Текст книги "Южный Урал, № 2—3"
Автор книги: Алексей Сурков
Соавторы: Дмитрий Захаров,Людмила Татьяничева,Нина Кондратковская,Иван Иванов,Тихон Тюричев,Николай Кутов,Василий Оглоблин,Николай Дубинин,Галина Громыко,Яков Вохменцев
Жанры:
Советская классическая проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
В е р а (с тревогой). Николай Порфирьевич… Ведь вы только что… так по-человечески…
Ф у р е г о в. Да вот видите, как нас план поджимает. (Ворчливо.) Человечески… А сколько мы сможем проходить в месяц? Не больше семидесяти метров. Значит, ваши четыреста метров я буду долбить шесть месяцев. Это же… разор!.. Я провалю план, с треском.
В е р а. С буровым агрегатом мы пройдем квершлаг за один месяц.
Ф у р е г о в. Это еще… вилами по воде писано. А я за шесть месяцев новую шахту построю!
В е р а. Надо полагать, на участке богатых руд?
Ф у р е г о в (обозленный). Да, богатых! (Крякнул, оборвав себя.) Если каждый инженер и каждый проходчик будут мне диктовать… (Снова сдерживая себя.) Давайте ваш проект.
В е р а. Он у вас на столе.
Ф у р е г о в. Хорошо, посмотрю. До свидания.
В е р а. До свидания. И не забудьте все-таки до конца дочитать статью в газете. (Уходит.)
Ф у р е г о в (больше недовольный собою, чем Верой, с глухим раздражением). Эти вчерашние студенты думают, что их ближайшая задача – перевернуть мир верх тормашками. А наломают бока на практике – совсем другими становятся. Шутка сказать, она предлагает проходку квершлага. А что это значит? Лучшие проходческие бригады занять по существу на подготовительных работах, бросить туда подсобные силы, оборудование, оголив основные участки. И когда?! Когда решается судьба плана добычи. Бред!
Б е з у г л ы й. Положение сложное. Однако, я рекомендовал бы вам поостеречься… Сегодня она доказывает свою правоту в этом кабинете, а завтра, чего доброго, выступит в прессе.
Ф у р е г о в. О, критиковать теперь все мастера. Я задыхаюсь сегодня, сейчас, каждый день, каждую минуту, а они хотят… (Резко.) Что у вас?
Б е з у г л ы й (робко). План… планчик мероприятий.
Ф у р е г о в. Конкретнее?
Б е з у г л ы й (передает Фурегову бумажку). Приказец бы по руднику… О мерах развития многозабойного метода. Необходимость и перспектива, так сказать…
Ф у р е г о в. Перспектива, альтернатива… Вижу и я перспективу. Вижу. Но – без особых прикрас. Подумайте о наших условиях. Это не месторождение, а болото, начиненное каменьем. Здесь на каждом шагу вода. Здесь надо работать не проходчикам, а водолазам. Хорошо еще, что мы успешно тянем план. А вы тут со своими прожектами…
Б е з у г л ы й. Но, Николай Порфирьевич… Каждый рудник имеет свои условия. И наши в этом смысле не так уж беспросветны. Когда я работал в главке, я иногда выезжал, и представляю…
Ф у р е г о в. Ничего вы теперь не представляете. Все изменилось.
Входит секретарь.
С е к р е т а р ь. Вы вызывали проходчика Василия Буторина… Он пришел.
Ф у р е г о в. Ну-ка, зовите его сюда. (Вспомнив.) Да, передайте в АХО, пусть проверят, все ли семейные рабочие обеспечены овощами? У кого мало – подбросим с подсобного. (Секретарь выходит.) И дрова, дрова… (По телефону.) Петр Лукьяныч, ты всем рабочим забросил дрова? Хорошо. А этому больному, крепильщику… Терехину? Неделю назад – и не доложил?.. (Опускает трубку.) В такой кутерьме собственное имя забудешь. Этот буровой агрегат всех с ума свел. Хочу вот узнать, что проходчики думают. И вам полезно послушать, Владислав Сергеевич.
Входит Василий.
В а с и л и й. Прибыл, товарищ директор.
Ф у р е г о в (встретил Василия почти у дверей, здоровается с ним, усаживает в кресло возле своего стола и сам садится напротив). Гвардия моя стахановская… Как работается, рассказывай.
В а с и л и й. Ничего, в основном, нормально, Николай Порфирьевич.
Ф у р е г о в. В основном, говоришь? Значит, что-то не того?
В а с и л и й. Воздух зажимает, Николай Порфирьевич. Последние дни – не больше трех-четырех атмосфер.
