Текст книги "Когда сбывается несбывшееся… (сборник)"

Автор книги: Александра Стрельникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Если бы я знал точно, что девушка, которую я приглашу в кафе, придет ко мне в гости в первый же вечер знакомства, то, возможно, стоило бы на нее потратиться, а если уверенности в этом нет, так зачем мне все это надо? – рассуждал Михаил. – Мне вообще трудно с женщинами знакомиться. В идеале мне нужно бы знакомиться по брачному объявлению. А при женитьбе заключать брачный контракт, где будут расписаны права и обязанности сторон… Как за границей, например. Но в Советском Союзе такого никогда не будет, – сказал большой спец в юриспруденции.

Виктор слушал своего однокурсника с неподдельным удивлением. Сидя в полупустой съемной квартире на окраине Москвы, человек спокойно говорил о каких-то странных и немыслимых вещах…(И было чему удивляться, если бы знать, что разговор этот происходил всего пару лет спустя после того, как великая держава отпраздновала 50-летие Великого Октября… Когда до появления первого брачного агентства в нашей стране оставалось «каких-нибудь» лет двадцать пять, а до брачных контрактов – и того более).

И хотя секса, как известно, у нас в то время не было, тем не менее – люди встречались, люди влюблялись… И дети рождались тоже. Но профессорский сын, видно, не входил в их число. Призрак одиночества уже маячил перед ним. К нему явно прилепился ярлык старого холостяка и маменькиного сынка. Он подумывал, правда, об аспирантуре, которая давала ему возможность еще три года оставаться в Москве. Но сам-то прекрасно понимал, что заполучить ученую степень, пожалуй, еще сможет. Но вряд ли сможет заполучить женское сердце… То ли в силу своих личных достоинств и характера…То ли в силу того, что даже в «обществе равных возможностей» счастья и любви на всех не хватало, как, впрочем, и лимитированных мест в престижный вуз. А может быть, еще и потому, что цветок любви не цветет среди политиков, дипломатов и прочих высокопоставленных особ, как тонко однажды заметил французский писатель и большой эстет Андре Моруа? Может быть…Только есть сомнение, что Михаил его читал.

Что касается интересного блондина…

Панические настроения Николая докатились до Киева. По весне в квартире на окраине Москвы появился старший Бабенко – Григорий Иванович. Вместе с его раскатистым малороссийском «г» в чужом съемном доме появилась «горилка с перцем», вкусно запахло настоящим украинским борщом и яичницей, поджаренной на сале, а также домашней украинской колбасой с чесноком, которыми радушный хохол угощал однокурсников своего сына.

Как человек служивый и ответственный, он приехал в столицу, взяв недельку в счет отпуска. И первым делом отправился в институт. Пообщавшись там с деканом и даже ректором, он окончательно понял, что распределение, а значит – и будущее его сына зависит от наличия московской прописки (будь она неладна!). И чтобы заполучить ее, существовало три способа: либо женитьба на московской диве, либо фиктивный брак, либо междугородный обмен киевской квартиры на московскую. Ну, как было понятно, первый вариант уже отпадал. Вторая затея – женитьба за деньги (и к тому же, немалые) – казалась Григорию Ивановичу вообще непонятной и сомнительной. Значит, оставался только третий вариант. А был он, ох, как не прост! И не только потому, что киевлянину еще только предстояло узнать, что за шикарную трехкомнатную квартиру на Крещатике ему в Москве с радостью могут предложить лишь однокомнатную, или, в крайнем случае – двухкомнатную малогабаритку, нуждающуюся в ремонте, и без телефона, и, разумеется, не в центре Москвы. Что само по себе, понятно, не сулило особой радости.

Но самая большая печаль была в другом. Старший Бабенко был лицо номенклатурное, то бишь назначенное на свой нынешний почетный пост товарищами по коммунистической партии за соответствующие заслуги по работе. Ему, в прошлом первому секретарю райкома партии небольшого городка на юге Украины, восемь лет назад было оказано высокое доверие. Он был приглашен для работы в столицу Украины и назначен заместителем заведующего отделом сельского хозяйства киевского обкома партии.

