Текст книги "Лошадиные истории"

Автор книги: Алексей Коркищенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Петька торопливо закивал, ткнул себя в грудь, а потом показал рукой в степь. Так они помирились…

…И вот теперь Леля с непонятым волнением подъезжала к Петькиному двору: надо ведь было передать ему поручение деда Середина, чтоб немедленно приезжал в летний лагерь, и отдать коня. Ну, и кроме всего, просто хотелось повидать его. Правду сказать, она соскучилась по этому чудаку!.. Последние три лета они дружно работали, помогая во всем своим дедам, и сдружились крепко.

Петька полол картошку в огороде. Видно, с раннего утра работал – широкая полоса огорода была свежепротяпана. Леля свистнула, вложив два пальца в рот (Петька и научил так необычно свистеть – с жужжанием). Услышав знакомый сигнал, он бросил тяпку, присмотрелся – едва узнал ее! – и бросился к ней бегом, без всякого усилия перепрыгнув тын, отгораживавший двор от огорода. А Леля дала посыл своей резвой кобылке, и та смаху перескочила ограду и стала перед Петькой как вкопанная. А он даже присел от восхищения, хлопнув себя по коленям:

– Фу-ты ну-ты, ножки гнуты! Какая красуля! Я таких даже в кино не видел.

Да, Леля была одета непривычно для глаза хуторского парнишки: в хорошо пошитой гимнастерке с отложным воротником, перепоясанной наборным ремешком, в бриджах такого же темно-зеленого цвета, в мягких сафьяновых сапожках. Каштановые вьющиеся волосы прикрывал темно-синий берет, который очень шел к ее темно-серым глазам.

А на Петьке были латаные дедовы галифе, драная сорочка и дырявые черевики. Он был похож на бродягу Челкаща. За год парень подрос, окреп, в плечах раздался. И лицо изменилось, повзрослело, скулы стали резче, а глаза, зеленые, блескучие, – серьезней.

– Брось, Петька, заговариваться… Придумал тоже: в кино не видел, – проговорила она в смущении. – Ты это что?

Петька, краснея, подошел ближе, погладил шею коня и выговорил с запинкой, но смело глядя ей в глаза:

– Правда, Леля, ты такая красивая, что я тебя просто не узнаю. Просто загляденье!..

– Ну, Петька… Знаешь, Петька, – протянула она и остановилась, чувствуя, как ее лицо полыхнуло жаром. Никто никогда не говорил ей таких удивительных слов. И она сказала с обрывающимся дыханием, словно бы в воду прыгала: – А ты, Петька… ты такой чудной, Петька! Ты просто удивительно чудной какой!

А он, внезапно побледнев, не отрывая упрямого взгляда от ее горящего лица, от ее темно-серых ясных глаз, произнес с какой-то настырностью:

– Да скажи: дурак я!.. Я хотел написать тебе письмо, но адреса у меня не было.

– А ты бы у деда Лукьяна взял… – Леля быстро спешилась и, отворачиваясь от Петьки, похлопала по сумке, притороченной к задней луке седла. – Тут книги, которые я тебе обещала. Про лошадей. Слушай! Дед твой срочно тебя на помощь зовет, сказал, чтобы прямо ехал к нему. А мой получил приказ от военкома обучать призывников военному делу. Я тоже там буду. У меня поручение. Я уполномоченный инспектор. – Сунула ему повод в руки. – Бери коня и не медля скачи в летний лагерь! – Быстро пошла со двора, бросила ему от ворот, не оглядываясь: – Покедова, Петро!

– Покедова, Леля, – протянул Петька, машинально приглаживая одичалую чуприну.

Неотрывным взглядом проводил он Лелю, ловкую, гибкую, крепенькую, быстро шагавшую по аллейке вдоль дворов…

Через некоторое время по сонной хуторской улице, заросшей спорышем, распугивая кур и индюков, наметом промчался молодой бравый казак, остановился на полном скаку у двора Лукьяна Мирошникова, поднял коня на дыбы и зычным голосом прокричал:

– Эй, там, граждане Мирошниковы!

