Текст книги "Василинка из Царской Ветки"

Автор книги: Александра Ус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

А тот, сунув ключ за пояс домотканой рубахи, махнул рукой и пошел прочь.

Прощаться в дом мама не пошла: сжало сердце, а слезы застилали ей глаза. Не пошла и Василинка, лишь помахала рукой на прощанье своей новой подружке Зоське, и они подались с мамой вдоль большого зеленого сада на полустанок.

СПЕКТАКЛЬ

Василинка давно скучает по своим школьным подружкам. Всякие каждодневные заботы мешают с ними встретиться. Но сейчас она твердо решает побывать у Таси на Монастырской, у Кати, которая живет возле железнодорожного моста через Двину, и, конечно, у сестер Рассказовых, Вали и Раи, на Гончарной. Ее подгоняет важное дело, оно еще с зимы не дает покоя Василинке. Когда-то она смотрела спектакль про Гришу Незнамова: его потеряла мама, когда он был еще маленьким, а нашла спустя много лет.

А что, если бы этот спектакль поставить самим, на их Зеленой улице?

Но где найти пьесу? Она не знает ни названия, ни автора, который ее написал. Наконец осмелилась и пошла к Никите Максимовичу, а тот, говорят, подался на лето в деревню. Но отступить от своего Василинка уже не может. Она вспоминает, кто из артистов что говорил на сцене, и записывает в тетрадку. Сперва все подряд, одно за другим, но Тоня, глянув в ее записи, посоветовала:

– Ты лучше запиши каждому его слова и раздай, пускай выучат наизусть.

Молодчина Тоня! Она и будет исполнять главную роль. Старшая сестра очень-очень любит Василинку и Митьку, как Кручинина – своего потерянного и обретенного мальчика. Тоня ухаживает за ними и жалеет, может ради них отказаться от своей пайки хлеба.

Роль Гриши Василинка оставляет себе. Вот только беда, она не знает, как выйти из положения: у Гриши кудрявая голова, а у нее, Василинки, прямые, стриженые волосы. Но, может, это не так уже и важно, не все же дети видели настоящего Гришу.

А кто будет Шмагой? Может, Стась? Но он взрослый, скоро кончит школу и с малышами не водится. У Зигмунта слабая память, он никак не может заучить даже самый маленький стишок. А что, если Петька Жевнеров? Вот он был бы самым лучшим Шмагой, он как начнет выдумывать да передразнивать, все так и падают со смеху. Недавно он и Василинку передразнил, когда играли в салки. Но не надо мстить за старые обиды! Петька будет играть в спектакле.

– Я не буду! – хмуро говорит Петька, глядя куда-то вбок. – У меня мать больная.

– Ну, Петенька, один же только вечер! – умоляюще просит Василинка. Скажешь свои слова и сразу пойдешь. У нас никто лучше тебя не сумеет...

– Нет, не могу! – вздыхает Петька. – Когда мать поправится, может, тогда. Ты лучше Зигмунта попроси...

Хлопот оказалось больше, чем предполагала Василинка. Надо подумать, во что одеть героев, где найти для Кручининой красивую шляпу с вуалью? Разве что попросить у беженки Ванды? У той есть такая, из черного бархата, с букетиком алых роз. Должно быть, и вуаль у Ванды найдется. А ей самой как одеться? Она уже несколько раз доставала из шкафа, когда не было мамы дома, папины праздничные брюки и напяливала на себя. Но, глянув в зеркало, чуть не плакала: папины брюки надо было подвязывать ремнем подмышками.

Она долго упрашивала Стася одолжить ей свою одежду: его рубашка и длинные узкие брюки были тоже великоваты, но все же больше подходили, чем папины. Стась нехотя согласился, но поставил условие: он дает напрокат свой костюм не больше, чем на час...

Работа закипела. Тоня шила из покрывал занавес. Стась с Зигмунтом мастерили из неоструганных досок лавки. Еще вынесут из комнат несколько стульев и табуретки. И тут Василинку охватывал страх: "А если вдруг придет столько детей, что не будет где сесть?"

Но отступать было некуда. "Беда большая, посидят на полу или постоят у стены. Плата за вход маленькая: всего пять копеек".