Однажды, в коридоре Мила подслушала разговор отца с сыном.

– Конечно, – говорил сыну старший Бабенко, прикрыв дверь в комнату, – меня могут перевести в ЦК Украины, разговоры такие были… И это реально. Но надеяться, что меня потом переведут в Москву – это вряд ли. Значит, путем перевода ничего не получится. Да и сроки тебя поджимают…А это значит, что я могу уехать в Москву только сам от себя, порушив все наработанные связи, и с выговором в личном деле. Так как «товарищи наверху» этого не поймут, – сказал Григорий Иванович.

И в небольшую щель в двери Миле было видно, как старший Бабенко показал при этом пальцем в потолок…

– Просто так меня никто не отпустит, – продолжал Григорий Иванович, а на твою будущую карьеру им наплевать. А на своей я сам вынужден буду поставить крест, – вздохнул отец Николая. – Другого выхода у нас нет. Время поджимает…

– Да не переживай ты так, батя, – сказал Николай. – Не надоело тебе все эти годы за неурожаи зерновых и сахарной свеклы отвечать? Мало тебе что ли партийных проработок устраивали за эти годы? Ты ведь всегда боялся со своей должности слететь. Да пойми ты батя, это Москва… Совсем другие возможности.

– Да я понимаю, сынок, зря ты что ли в этом институте пять лет учился, – сказал старший Бабенко. – Не сворачивать же теперь с полдороги. – И добавил, – сначала я тебе помог, а там, глядишь, и ты отцу поможешь, когда хорошо устроишься…

– Не сомневайся, – заверил отца сын, – все устроится, если мы зацепимся Москве. Теперь только осталось мать уломать. Да, батя, я тебе не завидую…

– У-у-у, я сам себе не завидую, – невесело протянул Григорий Иванович, и было слышно, как отец с сыном чокнулись за успех своего мероприятия.

Мила тихонько прошла на кухню и поставила чайник на плиту. Скоро должен был прийти из института Виктор. Она глядела в окно, скрестив руки на груди, и думала об услышанном: «Вот как все оказывается не просто у выпускников этого престижного института». И радовалась, что ее «акции» москвички явно возрастают.

А старший Бабенко уехал в Киев, чтобы круто изменить свою судьбу. Как ни был простоват Григорий Иванович, но, видимо, не настолько, чтобы не понять, что Киев – это, конечно же, хорошо. Но Киев – это только столица республики, а Москва – столица всей державы. И интуиция подсказывала ему, что ради этого стоит круто изменить все. Тем более, что будущая жизнь и карьера сына были поставлены на карту…

Через пару недель к Николаю приехала мать. И с ее приездом Мила, пожалуй, впервые ощутила всю уязвимость и двусмысленность своего положения приходящей подружки, старательно играющей роль рачительной хозяйки.

Появление Роксаны Тарасовны Бабенко не могло остаться незамеченным. На квартиру, где мирно соседствовали трое ребят и Мила, словно упал метеорит. Это был громкоголосый и крупногабаритный «бабец», всем своим видом оправдывающий фамилию. (До этого все ребята соглашались с Милиной шуткой, что Николаю очень подходит его фамилия, исходя из того, что он – большой спец по женской части).

Роксана Тарасовна не ограничилась присутствием в комнате Николая (кстати, самой маленькой по метражу из всех трех комнат), что сразу ей показалось жутко несправедливым, после того, как она заглянула к соседям сына. Мать Николая быстро заполонила своим присутствием сразу все пространство трехкомнатной квартиры благодаря массе тела и исходящей от нее энергетике недовольства сложившейся ситуацией, а, возможно, и самой жизнью. Впрочем, ее можно было понять. Ей, как и всей семье «бабенковых», было, что терять в Киеве…

