Текст книги "Расследование (СИ)"

Автор книги: Алексей Иванников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Находку я посчитал удачной, но следовало искать дальше: наверняка на этом возможности архива не ограничивались и при желании я мог обнаружить ещё не одну подобную зацепку; я углубился в работу и сидел, окружённый разваленными папками и просто кипами отдельных листов газетной бумаги, содержащими что-то пусть отдалённо приближающее меня к Р. Время двигалось незаметно: на улице наступила темнота, и в свете ночной лампы я разглядывал слабые отпечатки недавнего прошлого, шевелившиеся и подававшие слабые признаки существования: в них содержалась часть жизни великого человека, а я собирался восстановить её в полную натуральную величину, стараясь сохранить достоверное и убирая и вычёркивая придуманное кем-то посторонним – безразлично с какой целью он или они это сделали. В памяти он должен был остаться таким же, каким был: со всеми недостатками и излишествами, но совершенно неизвестно, кем бы он стал без них и смог ли бы подняться до космических высот, откуда обозревал грешную и скудную землю: она его породила и она же вложила в него страсти и страдания и с его помощью осознавала свою слабость и несовершенство, боль и отчаяние, смертную муку и тяжесть существования, которое тем не менее требовалось продолжать – насколько только было возможно – и которое закончилось в его конкретном случае так необыкновенно рано.

Телефон звенел уже давно, но я слишком глубоко ушёл в созерцание открывавшихся мне видов и горизонтов: они стояли перед глазами почти реально – и с большим трудом я оторвался и заставил себя поднять трубку. Там было тихо, и мне пришлось вступить первому. – «Да: я вас слушаю.» – На том конце молчали, и я уже подумал о продолжении неприятных звонков с угрозами, но неожиданно вкрадчивый голос опроверг подозрения. – «Здравствуйте, здравствуйте: вот вы какой, значит.» – «Это кто?» – Он немного помедлил. – «Один человек, о котором вы хорошо знаете, но почему-то избегаете его. Разве это хорошо?» – «Я не понимаю; вы всё-таки кто такой?» – «Ну, кто я такой, на самом деле долго рассказывать, но кое-что я вам всё-таки объясню… Меня зовут Марк Фёдорович: надеюсь, слышали?» – Я наконец понял: на том конце находился А., автор единственной книги о моём кумире и герое, к которому я не хотел обращаться по вполне понятным причинам: он извергал ложь и клевету, являясь достаточно влиятельным и могущественным человеком, от чьего отношения зависело столь много в этом лучшем из миров, что крайне нежелательно было вступать с ним в противостояние: оно в любом случае – учитывая связи и возможности – кончилось бы в его пользу, и в моём деле я как-то надеялся миновать его; но, видимо, у меня это не получилось. – «И что вам надо от меня?» – «Нет, по-моему, вы хотели получить от меня… кое-какую информацию. Или я ошибаюсь?» – «А вы располагаете?..» – «Располагаю, располагаю. И вообще было бы просто полезно встретиться лично: вы так не считаете?» – «Может быть.» – «А то люди, знаете ли, волнуются, беспокоятся: а как у него дела, а не беспокоит ли его что-нибудь этакое интересное: интересное и этим людям в том числе, кстати.» – Он хихикнул. – «Так что жду вас, очень жду: завтра вас устраивает?» – Я подумал, прикидывая: встречу с ним следовало оттянуть на максимально отдалённое время, тем более что на следующее утро у меня уже имелся план: я собирался заглянуть в театр, где всю жизнь проработал мой кумир. – «Нет, извините, никак не получается: а вот насчёт после-послезавтра можно серьёзно подумать.» – «Нет: вы явно меня обижаете и не хотите получить ничего заслуживающего внимания. Если мы не договоримся на послезавтра, я на вас обижусь: и очень серьёзно.» – Он заговорил с соответствующими интонациями, хотя от подобного плута можно было ожидать любого: в прошлом он тоже имел отношение к театру, и возможность переиграть и обмануть любого человека безусловно входила в арсенал его главных достоинств. Но я вынужден был считаться со всем тем, что стояло за ним. – «Хорошо, пускай послезавтра. Но только не слишком рано.» – «Да нет, пожалуйста: в три часа дня вас устроит?» – «Да. В каком месте?» – «Подъезжайте ко мне в офис. Я даже могу машинку прислать: не желаете?» – «Нет.» – Он продиктовал адрес и номер комнаты. – «Ну прощайте.» – «Подождите: а что это за люди, о которых вы говорили?» – «А, это.» – Он неожиданно снова хихикнул. – «Да разные людишки тут имеются, всякие. Но я думаю, что не стоит пока вам забивать голову: при встрече мы их тоже коснёмся. Ну, до встречи.» – Он сразу опустил трубку: явно чувствовались деловые замашки преуспевающего человека, ценящего каждую минуту и не желающего расходоваться на напрасные дела и заботы, не могущие принести ничего кроме тоски и огорчений: он пронёсся лёгким белоснежным метеором по сумрачному горизонту и на мгновение дал почувствовать свою необыкновенную силу и мощь, способную снести всё вокруг и уничтожить из-за малейшего каприза или желания, но не тратящего её напрасно: ему требовалось нечто другое, что должно было выявиться почти через двое суток, когда наступит назначенное время и я буду допущен туда, куда хотели бы проникнуть многие, но вход куда для них опечатан и закрыт.