Наконец на двери школы появилось объявление, написанное Тоней под диктовку Василинки (Тоня очень красиво писала):

"Сегодня в 7 часов спектакль о потерянном сыне (настоящего названия его Василинка так и не вспомнила). Приглашаются дети-школьники с Зеленой улицы. Просьба не опаздывать".

Чем ближе подходило назначенное время, тем больше волновалась Василинка.

– Всем же говорила: не опаздывать. А они тянутся как неживые.

Наконец появились первые зрители. Двоюродный брат Рыгорка сказал, что билет покупать не будет, и Василинка вынуждена была пустить его задаром как родственника. За ним и все остальные как пришли, так и уселись на лавках. Но Василинка была рада, что хоть было перед кем открывать занавес: ей так не терпелось выступать!

– Садитесь, садитесь, дети, – приглашает Василинка зрителей. А сама поглядывает, пришли ли хоть все актеры. Пора начинать, а Зигмунта еще нету.

– Будем без него выступать, – решает Василинка. – Не срывать же постановку!

Дети с любопытством следят за актерами и почему-то громко хохочут. Василинка понимает, что все идет вкривь и вкось. Актеры забыли свои роли. "Сколько разучивала с ними, а они словно остолбенели". То несут вздор, то совсем молчат, словно воды в рот набрали. А зрители смеются и спрашивают:

– А что дальше?

Тоня-Кручинина ласкает Василинку-Гришу, одетую в узенькие брюки Стася, гладит по головке. Но нет у нее слез на глазах. Тоне тоже смешно! Все не так, все непохоже на то, что Василинка видела в спектакле. И после того, как закрылся занавес, зрители никак не могли унять смех.

– Где они такую шляпу выкопали? Чистое решето!

– А Василинка какая смешная!

Обидно девочке. А тут еще беда. На днях похоронили мать Петьки, соседку Жевнерову. Хотя все давно знали, что от чахотки еще никто не выздоравливал, но все равно жаль эту тихую добрую женщину. Они с мамой заходили проведать Жевнерову, когда та уже не подымалась с постели. У Василинки и сейчас звучат в ушах ее слова:

"Если б мой Фомка был богат да свозил меня в Крым! Пожила бы еще на свете!"

Мама заходила к больной часто, но Василинку с собой больше не брала. Она и убрать Жевнерову женщинам помогала, и цветами гроб украшала. Запах огненно-желтых настурций, запах смерти, надолго запомнился Василинке.

Петька Жевнеров не плакал, но когда опускали гроб в могилу, он внезапно зашатался и схватился рукой за дерево – наверное, чтобы не упасть. Рядом стоял отец, Фомка Жевнеров, и часто-часто крестился, а потом нагнулся и бросил в могилу горсть желтого песка.

По Зеленой разнесся слух, что Петьку берет к себе вместо сына богатый крестьянин, односельчанин матери. Петька сказал Василинке по секрету, что теперь он не будет зваться Жевнеровым, теперь у него будет новая фамилия: Морозов.

Через два-три дня у дома Жевнеровых остановилась бричка. С нее спрыгнул чернобородый, довольно молодой мужчина в суконном армяке, перевязанном поясом с красными кистями. Догадавшись, кто это, Василинка бросилась к Жевнеровым, но в дом заходить не осмелилась. У калитки молча толпились дети из соседних домов.

– Идут! – крикнул кто-то. И на улицу вышел незнакомый мужчина, а следом за ним, втянув голову в плечи, медленно шел Петька.

"Прощай, Петька!" – хотелось крикнуть Василинке, но так и застряли в горле эти слова. Точно онемев, молчали все дети.

Чернобородый отвязал вожжи от забора и громко распорядился:

– Садись, Петрок, на воз, чего стоишь как столб.

Петька молча повернулся к друзьям: наверное, что-то хотел сказать, но, должно быть, передумал. Молча взобрался на воз и сел за спиной своего нового "отца".

– Приезжай к нам! – крикнула Василинка. Только Петька, наверное, не услыхал, потому что даже не пошевельнулся.

Дети еще долго не расходились. Они не могли понять, как это можно оставить родного отца, а чужого дядю назвать папой. Нет, Василинка никогда бы на такое не согласилась.

