Текст книги "Лошадиные истории"

Автор книги: Алексей Коркищенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

А Леля торопливо продолжала углублять свою копань. Она, видно, открыла запечатанные плотным илом родники. Вода стала натекать быстро, прохладная, чистая. Она приятно холодила исколотые ноги. Когда последняя лошадь напилась и отошла, Леля обмылась и выползла на бережок. У нее не хватило сил подняться на ноги. К ней подошла Лошадия, подышала на затылок, прикоснулась бархатистыми губами к плечу.

Отдохнув, девочка расседлала кобылу, дала ей сухарь и припала к вымени. Тут же появился Коська, но он был сыт и только таращился на Лелю – заглядывал под живот с другого боку и легонько подталкивал мордой вымя матери.

С заходом солнца утих «астраханец», небо очистилось, и на нем проступили крупные звезды. Они отражались в Лелиной копани. Косяк спокойно пасся у забытого пруда.

Леля спала, положив голову на седло. Она часто просыпалась среди ночи, хваталась за пистолет, прислушиваясь к ночным звукам. Умница Лошадия не уводила косяк далеко.

За всю свою жизнь оберст фон Штюц не выходил из себя так и не бранился, употребляя непозволительные при его воспитании выражения, как в тот вечер, когда он обосновался со своим штабом в станице Дольской. Ему позвонил секретарь рейхсмаршала Геринга и уведомил, что экцеленц очень интересуется, как проходит операция «Рыжая стая»… Но что он, фон Штюц, мог ему ответить?.. Племенных кобыл с жеребятами буденновской породы еще не было у него в руках, и он пообещал прислать их Герингу в ближайшие дни.

– Так где же лошади, любезнейшие? – сквозь зубы спрашивал фон Штюц у майора Кроге и капитана Рихтера, – Где ваш агент «сержант Пудров», могу ли я узнать?

– Последнее сообщение получено от него вчера вечером из – того квадрата. – Капитан Рихтер показал на карте, висевшей над столом. – Он следовал за косяком кобыл и жеребят, который сопровождали только два старика и мальчишка лет тринадцати-четырнадцати… – Рихтер хотел добавить, что опытному диверсанту ничего не стоило уничтожить без лишнего шума двух стариков и подростка, но этого, по-видимому, не произошло. Дело в том, что у него, Рихтера, есть подозрение, что пойманный сегодня утром раненый подросток…

– Видимо, наш агент погиб, – прервал Рихтера майор Кроге.

Вялый капризный рот фон Штюца сжался гузкой. Он прохаживался по кабинету, с ненавистью поглядывая на Рихтера и Кроге. Потом ткнул в карту пальцем.

– Этот район уже отсечен нашими войсками. Но эта дикая степь еще плохо контролируется нами. В настоящее время фронт проходит у Манычских лиманов, и надо помешать косяку проскочить за линию фронта. Мы ликвидируем коневодов, сопровождающих лошадей… Я сам это сделаю, господа!.. А вы, майор Кроге и капитан Рихтер, вы оба, лично, сами пригоните лошадей сюда. Берите солдат, берите собак и возвращайтесь с племенным косяком. Только с ним! Вам ясно, господа?

– Так точно, господин оберст! – майор Кроге и капитан Рихтер щелкнули каблуками.

– Идите!

Оберст отвернулся к окну. Перед одноэтажным кирпичным домом, в котором когда-то жил русский священник, а теперь размещался штаб войсковой разведки, располагались широкая станичная площадь, церковь без куполов и старый парк. И в парке, и во дворах напротив стояли танки. Стояли, не соблюдая уставных правил маскировки. Фон Штюц усмехнулся: «Даже рядовые танкисты понимают, что русские сейчас не способны не только к нападению, но и к защите». Полураздетые танкисты лениво занимались мелким ремонтом, чистили танки, обливались водой, гоготали.

Фон Штюц распахнул окно. Солнце село, но по-прежнему еще по-азиатски жарко и душно. Хорошо бы сейчас принять ванну – день у него был напряженным. Ничего, этот день станет последним неприятным днем в его жизни. Завтра лошади придут под конвоем в станицу Дольскую. С утра он отправит в разведку «фокке-вульф», засечет табун в степи, и туда полетят «мессершмитты» для ликвидации коневодов.

