Текст книги "Нострадамус"

Автор книги: Алексей Пензенский

Около 1531 года Тюрель издал книгу под названием «Период, или, иными словами, Конец света, содержащий подчинение земных вещей силе и влиянию небесных тел». В ней, постоянно заверяя читателей в своей преданности католической вере, он сообщает, что миру отведено 7 тысяч лет, каждая четвертая часть которых (1750 лет) отмечена такими событиями, как Всемирный потоп, Исход, разрушение Иерусалима и, наконец, конец света. Кроме того, Тюрель популяризовал теории средневекового еврейского астролога Абенезера (Ибн Эзра) о «планетных годах» (каждый такой год, по Тюрелю, составляет 357 солнечных лет и 4 месяца) и концепции арабского астролога Абу Машара о смене триплицитетов каждые 240 лет и 300-летних периодах, состоящих из 10 обращений Сатурна. Опираясь на них, Тюрель предсказывал приход Антихриста в течение 25 лет после окончания большого цикла Сатурна в 1789 году (позже это пророчество связали с Наполеоном). В ближней же перспективе Тюрель предупреждал о невзгодах, которые должно было принести соединение Юпитера и Сатурна в знаке Скорпиона в 1544 году.

Трудно сказать, читал ли Нострадамус книгу Тюреля. Предсказательные концепции отенского астролога не имеют самостоятельного характера; к тому же они получили дальнейшее развитие в гораздо более известной книге, вышедшей из-под пера другого французского автора, Ришара Русса, с которой Нострадамус, как читатель увидит из комментариев, несомненно был знаком.

Завершая этот вынужденно краткий обзор картины прогностической мысли Запада на заре Нового времени, следует остановиться на таком важном аспекте, как отношение Церкви к предсказаниям в интересующую нас эпоху. Общее подавленное настроение, нагнетаемое потоком пугающих предсказаний, разумеется, совершенно не нравилось священноначалию. В то же время Церковь не отрицала возможность пророчества под воздействием Божественного духа. Однако пророк должен был доказать, что он вдохновляем именно Божественным духом, а не каким-либо еще. Согласно доктрине католической Церкви, Враг рода человеческого не может знать будущее – он в состоянии лишь случайно его угадывать, в то время как Бог видит время в едином потоке, где настоящее, будущее и прошлое в одинаковой мере открыты Его взору. В церковной литературе приводится немало случаев, когда человек, прельщенный падшим духом, представившимся Богом, изрекал пророчества, которые, однако, не сбывались. Поэтому, чтобы избежать утомительных объяснений, Нострадамус в «Послании к Сезару» и «Письме Генриху II» постоянно подчеркивает, что не является пророком. Несмотря на то что это входит в противоречие с другими пассажами из тех же текстов, где Нострадамус указывает именно Божественное озарение в качестве источника своего пророческого вдохновения, официальные претензии к нему со стороны Церкви не зафиксированы.

Другая составляющая пророческих штудий Нострадамуса, астрология, была на гораздо лучшем счету; Церковь выступала лишь против злоупотреблений ею профанами в конъюнктурных политических целях. В 1550-е годы Святой престол неоднократно запрещал астрологические сочинения, в которых политические цели, что называется, лежали на поверхности (например, книги Луки Гаурико; надо сказать, что сами авторы этих книг очень редко наказывались персонально). Однако астрология как таковая считалась серьезной наукой и серьезных профессиональных астрологов церковная власть не преследовала, тем более что среди астрологов было немало и священнослужителей.

В сжатом, хотя и несколько гротескном виде отношение католической церкви к такому явлению, как предсказания, изложено в знаменитом романе младшего современника Нострадамуса, Мигеля Сервантеса, «Дон Кихот». Главный герой, беседуя со своим верным оруженосцем Санчо Пансой об обезьянке-прорицательнице, которую они только что видели, говорит:

«[Ее хозяин], вероятно, вступил в соглашение с дьяволом, благодаря чему обезьяна получает эту способность, хозяин же зарабатывает себе на жизнь, а затем, когда он разбогатеет, ему придется отдать черту душу, ибо врагу рода человеческого только этого и надобно. И навело меня на эту мысль то обстоятельство, что обезьяна угадывает лишь прошедшее и настоящее, а дьявольская премудрость ни на что другое и не распространяется: насчет будущего у дьявола бывают только догадки, да и то не всегда, – одному Богу дано знать времена и сроки, и для Него не существует ни прошлого, ни будущего, для Него все – настоящее. А когда так, то ясно, что устами обезьяны говорит сам дьявол, и я поражаюсь, как это на нее до сих пор не донесли священной инквизиции, не сняли с нее допроса и не допытались, по чьему внушению она прорицает: ведь я уверен, что она не астролог и что ни она, ни ее хозяин не чертят и не умеют чертить так называемые астрологические фигуры, ныне получившие о Испании столь широкое распространение, что всякие никудышные бабенки, мальчишки на побегушках и самые дешевые сапожники воображают, будто составить гороскоп легче легкого, и своим враньем и невежеством подрывают доверие к этой поразительно точной науке» (II, XXV).

Глава шестая
СЛАВА И ХУЛА

В мае 1555 года Нострадамус выпустил у печатника Mace Бонома книгу, отличающуюся от всех вышедших из-под его пера – «Пророчества магистра Мишеля Нострадамуса».

Это было собрание пророчеств о будущем мира, записанных в стихотворной форме. Первое издание книги предварялось предисловием, написанным в форме обращения к сыну предсказателя Сезару. Оно содержало 353 пророческих четверостишия (катрена), объединенных в главы (центурии) по 100 катренов. Четвертая центурия была неполной и включала в себя лишь 53 катрена. 353 – символическое число; 353 дня содержал обычный еврейский год и столько же лет включал в себя «большой цикл» каждой из 7 известных в то время планет. Теорию этих циклов Нострадамус активно использовал в написании своих пророчеств.

В 1557 году он выпустил второе издание книги – оно содержало 286 новых четверостиший, что довело общий объем до 642 катренов в 7 центуриях, последняя из которых по-прежнему была неполной. Тираж обоих изданий точно неизвестен, но примерно определяется в 2–3 тысячи книг. Из первого издания до нас дошли всего два экземпляра, хранящиеся в библиотеке города Альби (Лангедок) и в Национальной библиотеке Австрии в Вене. Из трех уцелевших экземпляров второго издания первый находится в голландском городе Утрехт, второй – в Будапеште, третий – в Музее книги Российской государственной библиотеки. Первый экземпляр полнее: он включает 642 катрена, а вариант Будапешт—Москва—639. Предполагается, что в 1557–1568 годах вышло не менее трех новых изданий «Пророчеств магистра Мишеля Нострадамуса», однако ни одно из них до сих пор не обнаружено. Первое дошедшее до нас расширенное издание датируется лишь 1568 годом; оно содержало 302 новых катрена (общее число которых выросло до 942 в 10 центуриях), а также большое пророчество в прозе, написанное в виде послания к королю Франции Генриху 11.

Каждое четверостишие (катрен) внутри книги имеет свой порядковый номер; однако все они объединены общим смыслом, заданным темой книги, и стихотворным размером – пентаметром, заимствованным у античных авторов (в частности, у Овидия). Несмотря на то что форма центурии уже в XVI веке была редкой и архаичной, Нострадамус здесь не оригинален. Можно вспомнить «Рассуждения о четырех мирах» Гийома де Ла Перьера, вышедшие в 1552 году в Лионе в типографии того же Масе Бонома.

К лету 1555 года относится и другое чрезвычайно важное событие в жизни Нострадамуса – приглашение к королевскому двору. В популярной литературе можно встретить утверждение, что Нострадамус побывал при дворе в 1556 году, однако это не так. О том, что это случилось годом раньше, свидетельствуют и документы, и сам предсказатель, посвятивший Генриху II альманах на 1557 год и в посвящении, датированном 13 января 1556 года, упомянувший о «прошлогодней» встрече с монархом. Что послужило причиной приглашения Нострадамуса в Париж? Биографы предсказателя долгое время были единодушны: король Генрих II и его царственная супруга Екатерина Медичи так впечатлились, прочитав «Пророчества», что немедленно пожелали увидеть их автора. Несомненно, это объяснение восходит к рассказу сына Нострадамуса Сезару, который был еще в колыбели, когда происходили все эти события:

«Прошел год после того, как Мишель де Нотрдам посвятил мне, бывшему еще в колыбели, и выпустил в свет центурии, которые, обессмертив его, провели по стопам и путям добродетелей его предков. В конечном счете эти пророчества стали столь известными, хотя и были написаны темными стихами в сивиллином стиле (потому что подобные вещи нельзя осквернять простонародным языком), что молва о нем разошлась повсюду, а его имя повторялось всеми с таким великим восхищением, что и писать неудобно. Скажу лишь, что королева отправила графу Клоду письмо с курьером, где требовала немедленно направить к ней этого человека, которого хочет видеть король. О распоряжении Ее Величества губернатор, который любил и ценил его (Нострадамуса. – А. П.), сообщил ему, и тот, собравшись, отбыл из дома в возрасте 53 лет 14 июля и достиг стен Парижа 15 августа, в день Успения Богоматери, чье имя он носил, въехав в ворота Святого Михаила, чтобы счастливое предзнаменование было полным. Господин коннетабль (Анн де Монморанси. – А.П.) оказал ему необычайную милость, отвел его в свое жилище и представил королю, который велел поселить его у кардинала де Санса (Луи де Бурбон-Вандома). Там его свалила подагра, которая держала его в постели десять или двенадцать дней, во время которых Его Величество отправил ему сто золотых экю в бархатном кошельке, а королева – почти столько же. Согласно четкому приказу Его Величества, как только он избавился от мучительных болей, он с удовольствием направился в Блуа, чтобы повидать французских принцев. Что касается почестей, королевских одежд, драгоценностей и великолепных подарков, которые он получил от Их Величеств, принцев и величайших людей двора, я лучше оставлю их на кончике пера, чем буду рассказывать о них с отменным избытком тщеславия, опасаясь сказать больше, чем позволяет скромность».[66]66
  Nostredame С. de. Histoire et Clironique de Provence. P. 776.


[Закрыть]

Рассказ Сезара выглядит вполне правдоподобно, однако ни один современник не упоминает о мгновенном успехе «Пророчеств» в 1555 году, достаточном для того, чтобы королева пригласила Нострадамуса в Париж всего через несколько недель после выхода книги. Вряд ли книга, малопонятная современникам Нострадамуса (как и нашему поколению), могла вызвать столь острый интерес королевской семьи к ее автору. Есть и другие детали, заставляющие усомниться в абсолютной достоверности рассказа Сезара Нострадамуса. Так, в указанные дни двор никак не мог находиться в Блуа – он пребывал в Сен-Жермене.

Подлинную причину приглашения Нострадамуса в Блуа раскрыл его непримиримый критик, астролог Лоран Видель: «Немедля вслед за этим (после описания полнолуния 7 января 1555 года. – А. П.) ты говоришь, что не осмеливаешься писать, что случится в этом году. Зачем ты прибегнул к таким хитростям? Явно для того, чтобы тебя пригласили ко двору, поскольку в [предсказании] на июль месяц того же года ты пишешь: «Королю следует остерегаться человека или группы людей, преследующих такие цели, что я не осмеливаюсь изложить на письме то, что показывают звезды в согласии с оккультной философией». Ты конечно же хотел, чтобы король пожелал узнать правду».[67]67
  [Videl L.]. Declaration des abus, ignorances et seditions de Michel Nostradamus de Salon de Craux en Provence… Avignon, Pierre Roux et Jean Tramblay, 1558. P. 4.


[Закрыть]

Таким образом, именно альманах на 1555 год стал причиной необыкновенной популярности славы Нострадамуса. Клод Атон, кюре города Прована, авторитетный мемуарист и современник Нострадамуса, отметил в своих записях, что в том году о провансальском пророке говорили очень много: «В это время обрел большую славу астролог и математик из Салона-де-Кро в Провансе по имени магистр Мишель Нострадамус, доктор медицины, автор пророчеств и альманахов. В этих альманахах и пророчествах он рассказывал о многих грядущих событиях в христианском мире, в частности, об упадке христианства, прежде всего во Франции и Германии. Иногда он говорил о будущих бедах в этих странах открыто, иногда – затемненными выражениями, загадками и скрытыми намеками. Особенно часто – о будущих невзгодах во Франции после перемен во французской королевской власти, церкви и католической религии. Эти вещи не могли понять самые сведущие люди, пока они не становились свидетелями предсказанного события. Он написал кое-что и о комете [1556 года], но не пожелал публично это разглашать из-за зловредности грядущих событий, которые она предрекала.