Когда-то давно деревенская девушка с неполным средним образованием приехала в небольшой южный городок к дальней родственнице, чтобы в райцентре окончить курсы бухгалтеров. В этом городке она познакомилась с веселым и симпатичным парнем, который не только лихо отплясывал на танцах и провожал ее до дома родственницы, но был еще и комсомольским вожаком. Звали его Гриша. С идеологическим ростом Григория Ивановича росла и Роксана Тарасовна. В том городке, где ее муж был первым секретарем райкома партии, она работала главным бухгалтером в строительной конторе. Когда Григория Ивановича перевели в Киев, муж ее устроил на должность инструктора республиканского комитета профсоюза работников культуры. И хотя работа ее заключалась, как говорится, в перекладывании бумажек с одного места на другое, она своей работой гордилась и чувствовала свою причастность одновременно и к профсоюзам, и культуре. К тому же, все ее окружение знало, кем и где работает ее муж. Это вам не шутки: персональный кабинет, персональный автомобиль, трехкомнатная квартира на Крещатике и полный «соцпакет» благ, касающийся товарообеспечения, отдыха и здоровья. Этот пакет так выгодно отличался от того, что имел рядовой гражданин общества равных возможностей… И вот теперь все это они теряли ради туманных московских перспектив…

Но после того, как Григорий Иванович стукнул кулаком по столу, Роксане Тарасовне пришлось уволиться с работы. Осуществление задуманного начали с нее. Григорий Иванович сознательно отправил ее в Москву, чтобы она не капала ему на мозги. Ему и самому было, ох, как тошно…

Вырванная из комфортной и привычной среды в москальскую столицу, оказавшись в чужой, пустой и неуютной квартире на окраине Москвы, к тому же, без телефона, Роксана Тарасовна рвала и метала. Привыкшую начальствовать женщину и у себя дома, и по долгу службы, здесь раздражало все. Особенно, эта наглая московская девица, которая чувствовала себя здесь полноправной хозяйкой.

– А вы знаете, что Грыгорый Ивановыч (мать Николая говорила, мешая украинские слова с русскими) договорился с хозяевами, что только мы одни будем снимать эту квартиру, – начала она прощупывать почву, зайдя на кухню, где крутилась Мила.

– Вообще-то, я – москвичка и в съемной квартире не нуждаюсь, – тут же уколола приезжую хохлушку Мила. – Это – во-первых…Во-вторых, насколько мне известно, все ребята оплатили жилье, включая июль месяц. А сегодня, если мне не изменяет память, только 10 апреля…А, в-третьих, вам бы следовало знать, что эту квартиру нашел и снял для себя мой Виктор. А Михаил, а потом и ваш Николай напросились к нему, так как не хотели жить в общежитии. Как вы, вообще, можете заводить подобный разговор, когда ребятам надо готовиться к защите дипломов и сдаче госэкзаменов?

Роксана Тарасовна не могла выносить чужой правоты. И изнутри ее просто распирало. К тому же, она очень любила командовать.

– Что-то плохо вы за чистотой смотрите: раковина и в кухне, и ванной грязная – продолжила мать Николая, стараясь повернуть разговор в другое русло и не задумываясь о том, что вот сейчас она является живым воплощением пословицы «о двух хозяйках на одной кухне».

Однако, не на ту напала.

– Ну, что ж, раз вам не нравится, как я смотрю за чистотой, – сказала Мила, уперев руки в свои нехиленькие бока, – я с радостью уступаю вам эту почетную обязанность. – И добавила, – неужели не понятно, что никто из ребят не хотел заниматься уборкой квартиры и мытьем унитаза? Этим занималась я. В то время, когда я могла бы ограничиться только уборкой комнаты Виктора…

Мила застыла на полуслове, увидев, как Роксана Тарасовна взяла кастрюлю, собираясь варить картофель.

– А кастрюльку поставьте, пожалуйста, на место, – ехидно сказала она. – Кастрюлька-то моя, из дома привезенная. Я сейчас буду варить в ней пельмени. Скоро Виктор придет из института.

Роксана Тарасовна смерила ненавидящим взглядом Милу и швырнула ей кастрюлю под ноги с такой силой, что погнулась алюминиевая ручка.

– Да подавись ты своей кастрюлей…

И вскоре, хлопнув дверью, вышла на улицу в поисках ближайшего хозяйственного магазина.