Из летней кухни в тот же миг выметнулись во двор дед, бабка и внучка. Они едва признали в этом молодом казаке Петьку Середина. На нем была хорошо подогнанная казачья форма. Сапоги немыслимо сверкали, отражая солнце, а из-под красного околыша синей фуражки вполне организованно задирался вверх укрощенный сливочным маслом русый чуб.

– Леля Дмитриевна, так что сказал мой дед? Прямо так и ехать к нему? – громко и отчетливо спросил он.

– Да, прямо так и ехать… он сказал, – растерянно промолвила Леля. Она ведь вроде бы все ясно ему до этого объяснила.

– Слушаюсь! – рявкнул Петька, взял резвого дончака в шенкеля, и тот, приученный брать барьеры, мигом оказался во дворе, поразив всех Мирошниковых, всполохнув кур, уток, собаку и кошку с котятами, перемахнул второй забор, повыше, отделявший двор от огорода, и галопом, бешеными скачками по грядкам лука, чеснока, петрушки, морковки, гороха, через картошку и кабаки помчался напрямую в степь. И только видели его!

Бабка Даша, ошеломленная Петькиной выходкой, немыслимым безобразием – по политым овощным грядкам конем топтаться! – с опозданием схватила палку и, будто бы гонясь за ним, затопала ногами на месте, крича:

– Да куда ж тебя понесло?! Тебе повылазило, бандюк?! Я вот поймаю тебя!..

– Вот что значит любовь! – философски заметил дед Лукьян.

И Леля все поняла: Петька отомстил ей!.. Она ведь явилась нафуфыренная: в бриджиках, в гимнастерочке, в козловых сапожках… «У меня поручение… Я уполномоченный инспектор…» Ах-ах!.. Пыль в глаза ему пускала!.. А он стоял перед ней, как оборванец, в рабочей одежде, грязный, босой… Вот он и ответил ей тем же: приоделся – где только форму достал! – и рванул на коне прямиком через грядки.

И Леля расхохоталась: молодец, Петька!..

Глава третья

Ристалище находилось между ериком и речкой Кагальничкой. На нем в шахматном порядке располагались высокие колы с воткнутыми в их вершины лозинами, деревянный макет немецкого танка, фанерные фигуры вражеских солдат и разные препятствия для всадников. И стоял, держа коней под уздцы, взвод безусых призывников при шашках и с учебными гранатами за поясами.

А под вербами собралась ребячья ватага. Тут была и Леля со своими хуторскими подружками. Она любовалась дедом и удивлялась ему: бывший командир эскадрона Первой Конной армии, а теперь завзятый коневод-селекционер, выводивший новую породу лошадей по приказу самого Маршала Советского Союза Буденного, и впрямь выглядел неузнаваемо: в синих диагоналевых галифе, в темно-зеленой гимнастерке, с орденами Красного Знамени на груди; усы нафабрены и лихо закручены; кривые ноги в начищенных юфтевых сапогах упирались в свеженадраенные стремена.

– Сми-и-рно! – хрипловатым басом скомандовал Лукьян Корнеевич. Пожилой конь, списанный по возрасту из кавполка, услышав строгую команду, вспомнил лучшие годы своей жизни, подтянул живот и затанцевал под всадником, как молодой. – Вольно! Григораш, Дрогаев, на конь! Специально для вас еще раз показываю рубку. Слушать внимательно, смотреть во все глаза!.. Имейте в виду, там не тонкую лозу будете рубить, а матерого фашиста. Наклон с коня – вот так, замах – вот так! – Лукьян Корнеевич показывал, как. – Шашку потягом на себя, наискосок – вот так!.. Рука – с плечом и туловом – вот так! Ясно-понятно?