У Нострадамуса было много хулителей, которые как только возможно порочили его, утверждая, что он-де сносился с бесами, что он – колдун, маг и волшебник, потому и может предсказывать будущие события. Другие извиняли его, считая, что знания, коими он был обязан математической науке, – в которой он был самым сведущим человеком на земле, – помогали ему в его писаниях. Иные же, кому казалось, что он писал и изрекал вещи сверхъестественные, говорили, что Господь посредством Святого Духа подталкивал его писать вещи, которые он сам мог и не понимать, на манер пророчества, о несчастьях, произошедших спустя 10, 12 или 15 лет после того, как он их предсказал и описал. Эти-то пророчества и становились понятными, когда они сбывались у всех на глазах. Пока Нострадамус был жив, ни один из альманахов, написанных математиками, не обретал славу и хождение во французском королевстве, если он не был подписан именем упомянутого Нострадамуса».

Интересно, что Нострадамус явно колебался, ехать ли ему в Париж, но в итоге решился. Путь его лежал через Лион и Авиньон. В Лионе Нострадамус гостил у Гийома де Гваданя, сенешаля города, которому он впоследствии посвятил свой альманах на 1558 год. Местный торговец Жан Геро записал в своих «Хрониках»: «В то же время через этот город (Лион. – А. П.) проезжал астролог по имени Мишель де Нотрдам из Салона-де-Кро в Провансе, человек очень сведущий в хиромантии, математике и астрологии, который говорил великие вещи другим как об их прошлом, так и о будущем; рассказывали, что он чуть ли не угадывает мысли. Он направлялся ко двору короля, куда был вызван, и очень боялся, что ему там устроят плохой прием; сам он говорил, что ему до 25 августа угрожает большая опасность быть обезглавленным».[68]68
  La chronique lyonnaise de Jean Gueraud. 1536–1562. P. 85.


[Закрыть]

К счастью, у нас есть письмо самого Мишеля Нострадамуса, где он подробно описывает свое пребывание в Париже. Письмо написано в 1561 году, однако речь в нем идет именно о событиях 1555 года. Нострадамус сильно поиздержался в пути и, оказавшись в Париже, был вынужден занять денег у Жана Мореля, дворянина из Эмбрена в Дофине, сеньора дю Плесси и де Криньи, чье имя хорошо известно историкам французского Возрождения. В доме Мореля в Париже собирался литературный кружок, который посещали Ронсар, дю Белле, Дора, Жодель (будущие создатели «Плеяды»), Медлен де Сен-Желе и другие известные интеллектуалы. Судя по письму, это был не столько заем, сколько плата за протекцию – в обмен на деньги Нострадамус взялся рекомендовать Мореля королеве. Морель не потребовал отдачи долга, но и рекомендацией оказался недоволен, в связи с чем Нострадамус стремится, что называется, внести ясность в их отношения. Приведем это письмо полностью:

«Господин мой, в эту субботу, 29 ноября 1561 года, я получил Ваши письма, посланные из Парижа 12 октября этого года. Мне показалось, что Ваши послания полны желчи, враждебности и негодования, которые Вы испытываете ко мне по неизвестной мне причине. Вы жалуетесь, что, когда я был в Париже и отправился засвидетельствовать почтение Ее Величеству Королеве, Вы предоставили мне два нобиля с изображением розы и два экю, что верно, честно и истинно. Вместе с тем Вы заявляете – что было правдой и правдой останется, – что ни я не знал Вас, ни Вы меня, кроме как понаслышке.

