голове рога, а на носу шишка. Потом загадывали загадки, и было смешно. Про праздник Нептуна я тебе уже написал. А ещё мы сегодня дежурили по столовой, проявили себя хорошо, заведующая столовой Галина Васильевна сказала, что за всю смену ещё не было таких старательных дежурных. Я стараюсь и веду себя примерно, ни с кем не враждую и не дерусь, помогаю маленьким. Один раз проходил мимо пятнадцатого отряда, вижу: лежит камень у них на веранде. Я его убрал. Здоровье у меня хорошее, в медчасти ни разу не был, кроме осмотров.

Кормят нас вкусно и сытно, ты бы посмотрела, сколько остатков мы отнесли во время дежурства в бак для свинок.

Погода стоит всё время солнечная и прекрасная...»

«Что бы ещё написать?» – задумался Игорь.

На третьем листочке оставалось место.

Думал, думал, уронил ручку на пол, голову уронил на подушку – и заснул.

Потом кто-то растолкал его, велел раздеться. Игорь разлепил сонные глаза, разделся, залез под одеяло и стал спать дальше.

Глава тринадцатая

Игорь не имел привычки бросаться первым, всех расталкивая локтями, чтобы занять лучшее место. Ему остался маленький шаткий пенёк в углу. Работать, сидя на нём, было очень неудобно. Игорь вышел из мастерской и уселся на краю сцены, свесив ноги.

Лицо танцовщицы показалось ему уже готовым. Выражение на нём получилось слишком суровое, как бы не заинтересованное в окружающей жизни, но Игорь опасался подправлять, пусть так. Стал обрабатывать шею и выделять подбородок. Увлёкся и ничего вокруг себя не замечал.

Почувствовал, что дышат около правого уха.

Поднял голову.

Лицо Ларисы было так близко, как ещё никогда.

– Зачем она так строго смотрит? – спросила Лариса.

– Ну, не знаю. Так получилось, – сказал он. – Ты тоже строго смотришь. Три дня к тебе не подойти.

– Я подхожу сама, – ответила она. – И отхожу, между прочим, тоже по своему желанию.

Он опустил глаза и опять принялся резать, осторожно снимая каждый раз по тонюсенькой, прозрачной стружечке.

– Ты обиделся? – спросила Лариса.

– Сейчас нет, – мотнул он головой. – Когда ты рядом, чего же обижаться?

Лариса тоже села на край сцены, свесив ноги.

– Вот ещё морока на мою голову, – тихо проговорила она.

– Какая морока?

– Да уж такая... Валентина Алексеевна хочет поставить к прощальному концерту мексиканский танец. Парный, конечно. Буду танцевать с Долиным. А у него никакого чувства, кривляется, как клоун. Пытается показать, что шутит, а на самом деле просто не может по-настоящему.

– Ты его научи.

– Если в человеке от природы не заложено, разве научишь? Это не строем в ногу ходить, это танец, форма самовыражения, – употребила она умное слово.

– Ну, если так, – подумал Игорь, – пусть он самовыражается по-своему, а ты по-своему, и что-нибудь получится.

– Что-нибудь – это не то, это – что-нибудь... – Её лицо снова приблизилось. – Тебе... раньше... нравилась девочка?

– Так, чтобы очень нравилась, никогда раньше не было. – Он продолжал резать. – Сам на себя удивляюсь, почему всё время думаю о тебе. Становится просто смешно. На дежурстве в столовой и то думал. Мою тарелку и думаю: из неё ты будешь есть. Заставляю себя думать о другом, а потом вижу, что снова думаю о тебе.

– А что ты обо мне думаешь?

– Разные вещи, всё перевспоминать трудно... Ну, а под конец всегда одно: хорошо бы тебя увидеть.

Лариса сказала:

– Допустим, увидел. Ну, а потом что?

– Что-нибудь хорошее. Вот, говорю с тобой. Если будет опасность или нападение, я тебя спасу. Никому не дам тебя обидеть. Что попросишь – сделаю... Без своей грамоты ты из лагеря не уедешь, помни это.

– Ты меня любишь?

Пришлось положить резец, потому что рука вдруг задрожала.

Он сидел, уставившись немигающими глазами на лицо танцовщицы, суровое и отрешённое от насущных вопросов и сует жизни.

– Что же ты молчишь?

