Текст книги "Расследование (СИ)"

Автор книги: Алексей Иванников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Но завуч не могла, видимо, слишком долго думать о грустном, через минуту она успокоилась и прислушивалась уже к разговору на другом конце стола: председатель комиссии и мужчина с усиками обсуждали возможность немножко развеяться и заняться танцами. Пожилая женщина выступала против – возможно, ей казалось слишком уж большой вольностью такое занятие, а возможно – было просто ей недоступно – и тогда её отказ становился обычным упрямством. Остальные пока прислушивались, только толстяк иногда поддакивал напарнику, не выражая открыто своего мнения, но можно было не сомневаться, что все или почти все будут на стороне мужчины, предлагающего всего лишь продолжить то, что уже шло давно и не выходило слишком далеко за рамки. Даже учительница выглядела не так равнодушно и отстранённо, она больше не косилась на соседа и с интересом наблюдала, чем же кончится спор: мужчина напирал так резво, что почти не оставалось сомнений в его победе, и вопрос был только во времени.

Наконец председатель сдалась, она ещё делала вид, что против – уже по объективным причинам. – «А где вы возьмёте музыку?» – «Как же без музыки? Музыка давно готова.» – Мужчина заскочил в кабинет директора: стоя на пороге, он держал в вытянутой руке импортный компактный двухкассетник, и тогда уже все стали отодвигать стулья, отягощённые долгой непрерывной едой, в которой настал долгожданный перерыв.

Записи были старые, хотя и западного происхождения, и далеко не все умели танцевать под такую музыку: председатель и одна из женщин сразу отошли в сторону, а остальные собрались в виде небольшого кружка и усиленно делали вид, что танцуют. Почти у всех получалось что-то странное: толстяк дёргал рыхлым телом, завуч и директор топтались на месте, а ещё одна женщина – видимо, перепившая – приседала и вставала, извиваясь как длинный толстый червяк. Прилично держались мужчина, похоже, любивший это занятие, учительница и самая молодая женщина из комиссии, ещё не забывшая окончательно то, что когда-то умела: они и конечно я составляли рациональное ядро в шумной и беспорядочной куче: женщина, странно приседавшая, быстро устала и плюхнулась в пустовавшее кресло, а завуч с директором уже просто стояли, не решаясь пока окончательно отойти в сторону, но явно выпав из круга. Пыхтел ещё толстяк, но слишком грубо и неумело, и по-настоящему оставались только мы четверо: я бросал взгляды на учительницу, но она уже не отвечала, захваченная музыкой и высокой божественной игрой, которую она вела с разошедшимся партнёром, явно не собиравшимся уставать и кончать с утомительным занятием; она, видимо, тоже любила танцы, и включилась по-настоящему. Скоро отстал и толстяк: он явно не рассчитал сил и теперь с трудом дышал и отдувался на стуле рядом с магнитофоном; багровое лицо предвещало трудности с сердцем, и он пока пил газированную воду, чтобы компенсировать потерю влаги. Потом сели директор с завучем, почти одновременно, ожидая, когда же кончится музыка, слишком сложная и быстрая: оставались только мы вчетвером, но и у меня начали уставать ноги, и стало ясно, что конец недалеко. Понемногу это подтверждалось: вторая женщина чуть-чуть сникла, уже не так охотно она двигалась под музыку, пока почти совсем не остановилась. Почти сразу кончилась очередная песня, ещё немного мы стояли в ожидании следующей, но кассета щёлкнула и включила автостоп. – «Ладно, сделаем перерыв.» – Главный танцор великодушно разрешал всем то, что они и так уже получили, и толстяк выключил магнитофон, и, покопавшись в сумке, достал другую кассету. Тихо звучало что-то старомодное, а я пил газированный напиток и с удивлением следил, как вежливо и аккуратно мужчина с усиками берёт учительницу под руку и выводит в коридор. Она не сопротивлялась, но что-то мне не нравилось в этой настойчивости и целеустремлённости, они были похожи на вежливость и заботливость мясника по отношению к откормленному и ещё не зарезанному бычку, и я внимательно смотрел на закрывающуюся дверь и лица сидящих усталых сотрапезников. Судя по всему, никто не обратил на это внимание, гости и хозяева пили или закусывали фруктами, и даже толстяк – старавшийся не отставать от сослуживца – был занят сочным ананасом. Я ещё выжидал, не зная, как поступить, но потом мне надоело такое тёмное и непонятное выжидание со стороны оставшихся за столом, и я тихонько встал и вышел в коридор, стараясь не привлекать лишнего внимания.