– Ясно-понятно!

– Отвечать: так точно!

– Так точно, товарищ инструктор!

– Всем внимательно смотреть! – он послал коня рысью, делая заход в аллею лозы, и боевито прокричав: «Аллюр три креста!», помчался галопом, кружа шашку над головой.

Хищно вытянувшись на стременах, он скакал по аллее, посылая коня то вправо, то влево. Шашка со свистом рассекала воздух. Срубленная лоза падала торчком, втыкаясь в дернину. Ни одной целой лозины не осталось за Лукьяном Корнеевичем, когда он, разгоряченный, повернул коня и, подскакав к призывникам, поднял его на дыбы. Выдохнул горячо:

– Вот так надо! Ясно-понятно?

– Так точно, товарищ инструктор! – дружно ответили они.

– Во дает, черт щербатый! Похлеще Чапли Рубаной, – восхитился Кряжев, староста группы, озорной, насмешливый парень.

– Шурка, слыхал я, что ты считаешься в отряде самым отважным и ловким рубакой. Так ли оно? – спросил Лукьян Корнеевич, еще не остыв от боевого азарта.

– Да это он сам себя таким считает! – выкрикнул кто-то из строя.

– Любому из вас могу юшку пустить один на один! – ответил Кряжев с веселой заносчивостью. – И один с троими могу сладить, если дело о жизни станет, – добавил он уже всерьез.

– Ну да? Что ж, поглядим. Твой батька, помню я, давал прикурить белякам. Проведем с тобой, Шурка, наглядный урок для хлопцев, как вести сшибку, как нападать и обороняться. Смогёшь?

– А то! Батя успел меня кое-чему подучить. Давай покажем, Лукьян Корнеевич, этим недотепам, как надо воевать!

– Да ты, Шура, не хвались, идучи на рать… На средней скорости будем работать, чтоб они всё как следует разглядели. Всем следить за нами! Запоминать приемы. Потом попарно проведете сшибку. Кряжев, на конь! Шашку к бою!

Кряжев взлетел на коня, не коснувшись ногой стремени. Выхватил шашку. Горячий дончак, послушный посылам своего хозяина, вмиг оказался около старого всадника. Шашки скрестились в воздухе, сверкнув, как быстрые злые молнии. Девочки ахнули, Леля негромко вскрикнула. Вздыбив коня, Кряжев снова налетел на инструктора. Посмеиваясь в усы, Лукьян Корнеевич уверенно отмахивался от напористых наскоков гибкого, проворного юноши, ловко отбивая довольно опасные удары да еще поддразнивая его:

– Смотри, уши своему коню не отхвати, рубака!

Леля любовалась своим дедом, которого сейчас ни за что бы не назвала старым, и восторгалась Шуркой Кряжевым: в азарте боя он стал просто красивым.

А шашки сталкивались, звенели, высверкивая на солнце, кони сшибались грудью, визгливо ржали. И чем сильнее ярился Кряжев, тем насмешливей становился Лукьян Корнеевич.

– Не горячись, Шурка, спокойней отражай удары. И не петушись, ты меня не достанешь.

– Ох, достану, Лукьян Корнеевич! Ох, влеплю горячего, будешь знать! – ответил тот, горячо дыша.

– Да они, гляди-ка, будто всерьез рубятся! – сказал Иван Григораш.

– Оба в азарт вошли – и старый и малый, – ответил Минька Дрогаев со смешком. – Хорошенько приглядывайся к ним, сейчас мы с тобой на пару сразимся, разомнемся. Меня тоже охота забирает шашкой посвистеть.

– Да ну тебя! Ты тоже – бешеный.

Вдруг, отбив один из размашистых ударов парня, Лукьян Корнеевич ударил Шурку по боку клинком плашмя, и тот, вскрикнув, машинально схватился рукой за бок. А потом захохотал, скрывая неловкость, растерянность.

