Текст книги "Башня континуума"
Автор книги: Александра Седых
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]
Терри видела, как он становится все более деспотичным, как огромная власть превращает хорошие качества его характера в скверные. Его юмор все чаще отдавал черным сарказмом. Его уверенность все чаще отдавала категоричностью. Его набожность превращалась в ханжество, уравновешенность – в безразличие. От природы данная ему проницательность с годами перевоплотилась в почти мистическое умение видеть человека насквозь и безжалостно пользоваться его слабостями.
Каждый вечер он возвращался домой, к ней, смертельно и безысходно уставший от всего на свете: от подчиненных, стычек с советом директоров, профсоюзов, Антимонопольного Комитета, юристов, политиканов, чиновников, Очень Важных Бумаг; от необходимости чуть ли ни ежесекундно принимать решения, от которых напрямую зависели судьбы тысяч людей; от необходимости всегда быть компетентным, быть беспристрастным, быть любезным и обходительным и притом ломать людей, как спички; а больше всего от самой насущной необходимости – всегда быть настороже, чтобы не обвели вокруг пальца, не облапошили и не закабалили.
Кит не мог себе позволить расслабиться ни на мгновение. Не мог, не хотел и не умел. У него не бывало отпусков, выходных или праздников. Редкие моменты ничегонеделанья нервировали его, доводя до умопомрачения. Терри никогда не видела, чтобы муж разлегся с газетой на диване, к примеру, разгадывая кроссворд. В редкие свободные минуты Кит чинил сломанные вещи в доме или возился в саду.
Все бы ничего, но к своим увлечениям Кит подходил с фанатичным прилежанием, которое сводило на нет мало-мальски расслабляющий эффект от этих занятий. И, тем не менее, ему требовалось как-то снимать это ужасное напряжение. И, разумеется, он быстро обнаружил, что старая добрая Рюмочка Перед Сном способна творить чудеса. Но только где одна рюмочка, там и две. И так просто открыть бутылку и выпустить на волю всемогущего джинна… но вот затолкать того обратно гораздо трудней.
Его работа… рюмка перед сном… и череда фамильных портретов… и супружеский секс, давно превратившийся для него в формальную обязанность, от которой он, кажется, был бы и рад избавиться, но денег жаль на шлюху, да и нехорошую болезнь можно заполучить, наверное.
– Бедный котеночек, – говорила Виктория, – подумаешь, выпил немножко. Никита, солнышко, он так много работает, зарабатывает нам с тобой денежки на пропитание. Успокойся, Тереза, глупая курица. Пройдись по магазинам, купи что-нибудь.
Терри шла и покупала что-нибудь. Еще она устраивала роскошные приемы и занималась благотворительностью. Она безупречно выполняла обязанности его жены и хозяйки его дома. Она всегда прелестно выглядела, и они с Китом чудесно смотрелись на светских мероприятиях, и все кругом завидовали ей, и твердили, как ей повезло, и на что ей жаловаться.
Терри не жаловалась. Только Кит пил все больше и все больше отдалялся от нее, а она плакала и чувствовала себя никчемной. Она бы с радостью родила и воспитала с десяток-другой малышей, но Киту не хотелось иметь детей. Всякий раз, когда Терри заводила с ним разговор о детях, Кит отвечал, что младенец не втиснется в его график, и дети – слишком важное и ответственное дело, и почему бы им еще не подождать.
Время – штука неумолимая, жестокая и беспристрастная, оно шло себе и шло, и вот однажды Кит вернулся домой и застал Терри, рыдающей навзрыд в гостиной. К тому времени для него ее слезы стали привычным, обыденным делом. Как и разговоры, стереотипные, словно подвывания сломанной шарманки.
– Кит, нам надо поговорить.
– Нельзя ли подождать до завтра, дорогая.
– Мне двадцать семь, и я хочу ребенка!
– Давай я лучше позвоню в зоомагазин, и нам пришлют щенка. Или котенка.
Терри уставилась на мужа, ломая голову: много ли времени пройдет, прежде чем он начнется общаться с ней, обходясь вообще без слов, просто ломая ей кости и выбивая зубы.
– Я пошутил. Неудачно. Извини. Давай поговорим завтра.