Я сознательно встал пораньше: сегодня мне предстояло посетить родной театр Р., и ради такого случая я даже специально оделся в новый и чистый костюм: желательно было произвести максимально благоприятное впечатление на людей, знавших кумира и продолжавших теперь без него заниматься его делом. Совершенно напрасным я считал в данном случае предварительно договариваться о встрече и разговоре: во-первых, театр должен был работать постоянно и стабильно, то есть кого-то я в любом случае обязательно застал бы на месте, и кроме того я не знал, к кому можно обратиться, не выдав при этом совсем уж явно своих замыслов: в театре могли оказаться такие же заинтересованные лица, и вчерашние намёки главного эксперта в данной области оставляли нехороший осадок и впечатление; он вполне мог протянуть длинные щупальца и в это место, столь тесно связанное с жизнью его основного героя и подшефного, и если каким-то образом он смог выйти на меня, то наверняка в театре меня мог ждать неприятный сюрприз: я должен был вести себя крайне осторожно и не позволить увлечь себя какой-нибудь глупостью, могущей затормозить или даже остановить приближение к конечной цели. Я всё ещё рвался и тянулся к ней, несмотря на прозрачные намёки и общую обстановку; таких трудов стоило мне добывание столь ценной информации, ведь даже в родном институте, гордостью которого являлся Р., не хотели больше ничего о нём знать и помнить – не считая скабрезных и неприличных историй – и что же могло меня ждать тогда впереди? Я уже знал, что режиссёр – старый покровитель и друг – вернулся не так давно из-за границы, где провёл несколько спокойных лет: занимаясь тем же самым и одаривая уже западную публику плодами нелёгкого труда. Кто же лучше знал о проделках былого донжуана и греховодника, ставшего к тому же главной звездой и надеждой театра? Я не сомневался, что каким-то образом смогу получить здесь наконец реальную помощь, тем более что в театре продолжали работать несколько бывших соратников Р.: уж они-то не могли ничего забыть и требовалось только отыскать их в системе запутанных коридоров и комнат в здании, где размещался театр.

Я когда-то был здесь: это случалось ещё в школе, и потом даже в годы университетской учёбы я пару раз приходил в театр, носивший на себе следы прошлых легенд и заслуг, смягчённых после отъезда режиссёра более лёгкой репертуарной политикой, но сейчас почти наверняка всё должно было вернуться на прошлые позиции: я не сомневался, что ему удастся возвратить театру былую силу и привлекательность, тем более что теперь режиссёр не находился в оппозиции и должен был безусловно получать полновесную помощь и поддержку. Я не слышал ничего о новых постановках, но, видимо, причина заключалась в сложности самого процесса: подготовка нового спектакля, насколько я знал, могла длиться и год, и полтора, так что он мог просто не довести до окончательной стадии ни одной из новых работ, а всё предыдущее вряд ли могло его заинтересовать: он являлся слишком творческой личностью для того, чтобы переделывать и продолжать вести работы предшественника, и такими вещами занимался наверняка кто-то другой.