Капитан Рихтер стоял за дверью, раздумывал. Он хотел вернуться к оберсту и сказать, что у него, у Рихтера, возникло подозрение: пойманный утром раненый подросток и есть тот самый юный коневод, который вместе со стариками сопровождал косяк кобыл с жеребятами… Почему он так думает? Да потому, что лично видел этого коня, на котором скакал подросток и который лежит теперь на краю кукурузного поля неподалеку от станицы. Видел на фотографии, сделанной агентом в летнем лагере конефермы, и запомнил примечательное крестообразное белое пятно на лбу у коня. Легко найти ту фотографию, и еще легче доказать, что это один и тот же конь. И следовательно… Нет, он, Рихтер, не станет делать этого. Он не воюет с детьми, и ему не нравится людоедская «стратегия» этого мясника фон Штюца… Он видел уничтоженные ночными бомбардировщиками эшелоны с детьми…

И еще одна мысль остановила капитана Рихтера у дверей: «А все же фон Штюц не очень-то дорожит мной, опытным разведчиком, если посылает как обыкновенного унтера к черту на кулички за какими-то лошадьми, пускай и породистыми!.. Самого-то фон Штюца беспокоит прежде всего благополучное состояние собственной шкуры…» Нет-нет, он не пойдет к фон Штюцу и ничего не скажет о своих подозрениях и догадках. Он не палач детей, у него свои представления о войне, и в конце концов ему наплевать на всех племенных лошадей… А все-таки, что же там, на стоянке у колодца, произошло? Почему этот подросток остался жив и зачем поехал сюда, в станицу Дольскую, поздней ночью? Или он не знал, что станица уже занята немецкими войсками? Наверное, так… Рихтер хотел бы узнать это просто для себя, но раненый юный коневод держится стойко. Держится с достоинством, не проявляет страха и упрямо повторяет, что ничего не знает ни о каком косяке кобыл с жеребятами…

Глава восьмая

Леля подняла косяк на рассвете. Лошади, отдохнувшие, сытые, напоенные, бежали ровной рысью. Часа три шли хорошо, а потом взошло солнце и разбудило ветер. Тугой, встречный, он сушил глаза, и оттого степь казалась блескучей – больно было вглядываться вдаль, высматривать как надежду и спасение зеленые камыши лимана и синеву чистой воды.

Вдруг обеспокоенно заржала Лошадия. Ветер пел в ушах Лели, да и плохо еще она слышала – не сразу различила гул самолета. И когда увидела среди пыльных облаков «раму», ужас охватил ее. Замахала плетью, закричала на кобыл:

– Пошли, пошли, рысью арш!.. Карьером, карьером!

А «рама» вдруг стала снижаться и, снизившись метров на сто, пролетела над скачущим косяком. Леля окаменела от страха: горбатый самолет с двумя фюзеляжами показался ей вблизи доисторическим страшилищем.

«Фокке-вульф», поднявшись выше, улетел, лошади немного успокоились, но продолжали бежать хорошим, быстрым аллюром: бугры неожиданно раздвинулись, и дорога повернула вниз – в широкую зеленую долину. Вдали между камышами сверкнули радостные солнечные озера. Леля облегченно, глубоко вздохнула, распрямилась в седле. Страх, сковывавший тело, прошел. И лошади взбодренно зафырчали в предчувствии отдыха, водопоя и кормежки на свежем, сочном лугу. Скошенное сено в долине было собрано в копны, они стояли длинными рядами вдоль камышей старой речки, а между ними отрастала отава…

И тут из-за бугра, словно черные стрелы, с воем выметнулись три «мессершмитта». Они промахнули над косяком, почти касаясь брюхом копен. Кобылы дико заржали и рассеялись между копнами. Леля закричала:

– В камыши! В камыши!