Вы должны понять, господин, что сразу после того, как я прибыл ко двору и коротко переговорил с Ее Величеством Королевой, я особо упомянул ей великодушие и более чем царскую щедрость, с которыми Вы ссудили меня деньгами. И это был не единственный случай, когда я говорил с нею об этом; я заверяю Вас, что упомянул об этом еще четырежды. Я огорчен, что Вы так дурно думаете обо мне, чтобы полагать, что я столь невежествен, чтобы не знать: «Quod benefacta male locata male facta arbitror» («Благодеяния, оказанные недостойному, я считаю злодеяниями», слова Энния из трактата Цицерона «Об обязанностях», II, 18. – А. П.). Но из Вашего письма следует, что Вы говорите в гневе и негодовании и, как мне представляется, зная обо мне лишь немногое.

Теперь относительно того [письма], что, по Вашим словам, Вы послали мне через некоего управляющего из Экса. Уверяю Вас, господин, что я никогда не получал никакого письма от Вас, кроме этого, и посему твердо полагал, что Вы удовлетворены результатом того, что я сказал Ее Величеству Королеве. Но de minimis etc. (сокр. латинская пословица «De minimis поп curat lex»: «мелочи не заботят закон». – А. П). Возвращаясь к сути, поскольку было бы справедливо и разумно удовлетворить Вас, уверяю, что в этом вопросе, как и во всех других, я выступаю как человек благородный не только по отношению к Вам, но также и ко всем другим – как и Вы показали себя благородным и доблестным.

Я собирался отправляться ко двору согласно высочайшему повелению (хотя были и противные тому приказы тех, кто не желал, чтобы я отправлялся туда), и это произошло не без того, чтобы не спросить Вас и удовлетворить Вас полностью. Недавно в доме моего господина барона де Ла Гарда гостил молодой паж из дворян, утверждавший, что он Ваш пасынок, так что я часто беседовал с ним и позволял ему сообщать мне о Ваших новостях, чтобы убедиться, что я достаточно удовлетворил Вас во всех отношениях. Но он никогда не заговаривал со мной об этом [случае] – даже при том, что я упоминал об этом ему весьма часто. Что касается того, что Вы написали, что я оставил Париж hospite insalutato (не попрощавшись. – А. П), то уверяю вас, что, хотя Вам и было угодно так написать, я сам так не считаю. Это не в моей природе – я не умею ни обижать, ни обижаться, не признаю в себе таких недостатков, которые не свойственны мне, а, напротив, глубоко чужды моей натуре, свойствам и характеру.

Просто я заболел, получив за это прекрасную награду от двора. Его Величество Король заплатил мне сто экю, Королева – тридцать. Недурная сумма для того, кто покрыл две сотни лье и затратил сто экю, заработав, таким образом, тридцать! Но дело не в этом. После того, как я вернулся в Париж из Сен-Жермена, некая весьма благородная дама, незнакомая мне, но показавшая при своем появлении большую представительность и благородство, кем бы она ни была, приехала повидать меня вечером того дня, когда я вернулся [из дворца], чтобы поговорить со мной о разных вещах, не могу сказать о каких, и ушла, когда уже совсем стемнело. На следующее утро она вновь пришла ко мне, и после того, как Ее Милость поговорила со мной как о ее личных делах, так и о других, она сказала мне, что господа из Парижского суда собираются навестить меня, чтобы расспросить, какой наукой я занимаюсь и что использую в своих предсказаниях. Я ответил ей, что им не стоит беспокоиться и приезжать по такому делу, поскольку я освобождаю квартиру и имею намерение уехать следующим утром, чтобы вернуться в Прованс, что я и сделал. Я никоим образом не думал Вас обидеть.

И хотя Вы можете думать обо мне как угодно дурно, теперь я уверен, что вкратце Вы все знаете. Я очень недоволен тем, что Вы не написали мне ранее, поскольку тогда Вы ранее узнали бы о причине. Хотя я знаю Вас только по письмам, но conniventeis oculos (закрыв глаза. – А. П.), представляю Ваш образ, Вашу исключительную честность, доброту, веру, порядочность, ученость и эрудицию. Но Вы можете подумать, что я считаю эти мои слова, обращенные к Вам, достаточными для Вашего удовлетворения. Это не так. Прилагаю к сему письму два векселя, которые Вам будет благоугодно обменять на деньги, как только Вы их получите. Я убежден, что деньги также будут доставлены Вам без промедления. Один вексель относится на счет дамы из Сен-Реми, а другой – моего друга господина де Физа. Любезно прошу Вас не пренебречь ими. Впоследствии я получу ответ от них, не было ли какой-нибудь ошибки при получении. Есть многие другие в Париже и при дворе, которые не откажут мне и в намного большей сумме. Если я могу сослужить Вам какую-либо иную службу, умоляю самым искренним образом, чтобы Вам или Вашим друзьям было угодно обратиться ко мне.