– Завтра ты будешь на работе. А я буду опять дома. Одна. И мы ни о чем не поговорим.
Кит присел напротив жены, любовно приобняв свой портфель.
– Терри, я все понимаю. Тебе скучно. Но ты всегда можешь пройтись по магазинам. Выпить чаю с подругами. Или сходить к портнихе. Или еще куда-нибудь. И потом, у тебя есть обязанности… благотворительность… дети. Это ответственное дело. У меня нет времени. У меня есть график. И… ну, мы же говорили об этом сотню раз, не так ли?
– Дорогой.
– Пожалуйста, дорогая… завтра мы обо всем поговорим. Обещаю…
– Завтра уже наступило, – сказала Терри, кивнув на напольные часы.
Кит, однако, счел разговор оконченным. У него на уме, как обычно, были куда более масштабные проблемы, чем проблемы бедняжки Терри, и он желал только одного: чтобы она оставила его в покое. Кит искренне не знал, что он еще может сделать для жены. Дорогая была сыта, здорова, одета и могла купить себе что угодно. Так что Кит поднялся, прижимая к себе портфель наподобие щита, и стал совершать сложный и грациозный отступательный маневр в направлении своего кабинета, своей работы и своей рюмки…
– Стой, – рявкнула Терри.
Кит помедлил, но остановился и бросил на жену удивленный, раздраженный, но в то же время до странности сочувствующий взгляд. Терри почти не сомневалась, что сейчас он предложит ей разделить на двоих его Рюмочку перед Сном. Но он удержался.
– Тяжелый день, дорогая?
– Ты должен взять отпуск. Немедленно. Прямо сейчас.
– Что?
– Ты меня прекрасно слышал.
– Да, но мне…
Терри не дала мужу вставить ни слова. Она понимала, что, если ему позволить, Кит тотчас же приведет массу веских причин, по которым он не может взять отпуск – ни сейчас, и вообще никогда, и ей придется согласиться, потому что это будут чрезвычайно веские причины.
– Прямо с завтрашнего дня. Хотя бы на две недели. И мы проведем это время вдвоем. Только ты и я. Никакой работы. Никакой выпивки. Никаких работ в саду. Только ты и я. А иначе…
– В своем ли ты уме? Я не могу взять отпуск. У меня дел по горло. Прямо завтра у меня…
– Ты возьмешь отпуск. Или…
– Что?
– Я тебя брошу. Я не шучу. Я уйду от тебя.
Терри помнила, что следующие две недели оказались невыносимо тяжкими для них обоих. Кит взял отпуск впервые за последние десять лет и совершенно не представлял, что теперь делать с этим дурацким отпуском. Он не знал, куда себя девать. Он вдруг обнаружил, что не представляет, о чем разговаривать с женой. Терри ничего не понимала ни в бизнесе, ни в финансах, ни в политике. Она не умела играть ни в крокет, ни в покер или, на худой конец, в бильярд. Киту было смертельно скучно. В то же время, ему мерещились фатальные катаклизмы, которые непременно произойдут в офисе в его отсутствие. Копилка, например, рухнет – кто знает.
В смешанном состоянии смертельной скуки и издерганности, изнывая от бессонницы, Кит провел три дня, ничего не делая, слоняясь по дому туда-сюда и куря сигарету за сигаретой. Потом еще три дня он чинил все сломанные вещи в доме и наводил порядок в саду. Потом он лег и уснул еще на три дня. Проснувшись, Кит слегка пришел в себя и занялся налаживанием семейной жизни. Он занялся с Терезой любовью. Он сводил жену в ресторан. Он сводил жену в театр. Пьеса Киту не понравилась.
– Неужели это стадо раскрашенных обезьян, прыгающее по сцене, не понимает, что «Гамлет» – это комедия, и играть его надо, как комедию? Недоумки.
В Главном Имперском театре они сидели в ложе, алой, бархатной и такой почетной, что почетней были только ложи самого Императора и Верховного Канцлера, а Кит в запале говорил довольно громко, и Терри чувствовала, что публика в театре смотрит на них, а вовсе не сцену, а некоторые и через лорнеты и театральные бинокли.
– Ведь в конце все умирают, дорогой, – сказала она шепотом.
– Вот именно. Что это, по-твоему, дорогая, как не комедия?