Я специально вышел из дома пораньше: кто мог знать, будут ли наверняка нужные мне люди сидеть там весь день, и чтобы исключить возможность повторного визита – ещё неизвестно было, как меня примут актёры и старый друг-покровитель – надо было подстраховаться. У главного входа я оказался чуть раньше десяти, но он почему-то был закрыт, и немного походив вокруг, я понял наконец ошибку: главный вход предназначался только для зрителей, и в любое другое время, кроме спектаклей, он был крепко закрыт изнутри; требовалось отыскать служебный вход, являвшийся на самом деле главным в театре, и я двинулся вдоль стены по переулку, забитому легковыми машинами. Здесь находилось что-то вроде свалки: многие машины выглядели покорёженными и искалеченными: кое-где не хватало колёс, стёкла были частично побиты, а уж о багажниках и бамперах и говорить было нечего: надо думать, их стащили сюда в одно место, чтобы потом постепенно продать годные целые детали, а остатки выкинуть вместе с тряпьём и поржавевшим металлоломом, который хранился отдельно и занимал несколько секций, оставшихся на месте гаражей. Я двигался вдоль стены здания, но находки ничего не давали: несколько проёмов в здании заканчивались дверями, глухо запертыми и явно давно не открывавшимися: ни на одной из них я не заметил обозначений, а недолгие попытки попасть внутрь – от натуги я даже покраснел и немного устал – ясно показали, что это совсем не то, что мне нужно.

Долго я двигался вдоль одной стены, пока она наконец не свернула, образовав прямой угол: здесь было явно более оживлённое и обжитое место, за недалёким забором, идущим параллельно новой стене, разъезжали машины, и где-то впереди стало заметно движение. Уже на хорошей скорости я поспешил туда: можно было ожидать, что там как раз находится служебный вход; но к счастью я не забывал поглядывать и на заднюю стену театра; именно это и помогло: проскакивая мимо очередного проёма, я наконец обнаружил интересующую меня надпись, так что я даже не стал выяснять, а что же происходит там впереди, и сразу толкнулся в дверь.