Будьте уверены, что Вы можете рассчитывать на меня так же, как и на любого другого человека. И если бы не религиозные беспорядки, которые случаются теперь ежедневно, я бы отправился в дорогу [к Вам в Париж], чтобы подробно справиться насчет Вас. Я жду Ваших писем с тревогой, пребывая в уверенности, что Ваш ответ покажет Вашу удовлетворенность. Я надеюсь поехать к [королевскому] двору, чтобы отправить моего сына Сезара Нострадамуса на учебу и удовлетворить нескольких человек, просящих меня приехать, что я и сделаю. Однако я прошу Вас написать мне, сообщив новости о Вас, как только Вам это будет угодно. Я не премину оказать Вам любую возможную услугу, на которую я способен, и Вы узнаете по моим делам весомость моих слов.

Мой господин де Морель, Ваша Милость, молю Господа, чтобы он ниспослал Вам здоровье, долгую жизнь, приращение чести и исполнения Ваших благородных и доблестных достоинств.

Из Салона де Кро в Провансе, в последний день октября [sic] 1561 года.

Ваш скромный и покорный слуга, готовый повиноваться Вам,

М. Нострадамус».

Действительно, Нострадамус посетил королевскую семью не в Блуа, а в Сен-Жермене; действительно, как он сам туманно сообщает в письме, были некие могущественные противники его поездки в столицу. Да и подарки, полученные Нострадамусом от их величеств, оказались вовсе не такими царскими—130 экю, – что наполняет последние строки сообщения Сезара горькой иронией, вряд ли предусмотренной автором. Следует добавить к этому пристальный интерес к Нострадамусу со стороны столичной полиции – и получается картина, позволяющая назвать приключения предсказателя в столице скорее злоключениями.

С другой стороны, письмо Морелю приподнимает завесу над глубокой и до сих пор не изученной темой разногласий Нострадамуса с интеллектуальными кругами. Мы уже знаем, с какой яростной ревностью набросился Скалигер на своего бывшего друга и, надо полагать, ученика после того, как тот своим трудом добился общеевропейской славы. Из кружка Мореля вышла латинская эпиграмма на Нострадамуса, ходившая уже в конце 1559 года:

 
Nostra damus, cum verba damus, nam fallere nostrum est,
Et cum verba damus, nil nisi nostra damus.
 

Переводится она так: «Преподнося наше достояние, мы преподносим слова, так как нам свойственно обманывать, и, кроме слов, мы ничего другого преподнести не можем». Об этой эпиграмме упоминает адресованное Жану Морелю письмо поэта Жоашена Дю Белле, автора манифеста «Плеяды» – трактата «Защита и прославление французского языка» (1549): «Я видел пророчество Нострадамуса, над которым я и месье Како не смогли помочь вам посмеяться. Взамен я посылаю вам двустишие, которое мне вчера дали и которое мне кажется уместным для толкования упомянутого пророчества. Не знаю, видели ли вы его, но мне оно показалось очень милым».[69]69
  BnF ms fr 10485, f.187; Lettres de Du Bellay, ed. Nolhac. P. 28–29.