В самом коридоре никого не было, и только по звуку я смог понять, где надо искать ушедших: негромкий шорох и шёпот доносился с лестницы, прерываясь и потом снова возникая, расползаясь еле слышным эхо по паркетному полу и закоулкам коридора. Я медленно и осторожно начал приближаться, шум становился яснее и разборчивее, можно стало даже понять отдельные слова и фразы, но общий смысл был ещё трудноуловим, и я двинулся дальше.

Они стояли за стеной, у лестничной площадки, и тихо говорили, и лучше был слышен голос мужчины. – «Ну не надо, пустите, я сейчас уйду отсюда.» – «Зачем тебе уходить, разве тебе здесь плохо, глупенькая, разве я не говорил тебе, что всё это ради тебя, а семья – ну что семья?» – «Какой вы, однако, опасный, я и не знала. А та учительница из двадцатой школы?» – «Господи, да кто тебе сказал такую чушь, это всё неправда: если что и было, то так – поверхностно.» – «А ребёнок – тоже поверхностно?» – «Та пойми: если она со мной была не против, то наверняка ещё с кем-то. Не надо сваливать на меня одного. Да и когда всё было? Год назад, и даже больше.» – «А я ещё что-то слышала; какой вы донжуан, так что: здесь номер не пройдёт. И не старайтесь.» – «Солнышко, я же не просто так, ты пойми, я и жениться могу: в случае чего.» – «Слышали мы эти сказки, слышали уже не один раз, только больше в них не верим.» – «А какие у меня возможности – ты знаешь? Я ведь не просто какой-то там, у меня отец – знаешь кто?» – «Слышала, слышала.» – «Ну чего ты здесь достигнешь? Лет в пятьдесят станешь завучем – если повезёт и не сожрёт кто-то ещё, и это предел желаний?» – «Я люблю школу.» – «Этого мало. Милая: надо, чтобы и она тебя любила. Или ты всю жизнь хочешь потратить на сопливых школяров, и чтобы потом – лет в шестьдесят – тебя вышибли на пенсию? Ну а за границей ты была?» – «Пока нет.» – «И никогда не будешь. Потому что люди делятся на две категории: те, на ком ездят, и те, кто ездят. И я могу тебе помочь попасть во вторую группу.» – «Не надо, не хочу я никуда попадать, отстаньте вы с вашими предложениями.» – «Ну зачем так грубо, я говорю совершенно серьёзно, и многие были бы счастливы оказаться на твоём месте, ну что ты сопротивляешься, как малолетняя дурочка, ну дай…» – За стеной зашуршало, раздался негромкий крик, и потом хлопнула пощёчина, и прямо на меня выскочила растрёпанная учительница, поправляя на бегу кофточку; сзади донеслось тяжёлое злое сопение, и следующим выбежал неудачливый донжуан, держась ладонью за багровую щёку. – «А вы что здесь делаете? Какое право вы имели стоять здесь и подслушивать? Да я вас, да я тебя…» – Он сжал кулак и поднёс к моему лицу, и неясно было, чем может закончиться неожиданное нападение, но далеко по коридору открылась дверь учительской, и по реакции стоящего передо мной я понял, что кто-то быстро приближается к нам.