Изо всей силы тянула повод, направляя Лошадию в зеленые защитные заросли, но Лошадия не слушалась, мчалась в страхе, как слепая, неведомо куда, и за ней, спотыкаясь на кочках, скакал Коська.

Истребители развернулись над плавнями, и вот уже в прицельных кругах их пулеметов появился луг, летящие между копнами лошади с жеребятами и маленькая всадница.

Ошалевшие лошади повернули обратно в степь.

– Куда вы?! В камыши! За мной! – кричала Леля, охлестывая плетью Лошадию, пытаясь повернуть ее.

Черная дымная стежка пробежала по земле сбоку всадницы – это пилот ведущего самолета отсекал ее пулеметными очередями от табуна. Огневой веер разрывных пуль второго и третьего истребителей накрыли копны сена. Сделав разворот над степью, плюясь огнем, они пошли на снижение, а лошади повернули на луг – Леле удалось справиться с Лошадией и повести косяк за собой. «Мессершмитты» ударили из скорострельных пушек, пытаясь взрывами преградить путь лошадям. Косяк рассеялся, оставив у воронок несколько кобылиц и жеребят.

Леля не успела уйти в камыши. С третьего захода истребители взяли ее под прицел. Шея Лошадии окрасилась кровью – пуля стесала кожу. Мотая головой, она мчалась мимо горящих факелами копен. Жеребенок тянулся за ней из последних сил. Пунктир взрывной строчки пересек ему дорогу. Он споткнулся о нее, кувыркнулся через голову, пронзительно крича. Услышав его предсмертный крик, Лошадия опомнилась, резко остановилась. Лелю сорвало с нее. Прокатившись по земле, она распласталась в беспамятстве, зажимая в судорожно сжатых пальцах клочки золотисто-рыжей гривы.

И напрасно звала Лошадия своего золотого лошонка – он уже не мог ответить ей нежным, игривым ржанием.

Еще раз низко пролетели «мессершмитты» над задымленной долиной, еще раз перечеркнули разрывными пулями пядь земли, на которой неподвижно лежала Леля. Вспыхнула ближняя копна, и ветер прикрыл ее дымным шлейфом.

Истребители взмыли к серым облакам.

Леля лежала среди небольших воронок, припорошенная землей и пеплом. На изорванном платье проступали пятна крови. На щеке багровела ссадина. Лошадия стояла над ней. Шевеля губами и негромко фырча, притрагивалась к ее волосам, к плечам. Леля пошевелилась, открыла глаза и закашлялась от дыма. Не могла подняться сама. Уцепилась в гриву Лошадии, стоявшей над ней с опущенной головой, и встала, покачиваясь и постанывая от боли. Повисла на шее у лошади.

Из дыма догоравших копен к ним выходили кобылицы с жеребятами.

…Леля провела косяк по гати через старую закамышелую речку, впадавшую в лиман, и вывела на сожженное пшеничное поле, по которому прыскала черная поземка и кружились черные вихри. А навстречу косяку по черной дороге ехала странная повозка. И когда она приблизилась, поняла Леля, что это в тачку, на которой лежали узлы, сундук и стол вверх ножками, были впряжены корова и старая женщина.

Леля придержала лошадь, остановилась и женщина. Она печально посмотрела на избитую, оборванную, окровавленную всадницу.

– Видна диточка!.. Шо с тобой?.. Ты вся обраненная…

– По мне «мессершмитты» стреляли… Хотели убить.

– За что?!

– Наверно, чтоб я не угнала лошадей.

– А куда же ты их гонишь?

– В станицу Дольскую, к нашим, – хрипло ответила Леля и закашлялась.

– Та нема уже тут наших! Нимци везде. Хутор наш спалылы. И дида мого убылы. До сестры еду, можэ вона жива.

У Лели сморщилось лицо, ей захотелось заплакать, но она сдержалась.

– А где наши?

– Хто знае!.. Можэ, за Манычем. За лиманом. Да неужели ж ты туда погонишь коней?!

– Дедушка наказал, чтоб сдала лошадей нашим.

– Боже ж мий! Диточка, да ты ж совсем замученная! Поихалы со мной. Хороши кони, да брось их, все одно нимци отнимуть их у тэбэ. У мэнэ коняку забралы. Поихалы со мной, а?