Ф у р е г о в. Вот лодыри! Сколько раз я говорил… (Снимает телефонную трубку.) Дайте компрессорную… Товарищ Мазайкин? Тебя-то мне и нужно, дружище. Когда вы перестанете зажимать воздух для Северной? Что? Опять объективные причины?! Судить буду, Мазайкин… Что? Ну, посмотрю, посмотрю. (Кладет трубку.) Ну вот и накачал.
В а с и л и й. Не больше, как на неделю. Опять выдохнется.
Ф у р е г о в. А вот мы разберемся. (Записывает у себя в памятке.) Ну, а скажи-ка ты мне, Василий Максимович, как ты относишься к этой машине, что брат соорудил?
В а с и л и й. Как вам сказать… Рискованная штука…
Ф у р е г о в. Слышите, Владислав Сергеевич?
Б е з у г л ы й. Слышу, слышу.
В а с и л и й. Да еще, откровенно вам скажу, если бы это в Москве сделали, конструктор какой-нибудь известный, а то ведь брат меньшой Ильюшка. Институт закончить не успел, а уже торопится в изобретатели.
Б е з у г л ы й (смеется). Действительно.
Ф у р е г о в. Да он же не один, а с Никоновым.
Б е з у г л ы й. Но идея-то – его!
В а с и л и й. Ну, это я так, шутки ради. Реальная ли вещь – вот о чем думать надо.
Звонок телефона.
Ф у р е г о в (в телефон). Фурегов… Кто? По какому делу? А-а, понятно… (Соображает, с улыбкой косится на Василия.) Давай-ка, заходи сейчас… (Опускает трубку.) Ну, Василий Максимович, так что же еще неладно?
В а с и л и й (мнется). Есть кое-что…
Ф у р е г о в. Смелей, смелей. Ты ж меня знаешь: всегда выслушаю и помогу. Скажи-ка, когда я тебе обещал, а не помог?
В а с и л и й. Не было таких случаев, Николай Порфирьевич.
Ф у р е г о в. Ну, вот… У меня, браток, у самого рабочая закваска. С обушка начинал. (Безуглому.) Я, между прочим, здешний. Мы здесь в двадцать первом году вместе с его отцом, Максимом Буториным, после беляков шахты восстанавливали. Сняли шинелки, да в забой… Он, Максим, и в горняки меня вывел. Оно уже после – и высшее техническое образование, и все прочее, а десять лет чисто рабочего стажа.
Б е з у г л ы й. Ощущается. В положительном смысле.
Ф у р е г о в. Все твои нужды, Василий Максимыч, знаю насквозь и даже глубже. (Хохочет.) Вот мнешься, а я уже чувствую, что у тебя на душе наболело.
В а с и л и й. Может, и чувствуете, Николай Порфирьевич… очень даже возможно…
Ф у р е г о в. Обижаешься ведь, а? На начальство обижаешься?!
В а с и л и й. Как в воду глядели, Николай Порфирьевич.
Ф у р е г о в (довольный, смеется). Насквозь вижу. (Серьезно.) Говори.
В а с и л и й. Заботы не замечаю, товарищ директор. Все ж, как никак, а меня и в Москве знают… А тут перестают отличать. Решил я месяц-другой рубануть, что называется, на всю катушку. Говорю с начальником шахты. А мне: инструмент – как для всех, забой готовят – тоже как для всех. А я так понимаю: если ты настоящий, заслуженный стахановец – тебе и внимание особое… Работай на благо родины. Бей свои же рекорды. Гони вперед, что бы и рудник тобою гордился, и сам в шахту шел… как на первомайскую демонстрацию.
Входит секретарь.
С е к р е т а р ь. Проходчик Илья Буторин. Говорит, что вы по телефону…
Ф у р е г о в. Да, да, пускай войдет. (Секретарь выходит.)
Б е з у г л ы й (потирая руки). Ситуация…
Входит Илья.
Ф у р е г о в (встречает Илью так же вежливо, как и Василия, не более сдержанно и даже суховато). Прошу, Илья Максимович, прошу. (Здоровается с Ильей за руку.) Здесь у тебя родственная встреча.
И л ь я. Вижу.
В а с и л и й (встает). Так у меня, собственно, больше ничего…
Ф у р е г о в. Сиди, сиди, Василий Максимович. Надеюсь, брат секреты свои от тебя не прячет. (Василий садится.)
В а с и л и й. А я, признаться, в них не особенно и нуждаюсь. О своем деле голова болит.
И л ь я (садится на указанное Фуреговым место, обращается к Фурегову). В понедельник с утра мы с Иваном Петровичем машину отрегулировали. Всю смену в понедельник, вчера и вот сегодня действовала безотказно.
Ф у р е г о в. Надолго ли?
И л ь я. Думаю, да.