После тёмного коридорчика длиной метров в пять я неожиданно вылетел на стол с лампой и телефоном, позади которого возникла хмурая насупленная тень, сразу впившаяся в меня подозрительным взглядом. Я встал и осмотрелся: в кресле напротив развалился сердитый и взлохмаченный старик, которого – судя по всему – я только что разбудил: насколько я понимал, это была охрана. Мне показалось, что от него чем-то несёт: он выглядел помятым и изношенным жизнью, но не сдавшимся окончательно; однако с ним приходилось считаться, тем более что старик вроде бы окончательно проснулся и всерьёз заинтересовался незнакомым гостем. – «Вы кто такой? Вам что здесь надо?» – Если учесть внезапность моего появления, реакция у него проявилась неплохая, но я обязан был, конечно, всё чётко и понятно объяснить. – «Я пришёл по делу. Я могу пройти?» – «По какому такому делу? Кто вы вообще такой? Ещё нет никого.» – Он с удобствами устроился в кресле и искоса на меня поглядывал, изображая строгость и неподкупность. Вполне возможно, что именно таким человеком он был и на самом деле, но сивухой от него всё-таки попахивало. – «Да я, знаете ли, журналист, и пришёл – я даже не могу сказать точно к кому – в связи с одним человеком. Вы знали Р.?» – Он неожиданно насупился, но потом я понял, что он просто старается вспомнить, о ком идёт речь, и я решил прийти ему на помощь. – «Вы что же, не знаете лучшего актёра своего театра и одного из лучших актёров последнего времени?» –Он ещё поморщил лоб. – «Это который спился?» – «Почему спился?» – «Так все говорят.» – «А вы что же: его не знали?» – «Откуда?» – Он выразил возмущение. – «Я ведь недавно только работаю, а раньше я на труболитейном…» – «И вы что же: ничего о нём не знаете?» – «А почему я должен о нём знать? Мне за это не платят.» – Похоже, он почувствовал непорядок. – «И с какой стати вы вообще тут стоите и задаёте мне всякие вопросы? Я сейчас позвоню и милицию вызову.» – Он сделал движение в сторону телефона, но я сразу поймал его за руку и успел другой рукой выхватить из верхнего кармана бумажку достаточно приемлемого достоинства и впихнуть ему в руку. Старик сразу расслабился и сел; бумажку он поглядел на свет и удовлетворённо засунул в карман брюк: реакция, выработанная трёхлетней журналистской практикой, не подвела меня на этот раз, и конфликт, надо думать, был исчерпан. – «Вот как: при исполнении, значит.» – Он хмыкнул. – «А документики покажите всё-таки.» – Он протянул уже другую руку, в которую я тут же вложил удостоверение, и он около минуты внимательно и с пристрастием изучал его. – «Ну что же: действительно журналист. Только сейчас всё равно никого нет, и впустить я вас не могу.» – «Я тогда подожду здесь?..» – Он отдал мне корочку и теперь посмотрел уже мне в лицо. – «Только вы тут не очень. Да, стул я принесу.» – Он выкарабкался из кресла и отправился куда-то вглубь, так что я думал пока устроиться на его месте, но почти сразу он появился снова, неся дряхлую ободранную табуретку, такую же колченогую, как он сам. – «Устраивайтесь рядом со мной. А я пока посплю.» – Он вроде бы на самом деле прикрыл глаза и расслабился, но я считал, что табуретка будет недостаточным возмещением за ту сумму, что я ему дал, и я без всякой деликатности сразу же полез с новыми вопросами. – «Извините, а вам не кажется, что немного поздновато?» – Он открыл оба глаза и постепенно нашёл взглядом меня. – «Спать никогда не поздно. Тем более за такую зарплату. Вы знаете, сколько я получаю?» – Я отрицательно качнул головой. – «Шестьдесят. Это в переводе на доллары. И кто ещё за такие гроши работать будет? А у меня ведь целый театр.» – Он хитро улыбнулся. – «Представляете? Целый театр, и у меня одного.» – Я тоже улыбнулся, включаясь в игру. – «Но только по ночам?» – «Ну почему: и утром тоже.» – «А когда приходят артисты?» – «Ну, здесь я тоже почти царь и бог: кого следует – пропускаю, а если нет документиков соответствующих – тогда извини.» – «Нет, я о другом: когда они должны сегодня быть?» – «А это как придётся: может – в одиннадцать, а может – и только к двенадцати приползут. Они ведь тоже – любители, не только я один.» – Он ясно и наглядно показал мне, о каком любительстве идёт речь: пальцем правой руки он щёлкнул себя по скуле, и чтобы стало ещё яснее, указал пальцем под стол: там стояла пустая бутылка из-под водки. – «Но об этом – тс-с: ни слова. Наш режиссёр – как вернулся оттуда – так сразу начал порядки свои наводить. Ну где тут выдержишь? Если бы платил – ещё ничего, а так – извините.» – «Но разве режиссёр занимается и хозяйственной частью?» – «Не знаю: вообще-то у нас директор есть. Но тот ещё жук. Вы свалку тут видели?» – «С машинами?» – «Да: его инициатива. Он хотел меня с напарником заставить и её сторожить, но кто ж согласится за такие деньги?» – «А я там спокойно прошёл, и никого не заметил.» – «А кому они нужны? Правда: есть там люди, которые свалкой занимаются, но в-основном всё это директор к себе в карман кладёт.» – «А поймать если?» – «Кто же его поймает? Из местного отделения иногда сами приходят: помогите, – он им и помогает.» – «А режиссёр чего?» – «Его это не интересует. Если, конечно, директор с ним не делится: я ведь не присутствовал, и сказать ничего не могу.» – «А в чём здесь интерес: я имею в виду свалку.» – «Да бог его знает. Я их дел не касаюсь.» – «А что у вас вообще происходит?» – «Ну и любопытный вы, однако.» – Он сделал недовольную мину, но потом расслабился. – «Вообще же, как приехал режиссёр, так и началось: он ведь хочет выкупить театр, но кто же позволит? Тут и без него есть желающие: тот же директор, я слышал, не прочь, но и это ещё не всё: тут есть ещё партия, во главе с завлитом, так они совсем обнаглели, и если бы не директор с режиссёром – которые им противостоят – они бы уже давно его… захапали.» – Он неожиданно взбодрился. – «Но и тут не конец: мы тоже организовались и так просто этого дела не оставим, а то что получается: как работать – так за двоих, а получать – хренушки.» – Он помолчал и отдышался. – «И ещё: они ведь как себя ведут? Мы – обслуга, и нам, значит – шиш? а остальным весь театр и подсобное хозяйство в придачу?» – «Какое подсобное хозяйство?» – «Да есть там. Потом: он проходит мимо, ты здороваешься, даже кланяешься, выражаешь почтение, а он тебя игнорирует? Мы этого дела так не оставим, мы на них управу тоже найдём.» – Он опять остановился. – «А то что выходит? Чуть что не так: сразу, мол, вылетишь у меня, а сами на карачках после банкетов иногда приползают; и если пахнет от тебя – совсем чуть-чуть – всё, говорят: собирай манатки. А как нам без внутреннего обогрева обходиться, когда тут отопление с перерывами работает: то трубу прорвёт, то ещё что, а ты сиди, околевай. Так выходит?» – Его горячность наконец проняла меня: передо мной был не занюханный вонючий старикашка, а певец достоинства, свободы и справедливости, поставленный судьбой в неблагоприятные условия. – «И что вы делаете в ответ?» – «Как что? Боремся. Но я не могу посвящать вас в подробности: откуда я знаю, на чьей вы стороне?» – «Я на стороне истины.» – «Кого-кого? Извините, не знаю такой. Так вы всё-таки зачем сюда пришли?» – «Я вроде рассказывал: меня интересуют подробности из жизни Р.: великого человека и лучшего актёра вашего театра. Я знаю точно: режиссёр был его близким другом и, можно сказать – покровителем – и кроме того, у вас должны работать как минимум два или три актёра: тоже бывших друга Р.» – «Да? Может быть, может быть. Но я с ними не общаюсь: разве они могут опускаться до меня? Но учтите: я вас могу пустить только под чью-то ответственность: а иначе нельзя, таковы правила.» – Я закивал: это выглядело разумно, и мне оставалось только ждать появления главных действующих лиц.