В антракте он ретировался в пивную, расположенный по соседству с театром, выпил и остаток вечера провел, развлекая официантов, посетителей, своих телохранителей и понабежавших репортеров игрой на фортепьяно, как заправский тапер. Он сорвал аплодисменты и неплохие чаевые. Терри забрала мужа оттуда, когда Кит, войдя в раж, начал рассовывать банкноты в лифчики приятно взбудораженных официанток.
– Безнадежно. Что бы я ни делал, я все равно получаю за это деньги, – сказал Кит, когда они вернулись домой. Он потянулся за портсигаром, и скомканные банкноты начали вываливаться из карманов его пиджака.
Терри впервые с изумлением поняла, что это его беспокоит.
– Я не знала, что это тебя беспокоит.
– Нет. Меня беспокоит не это. Меня беспокоит то, что это меня не беспокоит. Понимаешь? Я вроде бы должен беспокоиться по этому поводу, но я не беспокоюсь, и это меня беспокоит.
Терри поняла, что это слишком мудрено для глупенькой курицы вроде нее.
– А… что говорит по этому поводу твоя сестра?
– Виктория говорит, что я слюнтяй.
– А… Ричард?
– Ричард говорит, что я милый мальчик, но, думаю, это значит, что я слюнтяй.
– А твой психоаналитик?
– Он считает, мне следует расслабиться и снять это ужасное напряжение. Он считает, чтобы расслабиться, я должен принимать трижды в день его волшебные патентованные пилюли. Он считает, что, если я стану наркоманом, я стану счастливым. В его кабинете на стене висит диплом, подтверждающий, что он дипломированный и высококвалифицированный наркоторговец с ученой степенью и двадцатилетним стажем. И он так искренне желает помочь. Иногда я боюсь не устоять. Иногда я просто боюсь. Тогда я иду в церковь, опускаюсь на колени и молюсь. Но, возможно, я молюсь недостаточно усердно. Вот чего я боюсь по-настоящему…
– Ты несчастлив? – спросила Терри, сглатывая комок в горле.
– У меня нет времени размышлять, несчастлив я или нет, – сказал Кит, поглядел на нее, и что-то в ее глазах заставило его сказать. – Господи, ты теперь правда меня бросишь, Терри?
– Нет. Я люблю тебя.
– Я бы тоже хотел тебя любить. Я бы хотел любить… хоть кого-нибудь. Я бы хотел этого… больше всего на свете.
* * *
Сам Кит не помнил того давнего разговора. И к лучшему. Иначе бы он, пожалуй, разрыдался. Или рассмеялся. Кто знает. Теперь он, наконец, полюбил. Вопрос состоял в том, стоило ли оно того.
Но пока он был попросту не в состоянии мыслить здраво. Чувство переполняло его, будто рухнула плотина. За спиной выросли ангельские крылья. Мир, до сих пор окрашенный черно-белым, неожиданно расцветился мириадами ярких красок. Он видел звезды и фейерверки, а в ушах его звенели звонкие напевные трели. Соловьиные. Само собой, трелям сопутствовали зияющие провалы в памяти. Он начал забывать, что женат.
Кит ужасался сам себе. Его нельзя было назвать идеальным мужем, но за десять лет брака, тем не менее, он ни разу не поглядел на другую женщину. Что случилось? Откуда взялись чашечки кофе, ужины, закаты и рассветы, прогулки под луной? Он знал, что должен остановиться, но остановиться было выше его сил. Он растаял, размяк, разомлел, расслабился и был очень счастлив. Ясно было, что за это счастье ему придется заплатить какую-то страшную цену.
Но пока, по крайней мере, ровным счетом ничего страшного не происходило. Вечером после работы Кит заехал за Шарлоттой и повел в Музей Изящных Искусств. Там они бродили по залам, разглядывая картины (ничего современного и абстрактного), ели пончики, пили кофе, разговаривали об искусстве, и Кит до нелепости прекрасно проводил время, но тут вспомнил о председателе Антимонопольного Комитета, который собирался вечером зайти на званый ужин. Вместе с двумя сотнями других гостей не менее высокого ранга.
– Уважаемая миссис Лэнгдон…
– Да?