Ф у р е г о в. И что же ты хотел?
И л ь я. Это уже старый вопрос, Николай Порфирьевич. Но мы никак не можем его решить. Дайте мне возможность работать с агрегатом в трех-четырех забоях.
Ф у р е г о в. Гм-м… А знаешь ли ты, Илья Максимович, что думают о твоей машине рабочие?
И л ь я. Рабочие у нас разные…
Ф у р е г о в. А вот передовые рабочие, стахановцы… Вот, к примеру, как на это дело смотришь ты, Василий Максимович?
В а с и л и й. Да я уж… Не хотел бы я тут…
Ф у р е г о в. Ох ты, братец ты мой! Где же твоя принципиальность?
В а с и л и й (глядя в сторону). Не очень я верю в эту штуковину.
Ф у р е г о в. Почему же ты не веришь?
В а с и л и й. Больно уж она сложная. А мне руками дай на перфоратор нажать, тогда и душа на месте. Тоже и многозабойное бурение. Дело хорошее, только до него ли нам, когда для одного забоя запасных буров бывает в обрез.
Ф у р е г о в (Илье). Слышал?
И л ь я. Для меня это не новость.
Ф у р е г о в. Заметь, говорит передовой рабочий, стахановец… А если послушать рядового…
И л ь я. Должен заметить, что Василия Буторина я ни передовым, ни даже рядовым не считаю. Человек смотрит назад, а не вперед…
Б е з у г л ы й. Ну, ну, позвольте, дорогой товарищ… Мы знаем его, как лучшего производственника, как мастера скоростной проходки.
И л ь я. Дешевая реклама.
Б е з у г л ы й. А пресса?
И л ь я. Дутая фигура. Медвежья сила – и ни капли творчества. (Василий, в замешательстве, встает.) Его просто сделали знаменитостью. Вы опекаете его, Николай Порфирьевич. Он ходит к вам жаловаться, как только замечает, что его поставили в равные с другими условия. Иждивенец начальства, а не стахановец. Соревнование для него все равно, что спортивный бег. Дайте ему то, что даете другим рабочим, и уже через неделю его слава лопнет, как мыльный пузырь. Уж я-то его знаю лучше вашего: мы живем под одной крышей.
В а с и л и й (сдерживая гнев). Спасибо за характеристику, братуха. (Фурегову.) Позвольте уйти?
Ф у р е г о в. Да, пожалуйста… (Василий уходит.)
И л ь я. Жаль, что вы опираетесь на таких вот «стахановцев».
Ф у р е г о в (грозно). Товарищ Буторин…
И л ь я. Прикажете молчать?
Ф у р е г о в (махнув рукой). Говори, что угодно и сколько угодно. Но знай – наши условия имеют свою специфику. Так, Владислав Сергеевич?
Б е з у г л ы й (в замешательстве). Вам… с этого кресла… виднее.
И л ь я. Сомневаюсь.
Ф у р е г о в. Так, может, тебе виднее?!
И л ь я. А что ж? На жизнь я не в щелку смотрю. Мне из моей шахты вся страна видна, со всеми планами…
Входит Никонов.
Н и к о н о в. Мое почтение. Всем. (Тяжело садится в кресло.) Уф-ф…
Ф у р е г о в. Я сегодня с утра тебя жду, Иван Петрович. Надо посоветоваться о способе крепления на Южной.
Н и к о н о в. А я вот с Ильей Максимычем всю смену работал. Агрегат действует безупречно. Ильюш, ты говорил?
И л ь я. Говорил…
Н и к о н о в. Вот и я пришел к тебе посоветоваться, Николай Порфирьевич. Как мы – прежде твое, потом мое?
Ф у р е г о в. Как угодно.
Н и к о н о в. Тогда начнем с моего, оно важней. Кстати и Илья Максимыч тут. Так вот… Я предлагаю добиться изготовления нескольких машин, а затем начнем широкое внедрение на всех шахтах рудника.
Ф у р е г о в. Поймите, здесь не научно-исследовательский институт, здесь производство!
Н и к о н о в. Да, кстати, ученый совет института горной механизации одобрил нашу работу.
Ф у р е г о в. Ох и началось… Ты уверен, что конструкция уже совершенна?
Н и к о н о в. Да, вполне.
Ф у р е г о в. К-хм… А вдруг еще какой-нибудь изъянчик?
Н и к о н о в. Не думаю, не думаю. Хотя вообще-то, конечно, ручаться головой было бы глупо.
Ф у р е г о в. Ага, стало быть, не ручаешься? А ты, Илья Максимович?
И л ь я. Каждую вещь можно улучшать до бесконечности.