Да, две хозяйки на кухне – старая история…

А Мила подумала о том, как хорошо, что мать Николая не появилась здесь раньше. И еще, благодаря Роксане Тарасовне, перед ней замаячил призрак свекрови. Хотя она понимала, что если у нее все сладится с Виктором, в ближайшее время присутствие свекрови ей не грозит.

В общем, мирная и веселая холостяцко-молодежная квартирка с приездом мадам Бабенко стала похожа на обычную коммуналку, где каждый хотел поплотнее прикрыть за собой дверь от соседей. Хрупкий мир держался благодаря усилиям Николая. Сам он, забыв про недавние гулянки, после института мчался с матерью то на междугородные переговоры, то в обменное квартирное бюро, то на встречу с маклером…Частыми посетителями в их квартире стали разносчики телеграмм. Телеграфировал Киев из-за отсутствия телефона…Почти каждую неделю под выходные наезжал старший Бабенко. В самой маленькой комнате квартиры кипела жизнь: там громко охали по поводу плохих вариантов обмена или от несовпадения числа выезжающих из Москвы. Например, выезжало двое пенсионеров, а въехать должно было четверо «бабенков». (Еще у Николая был брат, который учился в школе). А закон строг: сколько человек выехало, столько должно и въехать. И эти законы, надо было как-то обходить…Но чаще и громче всех слышно, конечно, было Роксану Тарасовну, которая поносила Москву вместе с москалями, и наглых и расчетливых московских девиц, вспоминая, что Николай был отвергнут какой-то министерской дочкой. Был это, конечно, и камень в «Милин огород».

Мила слушала все это, усмехаясь. Ее мало трогали чужие заботы и хлопоты. Тем более, что в скором времени ей предстояли свои. И были они весьма приятными…

«Это только такая бестолочь, как моя дочь Вика могла так вляпаться», – размышляла Мила, наводя порядок по случаю прихода гостей. После звонка Ирины Михайловны, которая ходила с Викой в поликлинику, уже было известно, что срок беременности был такой, что не подлежал хирургическому вмешательству…

Мила вспомнила, что когда она очень хотела выйти замуж за Виктора, она решила «пойти в разведку»… К этому прибегают многие женщины, желая проверить своих возлюбленных. Нет, она не утверждала, ни в коем случае, она просто намекнула Виктору, что, кажется, беременна… И все завертелось, закрутилось тогда в ее молодой жизни. Все сладилось. Зря что ли она так старалась… А потом, выяснилось, что она ошиблась. Ведь так бывает. Но сама-то она точно знала, что не беременна… Ну, а ее Вика – вот дуреха. Преподнесла такой подарок…

Мила устало села на диван, швырнув на пол тряпку, которой только что смахивала пыль с мебели.

– Интересно, что там за парень, – подумала она вслух и посмотрела на часы.

Через полтора часа должны были прийти все: Вика с Виталиком, мать и Виктор. А ей надо было еще приводить себя в порядок и накрывать на стол. Она подошла к зеркалу и, пристально посмотрев на свое отражение, сама себе приказала: «Только держи себя в руках. Иначе ты сама все испортишь»…

В душе она посетовала на то, что все свалилось на нее до кучи. Впрочем, если бы не Викины обстоятельства, Виктора бы сюда не заманить ни за какие коврижки. Нет худа без добра – вспомнилась пословица. Впрочем, что здесь «худо», а что «добро», она пыталась не задумываться.

– Проходите, проходите, молодой человек, – приветливо, но в то же время строго и властно, поприветствовала Мила Виталика, замаячившего в дверном проеме, – тут такие дела намечаются, а мы даже незнакомы…

А про себя успела подумать, окинув цепким взглядом голубоглазого блондина, державшего торт и цветы и неуверенно топтавшегося в прихожей: «Какой милый «тюфячок», однако. Пожалуй, немного в комбинации с «динамо». Впрочем, не самое плохое сочетание»…

У нее отлегло от сердца. Интуиция подсказывала ей, что замужество Вики – это вопрос практически решенный. У Вики все должно решиться хорошо, потому что слишком плохо все было у нее. По простому закону компенсации, который был явно сегодня не в ее пользу…

Вика с Виталиком пошли на балкон, а Мила с Ириной Михайловной направилась на кухню.