[Закрыть]

Отношение крупнейшего поэта эпохи Ронсара и его друга Жана Дора к Нострадамусу было доброжелательным, однако оба поэта явно были исключением на общем фоне. Ревность интеллектуалов к провансальскому врачу-астрологу легко объяснима. Подобно тому, как лучшие охотники не состоят в охотничьих клубах, лучшие ученые и писатели – всегда одиночки, чаще всего негативно воспринимаемые членами всевозможных кружков. Такими одиночками были и Амбруаз Паре, и Франсуа Рабле, и Этьен Ла Боэси, и – уже после смерти Нострадамуса, – Мишель Монтень, Рене Декарт, Бенедикт Спиноза… Настоящая культура и наука рождаются «на стыке и на границах», они маргинальны в исконном смысле этого слова и не нуждаются в соавторах, наставниках и советчиках. В итоге неприязнь к «неправильному» индивидуалисту Нострадамусу доходила до того, что у него требовали долг шестилетней давности, да еще и через третьих лиц, чтобы поставить его в неловкое положение. Однако имя Мореля сейчас помнят лишь специалисты, в то время как о Нострадамусе слышали почти все.

На промежуток с 1556 по 1559 год приходится наиболее интенсивный период творчества салонского предсказателя. В 1556 году у парижского издателя Жака Керве (Кервера) выходит сразу три альманаха на следующий год. Первый из них (Almanach pour I'an 1557. Compose par Maistre Michel Nostradamus, docteur en medecine de Salon de Craux en Provence) был посвящен Екатерине Медичи (предисловие подписано 13 января 1556 года). На титульном листе его помещено следующее стихотворное заявление:

 
Всем, кто столько раз предавал меня смерти.
Я буду бессмертен – и живой, и умирающий,
И долго после моей смерти имя мое будет жить во Вселенной.
 

Второй альманах (Les Presages Merveilleux pour 1`an 1557. Dedies au Roy treschrestien, Henri deuxiesme de се nоm, Composez par Maistre Michel Nostradamus, docteur en medecine de Salon de Craux en Provence) был посвящен королю Генриху II (предисловие также датировано 13 января 1556 года) и имел на титульном листе такую же отповедь врагам. Мы не знаем, была ли она отзвуком злоключений Нострадамуса в Париже или его разногласий с французскими интеллектуалами. Та же «эпитафия наоборот» красовалась на титуле третьего альманаха (La Grand Pronostication nouvelle avec portenteuse prediction, pour l'an 1557. Composee par Maistre Michel de Nostre Dame, Docteur en Medicine de Salon de Craux en Provence), посвященного королю Наварры Антуану де Бурбону (альманах закончен в марте 1556 года).

Популярность альманахов росла как во Франции, так и за ее пределами – об этом свидетельствует тот факт, что альманах, посвященный Екатерине Медичи, был издан в Милане в переводе на итальянский язык. Ровно через год после выхода Нострадамовых «Пророчеств» известный парижский эрудит Антуан Куйяр, владелец замка Павийон-ле-Лорис в Гатене, выпустил игривую пародию на пророчества Нострадамуса – «Пророчества сеньора дю Павийон-ле-Лорис». Это первый и, пожалуй, самый остроумный из памфлетов против Нострадамуса:

«Я часто задолго предсказывал то, что впоследствии сбывалось в определенных странах – например, что после дождя наступит хорошая погода… и многие другие пророчества, которые я вычитал в „Пастушьем календаре“ или „Предсказании для пахарей“… Я избегаю показывать свой язык простонародью, ибо считаю это тем же самым, что бросать святыню псам и рассыпать ромашки перед свиньями… [Мои пророчества] заставят покраснеть всех, кто не столь меланхоличен (здесь в смысле „безумен“. – А. П.), как я… Я вовсе не желаю и не собираюсь говорить о непрерывных пророчествах от нынешнего времени до 3797 года. Хоть дьявол и помогает мне рассуждать о таких дальних временах, однако наши нынешние пророки грозят нам, что мир приближается к анархической революции и вскоре погибнет… Сын мой Марциал, чей возраст [читатель, ] я не хочу скрывать от тебя, подобно тому как наш магистр Нострадамус, великий философ и пророк, пожелал в своем послании самым ужасным образом утаить лета своего сына Сезара. Моему-то 4 года, 6 месяцев, 10 дней, 3 часа и 30 с половиной минут».[70]70
  [Couillart A.]. Les propheties dv seigneur dv Pavilion lez Lorriz… P. 8V.


[Закрыть] Пародируя стиль провансальского пророка, Куйяр доказывает, что воля Господа сильнее всех астрологических предсказаний.