Ф у р е г о в. Тонко, тонко… (Резко повысив голос.) Что же вы хотите? Внедрять машины, не имея абсолютной уверенности в их совершенстве! Похвальная смелость. Новаторство чистой воды. (Хохочет.)
Н и к о н о в. Речь идет пока не о серийном производстве. Только четыре машины, пока хотя бы по одной на шахту. (Как бы между прочим.) Александр Егорович смотрит на это дело положительно.
Ф у р е г о в. Ефимушкин? Положительно… Гм-м… (Мягко.) Четыре машины… А где мы электрооборудование, где приборы возьмем?
Н и к о н о в. Было бы желание.
Входит Ефимушкин. Кивком головы здоровается с Ильей и Никоновым. Останавливается и слушает.
Ф у р е г о в. Это у меня-то нет желания? Уже – упрек. Что ж, с вами не легко спорить. Сейчас у нас так: возрази против какого-то новшества – мгновенно тебе ярлычок: консерватор. Ходи тогда с этой вывеской и разбирайся, доказывай, кто прав, кто виноват. А я, дорогие мои товарищи, еще в ноябре семнадцатого года штыком голосовал за все наши новшества, – которые есть и которые будут. Что же касается этой каверзной проблемы, должен сказать: ключ тут в насыщенности техникой.
Е ф и м у ш к и н. Если ты, Николай Порфирьевич, видишь ключ именно в этом, то могу тебя обрадовать: этот ключ лежит в нашем кармане.
Ф у р е г о в. С каких пор, Александр Егорович?
Е ф и м у ш к и н. Сегодня пришел наряд.
Ф у р е г о в. Министерский?!
Е ф и м у ш к и н. Да, большая партия электрического оборудования, приборов и инструмента.
Ф у р е г о в. Добрая весть! И как ты умудрился узнать раньше меня?
Е ф и м у ш к и н. Да так уж умудрился.
Ф у р е г о в (по телефону). Дайте отдел технического снабжения… Не отвечает? Как появится Михайлов – соедините меня с ним. (Опускает трубку, встает и, обрадованный, ходит по кабинету.) Хорошо, очень хорошо! Эх, приберечь бы это оборудование… Богатство! Растянуть его экономненько…
Е ф и м у ш к и н (иронически). Мечта… Сам Плюшкин позавидовал бы.
Ф у р е г о в (еще в плену своей «мечты»). А? Что?
Н и к о н о в (сухо). Итак, Николай Порфирьевич, насыщенность техникой прекрасная… Остается только приступить к нашему делу.
Ф у р е г о в. Ой, навязались вы на мою голову с этими новинками! Журавль в небе. Все ломать, пересматривать, людей переучивать… И затраты, затраты какие! Одних высококачественных моторов – шестнадцать штук. Грабеж!.. А будет ли толк?
Н и к о н о в. За моторы и все прочее можешь не беспокоиться. Пока мы до конца не уверимся в первой, пробной машине, мы ни в коем случае не станем делать новых.
Ф у р е г о в. Вот это другой разговор!
Н и к о н о в. Еще недельку переждем, посмотрим, как поведет себя первая, а потом и приступим.
Ф у р е г о в. Одну недельку? Не маловато? (Торгуется.) Две.
Н и к о н о в. Можно и две.
Ф у р е г о в. Вот, вот… Лучше две.
Н и к о н о в (пожимая плечами). Важно твое принципиальное согласие. Мастерским надо подготовиться.
Е ф и м у ш к и н (улыбаясь). По всему видать, придется тебе, милый наш хозяин, раскошеливаться.
Ф у р е г о в. Петлю, петлю на шее затягиваете…
И л ь я. А как же все-таки с забоями? Товарищи, не меньше трех.
Ф у р е г о в. Конечно, новое дело… Может быть, очень хорошее дело…
Е ф и м у ш к и н. Да не тяни же, Порфирьич.
Ф у р е г о в. Что? Забои? Владислав Сергеич, займитесь. (С улыбкой.) Признаться, маленькая надежда и у меня теплится. Однако прошу учесть одно мое условие… При первых же признаках угрозы для плана, для реальных задач, я всю эту рискованную затею свертываю, – и можете жаловаться хоть в Совет Министров.
Н и к о н о в. С таким-то условием?..
Е ф и м у ш к и н. И все-таки мы начнем!
З а н а в е с.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Площадка у копра шахты Северная, где работает со своей бригадой Илья Буторин, и где начальником смены Максим Федосеевич. Только что кончилась вторая смена. Рабочие, поднявшиеся на-гора, выходят из клетевого помещения и проходят через площадку.