Через несколько минут вновь отворились двери в доме Жевнеровых и из них вышел дядя Фомка. Мгновение постояв, он медленно присел на верхней ступеньке, достал из кармана махорку, скрутил цигарку, но не закурил, а долго сидел неподвижно, опустив голову.

ДОРОГИ

Проводы и встречи... Отца Василинка видит чаще всего в дорожной одежде: черную кожанку он одевает и зимой и летом, когда на своем паровозе едет в рейс. В день последнего отъезда кожанка блестела как новая, потому что мама натерла ее маслом. Дорожный сундучок сверкал медными уголками и гвоздиками. А вернулся из поездки – кожанка вся потрепанная, в белых пятнах-лысинах, сундучок грязный. И лишь большие серые папины глаза на потном усталом лице такие же, как всегда – ласковые и веселые.

– Как вы тут жили, что делали без меня? – спрашивает отец. – Сказывают, вы тут всех женщин подняли – вона сколько дров накололи для паровозов...

– Это мама! – высунулась из-за Тониного плеча Василинка и сразу осеклась, прикусила язык под маминым строгим взглядом. А отец, отодвинув в сторону миску с затиркой, прижал к груди Василинку, ласково дунул на стриженую макушку, на которой никак не хочет держаться белый бантик, и ласково спросил:

– А правда, что ты детский сад открыла?

– Детскую площадку, – уточняет Василинка. – И не я, а Тоня. А я, вздыхает Василинка, – только игрушки собирала. И свою Машу отнесла, пускай малыши играют, зачем она мне, я уже четвертый класс окончила.

Василинка удобно примостилась возле отца. Вся семья собралась наконец вместе, и в доме тепло, и мама наварила затирки такой большущий чугун, что можно вдоволь наесться и еще останется. Василинка не видит, как отец смотрит на них – и с жалостью, и с любовью, и с гордостью, пристально вглядывается в детские лица и замечает что-то новое в каждом из них. Заметно повзрослела Тоня. Вытянулся Митька, и еще больше похудела Василинка. "Растут дети", думает он про себя.

– Расскажи, мать, как вы ездили за дровами, – просит он тихо.

– Да что там рассказывать, – смеясь, отказывается мама. – Одна я, что ли? Все наши бабы ездили, пилили дрова... Я же не слабая... А началось с того, что позвали нас в депо...

Все внимательно слушают маму, хотя дети уже несколько раз слышали обо всех этих событиях. Василинке кажется, что она тоже стоит в депо и слушает горячую речь женщины в красной косынке.

– "Согласны ли вы, жены железнодорожников, помочь в трудное время революции? Остановка транспорта – это голод, муки, смерть..." Так говорила та женщина. Да мы и сами знали это, – рассказывает мама.

Василинка внимательно слушает мамин рассказ. А Митьке хоть бы хны. Поел, повозился у отца на коленях, спрыгнул на пол и в мгновение исчез за дверями, побежал играть с мальчишками. Мать привычно составила одна в одну пустые тарелки и сказала с улыбкой:

– Ну что тут поделаешь! И жаль было оставлять детей одних, да как вспомнила про тебя, про всех наших мужиков, про тех, кто на фронте воюет не выдержало мое сердце. Кричу: "Пишите меня в список! Поеду! Поедем, бабы! Мы же к работе привычные, мы все железнодорожные. Наши мужики Советскую власть в городе установили. Так кто же сейчас им поможет, как не мы!" Женщины загудели. А Зинаида, жена Иванова, кочегара, – упрекнула меня: "Ты за нас не говори, Алексеевна. Тебе легче: у тебя дочки уже большие. А мне с кем трех малышей оставить?" Но как-то все обошлось. Тоня с девочками своими занимала детей, пока мы были в отъезде...

Отец с уважением глядит на старшую дочку. Вот тебе и Тоня, вот тебе и тихоня!

– Это не я, папа, – отнекивается, смутившись, Тоня. – Это мы всей школой – и учителя, и ученики. Узнали, кто поедет на лесозаготовки, и пошли по домам. Каждое утро приводили малышей в сад железнодорожников, там учителя дежурили. И Зинаидины мальчишки туда ходили...

Те трое мальчишек запомнились. Маленькие, да удаленькие... Тоня, кажется, ни дня, ни ночи не видела – то рубашки, то штанишки зашивает этим сорванцам, то чулки штопает. Всюду они свой нос сунут, нигде без них не обойдется...