«Так всё-таки вы ничего не можете сообщить мне по поводу Р.?» – Я решил проявлять настойчивость до конца: не зря же я давал ему деньги. – «А что Р.? Много их тут бегает: за всеми не уследишь.» – «Вы напрасно так: вам что же, не нравится его искусство?» – «А кому оно нравится?» – Я слегка опешил. – «Вы что же, не ходите в свой родной театр?» – «А кто сюда ходит? У меня дома свой театр каждый день.» – Я с изумлением смотрел на старую перечницу: он посверкивал на меня из глубин, окружённых хмурыми мохнатыми ресницами и бровями, пока ему не надоело такое разглядывание, и, видимо, решив, что вопросы исчерпаны, прикрыл наглухо свои щели-амбразуры и с наслаждением погрузился в мягкое и тёплое кресло.

Но у меня и на самом деле исчезло желание общаться с ним дальше: разве мог я ожидать такое глухое непонимание и отвращение к самому святому и дорогому для меня в этом истинном храме искусства: уже второе поколение людей прислушивалось ко всему, исходящему отсюда, и странно было обнаружить здесь такого тупого и толстокожего субъекта. Он тихо и мирно дремал, не до конца, видимо, выспавшись за ночь, а мне нужно было дожидаться появления кого-то из артистов или других творческих работников: только они могли бы помочь мне в тонком и деликатном деле.

Я почти задремал, прислонившись плечом к обшарпанной грязной стене, но неожиданно открылась входная дверь и кто-то ввалился внутрь, и потом только я услышал нетвёрдые шаги: кто-то двигался в нашу сторону, и в ожидании первого гостя старик сразу же резко взбодрился, и я тоже решил не отставать от него: а вдруг это был сам режиссёр? Но когда пришелец выполз наконец на освещённое лампой пространство, я немного успокоился: им оказался мужчина немного постарше меня, вихлявшийся по пути из стороны в сторону: совершенно явно он был навеселе, и неясно было, зачем он пришёл в театр; но охранник, видимо, имел другое мнение. – «А, Сергей Иванович: вы сегодня первый будете.» – «Оч-чень приятно. А это кто же у нас такой?» – Он уставился мутными глазами на меня. – «Журналист: говорит, по делу.» – «Не ко мне, случайно?» – «Если вы располагаете информацией об Р., то и к вам тоже.» – «Р.? Кто такой Р.?» – «Бывший актёр вашего театра.» – «Ах, Р. … Нет, не располагаю. Извини, друг.» – Он попробовал пройти между мной и столом дальше по коридору, но я аккуратно поймал его во время неспешных покачиваний под руку и слегка притормозил. – «Что такое?» – «Извините, вы не можете мне тогда помочь в другом: я хочу подождать прихода остальных внутри, а ваш охранник меня не пускает.» – «Конечно, не пускаю: придёт режиссёр или директор, и тогда пожалуйста: если, конечно, возьмут на себя ответственность.» – Актёр, или кто он там был, опять внимательно посмотрел на меня. – «Извини, друг, но я тебя вижу впервые.» – Он освободился и такой же нетвёрдой походкой зашагал дальше: где пока ещё было совсем темно. Он чем-то гремел и стучал по дороге, натыкаясь, похоже, на посторонние предметы, но наконец шум затих и где-то в глубине разлился неяркий свет: благодаря чему первый гость разобрался, видимо, в обстановке и смог найти нужную дорогу дальше.