Б а д ь и н (поет). Он пел про далекий, родимый Урал, – угрюмые, слушали волны…
К а р п у ш к и н. Вот соловей! Тут не знаешь, куда от тоски деваться, а он…
Я с т р е б о в. Пускай поет. И ты нос не вешай. Сейчас нам знаешь, как надо держаться? На нашу бригаду сейчас весь рудник смотрит.
К а р п у ш к и н. Смотреть-то уж нечего.
Б а д ь и н. Никогда бы из тебя, Карпушкин, моряк не получился. Маленькая пробоина – а ты уже с корабля за борт.
К а р п у ш к и н. Дураков мало. Вон в бригаде Василия Буторина, на Южной – там работают, ничего не скажешь. А мы… Где наши обязательства? Нас не то что Василий – самая последняя бригада обгонит. Возимся с этой моторной рогозой, как дитятя с побрякушкой. А она вот смену подрожала да в стала. Будь бы совсем намертво, а то ведь, неровен час, и еще возиться придется. Сотворили диковинку.
Я с т р е б о в. По первому разу даже блин у твоей жинки комом получается, да ты ей прощаешь, а тут машина. Рассуждать надо.
К а р п у ш к и н. Рассуждаем… Люди вон бригады отличного качества создают, а мы… Первый забой кое-как обурили, – во второй метнулись. Кто просил? Кому надо? (Со злом сплюнул.) Лешак нас туда понес.
Я с т р е б о в. Не лешак, а машина. Второго-то забоя не было.
Б а д ь и н. Начальство не заботится… Обещали тремя забоями обеспечивать…
Я с т р е б о в. Обещать обещали, а вот уже неделя проходит, а нам и один-то забой как следует не готовят. Старик Буторин и рад бы помочь, да не все от него зависит.
К а р п у ш к и н. Вчера в одном забое три цикла сделали.
Я с т р е б о в. Потому что машина работала безотказно.
К а р п у ш к и н. Взяли бы перфораторы…
Б а д ь и н. А «диковинку» прямым сообщением на склад?
К а р п у ш к и н. Чего еще с ней, ежели она подводит.
Я с т р е б о в. А почему подводит? Разобрался?
Б а д ь и н. Илья этой машине два года жизни отдал.
Я с т р е б о в. Он, может, сотни книг изучил, да таких книг, где каждая формула – на несколько страниц. Надо ж ему теперь знать, чем его дитя болеет.
К а р п у ш к и н. Видать и родилась-то с брачком.
Я с т р е б о в. Допустим. А в чем он, тот брачок? Вот Илья и пошел во второй забой, потому как первый обурили, а во втором порода твердая – и все недостатки машины подметить проще.
К а р п у ш к и н. А этот второй забой – обводненный…
Я с т р е б о в. Так бригадир же прямо сказал, что бурим на собственный риск и страх.
К а р п у ш к и н. Ох, как бы и впрямь страху-то не попробовать…
Б а д ь и н. Пойдем-ка в душ. Там мы из тебя горячей водицей мигом страх выгоним, судак сухопутный.
К а р п у ш к и н. Спасибо!.. Идем. Илью, видать, не дождемся. (Уходят.)
Входит Настенька. Заметив приближающегося к шахте Гайнутдинова, прячется за угол основания копра. Однако Гайнутдинов замечает Настеньку, и та выходит из-за угла, состроив серьезную мину.
Г а й н у т д и н о в. Мальчик пришел далеко-далеко, а девочка прячется.
Н а с т е н ь к а. Положим, мальчик не пришел, а прибежал. Ишь, запыхался.
Г а й н у т д и н о в. Спешил тебя на шахте застать.
Н а с т е н ь к а. Мог бы спешить к другой девочке. Теперь мне все понятно.
Г а й н у т д и н о в. Тебе понятно, мне не понятно, почему прямо не говоришь?
Н а с т е н ь к а. Обманщик!
Г а й н у т д и н о в. Я?!
Звонит телефон, висящий на стенке копра. Настенька подходит, снимает трубку и слушает.
Н а с т е н ь к а. Шахта Северная… Начальника? Он бюллетенит. С вами говорит электрослесарь. А кто это? С Южной… За начальника шахты остался начальник смены товарищ Буторин. Да, Максим Федосеевич. Что? Я же вам говорю: за начальника шахты остался начальник смены товарищ Буторин Максим Федосеевич. Его здесь нет. Я сама его ищу. Пожалуйста. (Вешает трубку и хочет уйти.)
Г а й н у т д и н о в. Стой! Не уходи. Почему оскорбила?
Н а с т е н ь к а. Заслужил. Ты обманывал меня целых восемь дней. Ты говорил, с Зойкой все кончено.
Г а й н у т д и н о в. А что у меня с ней был? Ничего не был! Один раз музыка слушал, немножка домой проводил.