Это была завуч, перехватившая по пути молодую учительницу и насильно тащившая её за руку в нашу сторону. Донжуан слегка расслабился, но когда завуч оказалась рядом, снова взбеленился. – «Такое-то уважение ваши сотрудники оказывают вышестоящей инстанции, так они нас горячо любят, и после всего вы хотите получить аттестацию на высшем уровне?! Так знайте: ничего вы не получите. Я уж позабочусь, и ваша школа лишится не только что высшего разряда, но и перестанет быть специальной!» – «Ну зачем вы так?» – «Да: какие у нас там были планы? Построить бассейн? Считайте, что вы его уже лишились – в луже можете плавать, или в канаве под забором!» – «Зачем так строго, Сергей Николаевич? Мы сейчас всё обсудим, и тихо всё решим.» – «А этот: кто такой и что он здесь делает?» – Он грубо ткнул пальцем мне в грудь, и я постарался осторожно отвести его руку, но он зацепился пальцами за рукав и схватился уже двумя руками за кисть моей правой руки, и какое-то время мы осторожно боролись, проверяя, у кого крепче кисти рук. Я оказался сильнее, и он отступил, разозлившись ещё больше. – «Нет, вы видели?! Да я тебя…» – «Сергей Николаевич, это свой человек, он пришёл от А.» – «А кто такой А.?» – «Как же – вы разве не слышали? Большой человек на телевидении, да и с нашим министерством имеет контакты.» – «Я не от А.» – Возможно, я делал глупость, но мне надоело мелкое жульничество и притворство, заставлявшее по каким-то странным сомнительным причинам поступаться правдой и справедливостью. Завуч опешила, она широко раскрыла глаза и странно глядела на меня: можно было подумать, что она сейчас ударит или сожрёт меня. – «От кого же вы?» – «От своей газеты. И сам от себя. Прежде всего.» – «Так что ж вы мне тут…» – «Разве я говорил, что от А.?» – «Да если б я знала, разве я стала бы…» – «Ну как, можно бить?» – Мужчина стал похож на крысу, он был явно разозлён и готов ко многому, и я понял, что мой визит в школу подходит к концу, и надо ещё суметь выкрутиться и не попасть в неожиданную историю, случайную и не обещающую ничего хорошего. – «Я сам уйду.» – Они выжидательно стояли и сумрачно – особенно завуч – смотрели на меня. – «А как быть с этой?» – «Увы, мадам, увы: вы либо договариваетесь с ней, либо мои обещания превратятся в реальность… Так, а этот что здесь ждёт? Может, позвать Виктора Семёновича?» – Я сразу представил большую жирную обезьяну, и понял, что долго мне не выстоять, помочь же учительнице я не мог ничем: она должна была сама определить своё будущее, и либо расстаться со школой, либо согласиться с тем, что ей предлагалось, и в любом случае я оставался в стороне. Я быстро зашел в кабинет, схватил сумку, лежавшую на одном из шкафов, и не прощаясь с ничего не понимающими сотрапезниками, выбежал в коридор и мимо тихо беседующей троицы побежал к выходу.

Только на следующий день я решил продолжить поиски: после пьянки накануне следовало собрать и проанализировать полученную информацию, и кроме того, тягостное впечатление от школы оставляло слишком сильный след и отпечаток, чтобы в этот же день встречаться и с бывшим учителем. Я был рад, что не проболтался завучу о нём, и почти наверняка она не могла помешать мне найти его теперь и получить недостающее; уже поздно вечером я позвонил к нему домой и договорился о встрече утром, почти ничего не раскрывая и ни о чём не расспрашивая, чтобы не пугать напрасно. Излишняя таинственность и недомолвки начинали злить меня, но тем интереснее выглядел процесс, и это обещало хороший результат, непредсказуемый и не до конца определимый. Насколько я теперь понимал, завуч была связана с А., то есть с тем человеком, на объективность и доброе отношение которого я вряд ли мог рассчитывать, и истина лежала глубже – на более низком основании – и старый учитель безусловно имел к этому прямое отношение. Но даже факты, добытые в школе, давали кое-что новое и заставляли пристальнее подойти к некоторым направлениям: надо было заняться учёбой Р. в школе, его отношениями с друзьями и особенно с отцом, слишком тёмной и неясной фигурой. Реакция завуча заставляла о многом задуматься, и если я совершенно случайно попал в цель и его отец действительно служил в спецслужбе, то ситуация становилась сложной и загадочной: получалось, что отец и сын находились с разных сторон баррикады, что, естественно, не могло не сказаться на их личных отношениях. Но об этом почему-то нигде не упоминалось, и по крайней мере одну сенсацию я мог сделать реальностью.