– Все-таки подловил, старый вояка!

Он не обиделся на инструктора, сам был виноват – слишком увлекся и прозевал обманный выпад «противника».

Успокаивая разошедшегося коня, Лукьян Корнеевич сказал Кряжеву, утирая пот с лица:

– Ловкий ты, Шурка, быстрый, верно, и крепко рубишь, однако больно горячишься, азартничаешь. Всего вроде бы хватает тебе… Только вот выдержанней будь, спокойней. Запомни это, Шурка!

– Запомню, Лукьян Корнеевич. Спасибо за урок!

– Слушай, остальные бойцы! – скомандовал инструктор. – Разобраться попарно, провести сшибку на защиту и нападение!.. И осторожней, предупреждаю. За нанесение раны отправлю под арест. Ясно-понятно?

– Ясно-понятно! – ответили юноши, держа коней под уздцы.

– По коням! Приступить к занятиям.

Лукьян Корнеевич и Кряжев сели передохнуть в тени старых верб, под которыми стояли лавки из старых толстых досок. Леля подошла к ним. Кряжев поздоровался с ней за руку, пригляделся восхищенно:

– Ух, какой ты становишься! Прямо, как комиссар красногвардейского полка.

– Она и будет для вас комиссаром, – сказал Лукьян Корнеевич с улыбкой. – Уполномочена мною и Серединым провести инспекцию и прочитать лекцию про коня.

– Да ну! В самом деле?.. А ты, Леля, училась этому где или как?

– Училась, а как же! – ответила Леля, садясь рядом с ним. – В конно-спортивной школе, ну, и сама много читала…

– Молодчина, Леля! – Кряжев обнял ее за плечи. – Не трусь, действуй смело. Я помогу тебе, если потребуется.

Горячая Шуркина рука просто обжигала ее. Она поразилась его температуре: «Как у коня при хорошем аллюре!» И почему-то не смела даже пошевелить плечами, чтобы убрать жаркую руку. Но он сам догадался это сделать. Засмеявшись чему-то, показал на сражавшуюся пару призывников:

– Гляньте, гляньте, как рубится Васька Кутырь! Машет шашкой, как палкой. А конь его совсем не слушается. Растапша! Вот уж, действительно Кутырь!

А Леля и сама до этого, наблюдая за поведением коней, заметила, что с гнедым Васьки Кутыря что-то не в порядке. Вел он себя нервно, суматошно.

Лукьян Корнеевич приказал новобранцам спешиться, поставить лошадей у коновязи и расположиться на лавках. И сколько у них было разговоров, сколько похвальбы и хвастовства! Инструктор, с трудом успокоив их, сделал разбор занятия. Почти каждому указал на грубейшие ошибки, любая из которых в настоящем бою могла стоить бойцу головы. Тут уж призывники совсем приутихли: впервые, может быть, по-настоящему дошло до них, насколько важны такие занятия. Это тебе не школьные уроки, на которых можно было валять дурака, – тут речь о жизни идет, о победе над подлым врагом. А война – рядом, за буграми.

– Серьезней, хлопцы, относитесь к учебе! – заключил Лукьян Корнеевич. – Вас скоро в часть отправят, в Донскую дивизию, а там некому будет с вами нянчиться. Могут сразу в бой кинуть. Лучше уж тут почем зря пот в тренировках проливать, чем там – кровь. Ясно-понятно?

– Ясно-понятно, товарищ инструктор!

– Ну а теперь лекцию про коня прочитает вам уполномоченный инспектор…

– Леля Дмитриевна! – подхватил Кряжев.

– А мы сами-то, выходит, лопухи ничего про коня не знаем?! – возмутился Васька Кутырь. – Это мы-то, которые смалу…

– Отставить, Кутырь! – приказал Кряжев. – Я, как староста группы, призываю к порядку, а то могу и стукнуть за грубую недисциплинированность!.. Леля Дмитриевна, выходи к щиту и начинай лекцию.