Второго гостя я ждал ещё минут пятнадцать: вслед за хлопком двери прямо на меня выскочила женщина: она выглядела значительно старше, и принадлежала, безусловно, к актёрской элите театра. Охранник стал ещё почтительнее и любезнее: он чуть ли не расшаркивался перед этой явно звёздной дамой, и чтобы обратить на себя внимание, мне пришлось встать у неё на дороге. – «Извините меня, пожалуйста: я журналист и пришёл по делу: меня интересует Р.» – От неожиданности она смутилась, но моё нахальство она предпочла игнорировать. – «И чем я могу помочь?» – «Вы можете рассказать всё, что о нём знаете: это останется для истории.» – Она засмеялась. – «Если в истории будет оставаться хотя бы часть того, что происходит на самом деле, то человечество нам этого не простит.» – Теперь смеялся уже я: она прекрасно мне ответила. – «И всё-таки: вы его не знали?» – Она мечтательно задумалась. – «Почти нет. Но сейчас я занята: у меня репетиция. Так что извините.» – Мне пришлось отступить в сторону, и она быстро прошла мимо, обдав сильным запахом духов: скорее всего французского происхождения.

Сразу после актрисы с небольшим перерывом в служебный вход заходили ещё две женщины и трое мужчин, но с ними охранник уже не разводил особых церемоний: видимо, они были сотрудниками из обслуживающего персонала; театр наконец пробуждался для нового дня, когда предстоят новые нелёгкие репетиции, из которых постепенно, шаг за шагом, будет строиться и подниматься ввысь новое необычное строение, которое на исходе стройки, освободившись от лесов и слоя грязи, отмывшись и почистившись, появится наконец в полном блеске и силе, изумляя всех вокруг.

Но пока до этого было ещё нескоро, и я уже даже начинал скучать от долгого шествия ненужных мне людей: почему-то никто из них не мог мне ничем помочь, хотя некоторые наверняка могли работать в театре в одно время с моим кумиром: когда я задавал вопрос, многие с испугом отшатывались и ссылались на занятость, хотя до начала репетиции явно оставалось ещё немало времени. Можно было подумать, что они боятся открыть какие-то неприятные вещи, и мне оставалось дожидаться прихода либо режиссёра, либо директора, с которыми наверняка многие трудности должны будут отпасть и исчезнуть.