– Все же нехорошо, что матери Виталика с нами нет, – озабоченно и почти шепотом сказала Ирина Михайловна.

– А вот и нет, абсолютно не согласна с тобой, – возразила Мила. – Это даже нам на руку, что там на даче, где она сейчас, нет телефона. Одного его нам легче будет обработать. А он потом свою мать просто поставит перед фактом: дескать, женюсь и заявление подали…

– Не говори гоп, пока не перескочишь, – тихонько сказала Ирина Михайловна.

– Ой, мама, что ты шепчешься, кого боишься? Да все нормально будет… Ты что забыла, что мы с родителями Виктора только на свадьбе познакомились? – недовольным тоном обратилась она к матери. – Но ведь, согласись, так даже лучше для нас в сложившейся ситуации. Ведь Викин живот скоро уже торчать будет.

В дверь позвонили. Это был Виктор, который опаздывал минут на пятнадцать. Мила крикнула дочери из кухни, чтобы она встретила отца.

Вика чмокнула отца в щеку и взяла у него из рук пакет с коньяком и коробкой шоколадных конфет.

Через десять минут все сидели в комнате за столом. Некоторая натянутость исчезла, когда собравшиеся выпили по рюмочке коньяка, разумеется, кроме Вики. О чем говорят в таких случаях?

– Вот у Вики как раз через месяц день рождения, – начала Мила.

– Вот бы здорово в день моего девятнадцатилетия во Дворце расписаться, правда, Виталь?

Молодой человек, на которого были устремлены все взоры, судорожно проглатывал кусок бутерброда с ветчиной.

– Хорошо бы, – но боюсь, не получится, Вика, потому что во Дворце бракосочетания долго ждать придется. Там очередь…Я интересовался.

– А зачем нам Дворец? – поспешила вставить свое слово Мила. – Конечно, молодежи хочется во Дворец. Первый раз… понятно… Но не забывайте, что нас сроки поджимают. Вполне подойдет и загс. Там, кстати, тоже ждать нужно. А нам надо побыстрее все устроить. Но, думаю, в обычном загсе это проще будет сделать. Мам, ты берешься этот вопрос уладить? – обратилась она к Ирине Михайловне.

– Постараюсь, – ответила бабушка Милы, – такое событие…Постараюсь…

Слово за слово, выпили еще по одной. Виктор пообещал молодым купить кольца и оплатить свадебные расходы. Торжественное событие собирались отметить в кафе.

Двадцатилетний Виталий заканчивал зубопротезный техникум и был уже практически распределен в хорошую стоматологическую поликлинику. Вике надо было учиться еще год. Все радовались, что молодым было где жить (кроме Милы, естественно). Хотя, конечно, она тоже радовалась вместе со всеми. В какой-то момент разговора Виталий и Виктор вышли на балкон. Ирина Михайловна, которая очень переволновалась по поводу всех Викиных дел, вздохнула, наконец, с облегчением. Но состояние стресса, в котором она пребывала последние дни, не могло на ней не отразиться. Она вдруг неважно себя почувствовала, ей показалось, что у нее поднялось давление. Мила достала аппарат, чтобы в этом удостовериться. Она отправила крутившуюся рядом Вику на балкон к мужчинам. Да, артериальное давление действительно немного подскочило…

– Мам, я тебе сейчас таблеточку дам, – сказала Мила, прихватив со стола чашку Виктора с недопитым кофе, и направилась в кухню.

Это заметила Ирина Михайловна.

– Я тебя очень прошу отказаться от своей безумной затеи, – сказала она дочери, когда та подошла к ней с таблеткой и бокалом сока, – видишь, мне и без того плохо.

– Мам, ты успокойся и забудь о том, что я тебе говорила, – ответила Мила матери и заставила ее прилечь на высокую подушку.