– Прошу простить меня, но… монополия… то есть, антимонополия… нет… в этом нет ни малейшего смысла… комитет…
– Вам нужно уходить? – догадалась она.
Слава Богу, что прекрасная миссис Лэнгдон была еще и догадливой, вдобавок, а то он в ее присутствии то и дело становился косноязычным, как экстренный выпуск новостей.
– Дела. Да. Надо идти. Не волнуйтесь, вас отвезут домой и доставят в лучшем виде.
– Я не волнуюсь, но… я хотела поговорить с вами. Конечно, если вы торопитесь…
– Разве я сказал, что тороплюсь? Я вовсе никуда не тороплюсь. Что случилось? – спросил Кит, когда они присели на деревянную музейную скамью в одном из огромных залов, наполненных доподлинно музейной, гулкой и шерстяной тишиной.
– Ничего не случилось, только… мы с вами уже почти три месяца…
– Как быстро летит время, – глубокомысленно ввернул Кит.
– Да. Вы водите меня по всяким обалденным… то есть, хорошим местам, по музеям…
– Вам было скучно?
– Что вы, – сказала Шарлотта и улыбнулась, отчего у Кита сладко заныло в груди и помутилось в голове, – мне было очень интересно, правда. Вы так замечательно рассказывали обо всех этих картинах. Только… музей, выставки, скрипки, рестораны, кофейни, и вы сводили меня в зоопарк, – прибавила она, не сдержалась и хихикнула.
Кит смутился. Наверное, не стоило передразнивать тех шимпанзе, но уж больно приматы напомнили ему некоторых знакомых финансовых воротил.
– Простите, – повинился Кит, – сам знаю, иногда на меня находит черт знает что, какое-то дурацкое ребячество…
– Нет, – сказала она, смеясь, – это было очень забавно. У этих обезьян были такие наглые и глупые лица… и я с детства не была в зоопарке… но… вы купили мне шубку. И шарфик. И еще много всякого мне накупили…
Кит чувствовал себя обалденным… то есть, обалдевшим от ее близости, тепла и цветочных ароматов, но ему не нравился оборот, который принимает их разговор.
– Дражайшая миссис Лэнгдон, для меня все это было совершенно не трудно, а, напротив, очень приятно, и вы никоим образом не должны чувствовать себя в чем-либо мне обязанной.
– Но я вам обязана. Вы спасли мне жизнь.
– Тем не менее, следует признать… в определенном аспекте… вы меня не просили…
– Я что-то делаю неправильно? – спросила она и поглядела на него в упор.
– То есть?
– У вас проблемы? – спросила миссис Лэнгдон, роняя голос до шепота и пунцовея, но продолжая смотреть на него в упор. – Затруднения… временные трудности?
Трудности для Кита заключались единственно в отсутствии оных. Он был распален, как токующий глухарь. Как правило, эти умные и степенные лесные птицы отличаются осторожностью и сообразительностью, но в период любовного томления глохнут и слепнут, причем буквально, так что охотники ловят их, беззащитных, голыми руками. Кит велел себе остаться безупречным джентльменом и рыцарем в белых доспехах и сосредоточиться на думах о председателе Антимонопольного Комитета. Помогло, хотя не то, чтобы весьма. Откровенно говоря, ни черта не помогло.
– Дражайшая миссис Лэнгдон, не говоря обо всем прочем, мы в музее, храме культуры…
– Здесь нет никого, кроме нас с вами. Люди в наши дни, похоже, мало интересуются культурой и почти не ходят в музеи.
– Да. Право… как это грустно… грустно и печально…
По правде, Киту было вовсе не грустно и не печально, а жарко, душно и немножко щекотно. Еще ему было очень приятно, очень приятно, очень.
– Миссис Лэнгдон, помилосердствуйте, что вы творите.
– Я думала…
– Уберите руки! – провыл Кит страшным голосом.
– Ой.
– И положите на колени. Да не мне! А себе. И держите там, чтобы я мог видеть.
Миссис Лэнгдон покорно положила руки на колени.
– Простите, но… на мгновение-другое мне показалось почему-то, будто вы находите меня привлекательной.
– Я нахожу, и все же, давайте не будем омрачать нашу невинную дружбу разными глупостями. Мы ведь можем быть просто друзьями.