– Не могу… Дедушка наказал сдать лошадей, – упрямо повторяла Леля.

– Ну, тоди вертайся за греблю, и по той стороне гони коней. По-над камышами, по-над камышами в самый лиман, вон к тем, бачишь, трем вербам. Кажуть, там, за Манычем, наши.

Леля молча повернула Лошадию, подтолкнула шенкелями, замахала плетью:

– Назад! Пошли назад! Быстрей! – огрела плетью нерасторопных и поскакала впереди косяка к камышам, к гати.

Закурилась за лошадьми черная пыль. Женщина долго смотрела вслед девочке, плакала. Горячий ветер трепал темный платок, сползший с седой головы.

Колонна мотоциклистов, ощетинившаяся дулами автоматов и пулеметов, прошла по гати через старую закамышелую речку и выехала на скошенный луг, где еще дымились кучи пепла. Между ними лежало несколько трупов кобылиц и жеребят. Колонна остановилась:

– Проклятье! Но где же лошади? – растерянно сказал майор Кроге. – Ведь летчики доложили: маленькая всадница убита! Так где же ее тело?

Капитан Рихтер пожал плечами.

– Если нет тела, значит, она жива и находится вместе с косяком.

Майор Кроге оглядел в бинокль длинную извилистую долину. Она уходила далеко к горизонту и там сливалась с лиманом. На горизонте вырисовывались три вербы.

– Лошади за это время далеко уйти не могли! – сказал Кроге. – Собак вперед!

Из колясок выпрыгнули солдаты с собаками, побежали впереди колонны. Мотоцикл, в коляске которого сидел майор Кроге, поехал в середине. Собаки вскоре взяли след лошадей – он тянулся по долине вдоль камышей.

На острове, глубоко вдававшемся в плавни, у трех верб, бурно разговаривали три всадника: сержант Потапыч и красноармейцы-кавалеристы Кряжев и Григораш.

– Потапыч, давай вернемся, – горячо убеждал Кряжев сержанта. – Узнаем, в чем там дело…

– Мы – разведчики, Кряжев! – сердито отвечал Потапыч. – Мы не должны впутываться в чужие дела и лезть черту в зубы. Понял, Кряжев? Мы должны целехонькие вернуться в штаб полка и выложить данные разведки, которые с таким трудом добыли, понял, Кряжев? И не Потапыч я тебе, рядовой Кряжев, а товарищ сержант!

– Тут дело не простое, Потапыч, товарищ сержант! Кого тут, в глухой степи, выслеживала «рама», а? Не нас же с тобой? За кем гонялись «мессеры», а, Потапыч, товарищ сержант? Мы же разведчики, обязаны разобраться!

– Может, там наши прорываются! Так мы бы провели их через лиман, – сказал Григораш.

– Вы, значит, умники-разумники, а я, по-вашему, дурак набитый! – рассердился Потапыч. – Вы думаете, у меня здесь не болит?! – Он стукнул себя в грудь кулаком. – Сам хочу разобраться, в чем тут дело! Кряжев, айда со мной! А ты, Григораш, оставайся. На всякий случай. И если с нами что-нибудь случится, не встревай, а дуй прямо в штаб. Понял, Григораш?

– Понял, товарищ сержант!

Потапыч и Кряжев выехали на луг к трем вербам. Потапыч вдруг осадил коня и, встав на его круп, посмотрел в бинокль:

– Интересные пироги! Косяк лошадей с жеребятами. Девочка верхом… А ну-ка приглядись. – Он передал бинокль Кряжеву.

Косяк подходил неторопливо, кобылицы кормились на ходу. Лошадия шла впереди, и на ней, согнувшись в три погибели, подремывала Леля. Она никак не могла справиться с нападающей на нее болезненной дремой. После страшного удара о сухую землю во время обстрела с самолетов и вновь пережитого кошмара она как-то странно ослабла, у нее снова почти беспрерывно стала кружиться голова.