В хуторе относились к Леле с симпатией. Считали ее своей. Многие знали: работы любой она не боится, коней любит и понимает. Она сознавала это, однако понимала и то, что вряд ли парням понравится, если она, девчонка, станет читать им лекции по иппологии: каждый небось считает себя лучшим знатоком коня. Помня об этом, Леля смело вышла к черному щиту, служившему классной доской, и спросила, показывая пальцем на Кутыря:

– Василий, почему конь тебя не слушается? Почему он так странно ведет себя?

– Да он же дурной!.. Достался мне… – Васька вскочил, суматошно замахал руками. – Глупак он!

– Сам ты глупак! – остановил его Кряжев. – Затуркал хорошего коня.

Леля подняла руку, требуя внимания:

– Василий, расседлай коня.

– Это еще зачем? – взвинтился он. – Стану я…

– Делай, что тебе говорят! – приказал Кряжев.

Лукьян Корнеевич ни во что не вмешивался. Неторопливо покуривал, пряча улыбку в усах. Он догадывался о том, чего добивается его наблюдательная внучка.

Кутырь снял седло, положил потником на траву. С мокрой спины гнедого шел пар. Леля подошла к нему, легонько, ласково ощупала плечи, холку и спину. Конь вздрагивал, нервно перетаптывался на месте, не понимая, чего от него хотят.

– Бедный гнедко!.. Вы только посмотрите, товарищи! Вот на плечах у него, на холке и на спине появились горячие припухлости. Их называют нагнетами. Знаете? Ну конечно же должны знать. А отчего они появились? – Она перевернула седло. – Посмотрите, какой безобразный потник! Грязный, заскорузлый, мятый. – Провела рукой по нему, что-то выдрала из войлока. – Смотрите – репей! Разве так можно относиться к своему боевому другу?! Это – предательство, гражданин Кутырь! – Возмущение Лели было так велико, что она даже не захотела применить к нему слово «товарищ».

– Да я это… Я это самое… – растерянно бормотал Кутырь.

Новобранцы, не на шутку удивленные уверенными действиями Лели и охваченные ее настроением, набросились на Кутыря:

– Тебе на ишаке ездить надо, вахлак!

– Он сам – ишак вислоухий!

– Тихо, товарищи! – остановила их Леля. – Вот Кряжев, староста вашей группы, он, наверное, знает, кто следит за содержанием конского снаряжения, за правильностью седловки и пригонки сбруи. Должен он это знать?.. И кто же, в конце концов, у вас отвечает за здоровье и благополучие лошадей?

Леля с гневным укором смотрела на Кряжева, а тот неожиданно смутился, с запинкой ответил:

– Да никто специально не назначался для этих дел. Верно, я должен отвечать за это.

– Вот видите! Вас – целый взвод, а следить за порядком некому. Конь Кутыря просто в ужасном состоянии. И у других бойцов кони не очень-то ухожены. Вы, по всему, вообще не проводите смотров. А таких, как… которые не уважают коней и сидят на них, как тюхляи-вихляи, тех надо в обоз списывать. Не получится из них настоящих всадников.

Призывники, притихнув, многозначительно переглядывались.

– Слыхали? – с угрозой спросил Кряжев. – Меня военком назначил старостой группы, командиром отряда, и я с вас строго спрошу! Каждый день будем проводить смотры коней и снаряжения и кое-кого в обозники спишем, не нужны нам такие красные кавалеристы, как Васька Кутырь!

– Я не буду больше! – взвился Васька. – То есть я буду!..

– Хватит нас обещалками кормить! – остановил его Кряжев. – Мы еще немного поглядим, и ежели сбрешешь, тогда прощевай!

– Прошу внимания! – сказала Леля. – Кто из вас знает, как лечить вот такие набои и нагнеты, как у гнедого Василия Кутыря?

Призывники зашумели:

– Карболкой помазать!