– Да, – покладисто откликнулась миссис Лэнгдон, крутя на пальце бриллиантовое кольцо, которое он подарил ей.
– В самом деле. И потом, как вы только могли подумать обо мне такую ужасную вещь. Разве я давал поводы усомниться во мне. И в моих благородных намерениях по отношению к вам…
Что за чушь? Кого он дурачил? Кем он наивно возомнил себя? Святым Антонием? Он больше не мог выносить этих глупостей. Он сгреб Шарлотту в охапку и набросился на нее, гортанно рыча. Если бы она воспротивилась… но она полностью сдалась на милость победителя. Она была такой нежной, и податливой, и горячей. Потом она сделалась чуточку приятно удивленной.
– О… надо же.
– То-то.
Запоздало он заподозрил неладное, но было уже поздно, когда он сделал то, что ее муж должен был сделать еще пять лет тому назад. То есть сорвал лилейный цветок ее целомудрия.
Терри сразу поняла, что случилось ужасное, и она к этому совсем не готова. Она так же решительно оказалась не готова к отсутствию супруга на великосветском приеме. Терри пришлось отдуваться за них обоих, уверяя гостей, что сиятельный лорд Ланкастер невероятно занят на работе, но вот-вот появится. Все же, раут прошел на славу. Терри постаралась, чтобы отменные кушанья, вина и оркестр возместили гостям отсутствие супруга.
Кит появился к десерту или, вернее, в качестве самого десерта. В своей энергичной манере он поздоровался с каждым из сотни гостей, извинился за опоздание и побеседовал по душам с главной приглашенной звездой вечера – председателем Антимонопольного Комитета.
Прием закончился около двенадцати. Кит с Терри провожали гостей, выйдя из дома на аллею. Последний гость исчез с финальным ударом часов, отбивающих полночь. Терри поглядела на мужа.
– Как ты, маленькая?
– Ты меня не поцеловал.
Кит поцеловал жену.
– Так лучше?
– Не совсем…
– Почему? Все прошло прекрасно.
– Все прошло бы еще прекрасней, если бы ты пришел вовремя…
– Прости, дорогая, я забыл о приеме напрочь. Вылетело из головы.
Терри не опустилась до комментариев. Кит никогда ничего не забывал – тем более, когда речь шла о важных светских мероприятиях. Ему просто смертельно не хотелось здесь быть сегодня, а хотелось быть где-то совсем в другом месте. Судя по его лицу, это место было сущим раем на земле.
– Где ты все-таки был?
– На работе, – сказал Кит почти что правдиво. Он ведь и в самом деле большую часть дня провел на работе. Большую, но не лучшую. Отнюдь не.
– На работе, – повторила Терри и всхлипнула.
– Ну-ну, – сказал Кит. Он извлек из нагрудного кармана пиджака платок и ласково вытер слезинки с ее глаз. – Смотри, у меня есть кое-что для тебя, маленькая.
И он достал из кармана элегантного пиджака черный бархатный футляр, открыл, поддев крышку, и надел Терри на шею бриллиантовое и сапфировое колье.
– Нравится?
– Да, Боже мой. Какое красивое… спасибо, но… по какому поводу?
– Неужели мне нужен повод, чтобы сделать подарок обожаемой жене.
Терри по его лицу поняла, что тема исчерпана, и дальнейшие пререкания ни к чему не приведут. Все равно он выкрутится. Он всегда выкручивался. Терри проглотила слезы.
– Ты голоден? Я приготовлю что-нибудь.
– Было бы замечательно, спасибо, – ответил Кит, светски улыбаясь.
Терри упрятала драгоценности в шкатулку, заперла ее на ключ, переоделась и стала готовить мужу ужин. Бифштекс и гору жареного картофеля, как он любил. Закончив, Терри отправилась сообщить мужу, что ужин готов. Кит, небрежно, но элегантно развалясь на диване в гостиной, одним глазом наблюдал за финансовыми новостями по каналу ИСТИНА инк., а другим следил, как слуги наводят послепраздничный лоск.
– Кит…
– Да, Терри.
– Этот ужасный человек опять пригласил нас в оперу?