Учитель жил далеко от школы, хотя тоже в центре города, но не сразу я отыскал нужный мне переулок и дом в глубине двора, серый и закопчённый от старости и пыли. Очень непросто было разобраться в различных указаниях и советах, которые я получал от случайных прохожих, посылавших меня совершенно в разные стороны, и когда я всё-таки обнаружил переулок и добрался до здания, то опаздывал почти на полчаса. Внутри он был тоже загажен, и когда я поднимался по лестнице на четвёртый этаж, требовалось внимательно следить, чтобы никуда не вляпаться и не испачкать пиджак о стены с суровыми и неприличными надписями, прославлениями одних спортивных обществ и оскорблениями других, не менее известных. Жизнь – судя по всему – бурлила здесь и оставляла яркие следы особенно на стенах, и желательно было как можно быстрее миновать открытую местность, чтобы не столкнуться с другими проявлениями, не такими мирными.

На двери нужной мне квартиры висело несколько табличек с фамилиями и указаниями, кому и сколько раз звонить. Я немного потоптался, доставая книжку с адресом и указанием полного имени, и наконец понял, кто мне нужен. У учителя была странная фамилия – Литвак, а рядом на табличке стояло «3Р», и я три раза нажал и отпустил звонок, и стал ждать реакции.

Ждал я минуты две или три, за дверью стояла тишина, но наконец с той стороны звякнуло и начала поворачиваться собачка замка: сначала одна, потом другая, не замеченная раньше, и дверь медленно открылась. В тусклом свете передо мной покачивалась невысокая щуплая фигурка, и я не сразу поверил, что это и есть старый учитель: так от него разило перегаром.

«Проходите, проходите.» – «Вы учитель? Литвак Геннадий Николаевич?» – «Ну я, а кто же? Вы ведь три раза звонили? Или я ослышался?» – Он икнул. – «Простите.» – «Ага, значит вы работали учителем в школе и преподавали, если я не ошибаюсь, физику, и вели занятия в том числе в классе, где учился Р.?» – Он пристально уставился на меня, так что я даже не понял, какой реакции от него можно ждать: то ли он обнимет меня, то ли попробует спустить с лестницы. Но потом он, видимо, успокоился. – «Да, вёл. Но вы давайте, проходите. Нечего в дверях стоять.» – Он развернулся и пошёл вглубь по длинному коридору, обернувшись, когда я вытирал ноги и закрывал дверь, и у третьей двери справа он остановился и посмотрел внимательно по сторонам, и только потом открыл дверь. Он запустил меня внутрь и снова выглянул в коридор, но там стояла тишина, и он осторожно прикрыл дверь и повернул защёлку, чтобы никто не мог войти. – «Соседи, знаете ли, любопытные слишком. Приходится осторожничать. И ещё детишки хороши. Показать вам? Вот…» – Неожиданно он уселся на высокую табуретку, стоявшую у входа и задрал правую ногу, сдирая одновременно грязный носок. На голени сбоку сиял относительно свежий длинный шрам, и шрам немного поменьше красовался на ступне. – «Это их дело. Капкан поставили, сволочи. Нет, вы можете себе представить, чтобы в наше время в центре столицы великой державы на людей ставили капканы? Хотя так и не нашли – кто. Но я-то знаю. Или, во всяком случае, догадываюсь. И всё почему? Потому что я, видите ли, люблю иногда выпить и прихожу домой не совсем трезвый.» – «А милиция что?» – «А что милиция? Если она убийц не ловит, где уж ей с такими делами справляться. Но мы всё равно знаем, и так этого дела не оставим.» – Он надел носок и поправил сбившиеся тренировочные, и пропустил меня наконец в комнату дальше маленькой прихожей, отделённой шкафом от остального помещения.

Обстановка в жилище учителя была не слишком шикарная: справа под маленьким настенным ковриком стоял старый просевший диван, слева был шкаф и секретер с книжными полками наверху – главное богатство, и между ними над обширным исцарапанным и заставленным всякой ерундой столом открывалось окно в мир, ставший таким жестоким и враждебным к хозяину. Он и не скрывал этого, длинная тёмно-коричневая штора до самого пола закрывала половину пейзажа, возможно, не слишком привлекательного, и оставляла правый угол рядом с диваном в тени. На диване валялась подушка, и, похоже, учитель только что спал, отгородившись от всех и спрятавшись в своей уютной тёплой берлоге. Он не смутился, когда я заметил бардак на столе и несколько пустых бутылок рядом и только предложил мне стул, а сам устроился на диване.