– Вот тебе на! – воскликнул Кряжев, глядя в бинокль. – Это же кони нашей племенной конефермы. Лошадия, вожачка косяка, впереди идет, а на ней верхом… На ней Леля! Но почему?!

Бойцы выехали из камыша на луг, стали на пути табуна.

Лошадия остановилась, вытянув шею, настороженно постригла ушами, присматриваясь к ним и принюхиваясь, и заржала приветственно: узнала белоногого коня Кряжева.

Леля очнулась, потрясла головой. Обвела всадников мутным сонным взглядом и не выразила ни удивления, ни радости, увидев красноармейцев, которые неожиданно появились перед ней, и узнав в одном из них Шуру Кряжева, – настолько она была измучена. Качнулась в седле, протягивая руки к Кряжеву:

– Шура, сними меня. Голова кружится… упаду.

Кряжев отдал бинокль сержанту, подъехал ближе, подхватил ее на руки.

– Что с тобой сталось, Леля?! Как ты оказалась с табуном? А где Лукьян Корнеевич? Где остальные?

– Говори громче, Шура, я плохо слышу… Меня бомбами оглушило.

– Это по тебе стреляли «мессеры»? – Голос у него дрогнул.

– По мне… Они хотели убить меня… – Она обмякла у него на руках, засыпая…

– Дело ясное! – сказал Потапыч. – Девочку контузило.

Кряжев повлажневшими глазами вглядывался в ее измученное, избитое лицо. И тело ее было посечено осколками разрывных пуль. Кровь сочилась из некоторых ранок.

– Что же они с тобой сделали, невестушка моя!.. Потапыч, это же Леля Мирошникова – дочь нашего комполка!

– Вот так история! – изумился сержант.

Кряжев легонько потряс Лелю:

– Очнись, Леля, скажи, где Лукьян Корнеевич и Середин? Что с ними? Скажи, нам это важно знать.

– Убил диверсант… на стоянке… На стоянке у Степашкиного колодца. – Она открыла глаза, слабо улыбнулась. – Я рада, что тебя тут встретила… Это как во сне. Еще бы немножко, и я, наверно, умерла бы… Дай мне попить, Шура.

Кряжев напоил ее из фляжки, и она коротко, преодолевая свое тягостное сонливое состояние, рассказала, что с ней произошло за последнее время.

– Все ясно! – сказал Потапыч и прямо с коня полез на вербу. В бинокль он увидел приближавшуюся колонну мотоциклистов с немецкими солдатами. Впереди нее бежали собаки, вынюхивая след исчезнувшего косяка. – Спешат, сволочи! Кряжев, быстро прячем лошадей, конокрады едут!

Жестяно шелестящий вал камышей поглотил лошадей и всадников. Кряжев ехал впереди с Лелей на руках. Лошадия шла следом. Потапыч подгонял косяк, следил за тем, чтобы не отставали и не терялись в камышах жеребята. Дно лимана было сухое, в трещинах – вода далеко ушла за лето. Потом началось болото. Темная вода с белесым налетом порой доходила кобылам по животы, и они волновались за своих жеребят, тревожно ржали. Потапыч успокаивал их:

– Тихо, матушки! Не утонут ваши лошата – тут мелко.

Выбрались на остров с тремя вербами. Григораш поскакал им навстречу.

– Откуда кони? Кто это у тебя, Кряжев? – спросил он.

– Тихо, ты! – зашипел тот. – Не узнаешь, что ли? Наши кони, племенные. А это Леля Дмитриевна…

– Да ты что! – сдавленно произнес Григораш.

Леля спала, прижавшись щекой к груди Кряжева.

– Бедная девочка, сколько пережила! – со вздохом сказал Потапыч. – Ну, зверюки! Ну, проклятые! – Он вдруг обеспокоенно прислушался. – Слышите? Вроде бы собаки загавкали?

– Точно, – подтвердил Григораш.

– Чует мое сердце – фрицы потопчутся-потопчутся на краю камышей и сунутся в лиман. Не зря же они тут появились: ясное дело – буденновские кони интересуют их! Григораш, дуй вперед, да побыстрей! Доложи эскадронному: гонятся фрицы с собаками за косяком. Пусть идет навстречу с эскадроном. А то если кинутся гады по нашему следу…

– Слушаюсь, товарищ сержант!