– Ужасный председатель Антимонопольного Комитета? Да. В следующую субботу. В восемь. «Риголетто». Горбун, Джильда, красавец-герцог. Si, vendetta, tremenda vendetta [7]7
Да, месть, страшная месть.
[Закрыть]. В чем дело? Ты чем-то расстроена?
– Нет, что ты… просто это очень… скучно.
– Да, понимаю, провести три часа в опере, слушая мой храп и его болтовню действительно скучно, но его увлечение оперой помогает нам экономить сотни миллионов империалов. Ты представить не можешь, сколь непомерно высоки штрафы за нарушение антимонопольного законодательства.
– А мы нарушаем… законодательство?
– Самую чуточку… но тебе я ведь могу сознаться во всем, Терри?
– Да, ты можешь, но… лучше не нужно, пожалуй.
– Хорошо. Бедная моя усталая женушка. Моя малышка.
Терри весь вечер ломала голову, как преподнести мужу новости. Ничего дельного на ум не пришло, и она решила говорить напрямик.
– Вот еще что, дорогой. Твой брат…
– Что? Дэниэл? А что с ним?
– Он приехал.
– Куда приехал?
– Домой.
Кит закурил, тотчас выронил сигарету, обжег пальцы и прожег дырочку в ковре.
– О, ч-черт. Дэнни приехал? Когда?
– Сегодня вечером.
– Сегодня вечером? Когда именно?
– Буквально пару часов назад. Я, правда, даже не сумела с ним толком поговорить. Тут ведь были гости. Дэнни поел и сразу лег спать. Я постелила Дэнни в его старой комнате, он сам меня попросил.
Кит бессмысленно уставился в пространство. Перед мысленным взором пронеслось видение грязного, оборванного, завшивевшего, бородатого неудачника, потерпевшего в жизни полный крах. Лицо у него сделалось такое страшное, что Терри испытала к мужу прилив искренней жалости и симпатии, и мягко дотронулась ладошкой до его руки.
– Нет, Дэнни выглядит неплохо, только совсем вырос, ты его, наверное, сразу не узнаешь. Кит, куда ты?
– Пойду, посмотрю на него.
– Но Дэнни спит…
– Я ненадолго, зайду всего на минутку.
Терри была неправа. Кит узнал брата тотчас. Конечно, Дэниэл уже не был тем пухленьким малышом, который поросячьим хвостиком таскался за своим уже тогда вечно занятым старшим братом, умоляя почитать или поиграть с ним. И все же… это был он.
Невероятно изумленный, Кит постоял в коридоре, разглядывая брата через приоткрытую дверь. Дэниэл крепко спал, завернувшись в одеяло и подложив руку под голову. Кит засомневался, подумал, не отложить ли до завтра, все же тихо вошел, отодвинув сумку с неразобранными вещами Дэниэла, зажег ночник, сел в кресло и в тусклом красноватом свете еще внимательно пригляделся к брату. Дэниэл не выглядел больным, опустившимся наркоманом или завшивевшим бродягой. Бороды у него также не наблюдалось.
– Дэнни…
– Отстань, Хацуми, ты, жирный придурок, я сплю.
Хацуми. Что это? Или кто это? Непонятно. Кит, встревожась, потряс брата посильней и не успел пикнуть, как получил по темечку. Больно. У него аж искры из глаз посыпались.
– Матерь… Божья… и Сын Ее, Господь наш и Спаситель… – проговорил он благочестиво.
Дэниэл проснулся и сел на постели.
– Какого черта? Я думал, это Хацуми!
– Хацуми? – прошипел Кит, потирая лоб. – Кто это? Твой любовник? Куда мы катимся? Содом! Гоморра! Апокалипсис не за горами!
Кит за семь минувших лет ничуть не изменился, все по-прежнему свято веровал в Апокалипсис и прочую высокодуховную белиберду.
– Ха-ха, как смешно. Какой, к черту, любовник? Ты что, слепой? Ты не видишь, что я сплю? Зачем ты ко мне подкрадываешься, придурок?!
– Ах ты… маленький, свинячий…
Кит осекся на полуслове. Удивительно! Словно они с братом расстались вчера, а не семь тому назад, и вот-вот начнут орать друг на друга. Дэниэл тоже в полной мере испытал абсурдное, всепоглощающее, безрадостное дежа вю. Его усталое, сонное лицо с красной отметиной на щеке от подушки перекосилось. Бранясь, он начал выбираться из постели.