– Не знаю, что ответить... Я это слово теперь совсем не понимаю, – сказал Игорь. – Обманное какое-то слово, ненадёжное. Я и раньше удивлялся, как это можно любить маму, а потом любить собаку Динку, а потом жареную картошку. Или мороженое. Я даже в школе один раз с учительницей поспорил, что про маму надо говорить «я люблю», а про мороженое – «мне нравится». Но учительница стала приводить примеры из стихов Пушкина, что можно любить и пищу, и зверей, и явления природы, и даже дым и гром. В общем, все так говорят, сам Пушкин так говорит, и не пытайся казаться умнее других. Для нашей учительницы самое главное, чтобы никто не был умнее других. Ну, раз все так говорят, я тоже стал так говорить: люблю мороженое, люблю абрикосы, люблю по перилам кататься, собачку люблю, маму с папой люблю. Вот... А про тебя не могу так сказать. Ты особенная, я ни к кому так не относился. В столовой меня сегодня спросили: «Ты арбуз любишь?» Я сказал: «Люблю». И ты спрашиваешь: «Ты меня любишь?» Что ответить? Не знаешь, есть какое-нибудь другое слово?

– Не знаю, – шепнула Лариса. – Не знаю, не знаю, не знаю... Я только знаю, что я о тебе три дня всё время думаю. Я тебя люблю, и при чём тут всякие арбузы в столовой...

Она ткнулась лицом ему в грудь. Игорь почувствовал, что рубашка намокает. Положил руку на её согнутую спину. Было очень жалко и печально, что Лариса плачет.

– Почему ты плачешь, разве тебе плохо? – спросил он.

– Да, плохо, – сказала она в рубашку. – Я готовлю танец к прощальному концерту. Он будет через десять дней.

– Ну и что же?

– То, что я поеду в одну сторону, а ты в другую.

– Ты, пожалуйста, таких слов не говори, – попросил Игорь. – Этого не может быть.

Она отстранилась от него:

– А что же будет вместо этого?

– Что-нибудь да будет...

– Какой ты ещё малыш... Всё у тебя «что-нибудь»... Лариса тряхнула волосами, достала из карманчика красивый платок и провела по глазам. На сцену поднялся Иван Иванович. Не заметив их, он прошёл в свою мастерскую.

– Я не малыш, – сказал Игорь. – Это кажется, что я малыш. Раньше я точно был малыш, а как тогда сел с тобой в машину, с тех пор очень вырос, сам себя иногда не узнаю.

Она улыбнулась:

– Ты меня прямо тогда и полюбил сразу?

– Да, – сказал Игорь.

Лариса зажмурилась, обхватила руками щёки.

– Ой, как хорошо! – тихо вскрикнула она.

Легко поднялась, повернулась на одной ноге и убежала вприпрыжку, совсем как маленькая.

После операции по возвращению на место Ларисиной грамоты Игорь несколько дней не встречался с Дуниным. В круговороте повседневных забот, распорядков и мероприятий Игорь почти позабыл о нём. Времени бегать в ангар не было, да и не появлялось желания. Как-то раз на массовке, устав танцевать, он сел с Ларисой на скамейку под кипарисом.

Вдруг рядом возник Дунин, сидящий нога на ногу.

Лариса вздрогнула от неожиданности, потом рассмеялась :

– Из-под земли явился призрак выше средней упитанности. Добрый вечер, Дунин, поври что-нибудь интересное.

– Для тебя всегда с удовольствием, – сказал Дунин. – Сейчас только подберу тему. Ага, нашёл: сегодня мне исполнилось тринадцать лет.

– Какой ты старик! – протянула Лариса, как бы сочувствуя. – Ну, поздравляю. Расти большой, умный, сильный и хитрый. Завтра, когда откроется камера хранения, покопаюсь в чемодане, может, найду тебе завалященький подарок.

– Поздравляю! – Игорь пожал Борису руку. – Что ж ты раньше молчал, я бы тебе тоже какой-нибудь подарок придумал.

– Не надо подарков, ни завалящих, ни каких-нибудь, – сказал Дунин. – Мне папа сделал такой ценный подарок, что я до потолка подпрыгнул.

– Высоко, – покачала головой Лариса. – В ангаре потолок – это не то что в отряде.

– Какой подарок? – спросил Игорь.

– Не закачаетесь, если скажу?

– Постараемся. Игорь, держись за скамейку, – велела Лариса.

– Папа разрешил не ложиться спать хоть всю ночь, праздновать как хочу и пригласить двух-трёх друзей. На них есть разрешение Марины Алексеевны.

– Роскошный подарок, – сказала Лариса. – Будь достойным такого доверия.

– Как ты решил отпраздновать? – спросил Игорь.

– Ребята, я мидий наловил, – сказал Дунин. – Давайте разведём костёр на берегу под скалой и поджарим их с рисом. Мидии с рисом! Это вкуснейшая еда на свете, особенно с помидорами. Помидоры тоже есть. Ещё есть арбуз и шесть бутылок лимонада.