Н а с т е н ь к а (недоверчиво). А Василий говорил…
Г а й н у т д и н о в. Несерьезный человек твоя братишка. Тебе наплел, мне наплел – кому это надо?
Н а с т е н ь к а (примирительно). Тебе наплел, мне наплел… Ладно, проверю.
Г а й н у т д и н о в. Большой дело, малый дело – один цена словам. Я его прошу: давай возьмем в наша бригада буровой агрегат, большой успех иметь будем. (Махнув рукой.) Как стенка горох. Жуляр малай.
Н а с т е н ь к а. Якши малай.
Г а й н у т д и н о в. Син?
Н а с т е н ь к а. Син.
Г а й н у т д и н о в. —
Н а с т е н ь к а. Плохо дело у Ильи, Михаил.
Г а й н у т д и н о в. Что ты говоришь?! Почему плохо?
Н а с т е н ь к а. В машине что-то разладилось.
Г а й н у т д и н о в. Разладилось?!
Н а с т е н ь к а. Отец еще ничего не знает, вот ищу его. Он всю смену на дальнем участке провозился. Пути там перестилали.
Входит Максим Федосеевич. Увидав Настеньку и Гайнутдинова, кашлянул. Ребята обернулись.
М а к с и м Ф е д о с е е в и ч (с напускной суровостью). Свиданий мне здесь не устраивать.
Г а й н у т д и н о в. Деловой разговор.
Н а с т е н ь к а. Пап, а пап…
М а к с и м Ф е д о с е е в и ч. Ну, что тебе, пап?
Из копра выходит Илья.
Н а с т е н ь к а. А вот и он сам… (Уходит с Гайнутдиновым.)
М а к с и м Ф е д о с е е в и ч. Эй, бригадир, слышал, Южная повышенные обязательства берет.
И л ь я (мрачно). У меня никогда не было заниженных.
М а к с и м Ф е д о с е е в и ч. Смотри, как бы тебя Василий снова в хвосте не оставил.
И л ь я. Сегодня он меня уже оставил. И завтра… Может, и на месяц его победа затянется.
М а к с и м Ф е д о с е е в и ч. Нажимай.
И л ь я (с печальной улыбкой). Нечем, отец.
М а к с и м Ф е д о с е е в и ч. Как это нечем?
И л ь я. Стала машина.
М а к с и м Ф е д о с е е в и ч. Стала?..
И л ь я. Опять – скорость, опять – сплав… Спалил все четыре мотора.
М а к с и м Ф е д о с е е в и ч. Да как же ты это?.. Когда? Ты бы меня с первого-то участка вызвал…
И л ь я. Зачем? Сейчас бы Никонова сюда…
М а к с и м Ф е д о с е е в и ч. Вот горе-то еще. Стыда не оберешься… Неужто – совсем?
И л ь я (решительно). Нет. Что ты, отец! Просто… хотел я ее на самой твердой породе, на двенадцатой категории, проверить.
М а к с и м Ф е д о с е е в и ч. Погоди-ка, а где ты встретил такую породу?
И л ь я. Во втором забое.
М а к с и м Ф е д о с е е в и ч. У тебя ведь был только один подготовленный забой.
И л ь я (со злом). Один, один… Хотя и обещали три… Я сделал в этом забое цикл и сразу пошел во второй. В первом-то порода мягкая, вот я и решил на твердой догадку свою проверить.
М а к с и м Ф е д о с е е в и ч. Во втором-то?.. Вера ж Ивановна законсервировала этот забой, как обводненный.
И л ь я. Да это она так, на всякий случай…
М а к с и м Ф е д о с е е в и ч. Придуриваешься ты, что ли?
И л ь я (неуверенно). Примерно метр прошли – ничего, никакой воды. Слегка только сочится.
М а к с и м Ф е д о с е е в и ч (крича). Да каждую минуту может хлынуть в забой! В два счета шахту зальет… (Быстро направляется в надстволовое помещение. Илья, понурившись, идет за ним. Максим Федосеевич сердито оглядывается.) Без тебя обойдусь. (Илья поворачивается и уходит.)
Слева, откуда появился и Гайнутдинов, т. е. со стороны шахты Южной, входит Ефимушкин. Он в рабочем горняцком костюме, испачкан рудной пылью и, как видно, основательно устал. Судя по быстрой походке и выражению лица – чем-то озабочен. Ефимушкин подходит к телефону, снимает трубку.
Е ф и м у ш к и н. Коммутатор? Прошу кабинет директора…
Входит Фурегов.
Не отвечает? (Вешает трубку.)
Ф у р е г о в. Кому ты тут названиваешь?
Е ф и м у ш к и н. Тебе.