– Йодом, йодом!

– Кто точно знает, пусть поднимет руку! – распорядилась Леля.

Никто не решался.

– Да ничего такого они не знают, Леля Дмитриевна! – насмешливо сказал Миня Дрогаев. – Растолкуй ты им без всякого, если, конечно, сама знаешь.

– Знаю, меня учили! – отрезала она. – Перво-наперво охолодите такие места. Ага, чем охолаживать? Наложите на них мешки или сумки со льдом. Где его взять среди лета?.. Ну, тогда приложите к нагнетам и набоям тряпку или глину с уксусом и водой, это в том случае, если кожа не повреждена.

– А если уже повреждена? – с ехидцей спросил Дрогаев.

– Тогда кавалериста надо взять под арест, а коня отправить к ветврачу.

Новобранцы рассмеялись: им понравился находчивый ответ «инспекторши».

– Смеху тут мало, – сказал Кряжев. – У нас такие случаи бывали, и жаль, что мы не брали под арест разгильдяев за такие грехи. Но теперь, братва, смотрите в оба! Продолжай, Леля.

Правду сказать, Леля не знала, о чем дальше вести речь, но тут ей пришел на ум рассудительный и неторопливый в речи преподаватель иппологии конно-спортивной школы, лекции которого она помнила наизусть, и, набравшись серьезности, немного наигранно, стала говорить, подражая ему:

– Раз мы упомянули о коже коня, то мне хочется вот что сказать. Кожа и шерсть представляют собой зеркало его здоровья. А здоровье коня очень зависит от правильного содержания кожи. Она ведь не только покрытие живого тела, а и очень сложный орган для очищения и освежения крови и всего тела. Грязная кожа – носитель всяких инфекций. Вот потому чистота лошади является не только гигиенической, но и важнейшей профилактической мерой, как баня или ванна для человека…

– Вот-вот! Слыхали? – воскликнул Дрогаев, – Толкуй дальше, Леля Дмитриевна, а то некоторые наши лопухи никакого понятия о коне не имеют, хотя и считают себя казаками.

Леля, недовольная тем, что ее прервали, сказала с иронией:

– Ну, если вы, товарищ Дрогаев, все знаете о коне, тогда растолкуйте «некоторым нашим лопухам», какая температура у лошади, какова у нее частота дыхания, пульс, в каком месте он исследуется.

– Боюсь ошибиться, Леля Дмитриевна, но, по-моему, у лошади все так, как у человека, – стал выкручиваться Дрогаев.

– И пульс на руке у коня исследуется, да? – поддел его Иван Григораш. – Рассказывай, Леля Дмитриевна, как оно на самом деле, никто из нас не знает точно. Нас этому не учили.

– Верно, Леля Дмитриевна! Правду сказал Григораш! – раздались голоса.

– Ну, тогда слушайте внимательно! – звонко сказала Леля, набравшаяся уверенности. – Молодая лошадь дышит четырнадцать-пятнадцать раз в минуту, взрослая – восемь-двенадцать раз, а старая – восемь-девять. При быстром аллюре дыхание учащается до ста тридцати раз.

– Ничего себе! Никогда бы не подумал! – удивился Дрогаев.

– Вот потому она и запаливается, если не давать ей роздыху, – заметил Кряжев.

– А температура тела лошади считается нормальной от тридцати семи до тридцати восьми с половиной градусов, – продолжала Леля. – При скачке температура может повышаться на два градуса. Вот почему, товарищи кавалеристы, так важно беречь животное от простуды после работы… Мы об этом в следующий раз подробней поговорим. А сейчас мне хочется послушать пульс у этой лошадки. – Она подошла к гнедому Кутыря. – Пульс исследуется вот здесь, на лицевой артерии возле угла нижней челюсти. Нормальный пульс – тридцать шесть-сорок ударов в минуту, а при работе он доходит до ста и более ударов… Так-так… – Леля стала считать пульс у гнедого. – Ну вот! Пульс у него частый. Каждую секунду удар!.. Василий Кутырь, твой конь болен!.. – Посмотрела в ноздри коню, прильнула ухом к его боку, прислушалась к дыханию. – У него даже, может быть, воспаление легких. Дыхание шумное, частое. Его нужно немедленно показать ветврачу!