– А ты, дочушка? – глянув на Василинку, спросил отец, чтобы ее не обидеть. – Какое у тебя было задание?

Подумаешь, задание! Игрушек насобирать! Правда, побегала она немало. И Катю, и Тасю, и Зину заставила пришивать старым куклам оторванные руки и ноги. Помыли, посушили на солнце, выгладили платьица – и куклы стали, как новые! Вот было радости малышам!

Тоня вышла на кухню поставить самовар. Мама вынула из шкафа блюдечко с серой солью: уже давно все привыкли пить чай с солью вместо сахара и конфет. Расставила чашки, положила ложечки и принялась рассказывать дальше.

...Несколько часов они ехали в товарном вагоне. Кто сидел на дощатых нарах, а кто прямо на полу.

– Алексеевна! – кричала на весь вагон Зинаида. – Будем с тобой на пару работать? И с пня валить, и сучья обрубать – все умею. Согласна?

...До места добрались темной ночью. В длинном бараке ничего не было, кроме голых нар. Но они же не в гости приехали. Легли, прижавшись друг к дружке, немного согрелись и уснули. А назавтра – в лес, на делянку.

– Ой и тяжело было, Змитрочка! Если б ты только знал! Кровавые мозоли за полдня набила. Комаров тьма-тьмущая, грызут, как ошалелые. Под ногами трясина, сверху солнце печет немилосердно. Но работали дружно, и Зинаида со мной в паре стояла...

К вечеру, когда поднялись первые штабеля дров, между деревьев замелькали незнакомые фигуры. Это женщины из деревни пришли поглядеть на городских.

Постояли, поговорили. А утром снова пришли деревенские женщины, и несколько самых молодых остались работать вместе с городскими.

Тут мама спохватилась:

– Что это я все говорю да говорю! Лучше бы ты, отец, нам рассказал о своем путешествии.

И, вынув из волос металлическую шпильку, поправила фитилек в коптилке.

– А что мне рассказывать, – улыбнулся отец. – Ну, присматривал за своей "щукой". Бросал в топку дрова, давал пар. Хотелось скорее пригнать эшелон: мы же хлеб для города везли...

Но отец не успел поделиться своими новостями. Кто-то постучал в дверь. Посыльный из депо!

– На собрание! Сказали, чтобы вы обязательно пришли...

Беспокойно спалось в ту ночь Василинке. Снились всякие страхи. То ее отец с шашкой в руках рубил беляков, то он вел вместо машиниста паровоз через пылающий мост. А вслед за папиным паровозом шел бронепоезд и, не переставая, бухали пушки. Тут Василинка открыла глаза и увидела маму. Она трясла ее за плечи и говорила: "Что тебе снится? Проснись, дочушка!"

Утром отец объявил новость. На собрании железнодорожники решили временно, пока не окончится гражданская война и не улучшится положение с продуктами, направить свои семьи в деревни, к родственникам. А самим биться с врагами до полной победы. Биться до победы.

Отец рассказывает про свою родную деревню. Красивая деревня, зовется Березовая Роща! Там очень хорошо, среди белых берез растет мягкая зеленая травка и синие, как небо, колокольчики. А люди, люди там какие добрые! Они наверняка его узнают. Не может быть, чтобы не осталось там его одногодков.

Это мечтательное папино настроение прерывают мамины слова:

– Скажи, а богатеи там есть?

Помолчав минутку, отец отвечает:

– Ну, может, один найдется. А остальные – люди как люди, друг к дружке с участием.

Он долго убеждает маму, что в деревне детям будет лучше. Убеждает не столько маму, сколько самого себя. В той Березовой Роще он не был тридцать лет. Из родных там никто не живет. Старшие братья тоже отправились по свету на поиски лучшей доли и куда подевались – неизвестно. Пропали, затерялись где-то в Сибири их следы. Как в деревне встретят люди его детей и жену?

Но он решительно отгоняет прочь тревожные мысли. В городе голод. А в деревне как-нибудь прокормятся, быть не может, чтобы там хуже было.

Отец долго убеждает, что необходимо ехать в Березовую Рощу, а мама не хочет, она волнуется и плачет. Перед дальней дорогой задумалась и Василинка.