Ждал я ещё почти полчаса; мимо меня проходили гримёры, уборщицы, работники сцены и даже несколько актёров и актрис, и только потом наконец я увидел знакомый силуэт: главного режиссёра театра я конечно знал в лицо: не напрасно же он мелькал так часто на экране. Охранник сразу привстал и даже попробовал вытянуться в струнку: каким-то чудом он смог сдержать запах перегара, и рядом со мной был уже совсем другой страж порядка: бдительный и надёжный. – «Здравствуйте, здравствуйте, Илья Николаевич.» – Режиссёр кивнул. – «Тут к вам журналист: если возьмёте на себя ответственность, то я пропущу, а если нет…» – Режиссёр наконец обратил на меня внимание: ему было за шестьдесят, но выглядел он очень даже неплохо и теперь сверлил меня живыми глазами-буравчиками, пытаясь определить, что у меня находится внутри. Но, судя по всему, узнать что-то интересное по первичному осмотру ему не удалось. – «Вы действительно ко мне? И по какому же поводу?» – «Дело в том, что я собираю материалы о Р.: о вашем лучшем актёре. Вы можете мне помочь?» – Его взгляд просветлел и стал не таким строгим. – «И что же вы хотите конкретно?» – «Вы ведь знали его больше, чем кто бы то ни было, и наверняка не всё рассказывали тем людям, кто этим занимался: я имею в виду, например, А.» – «Ну и зачем вам это надо?» – «Вы знаете: он был для меня кумиром, и я не сомневаюсь, что для многих остаётся им и до сих пор. Главная причина в этом.» – Режиссёр внимательно посмотрел на меня: возможно, он хотел проверить мою искренность; судя по всему, проверка прошла успешно. – «Хорошо: у меня репетиция, но где-нибудь в перерыве мы можем на эту тему поговорить. Пропусти его.» – Он дал охраннику нужную команду, и мы наконец двинулись по длинному туннелю, за которым разливался свет и можно было определить какую-то суету, которая с приближением режиссёра и меня вместе с ним становилась всё обширнее и сильнее.

Пока я дожидался в коридоре, в глубине театра было всё тихо и спокойно: кто-то разговаривал или смеялся, один раз я слышал голос, вещавший что-то по радиоприёмнику, зато теперь обнаружилось бурление, почти как в кипящем котле с грешниками: уборщицы вовсю сновали со швабрами, отдирая застарелую грязь, кто-то застучал молотком и сразу из нескольких мест посыпались чёткие и разборчивые команды: рабочие сцены что-то носили, выстукивая тяжёлыми подошвами ясные и устойчивые ритмы, с которыми спорили взвизгивания электродрели за сценой и ещё какой-то непонятный шум. Мы выбрались наконец на сцену, и режиссёр критически оглядел всё происходящее: возможно, он хорошо понимал, что его постоянно надувают; но после недолгого раздумья он неожиданно рявкнул на весь зрительный зал. – «Ерофеич!! Почему не готовы декорации?!» – Сразу же работа остановилась: я заметил, какими испуганными глазами все смотрят в нашу сторону, не прекращая всё-таки работы окончательно, но в готовности в любой момент возобновить процесс. Режиссёр постоял, оглядываясь: видимо, он собрался ещё что-то крикнуть на весь зал, но из-за сцены наконец вынырнул мужичок и покорно двинулся к нам. – «Ты где прячешься?! Почему не готовы декорации? Мы о чём договаривались?» – Мужичок остановился. – «Что молчишь?» – «Так ведь… не выходит никак. Они что говорят? Пускай нам зарплату прибавят: тогда и будет всё в срок. А так – нет.» – «Выгнать их к чёртовой матери…» – «А кто работать будет? Разве кто-то к нам пойдёт – на такую зарплату? Я ведь сам с ними работаю: ну это я, я уже двадцать лет при театре, а с ними какой может быть разговор?» – Он даже всхлипнул. – «Но когда надо будет, мы всё сделаем: в этом уж не сомневайтесь, Илья Николаевич.» – Он повёл глазами в ту сторону, откуда только что пришёл: как бы подавая знак, что надо идти работать дальше, и режиссёр кивнул в ответ. Сразу же всё вокруг забурлило, как и до того, если не больше: рабочие передвигались уже рысцой, уборщицы скоблили и тёрли пол ещё энергичнее, и молотков стало уже два: кто-то ещё, видимо, сачковавший до того, включился в процесс. – «Вот видите: только так с ними можно, а по-другому не выходит. Вы пока сядьте в зале: у нас сейчас всё равно репетиция.» – Он показал мне рукой, где лучше спуститься, а сам отправился за кулисы: видимо, доводить до ума какие-то дела.

Я медленно подошёл к краю сцены: здесь находилась та самая площадка, на которой страдал и мучился всю недолгую жизнь мой кумир: она знала и его Гамлета, и мрачного Отелло, и кучу разных неудобоваримых поделок, которые каким-то чудом Р. умудрялся поднимать до подлинных высот, разливая с этой сцены блеск и сияние, мало кому доступные. Это было так давно, и кроме того я всего один раз смог увидеть его на сцене живьём, и только многочисленные записи со спектаклями и немногие фильмы, где он сыграл какие-то роли, оставляли нам живой немеркнущий образ великого артиста. Но здесь оставались продолжатели и наследники, и интересно было всё-таки узнать, над чем же сейчас они работают.