Где-то через полчаса вечер знакомства с женихом подошел к своему логическому завершению. Решено было, что Виталий и Вика отвезут Ирину Михайловну домой на такси. А Виктора, который собрался уходить вместе со всеми, Мила попросила задержаться минут на десять, чтобы обсудить организационные моменты, касающиеся свадьбы.

– Ведь в твою гостиницу очень трудно дозвониться, не будем же мы все свадебные разговоры вести через коммутатор, – спокойно и резонно заметила Мила, – лучше сейчас обо всем договориться.

Мила неспешно подошла к столу, взяла свою чашку с недопитым кофе.

Понимая резонность замечания Милы, Виктор тоже подошел к столу, сел, допивая чашку с холодным кофе. В какой-то момент ему показалось даже, что напитка больше, чем оставалось в его чашке. Еще через какое-то время он почувствовал, что с ним что-то неладно. Но он не вырубился сразу, как того ожидала Мила.

Дело в том, что эта идея у Милы родилась после того, как ей одна знакомая по Дому кино поведала свою историю, когда той женщине очень надо было задержать одного мужчину на ночь… Но одно дело – слушать чужие россказни, и совсем другое – действовать самой. В какой-то момент Мила испугалась и сыпанула меньшую дозу, чем предполагалось. И вот, сейчас, кажется, пришел час расплаты за ее нерешительность.

Виктор направился в ванную, сполоснул холодной водой лицо. Ноги не слушались его. Неровной походкой он вышел на балкон, стараясь заглотнуть свежего воздуха. Но лучше не стало. Какая-то слабость накатила на него и все труднее было адекватно воспринимать действительность, хоть он старался изо всех сил, встряхивая потяжелевшей вдруг головой.

После балкона он смог дойти только до дивана. Сел, ослабив галстук и расстегнув пару верхних пуговиц на рубашке.

– Тебе плохо? – как будто из тумана выплыло перед ним лицо Милы.

Виктору показалось, что он громко выкрикнул ей в лицо эти слова: «Ты сволочь, Мила»…

Но на самом деле он произнес их еле слышным шепотом.

Но, тем не менее, Мила их разобрала. Она присела на пол возле дивана. Ее била мелкая дрожь, а на лице и теле выступил отвратительный липкий пот, руки были ледяными. Она дотронулась до Виктора, пощупала пульс и ощутила его тепло. Он был бледен и спал сидя каким-то неестественным сном.

Милу вдруг жутко затошнило. Тяжело и неуклюже поднявшись с пола, она побежала в ванную. А затем, придя в комнату и не глядя на Виктора, все еще пребывая в каком-то ступоре, автоматически, стала прибирать стол в комнате, а затем мыть посуду. Она быстро заварила себе очень крепко индийский чай и выпила его без сахара. После тонизирующего напитка ей стало лучше. И она вошла в комнату. Подойдя к дивану, уже почти спокойно сняла туфли с Виктора и рубашку. А уложив его на диван, расстегнула и стала стаскивать с него джинсы, что было намного труднее.

«Так, на тахту мне его не перетащить, – подумала она, – диван тоже не раздвинешь, раз он тут разлегся…Да и нельзя мне сейчас сильно напрягаться».

Справившись с джинсами Виктора, она на мгновение задержала взгляд на его импортных плавках. Ее всю брезгливо передернуло.

– Ладно, не будем устраивать стриптиз. Можно и по-другому…

Она быстро подошла к тумбочке, взяла французские духи в аэрозоле и рубашку Виктора. Уже почти нажала на кнопку, но спохватившись, выскочила на балкон, опасаясь тошноты от стойкого цветочного аромата. Вернувшись в комнату, решила, что можно еще кое-чего добавить… Мила полезла в шкаф, достала оттуда абсолютно новое женское белье и подкинула его на диван. Затем придвинула небольшое мягкое кресло к дивану, села в него, скрестив руки на груди и стала смотреть на спящего Виктора, как удав на кролика.

– Вот и все, – наконец выдохнула она.