Ф у р е г о в. Фурегов у телефона. Хочу посмотреть, как тут сегодня Максим Федосеевич за начальника и сменного справляется. Ох, кремневый старик. Горняк от прадеда. Руками таких, как он, и рудник поднялся. Когда-то и я у него школу прошел. Да что ты косишься так? Ты сейчас откуда?
Е ф и м у ш к и н. С Южной.
Ф у р е г о в. Кто тебе там настроение испортил?
Е ф и м у ш к и н. Ты.
Ф у р е г о в. Да я там сегодня и не был.
Е ф и м у ш к и н. Дух твой там присутствует. Знаешь, Николай Порфирьевич, за счет чего взяли повышенные обязательства на Южной?
Ф у р е г о в. Конечно. Энтузиазм… ну, и… подъем соревнования…
Е ф и м у ш к и н. Там взяли повышенные обязательства за счет выемки богатых руд на новом горизонте. Работа на остальных участках просто-напросто свертывается. Так-то действуют на тебя звонки из главка.
Ф у р е г о в. Пойми, Александр Егорыч, звонил сам Курбатов.
Е ф и м у ш к и н. И ты не нашел лучшего способа выполнить его указания?.. Вынимаем только богатые руды. Крадем сами у себя.
Ф у р е г о в. Не вижу ничего другого.
Е ф и м у ш к и н. А квершлаг?
Ф у р е г о в. Да что вы с этим квершлагом носитесь! Ну, поведем, давай поведем его, а кто за нас будет план выполнять?
Е ф и м у ш к и н. Проект Щадных, который ты положил под сукно, предусматривает и план. Сегодня я видел Щадных на Южной. Она смотрела, как замирают участки с обедненной рудой, и плакала от обиды и злости.
Ф у р е г о в. Девчонка.
Е ф и м у ш к и н. Она – геолог. Она оплакивала судьбу рудника.
Ф у р е г о в (повышая голос). Да что я руднику – враг? Не плачьте, руды здесь (стучит ногой о землю) на наш век хватит.
Е ф и м у ш к и н. А что такое наш век? Не будет ли вернее заглядывать подальше? Хозяева мы тут навсегда.
Ф у р е г о в. Да, да, именно навсегда! И квершлаг этот мы рассчитывали проходить через два года, не раньше.
Е ф и м у ш к и н. Стоп, дружище, спокойно… Тогда у нас не было бурового агрегата.
Ф у р е г о в. Я еще не уверен, есть ли он сейчас.
Е ф и м у ш к и н. Четыре машины мы будем иметь через месяц. (Улыбаясь.) Уж тогда-то я тебя прижму.
Ф у р е г о в (остывая). Светишься, чертяга… Сколько я вашего брата, партийных работников, перевидел на своем служебном веку! Со всякими работал. Один – умен и деловит, а нахрапом берет, норовит тебя под пятку свою прибрать; другой – в кильватере смирнехонько держится, лишь бы самого не беспокоил, третий… А, разве перечтешь! (Пауза.) Только тебя вот никак не разгляжу. Тихий ты, как я понимаю, только с виду, а внутри пружинка сильно каленая. А?! Скажи – неправ? (Смеется.) Поссориться бы, что ли? В горячности человек полнее раскрывается. А с тобой и погорячиться нельзя. Улыбнешься – и все мои нервы мягче травы шелковой. Откуда у тебя улыбка такая?
Е ф и м у ш к и н. Брось ты, дорогой мой, идеалистику разводить. Пойдем лучше сходим в компрессорную. С воздухом опять волынка. (Уходят.)
Входит Илья. Он идет медленно, в тяжелом раздумьи. С противоположной стороны появляются Ястребов, Бадьин и Карпушкин. Они уже побывали в душе, и теперь, умытые и переодетые в чистые костюмы, направляются домой. По их мрачным лицам видно, что в душе они окончательно разругались. Все трое молча проходят мимо Ильи.
И л ь я (свернувший было к надстволовому помещению, останавливается). Ребята! Вы что это?..
Я с т р е б о в. Поклевались маленько. А ты почему бродишь тут, как неприкаянный?
И л ь я. В шахту хочу спуститься. Там отец. (С тоской смотрит на товарищей.) Почему же ты не поешь, Алеша?
Б а д ь и н. Карпушкин не разрешает.
И л ь я. Скучный ты человек, Карпушкин.