Кряжев резко бросил Кутырю:

– Ну, Васька!.. Будешь чистить конюшню и подметать бригадный двор, пока твой конь не выздоровеет. Веди его к ветврачу!

Тот взял седло на закорки и повел гнедого за повод. Призывники проводили его взглядом и снова повернулись к Леле.

С уважением смотрели на нее.

– Жаль хорошего коня, – с грустью сказала Леля. – А страдает он потому, что наездник – невежда. Вот скажите, что является главным оружием конного бойца?

– Шашка! – вырвалось у кого-то.

– Нет, не шашка! Главное оружие конного бойца – это конь. А чтобы содержать его в хорошем, боевом состоянии, надо все знать о нем. Я училась в конно-спортивной школе, и мне рассказывал много о жизни коня друг деда Степана, полковой ветврач. Если хотите узнать побольше о коне…

– Хотим, Леля Дмитриевна, хотим! – закричали юноши.

– Ну, хорошо. Со следующего занятия начнем проходить иппологию – науку о лошади.

– Ура! Качать Лелю Дмитриевну! – предложили самые горячие.

Кряжев в два прыжка очутился возле Лели, положил руку на ее плечо.

– Ну-ну, я вот покачаю кое-кого! Ишь, какие скорые. Тихо! Чтоб все слышали, и ее дед – тож: объявляю Лелю Дмитриевну своей невестой! И смотрите, если кто будет липнуть… на сабельную дуэль вызову!

– Глядите, захватчик какой! Мы еще посмотрим, чьей она будет невестой! – к нему стал продираться Минька Дрогаев.

Его удерживали, он вырывался, и Леля никак не могла взять в толк: всерьез они это делали или валяли дурака. Засмеялась, освобождаясь от напряжения, – нелегко ей дался первый урок.

Лукьян Корнеевич, разряжая ситуацию, поднялся, крякнул и отдал приказ:

– Построиться!

Призывники разобрали коней и стали в строй, держа их под уздцы.

– Продолжать учение по групповому расписанию! Не жалеть сил. Тяжело в учении, легко в бою, как говорил товарищ Суворов. По коням!

Леля вернулась к своим восхищенным хуторским подругам, вместе стали наблюдать за действиями всадников. Интересно было, как в кино. Одна группа, выскакивая из камышей, проносилась галопом мимо деревянного танка, бросала в него гранаты. Танк бухал, как барабан. Другие занимались джигитовкой: поднимали фуражки с земли, бросали пики в кольцо, закрепленное на столбе. Иван Григораш и Минька Дрогаев, гикая, горяча и себя, и лошадей, скакали по аллее, рубя лозу. Получалось у них неплохо. Лукьян Корнеевич, браво подбоченясь, сидел на неспокойном коне и орлиным взором окидывал ристалище.

Кряжев, удачно преодолев на своем рыжем дончаке все препятствия, на скаку подхватил около танка связку учебных гранат и бросил в бочагу, около которой стояли девочки. Они разбежались во все стороны, визжа и хохоча. Им, должно быть, понравилось, что их заметил такой красивый и мужественный всадник. Кряжев догнал Лелю, выхватил ее из девчоночьей стайки и, крепко прижав к себе, помчался наметом по лугу, весело вопя.

– Кряжев невесту украл! – крикнул Дрогаев и погнался за ним.

И тут все всадники бросились в погоню: обрадовались неожиданному развлечению.

– Кряжев, отставить! – приказал Лукьян Корнеевич, но его приказа никто не услышал.