Виктор спал насильственным сном. Такой близкий (на расстоянии вытянутой руки) и – такой далекий… Ее прошлое, ускользающее настоящее и уж никак не будущее. Обидно… А может, и ей прилечь? Да разве она уснет, хотя чувствует себя такой уставшей и опустошенной. «Прошла любовь, погасли свечи», – всплыли сами по себе в ее памяти слова.

– Вот именно: прошла любовь, погасли свечи, так что же я здесь тогда караулю? – спросила она у себя. – И сама себе ответила, – не думала, что так обидно терять то, что давно считала своей собственностью.

«Как пролетели эти двадцать лет… Уже и Вика – невеста. И паренек у нее хороший. Да из такого веревки вить можно», – судорожно проносились мысли в голове Милы, сменяясь картинами воспоминаний…

Вот она в белом платье и фате рядом с Виктором. Вот они – молодожены в свадебном путешествии по Чехословакии. И вот… Она у разбитого корыта все в той же квартире, в которой она начинала вить свое гнездышко… Мила усмехнулась, вспомнив, как перешла дорогу своему «любимому» братцу. Квартирка-то предназначалась ему по старшинству и по благорасположению родителей. И как молодому холостяку, нуждавшемуся в месте для свиданий. А тут у Милы все завертелось с Виктором. И мать, надо отдать ей должное, настояла на том, чтобы квартира досталась Миле. В тот момент для нее это было очень важно… Впрочем, Ирина Михайловна успокоила сына, тем, что, возможно, ему достанется невеста с квартирой (как в воду глядела).

Когда же у них начались первые разногласия? Еще до рождения Вики. Но потом, когда она родилась, все вроде начало налаживаться опять. А через некоторое время разногласия возникли вновь, и примирения каждый раз давались труднее. Мила сделалась нервной и невыносимой от неизбежной бессонницы с маленьким ребенком. Виктор тоже не высыпался, но ему надо было утром идти еще на службу. Впрочем, бессонные ночи – еще не повод для ссор. Ведь все родители проходят через это. Мила вдруг поняла, что молода и недогуляла, и что ребенка надо было бы заводить попозже, а не в целях укрепления семьи. Червь досады и сожаления грыз ее… К тому же, ей хотелось поскорее уехать жить за границу в какую-нибудь приличную страну. Но Виктора туда не посылали. Он, правда, ездил постоянно в непродолжительные командировки с делегациями за рубеж. Иногда сопровождал иностранных гостей в поездках по Союзу. Ее злило, что Виктор стал часто по пятницам отправляться с коллегами по работе на «уик-энды». Она знала, что с ними «уикэндятся» хорошенькие секретарши-референтки и разные смазливые девицы со стороны… Незаметно пролетели четыре года совместной жизни.

Уже «сарафанное радио» донесло до Милы через Ирину Михайловну, что одноклассница Светка вернулась из Венгрии, а теперь, довольная и счастливая, с мужем и сыном уезжают в Канаду. А вот они все сидят и сидят в Москве… Зря она, что ли, выходила замуж за дипломата? Откуда ей было знать, что Виктор скрыл от нее, что отказался от поездки в Индию – страну, о которой так мечтал. На самом деле, он просто не представлял, как в замкнутом пространстве посольства они смогут жить вместе с Милой. В Москве была хотя бы возможность от всех личных неприятностей слинять на службу или в командировку, а летом – поехать в отпуск к родителям в Минск. И ничего не подозревающая о том, что она, облаченная в сари и увешанная индийскими драгоценностями, могла бы уже сейчас омывать свои ноги где-то в водах Ганга, Мила продолжала упрекать своего мужа в непрактичности и отсутствии карьерных устремлений.

Заполучив Виктора в мужья и родив ребенка, она абсолютно уверовала в непогрешимость своего статуса замужней женщины. «Да куда он денется? – рассуждала Мила. – Ведь разведенного дипломата из советской страны не выпустят. Не будет же ставить он крест на своей карьере».

Вероятности (хотя бы теоретической), что Виктору можно развестись, а потом еще жениться, Мила, очевидно, не допускала.