– Сам виноват. Не понимаю, о чем я думал. Что на меня нашло? Забудь. Я ухожу.
Кит вернул брата обратно в постель. Несомненно, стоило позволить Дэниэлу сперва хорошенько отоспаться, а уж потом набрасываться с расспросами, нотациями, нравоучениями и упреками. Семь лет ожидания стоили того. Пока Кит велел горничной принести еще подушек, а также аспирина Эймса и пакет со льдом, так как на правом виске у Дэниэла при ближайшем рассмотрении обнаружился довольно серьезный кровоподтек.
– Что случилось? Болит?
– Да ерунда. Камнями забросали.
– Почему?
– Пытался донести до людей добро и истину… ну, а эти психопаты очень разозлились из-за этого. Я бы, конечно, перестрелял их из моей огроменной пушки, но Хацуми… впрочем, неважно.
– У тебя есть огроменная пушка? – спросил Кит, кусая губы.
– Само собой. Две. А у тебя разве нет? Хотя, о чем я говорю. Разумеется, нет. Достаточно посмотреть на твою жену, – сказал Дэниэл, засмеялся и дружелюбно потыкал брата в живот кулаком. Было довольно больно, между прочим. Дэниэл только выглядел тощим, каким-то небрежным, почти расхлябанным. Стоило кому-то его тронуть, как он мигом превращался в бешеного звереныша. Так повелось с юности, и с тех пор ничего не изменилось. – Не дергайся. Я пошутил. Может, вам все же стоит завести детишек. Или комнатную собачку хотя бы. Пусть канарейку… или сверчка…
Едва договорив, Дэниэл опять уснул. Кит потрогал ему лоб. Холодный.
– Дэнни.
– Черт… ну, что еще.
– Ты здоров?
– Абсолютно.
– Ты поел?
– Тереза накормила меня какими-то объедками от этого званого ужина. Она сказала мне, что ты на работе…
Скорее всего, Дэниэл сам этого не понял, но в голосе его промелькнула горькая, неподдельная, детская обида. Киту сделалось стыдно, но что он должен был делать? Годами стоять у окна, вглядываясь вдаль, дожидаясь, пока младшему брату, наконец, надоест валять дурака?
– Что ты как маленький. Предупредил бы, что приедешь, я бы тебя встретил.
Дэниэл зевнул. Неизвестно, чем он занимался, но вымотался изрядно.
– Не стоит беспокойства. Я, наверное, не задержусь. Пока не знаю, но вряд ли.
– Значит, у тебя нет конкретных планов на будущее?
Дэниэл так поглядел на брата, что сразу сделалось понятным, за минувшие годы слова «будущее» и «планы» не вошли в его лексикон.
– Я свободный человек. Делаю, что хочу и когда хочу. Ни перед кем не отчитываюсь. Сам зарабатываю, поскольку богатый папаша вычеркнул меня из завещания. На жизнь хватает. Иногда хватает и на шлюх. Что еще нужно для счастья?
У Кита имелись ответы на все вопросы. Иначе бы он не был самим собой.
– Дом. Семья. Достойная работа. Жена, которая будет любить и прощать тебя, что бы ты ни натворил. Стабильность. Уверенность в завтрашнем дне. Возможность ощущать, что ты нужен и важен другим людям…
Перед кем он распинался? Вот придурок. Дэниэл уже спал крепким, сладким сном. Кит бессознательно, как он делал в детстве, укладывая младшего брата спать, подоткнул ему одеяло, потом выключил свет. Только сказку не прочитал.
Хотя, нет, прочитал…
– Дэнни. Выспись хорошенько, Дэнни. Отдохни. Не волнуйся ни о чем. Что бы у тебя ни случилось, я уверен, мы разберемся и все уладим. Спокойной ночи.
Впервые за долгое время Дэниэл спал здоровым сном без кошмаров, и не увидел, как во мраке ночи, в самый темный и глухой час, что-то голодное подкралось к дверям, заглянуло в замочную скважину, увидело его, сладко спящего, и умиротворенно заурчало. А потом убралось – дожидаться, когда настанет его время.
Ждать оставалось недолго.