К а р п у ш к и н. А ну, сядь. (Садится и усаживает рядом Илью. Ястребов и Бадьин тоже садятся.) Скажи ты нам по совести, будет она, диковинка-то, иль…
И л ь я (поняв). Будет, ребята, будет. Ведь это свое дело я… партии посвящаю. Как же можно его до конца не довести?! Только вы помогите мне – верой своей. Станем вот все, как один… Эх, на фронте бывало!.. Там эта спайка… Помню, однажды вырвались мы вперед, в наступлении под Бреслау. Рота наша, примерно, метрах в трехстах, а немцы возьми да и зайди моему отделению в тыл. Отрезали – и давай жать. Хотели, видно, живьем хотя бы одного захватить. Что ж вы думаете, в первые минуты растерялись мои ребята. Прут фрицы с трех сторон, из автоматов строчат, – головы не поднимешь. Одного из наших убило, двух ранило. Паника в таких случаях – самый злой враг. А был у меня в отделении боец по фамилии Четверушкин. Курносенький такой лопушок…
Я с т р е б о в. Вроде нашего Карпушкина.
К а р п у ш к и н. Осторожней.
И л ь я. Нет, внешностью не похож. А вот характером – чуточку есть… Ну, так вот этот Четверушкин такого дрожака продает, что зуб на зуб не попадает. «Холодно, говорю, Четверушкин?» – «Нет, говорит, жарко, товарищ командир».
К а р п у ш к и н. Я-то, положим, не испугался.
И л ь я. А разве я про тебя говорю?
Б а д ь и н. Что за привычка – перебивать!
И л ь я. Немцы ближе, ближе… Морды разглядеть можно. Тут я и говорю Четверушкину: «У нас еще Берлин впереди, а ты стрелять разучился. Ты же – пулеметчик!» Посмотрел на меня Четверушкин и улыбнулся. Да так улыбнулся!.. «Эх, Четверушкин, дорогой ты мой землячок!» – обнял я его и поцеловал. «Давай, говорю, к пулемету…» Вот Четверушкин и начал… Поливает фрицев, к земле их прижал. Тогда я вскочил и в атаку. За мной все мои девять ребят, а Четверушкин с «Дегтяревым» в руках. Так и прорвались. Одного еще только ранило.
К а р п у ш к и н. А Четверушкин?
И л ь я. Живой-здоровый вернулся в роту. Спрашиваю после: «Как же ты, Четверушкин, страх свой переборол?» – «А, говорит, сердце загорелось». (С воодушевлением). Если бы у вас у всех так вот сердце загорелось!..
Я с т р е б о в. Оно у нас и не гасло.
Б а д ь и н. Вся бригада – в боевом походном.
Я с т р е б о в. Разве лишь Карпушкин…
К а р п у ш к и н. А я – что?.. Я – как и все…
И л ь я. Эх, Семен Васильич… Дай тебя немножко замажу. (Обнимает Карпушкина.) По чужому следу итти всегда легче. Да большая ли в этом честь? В легкости ли счастье? Вчера мой брат давал два цикла, через месяц – то же. Сидеть и радоваться этим двум циклам? Ведь наша руда – это же… блюминги, паровозы, рельсы, станки… А техника эта на коммунизм работает! Кто это сделает? За нас-то?
К а р п у ш к и н. Известно, самим надо.
Я с т р е б о в. А в таком деле без риска не обойдешься!
Б а д ь и н. Эх, был бы я металлург… Сделал бы я для наших коронок такой сплав, чтоб тверже алмаза…
К а р п у ш к и н. А по-моему в трансформаторе болячка.
Я с т р е б о в. Моторы да сплав… Тут оно все и кроется.
И л ь я (тепло, с благодарностью). Эх, ребята… фронтовые мои дружки!..
Пауза.
Б а д ь и н (Карпушкину). А ты говорил – купаться… (Поет.) И снова пошли они строем вперед, одев нараспашку бушлаты… Напутственной дробью стучал пулемет, орудий гремели раскаты.
Входит Ефимушкин.
Е ф и м у ш к и н (задерживаясь). Привет, товарищи. (Рабочие отвечают.) Мне сказали в компрессорной, что агрегат стал?..
Я с т р е б о в. Стал… А вы знаете, что нас всю неделю в одном забое держали?
Е ф и м у ш к и н (промолчав). А все же подводит нас новинка… Этак мы и на табачок не заработаем.
К а р п у ш к и н. А мы курить бросаем.
Е ф и м у ш к и н. Так-таки все и бросаете?
К а р п у ш к и н. Все.
Е ф и м у ш к и н. Полезное решение, очень полезное. А вообще-то говоря, мы еще и «Казбеком» подымим. Верно, Максимыч?
И л ь я. Надеемся.
Е ф и м у ш к и н (тихо Илье). Что это ты… передерганный весь?.. Почему твой старик по телефону из шахты аварийную бригаду вызвал?
И л ь я. Аварийную?.. (Делает движение в сторону шахты.)
Е ф и м у ш к и н. Спокойно. (Уходит с Ильей в шахту.)