А у самого Виктора продолжалась не самая лучшая полоса в жизни. Да что-то она затянулась. Проблемы были не только в личной жизни. Что-то не клеилось у него с начальством. Новые заведующие подразделением Министерства, где он работал одним из замов, приходили и уходили. А точнее, уезжали: кто на три, а кто и на пять лет в загранкомандировки. И каждый раз, когда уходил очередной «зав», Виктор надеялся, что уж его-то, наконец, назначат заведующим. Но так не получалось. Приходили другие люди из других отделов, многие из них были чьими-то протеже. Блат, связи – многое зависело именно от этого. И Виктор все прекрасно понимал. Он метил на место заведующего отделом, надеясь на то, что хотя бы это ускорит получение квартиры. Но все застыло на какой-то мертвой точке. А годы шли, и ничего не менялось. Ну, а дома…Виктор хватался за голову: как разрубить этот узел? Уже Вика, которую он очень любил, ходила в школу. Конечно, в небольшой однокомнатной квартирке было тесно. Но все бы это можно было стерпеть, если бы были нормальные отношения с женой…Почва уходила из-под ног, когда он переступал порог квартиры. Спасали пьянки с друзьями да частые, хоть и непродолжительные командировки.

Все разрешилось совершенно неожиданно, когда новым начальником Виктора стал Геннадий Владимирович, для которого эта должность стала понижением по служебной лестнице. А случилось это потому, что «погорел» начальник на любовном фронте. Его секретарша начала качать права и решила дать понять о своем существовании супруге Геннадия Владимировича. Дамочки поцапались… И обозленная законная жена накатала на своего муженька «телегу» на службу о его «моральном несоответствии занимаемой должности».

– Все бабы – сволочи и дуры, – делился как-то своими размышлениями о жизни Геннадий Владимирович с Виктором. – Моя благоверная решила меня наказать, а наказала себя… Мы ведь в Италию должны быть ехать на пять лет. Вопрос был уже решен. А теперь меня в Афган посылают… Думаю, больше года я там не задержусь. Приеду – разведусь с этой дурой. Баб, что ли мало, которые мечтают за дипломата выйти замуж? – сказал он и засмеялся.

Виктор невесело усмехнулся, соглашаясь с начальником, и поинтересовался, не знает ли тот, кого прочат на освобождающееся через пару месяцев кресло. Конечно же, коллега по работе все знал. И был это отнюдь не Виктор.

– Да не бери ты в голову, – сказал Геннадий Владимирович своему явно помрачневшему подчиненному. – А хочешь, поедем в Афган вместе? Веселее будет, я все быстро устрою.

– Надо подумать, – ответил Виктор.

Ответил так, конечно, для приличия. «А думать тут нечего, – размышлял он, – перекусывая в министерском буфете, – надо ехать, чтобы сдвинуться с мертвой точки».

Виктор прекрасно понимал, что его новый начальник, имеющий связи в ЦК, долго там не задержится. А Виктора эта поездка устраивала. Она позволяла на неопределенное время ослабить семейный узел. Виктор не сомневался, что Мила в эту страну ехать не захочет. К тому же, сама ситуация в этом воюющем государстве допускала отсутствие супруги. И это его очень устраивало.

Так вот и уехал Виктор в воюющую мусульманскую страну, заклейменный Милой как «неудачник, который столько лет просидел в своем МИДе, но так и не высидел ничего приличного»… И это, надо заметить, были далеко не самые обидные и грубые ее слова. Так вот и воцарился худой мир в этой семье. На расстоянии все немного успокоилось. Виктор обеспечивал семью материально, привозил разные подарки, наезжая в отпуск один раз в году, и выглядел хотя и не любящим мужем, но зато заботливым отцом. Во время отпуска почти все время проводил с дочерью, стараясь компенсировать свое отсутствие отцовской любовью. Мила также успела оценить некоторые преимущества своего нового положения и постепенно в него втянулась. Она ощущала себя не женой дипломата, а, скорее, женой капитана дальнего плавания. В конце-концов, один месяц в году можно было быть сдержанной, заботливой и даже ласковой, как того требовало положение жены, долго не видевшей мужа.