«Так-так, значит вас интересует Р., насколько я понял?» – «Да, я собираю сейчас материал, чтобы потом сделать книгу, и, возможно, несколько статей. Я ведь вам говорил, какую газету я представляю?» – «Говорили, говорили. А ведь материал есть, и большой материал. Но, – он заметил мой интерес, – не всё так просто. Это будет вам стоить, – он задрал голову, как будто на потолке было что-то написано, – пятьдесят процентов.» – «Какие пятьдесят процентов?» – «От того, что вы получите. И я хотел бы задаток.» – Возможно, моё лицо очень сильно изменилось, и он немного испуганно привстал. – «Ну хорошо, можно без задатка. Хотя жизнь, знаете ли, непростая, а какая пенсия – вы знаете? Это после тридцати-то с лишним лет, почти после сорока. Так что приходится.» – Он выглядел уже жалким и ничтожным, сморщенным и дряхлым старикашкой, просившим всего лишь то, что ему когда-то задолжали, и я успокоился. Он сразу сел и уже аккуратно и осторожно начал подлизываться. – «А какой материал – вы знаете? Пальчики облизать можно, и самый достоверный, непосредственно от источника. Я ведь почему так? Я знал, что понадобится когда-нибудь, их можно прямо в музей: смотрите, вот: это журналы, а вот это – дневники, а здесь у нас – тетради – да, даже тетради! и не спрашивайте, откуда они у меня, всё равно не скажу, а если скажу, то не поверите. И разве не стоят они вознаграждения, ведь сколько лет берёг, и вот оно наконец – пригодилось! Так что не пятьдесят – тут я перебрал, а тридцать?!» – Я снова нахмурился. – «Ну хорошо, двадцать: меньше уж никак не могу, нельзя.» – «А посмотреть можно?» – «Так двадцать?» – «Нет.» – Я всё ещё изображал мрачность. – «Ладно, давайте закончим на пятнадцати. Разве мои труды не заслуживают хотя бы такой мизерной суммы? Но, конечно, вы должны будете мне показать ведомость с зарплатой.» – Я поднялся и зевнул, делая вид, что всё это меня больше не интересует, и торг может завершиться. – «Вы уходите?» – Я заметил что-то вроде паники и кивнул согласно головой, и только после этого он стал снова маленьким ничтожным старикашкой, каким и был с самого начала. – «Так сколько вы можете дать?!» – Я мысленно покопался в своих карманах и наконец вспомнил о долларовой бумажке, на всякий случай спрятанной в укромном месте в куртке. Приходилось выбирать, но с этим скрягой нельзя было, видимо, по-другому, и я решился. – «Пятьдесят долларов. Я дам вам за всё пятьдесят долларов, и не думайте, что это мало: за всё – вместе взятое – я получу больше раз в пятнадцать или двадцать: за несколько месяцев тяжёлого труда. Кроме того, я дам вам их сейчас же: после того, естественно, как увижу материалы.» – «Ну хотя бы сто?..» – «Знаете, мне это надоело. И ста у меня просто нет.» – «А пятьдесят точно есть?» – «Точно, точно…» – «Покажите.» – Это возмутило меня, но я дисциплинированно полез за подкладку и нащупал там сложенную бумажку, и потом осторожно вытащил её через далёкий разрез. – «Видите? Вот пятьдесят, и вот водяные знаки, так что всё честно.» – Я отдал бумажку ему, и он бережно поднёс её к свету. – «Видите – полоска? И что на ней написано?» – Он согласно закивал, и потом отдал мне банкноту и подошёл к секретеру. Копался он недолго, сначала он выложил посторонние бумаги, а уже из-под них вытянул связанную пачку, толстую внизу и сужающуюся вверх пирамидой. Лишнее он запихнул в секретер, и поднёс на вытянутых лапках пачку ко мне. – «Вот они, все здесь: журналы за последние три года, дневники – за последние два, и тетради – разные. И есть ещё кое-что – но уже за отдельную плату.» – «Мы же вроде