Я спустился в зал и устроился в четвёртом ряду: так было достаточно близко и в то же время я находился на приличном удалении от будущих событий; работники всё ещё суетились, поспешно завершая подготовку к репетиции, а режиссёр пока не показывался: видимо, вмешательство требовалось и в то, что происходило в глубине театра. Но наконец он выскочил на сцену, и сразу посыпались команды: уборщиц он прогнал наводить порядок в другом месте, а декорации – в усечённом и неоконченном виде – были вынесены и поставлены у задней стены на сцене. Они изображали внутренности городской убогой квартиры, где, видимо, и происходило действие: с одной стороны кусок обоев был отодран и висел дряхлыми ссохшимися ошмётками, на стене была нарисована явно засиженная мухами картина, и даже окно примерно посередине имело несколько трещин, залепленных длинными бумажными лентами. Вряд ли это была подходящая обстановка для чего-то строгого и классического, и пьеса по идее была творением современного автора: вот так же точно Р. когда-то вынуждено разменивался на не стоящие того пустяки.

Откуда-то из-за кулис наконец стали выбираться актёры: сначала выполз молодой артист, первым пришедший в театр, за ним совсем уж молодая актриса, почти школьница: она появилась совсем недавно, и, судя по всему, очень волновалась, перелистывая какие-то бумажки; скорее всего там был записан текст её роли, потому что она иногда поднимала глаза кверху и шептала что-то себе под нос. Потом показалась актриса постарше: она выглядела гораздо увереннее и опытнее, во всяком случае без лишних церемоний она подошла к единственному стулу, стоявшему на сцене, и плюхнулась на него. Режиссёр стоял у края сцены и подёргивал ногой; скорее всего он ждал ещё кого-то, но больше из-за кулис никто не показывался: поток почему-то иссяк, и наконец режиссёру захотелось узнать о причинах безобразия. – «А где Семёнов?» – Он обращался ко всем сразу. – «Он вчера несколько того…» – «Что значит того: здесь театр или бордель?!» – «Ну зачем же бордель? Ни в коем случае. В-общем: перебрал малость, с кем не бывает.» – «Я этого паршивца давно хотел… вышибить к чёртовой матери! И передайте: если завтра не явится, может считать себя уволенным!» – «Зачем такие строгости? Он, может, ещё и сегодня подвалит: если с рассольчиком.» – Актёр захлопал ресницами, и режиссёр наконец заметил, что и сам заступник не очень твёрдо стоит на ногах. Режиссёр подвинулся чуть вперёд, а актёр наоборот попытался сохранить прежнюю дистанцию, но движение не помогло, и режиссёр снова забурлил, выплёвывая дымки презрения и лёгкой ненависти. – «Да и вы, я вижу, тоже хороши: вы что же, собираетесь сегодня репетировать?» – «А как же?» – «Я отстраняю вас.» – Приговор выглядел сурово, и, может быть, даже не совсем справедливо: ведь смог же он совершенно самостоятельно добраться в театр? Актёр подошёл теперь вплотную и невнятно забубнил, наседая на неожиданного обидчика, который, судя по всему, никак не хотел сдаваться: возможно, это было уже дело принципа и чести, и ради стоявшего перед ним трясущегося лицедея мэтр не хотел нарушать собственных установлений, которые я уже успел заметить и почувствовать: с бардаком и разгильдяйством он вёл, насколько я смог заметить, настоящую непримиримую войну, результаты чего, однако, мне не совсем были ясны: возможно, он всего лишь удерживал театр от полного и окончательного развала, не давая пропасть делу своей жизни; кроме мужичонки, получившего разнос, я не видел пока людей, стоявших на его стороне: скрытое недовольство строгостями зато ясно прослеживалось во всём, что здесь происходило: под внешней старательностью я хорошо видел скрытый саботаж, перемешанный со скоморошеством и угрюмым весельем. Режиссёру, безусловно, требовались ещё союзники, и я не удивился, когда понял, что наконец беседа перетекает в мирное русло: бурливые пороги и злосчастный водопад оказались позади, и режиссёр уже спокойно беседовал с проштрафившимся: очень быстро они пожали руки и разошлись в стороны.