– Костёр на берегу? – переспросила Лариса. – Это неожиданно и романтично. Боюсь, что не найду в себе сил отказаться.

– Вот и спасибо, – слегка улыбнулся Дунин. – Вы и будете те два друга, которых мне можно пригласить.

– Тебе разрешили двух-трёх друзей, я не ослышалась?

– Именно так, – кивнул Дунин.

– Значит, пригласи ещё и Свету.

– Тоже неплохо, – сказал Дунин. – Вместе с пианино.

– Она с удовольствием. Пианино ты перенеси заранее. Игорь сказал, устав от перебранки:

– Такой торжественный день, а вы ругаетесь, как на диспуте. Разве нельзя по-человечески. Массовку не будем дотанцовывать?

– На берегу танцевать можно? – спросила Лариса.

– Сколько угодно, – сказал Дунин. – Пианино я, пожалуй, перенести уже не успею, но музыка морского прибоя в твоём полном распоряжении. Ищи Свету, а я проинформирую ваших вожатых.

Дунин исчез.

Лариса пошла за Светой, но вернулась одна.

– Не согласилась? – удивился Игорь.

– Наоборот, обрадовалась. Пошла в отряд за купальником. Мы же будем купаться?

– Конечно, – сказал Игорь. – Кто нам запретит?.. Лариса, за что ты Дунина так презираешь? Говоришь с ним, будто всё время булавки втыкаешь в человека.

– Игорь, можно не отвечать? Знаешь, как не хочется...

– Не отвечай, раз не хочется.

– Скрывать тоже не хочется. – Лариса улыбнулась ему.

– Сделай то, чего тебе меньше не хочется.

– Мне больше не хочется утаивать, я лучше скажу... Дунин ко мне приставал в прошлую смену. Я ещё никому не говорила, тебе первому... Один раз я зашла в ангар, просто так, он пригласил, а мне было интересно. Никого не было, мы одни. Дунин на меня набросился, сказал, что, пока не поцелует, я из ангара не выйду. Я сперва растерялась, говорю: «Боря, что ты», ну, а когда в самом деле сунулся поцеловать, я его ударила кулаком в нос. Он отстал... Ну, и я конечно засмеялась и спокойно вышла из ангара. Я рассказала, чтобы ты всё знал. Может быть, тебе теперь не захочется идти к нему на день рождения.

У Игоря так сжались зубы, что в скулах хрустнуло.

– Укокошу, – пробормотал он.

– С тех пор над ним издеваюсь, – продолжала Лариса. – Никто не понимает за что и удивляются. Но он-то знает. И обходит меня за двадцать шагов. Не понимаю, как это сейчас решился подойти. Из-за тебя только. Он к тебе хорошо относится.

Пока Лариса рассказывала, Игорь остывал. В конце концов, теперь вина Дунина не показалась уж такой большой.

Игорь подвигал нижней челюстью, проверяя, может ли говорить. Убедившись, что челюсть двигается нормально, сказал:

– Я тебе тоже признаюсь, чего я ещё никому не говорил. Один раз Дунин назвал тебя дурой, и я его поколотил.

И знаешь, что удивительно: он парень вообще не слабее меня по мускулам, но даже не попытался отбиваться. Теперь-то я понимаю почему, а тогда удивлялся. Лариса радостно улыбнулась:

– Я всё время мечтала, чтобы его кто-нибудь поколотил. Теперь всё. За меня отомстили! – Приблизив лицо почти вплотную к уху Игоря, она шепнула: – Мой возлюбленный за меня отомстил... Ой, как хорошо! Как в книжке!

– Получилось, что я его и вправду за тебя, – сказал Игорь. – Хоть и ничего не знал тогда. Лариса, давай его простим? Он уже много претерпел и исправился.

– Это ты верно говоришь, – заметила Лариса. – Дунин переменился. Совсем не такой урод, как раньше, всем так кажется... Как ты решил: идём на день рождения?

– Идём, – решил Игорь. – Подождём только твою Светку.

Подошла Света. На шее у неё висело сверкающее красными искрами ожерелье, волосы сзади подняты наверх и уложены на макушке башенкой. В руке полиэтиленовый мешок с купальником.

– А ты? – спросила Света, указав глазами на свой мешок.

– Я всегда в купальнике хожу, – ответила Лариса.

– На всякий случай?

– Просто удобная одежда, – ответила Лариса. – Ну, идём.

Они направились в сторону моря и не обращали внимания на некоторые удивлённые взгляды, потому что имели законное основание.

Конечно, интересно сбежать к морю тайком, но идти на законном основании, по разрешению, ничего не опасаясь, всё-таки лучше.