договорились?..» – «На материалы – да. Но это не материалы, это мои личные воспоминания, долгими днями, знаете ли, корпел, так что здесь уже – плод моих личных трудов.» – «И сколько вы за них хотите?» – «Ну хотя бы… десяточку, в долларах, разумеется.» – «На десять долларов я вряд ли наберу… Ладно, покажите, что у вас есть.» – Теперь уже он вынужден был пойти мне навстречу, и как ему не жалко было расставаться с бумагами, он наконец развязал пачку и разложил запасы рядом друг с другом: отдельно журналы, дневники и тетради; пока он их раскладывал, поднялось настоящее облако пыли, и мы оба расчихались. На самом верху лежала тонкая тетрадь, и разложив остальное, он взял её и раскрыл на первой странице и потом громко начал читать вслух. – «Воспоминания педагога. Часть третья. Р. Я ведь, знаете ли, когда-то тоже пописывал, не без этого, но вот – не получилось, и воспоминания – наверно, самое ценное, что у меня есть. Да, это третья часть – посвящённая Р., а есть ещё первая, вторая, четвёртая, пятая, шестую я ещё не закончил, и каждая связана с кем-нибудь из учеников, ставшим выдающейся личностью. А космонавты вас не интересуют? пожалуйста, часть вторая: Д., дважды герой; или, например, наука: есть целых две части: первая и пятая; академик и членкор: может, понадобятся? Недорого отдам, или могу даже всех вместе, оптом то есть.» – Он мерзко хихикнул. – «Так что старикашка вам ещё поможет, пригодится когда-нибудь, особенно если вы к этому старикашке по-хорошему: с водочкой или коньячком. Сегодня не догадались: ладно, я понимаю, но в следующий раз не забудьте, пожалуйста.» – Во время выступления я выгребал деньги из кошелька, прикидывая, будет ли этого достаточно и не обидится ли учитель, но он заливался так вдохновенно и самодостаточно, что не заметил протягиваемые деньги, и я положил их на диван и стал складывать журналы и всё остальное в сумку, не совсем рассчитанную на вещи такого формата и такой тяжести. Наконец он закончил и очнулся, беспокойно он пошарил глазами по дивану, пока не наткнулся на деньги, и быстро схватил их и стал считать, складывая в аккуратную стопку. Долларовую бумажку он взял в конце и снова стал разглядывать на свет. Придраться было не к чему, и он сунул деньги в нагрудный карман и подошёл к столу: среди нескольких бутылок он выбрал одну, и, немного поболтав ею в воздухе, открыл крышку. Сразу потянуло сивухой – там была то ли водка, то ли самогон – и он налил в гранёный стакан на два пальца. – «Будете?» – Я строго помотал головой. – «Ну как хотите. А я без этого не могу.» – Он шумно заглотнул и схватил большой кусок чёрного хлеба: почти половину он отгрыз и только потом положил кусок обратно на стол. Я уже стоял в дверях, оглядывая напоследок жалкое вонючее жилище бывшего учителя моего героя. – «Хорошо, будем считать, что мы в расчёте. И всё-таки: на пузырёк не добавите, от себя лично?» – Я опять помотал головой, отвергая последние домогательства. – «Ну я пошёл?..» – «А? Идите, идите. Не буду вас провожать. А когда выйдете на площадку, захлопните дверь, хорошо?» – «Ладно. До свидания.» – Не обращая уже внимания на последние жесты или слова учителя, я выбрался в полутёмный коридор и максимально быстро прошагал мимо вешалок, кип газет и старой рухляди до входной двери: тёмная берлога с мохнатым дремучим пауком была позади, но оставалась ещё лестница, и, захлопнув дверь, я почти побежал по грязным неумытым ступенькам вниз, на волю, где ещё можно было дышать свежим прозрачным воздухом, не пропитанным сивушными и кислыми ароматами старой московской хрущёбы.