Григораш поскакал по острову, догоняя свою тень, – солнце уже катилось к вечеру.

Потапыч и Кряжев подняли косяк, быстро перегнали его через остров и повели по водному проулку между высокими стенами камыша. Потапыч, ведя своего коня на поводу, брел позади, подталкивая жеребят.

– Быстрей, быстрей! – торопил он их.

Когда один из них увяз, он, надрываясь, выволок жеребенка из тины и охлестал плетью его матку, которая беспокойно ржала и мешала ему:

– Молчи, дуреха! Молчи, фашисты близко.

Потом продрались посуху сквозь мелкий тростник, выбрались на небольшой островок. Быстро перемахнули его, и тут навстречу им из вербняка выехали казаки во главе с эскадронным Петрунько. Потапыч осадил коня.

– Товарищ старший лейтенант, привязались, заразы, хоть полу отрежь! Слышите?

Накатом доносился собачий гон.

– Сколько их там?

– Мотоциклов десять-двенадцать на берегу видел я. По два-три человека на каждом мотоцикле плюс собака. Ну, часть их осталась возле мотоциклов. Фрицев двадцать-двадцать пять преследует нас.

– Ладно, мы им сейчас маленький мешочек сделаем, – сказал эскадронный. – А вы, Потапыч, Кряжев и Григораш, гоните лошадей в расположение части. Лелю Дмитриевну и данные разведки сразу же в штаб… По местам! В первую очередь бить собак с проводниками. Бить прицельно самых рьяных. Постараться взять пленных. Нам очень нужны пленные.

Бойцы залегли, положив коней в кустах вербняка. Косяк с сопровождающими скрылся в камышах. Близился, накатывался лай собак. И вот показались на острове первые немцы. Бежали, торопились, тяжело дышали. Рвались с поводков овчарки. Подпустили врагов близко. Эскадронный подал сигнал, и гулко ударили первые выстрелы. Воя и скуля, серыми клубками покатились по траве овчарки. Упали проводники. Остальные от неожиданности заметались по острову, стреляя из автоматов куда попало, пытаясь прорваться из окружения, но напрасно – со всех сторон натыкались на пули.

– Хенде хох! – крикнул эскадронный Петрунько. – Ди вафен штрекен! Руки вверх! Бросай оружие!

Кто бросил оружие, тот остался жив, кто продолжал стрелять, был убит. Одним из первых поднял руки капитан Рихтер.

Бойцы согнали в кучу пленных – их было одиннадцать, – собрали оружие.

Эскадронный отвел в сторону капитана Рихтера. Поговорил с ним на немецком языке:

– Вы согласны ответить на мои вопросы?

Рихтер поглядел на убитых солдат и унтер-офицеров, на стоявших с поднятыми руками, ответил устало:

– Спрашивайте…

– Кто остался около мотоциклов?

– Майор абвера Кроге и шестеро солдат.

…Майор Кроге, полулежа в коляске мотоцикла, потягивал кофе, который наливал в стаканчик из термоса. На салфетке перед ним лежали бутерброды с ветчиной. Солдаты перекуривали, сидя на траве. Только один прохаживался, озираясь и держа автомат на изготовку.

Капитан Рихтер вышел из камышей мокрый, в грязи, ругаясь и возбужденно размахивая руками. За ним, нагнув головы в касках, устало плелись солдаты.

– В чем дело, Рихтер? – зло бросил майор Кроге. – Что за стрельбу вы там открыли? Где лошади?..

Раздалась короткая очередь: это Дрогаев снял часового, который настороженно присматривался к переодетым в немецкую форму бойцам.

– Руки вверх! Сидеть спокойно! – казаки окружили гитлеровцев.

Майор Кроге непослушными пальцами выдирал пистолет из кобуры. Дрогаев схватил его за руку, отобрал оружие.

– Спокойно, герр майор! Ты нам нужен живой.