Леля, обняв Шурку за шею, смеялась радостно и перепуганно.

– Ура-а! – кричали девочки. – Лельку жених украл!

Хотел было поскакать Лукьян Корнеевич за расшалившимися новобранцами, да раздумал: пусть их, дело молодое, совсем еще ребятня!.. А Леля-то, Леля Дмитриевна, шельмоза какая, а? Не ожидал он от нее, честно говоря, такой прыти, такой дерзости. Как она держалась перед этими парнями!.. И вишь ты, вон как за Кряжева крепко уцепилась. Небось, считает себя взрослой, инспекторша.

Кряжева догоняли Дрогаев и Григораш, и он выхватил шашку, стал яро отмахиваться от них. Дрогаев закричал на него:

– Тю на тебя, скаженный чертяка!

Отстали от него преследователи, не смея приблизиться, сопровождали эскортом. На полном скаку остановился Кряжев перед Лукьяном Корнеевичем, отсалютовал шашкой и доложил браво:

– Товарищ уважаемый дед Лукьян Корнеевич! Доставил вам вашу прекрасную внучку, а мою невесту в целости и сохранности!

– Продолжать занятия по вольтижировке и джигитовке! – скомандовал Лукьян Корнеевич, как будто бы ничего не произошло.

…Под вечер, возвращаясь домой, дед сказал внучке, вразвалку сидевшей на крупе коня:

– Ну, Леля Дмитриевна, ты меня просто удивила, не ожидал я за тобой таких талантов!

– Каких талантов? – настороженно спросила она.

– Да лекции ты им по этой науке, иппологии, как по писаному читала!

– А-а, ты про это, – успокоенно сказала Леля. – Я им лишь повторяла то, что нам в конно-спортивной школе говорили про лошадь, и то, что сама вычитала в учебниках для кавалерийских школ.

– Ну-у, просто!.. Иметь такую память, я тебе скажу, не каждому дано.

– Кто любит лошадей, Лукьян Корнеевич, тот запомнит все, что им на пользу! – рассудительно сказала Леля.

– Верно, Леля Дмитриевна! Хорошо сказала.

С высоты, из-за пестрых облаков, к ним донесся звенящий гул самолета.

– Это «рама», дедушка! – вскрикнула в тревоге Леля. – Разведчик.

Старик придержал коня. Его глаза не сразу нашли среди облаков самолет с двойным фюзеляжем.

– Опять эта «рама»! – сказал он. – Смотрят, заразы, а чего высматривают, проклятые? Третий раз уже кружит над нами. И перед тем, как бомбили наш тракторный отряд, она кружила.

Надрывный плач, раздавшийся впереди, в одном из дворов, отвлек их от самолета. И тут из-за угловой хаты на выгон поспешно выкатился на велосипеде почтальон дед Симук.

– Стой, Симук! – остановил его Лукьян Корнеевич. – Что там стряслось? Опять ты похоронки развозишь?

– Проклятая работа! – с легочным свистом выговорил почтальон. – Черным врагом стал я для своих хуторян… Вручу хозяйке письмо с похоронкой и драпаю от нее, чтоб с горя меня не побила. Боже ж ты мой, за неделю восемь похоронок развез!

– Ну а что по радио слыхать? – спросил Лукьян Корнеевич.

Дед Симук ответил со злой досадой:

– Зачем тебе радио, когда и без радио слыхать?!

Почтальон вытер ладонью пот с лица, покатил дальше.

Лукьян Корнеевич тронул коня, сказал притихшей Леле:

– Слыхать, еще как слыхать. Особенно по ночам. Громыхает, как черт в бочке!

И сама Леля слышала гром артиллерийской канонады и огневые всполохи на горизонте видела. Не так уж далеко был фронт – за речкой Кагальничкой, за тремя буграми и там – через Дон.

«Рама» замыкала круг над степью в той стороне, где находился летний лагерь конефермы.