У меня намечалось ещё несколько встреч на вторую половину дня, и пока ещё оставалось время, я хотел получше рассмотреть полученное. Светило солнце и было тепло, я искал место, где мог разложить вещи и спокойно разобраться с дневниками и журналами, и особенно с тетрадями, самым удивительным приобретением. Если журналы и дневники можно было найти где-нибудь в старых архивах или хранилищах в школе, то тетради вряд ли стал бы кто-нибудь сохранять на долгую память, и недомолвки учителя на самом деле создавали загадку. Но гораздо существеннее было то, что я получил их, и не стоило мучать себя напрасно.

По дороге к метро я обнаружил маленький прудик в компании старых переросших лип. Я быстро нашёл скамейку: здесь никто не мешал, только женщина выгуливала бульдога, гонявшегося за голубями. Сначала я достал дневник: всё было правильно, и фамилия, и подписи в двух-трёх местах совпадали с известными мне автографами, и я полез в конец, где стояли итоговые оценки. Интереснее оказался дневник последнего года: кроме оценок за полугодия и весь год там стояли результаты экзаменов: по литературе и иностранному языку было проставлено «отлично», но остальные явно разочаровывали. Естественные предметы оценивались на «хорошо», а по истории и обществоведению синели толстые «трояки», согласуясь с общей оценкой и итогом за год. Получалось, что завуч врала и говорила явно приукрашенную правду, выгодную и нужную и ей, и школе, и кому-то ещё, скорее всего А. Я полистал дневник в середине: там была навалена бурая смесь «троек», «четвёрок» и «пятёрок», разбавленных кое-где даже «бананами» и записями красными чернилами. На одной из них я остановился: «Родители, срочно зайдите в школу» – стояло в нижней части страницы, и здесь же виднелись чьи-то подписи – видимо, учителя и матери Р., ознакомившейся с запиской, но к сожалению, смысл состоявшейся беседы нельзя было понять по таким ничтожным данным. Такие же надписи красовались и дальше, через четыре страницы я обнаружил ещё одну, и потом ещё – через пять после предыдущей: он явно не был послушным учеником, что подтверждала ещё одна графа в конце: поведение везде оценивалось «удом», и странно ещё, как человек с таким количеством замечаний и претензий мог благополучно закончить столь привилегированную школу. Явно сказывалось высокое положение его родителей – скорее всего отца – ставшего щитом и не допустившим полного провала и позора. Журналы говорили о том же самом: оценки Р. на фоне одноклассников выглядели достаточно скромно и даже посредствено, и в специальном разделе, посвящённом штрафам и взысканиям, Р. имел самый богатый послужной список.

Потом я перешёл к тетрадям: здесь была одна тетрадь по литературе, одна по алгебре и почему-то целых две по химии. В химии не содержалось ничего привлекательного и интересного, в алгебре были собраны контрольные работы за десятый класс, достаточно прилично оцененные, но тоже не дающие ничего нового, и единственным приятным сюрпризом оказалась литература. В тетради помещалось два больших сочинения: одно по Пушкину, второе по Толстому, отмеченные одинаково: «пять» стояло по литературе, и «четыре» – по русскому языку. Стиль был достаточно ясный и свободный, так мог мыслить и писать только человек, явно превосходящий и выделяющийся на общем фоне своего времени: идеология не затушёвывала главных идей и того, разбором чего он занимался в рамках сочинения. Судя по почерку, он был достаточно уверенным и знающим себе цену человеком: буквы были маленькие, но чёткие, и не сливались, а наоборот расталкивали друг друга, и особенно выделялась округлостью буква «о». Специалистам, возможно, анализ дал бы гораздо больше, но основное я понимал и так; хотя и жалко было пятьдесят долларов, но трата выглядела ненапрасной, и если последняя тетрадь с воспоминаниями учителя на самом деле содержала то, что он продекларировал час назад, то визит я мог считать безусловной удачей.

Я бросил взгляд на часы: нужно было ехать в издательство, одно из нескольких, заинтересовавшихся моим предложением. Почти два часа сидел я вчера у телефона, вспоминая более-менее приличные фирмы, могущие клюнуть на книгу о Р.; во всех случаях равнодушно отказывались, выяснив тему и моё положение, не говорившее им ничего и не обещавшее быстрого несомненного успеха, который можно было бы выразить заранее определённой суммой. Тогда мне пришлось изменить тактику: я стал говорить, что это будет книга о личной жизни Р., со всеми деталями и подробностями, включая его бесчисленные романы и любовные связи, почти не отражённые в существующей литературе. Разговоры пошли интереснее: теперь меня выслушивали до конца, вызывая в отдельных случаях даже более ответственных работников, с которыми я продолжал беседу. Этого следовало ожидать: я сам удивлялся собственной недогадливости, чуть не загубившей только намечающиеся контакты с издателями. Я, конечно, не собирался делать главным в книге именно скрытую от других сторону жизни Р., моя цель состояла в другом – освободить её от слоя лжи и недосказанности – но для частных издательств лучше было придерживаться как раз такой легенды, сулящей определённую выгоду.