17 августа 1556 года адвокаты Контрольной палаты Парламента Прованса дали разрешение на строительство канала от реки Дюранс к Салону. Нострадамус проявил живой интерес к строительству канала, которое проводилось под руководством Адама де Крапона. В день начала работ в присутствии салонского нотариуса Нострадамус ссудил инженеру двести экю. Без сомнения, он и позже поддержал хорошие отношения с семьей Крапонов: его старший сын Сезар впоследствии возьмет в жены Жанну де Гриньян, внучатую племянницу инженера.

В том же году Нострадамус некоторое время находился в Турине. Это стало известно в декабре 1807 года, когда некий Каррера сообщил об обнаружении любопытной надписи, вырезанной на мраморной доске над дверью сыроварни Мороцо на вилле Лессона к северо-западу от Турина. В эпоху Возрождения, как предполагается, эта вилла называлась Виттория («Победа»), а земли, окружавшие ее, носили названия Рай, Ад и Чистилище в соответствии с «Божественной комедией» Данте.

На плите вырезаны прописные буквы, составляющие довольно загадочные строки, которые, возможно, оставлены в память о пребывании пророка в этом городе:

1556

NOSTRE DAMVS A LOGE ICI

ON IL НА LE PARADIS LENFER

LE PVRGATOIRE. IE MA PELLE

LA VICTOIRE QVI MHONORE

AVRALA GLOIRE QVI ME

MEPRISE OVRA LA

RVINE HNTIERE

Перевод надписи гласит: «1556. Здесь жил Нострадамус. Есть Рай, Ад, Чистилище. Имя мое – Победа. Кто чествует меня – обретет славу. Кто презирает меня – полностью погибнет». Эта надпись на французском языке действительно напоминает загадочный стиль Нострадамуса. Однако опытный глаз легко отметит ошибки, которые свидетельствуют о том, что ее автор – скорее итальянец, для которого французский не является родным. Если же Нострадамус действительно в 1556 году ездил в Италию, то мы можем только догадываться о причинах и длительности этой поездки.

В 1557 году у авиньонского издателя Ру выходит очередной памфлет против Нострадамуса: «Первая инвектива господина Французского Геркулеса против Монстрадамуса, переведенная с латинского языка». Анонимный автор этого памфлета, укрывшийся под псевдонимом «Геркулес», – явно кальвинист, раздраженный пророчествами провансальского астролога, слишком благоприятными, по его мнению, для католиков. Тогда же в Лионе, у Антуана дю Рона, выходит второе издание «Пророчеств» под названием «Пророчества магистра Мишеля Нострадамуса, триста из которых никогда не были напечатаны». Помимо «Письма Сезару», оно включает семь центурий, из которых седьмая содержит только 42 катрена, а на месте последнего четверостишия шестой – ненумерованный латинский катрен под названием «Законное поручительство против глупых критик». Вот его перевод:

 
Пусть те, кто будет читать эти стихи, зрело обдумают их.
Да не коснется их непосвященная и невежественная толпа.
И все астрологи, невежды, варвары пусть держатся от них подальше.
Тот, кто поступит иначе, да будет проклят согласно обряду.
 

Сам катрен написан не Нострадамусом; он с незначительными изменениями взят из книги «De honesta disciplinа», написанной в 1543 году Петром Кринитом – итальянским гуманистом-неоплатоником, учеником Марсилио Фичино. Повеление «черни» держаться подальше от научных сочинений не является чем-то из ряда вон выходящим. Марсилио Фичино писал: «Божественные вещи непозволительно открывать черни». Ему вторил Пико делла Мирандола: «Хватит говорить о магии, ибо, я знаю, есть многие, которые осуждают и ненавидят то, чего не понимают, подобно собакам, которые всегда облаивают незнакомых». При этом под «чернью» здесь понимается не только и не столько простонародье – существовало и понятие «придворной черни». На первый взгляд удивительно, что Нострадамус атаковал астрологов, к числу которых принадлежал сам. Дело в том, однако, что его врагами были не все звездочеты, а лишь те из них, которые отказывали ему в праве на вдохновение, ставя во главу угла сухие цифры. Как мы увидим впоследствии, такие «формалисты» считали Нострадамуса своим злейшим врагом.