После двух с лишним часов сидения у телефона я всё-таки составил небольшой список: три издательства готовы были вести переговоры, и встреча в первом из них намечалась уже на сегодня, на три часа дня. Стоило перекусить что-нибудь по дороге, времени оставалось не так уж много, и я собрал дневники, журналы и тетради: с воспоминаниями учителя у меня не было возможности знакомиться именно сейчас, и приходилось отложить это на вечер.

У метро я нашёл закусочную и торопливо сжевал несколько бутербродов с фруктовой водой. Распорядок дня был слишком напряжённый, чтобы много внимания уделять еде, впереди была ещё неизвестная мне дорога на самую окраину города, и я спешил на встречу, имевшую такое важное значение.

Но сегодня оказался не слишком удачный день, и автобус завёз меня немножко в другую сторону, и к дому, где находилось издательство, я добрался в десять минут четвёртого. Далеко не сразу мне удалось определить его местонахождение; наконец меня послали в обход: оно размещалось где-то в подземной части здания.

Табличка висела на двери среднего из трёх подвалов, я осторожно спустился: высокие неудобные ступени вели прямо и потом направо; за дверью находился маленький зал, заваленный литературой: стены были заставлены полками и стеллажами, и можно было спокойно ходить и смотреть всё выставленное на продажу. Две продавщицы за прилавком зорко наблюдали за старичком, копавшимся в дальнем от них углу. – «Извините, мне было назначено сегодня на три часа.» – «Назначено кем?» – «Вашим издательством. По-моему, я говорил с Ириной Сергеевной.» – Одна из продавщиц – постарше – сразу ожила. – «Проходите через эту дверь: прямо по коридору, а дальше разберётесь.» – Она подняла доску и пропустила меня за прилавок, и пока вторая не спускала взгляда с единственного посетителя, я прошёл мимо стройных штабелей к маленькой дверце, где пришлось даже пригнуться, чтобы перелезть через порог, и пошёл по полутёмному коридорчику.

Справа и слева находились двери, но мне нужно было прямо; за дверью с названием издательства коридорчик сворачивал налево, и только там я обнаружил признаки цивилизации: опять-таки за дверью находилась светлая комната, в которой за огромным заваленным бумагами столом сидела женщина. – «Здравствуйте, вы Ирина Сергеевна?» – «Да.» – «Мне назначено на три часа. Простите, пока я нашёл ваше обиталище, прошло уже…» – «Да, что-то вы поздновато. Слава богу, других встреч на ближайшие два часа не запланировано. А то бы пришлось вам – договариваться ещё раз. У нас серьёзная организация, не как у некоторых… Так что вы хотели нам предложить?» – «Я, собственно, работаю журналистом, – я назвал издание, – и немножко занимаюсь литературой; я собираюсь заняться книгой – биографической. Вы, наверно, хорошо знаете, насколько актёр Р. популярен в стране, да и за границей он тоже, по-моему, признан: один из немногих. Так что я собираюсь сделать книгу о нём.» – «Ну что же, у нас было несколько изданий такого типа. Но знаете: такие вопросы у нас обсуждаются с редакторами – как минимум. Или нет: мы же назначили вам встречу с заместителем генерального – он ждёт вас. Кстати – он наш выдающийся писатель: Георгий Михайлович – надеюсь, вы слышали?» – Я отрицательно помотал головой. – «Ладно, а я лишь секретарь. Нет, но вы правда не слышали?» – «Извините, нет.» – «Ладно, бог с вами: идите в ту дверь, и по коридору вторая дверь справа. Там написано: зам генерального директора.» – Она показала пальцем направление. – «Спасибо. И ещё раз извините.»